В роддоме московской больницы 7 где родился наш сын Алеша рядом с моей кроватью стояла кровать Люды. Посмотреть на Люду приходили любопытные из всех корпусов больницы. На худеньком личике огромные выпученные глаза, казалось, держались только на ниточках. Белые полоски над зрачками придавали лицу изумленно-гневное выражение. Такой запущенной базедовой болезни в Москве давно не видели. На предпоследнем месяце беременности Люда приехал c дальнего севера навестить живущих в Москве родителей. Погостив, и набив два больших чемодана дефицитными вещами и, заодно, прихватив тяжелый керамический унитаз, который она собиралась взять с собой в самолет, Люда явилась на регистрацию рейса. В аэропорту у нее начались схватки. Скорая помощь отвезла Люду в наш роддом, где ей по жизненным показаниям сделали кесарево сечение - ребенок застрял в поперечном положении. Похоже, что унитаз, над которым хохотала вся больница, вызвав своей тяжестью преждевременные роды, спас Люде жизнь. Там, на Севере, ее оперировать было бы некому. Люда выздоравливала после тяжелой операции, а я приставала к ней с нетактичными вопросами:
"Как же ты, столичная девочка, бросила Москву и поехала в эту вечную мерзлоту?!"
Для меня это не было пустым вопросом. Я относилась к многочисленной категории "завоевательниц" Москвы. Потратила много сил, чтобы перебраться сюда из сибирского города Омска. И теперь, зацепившись и с такими трудами устроившись в Москве, не могла понять - как это Люда добровольно отсюда уехала.
В ответ Люда рассказала мне романтическую историю о том, что однажды она, ну совсем как Красная Шапочка, поехала в Малаховку проведать больную бабушку и в вагоне электрички, на свою голову, встретила Серого Волка - Сашку, который был в Москве проездом, направляясь в Сочи - отогреться от "вечной мерзлоты." Дело кончилось тем, что Сашка не поехал в Сочи, остался в Москве и, как говорила Люда, так "красиво" за ней ухаживал, швыряя свои отпускные, что через месяц увез ее с собой в маленький, не обозначенный на карте, северный поселок. Там молодая пара поселилась в деревянном доме без удобств, почему Люде и понадобился московский унитаз. Сашка уезжал из дома и месяцами пропадал в тундре. Он развозил продукты, медикаменты и разные другие вещи в передвижные поселки чукчей, которые он один и мог найти, потому что чукчи передвигались по тундре за своими оленями. Чтобы машина Сашки могла проходить по снегу на колеса надевались полозья, что-то вроде широких лыж, как объяснила мне Люда.
Долгие месяцы Люда проводила одна, ходила в кружок самодеятельности, где она, вместе с другими женами, готовила к приезду мужей концерты. Похудела, начались сердцебиения, бессонница, стали таращиться глаза, но лечиться было негде.
"И как ты только там живешь? Ни врачей, ни кино, ни театра!" - перебила я .
"Зачем мне театры?" - рассудительно ответила Люда. "Там у меня - мой огород, мой дом, мой муж."
Я засмеялась, мне показалось смешным, что она начала с огорода.
"Да что у тебя в огороде растет? У вас и лета нет!"
"Растет, растет" - обиделась за свой огород Люда и отвернулась к стенке. Так я и не узнала, что растет в вечной мерзлоте.
Кровать у окна занимала Ольга, крепкая, кудрявая блондинка с постоянным выражением радости на круглом, веснушчатом лице. Хотя, казалось бы, причин для радости у нее было немного. Ольга родила близняшек: девочку и мальчика, но никто не приходил забрать ее с детьми из роддома, а самой ей идти было некуда. Ольга была такая же, как я, авантюристка. Приехала "покорять" Москву из какого-то маленького провинциального городка. Мы даже приехали сюда приблизительно в одно и то же время.
По причине отсутствия талантов я перевелась на третий курс Московского медицинского института, который благополучно закончила. А веселая хорошенькая Ольга с красивым низким голосом стала солисткой в джазбанде, названия их группы я никогда не слышала. Ольга сказала, что их, конечно, ждет мировая слава, но пока с деньгами очень трудно. Поэтому у Ольги не было своего угла и она переходила ночевать от одних знакомых к другим. На обходах Ольга терроризировала врачей с требованием сказать ей точный день и, желательно, час зачатия. От этого зависело определение отцовства. Врачи точное время ей определять отказались и Ольга стала уединяться с нянечками. Они провели сложные математические расчеты и вычислили, что отцом двойняшек является немолодой конферансье группы.
"Вот он обрадуется! Вот уж он обрадуется!" - рассыпалась Ольга своим красивым контральто.
Я опять не удержалась от нетактичного вопроса:
"А разве он не женат?"
На какую-то долю секунды радостное выражение Ольгиного лица несколько омрачилось.
"У них с женой нет взаимопонимания" - отмахнулась она и, взяв у меня деньги, побежала звонить конферансье, сообщить ему радостную новость.
Вернувшись, Ольга объявила, что ошиблась в расчетах и, посидев немного над школьной тетрадкой, куда она записывала свою высшую математику, попросила деньги на звонок саксофонисту.
На следующий день нас с Алешей выписали. Я оставила неунывающей Ольге деньги на последующие телефонные звонки, так как саксофонист тоже оказался математической ошибкой, оставила несколько пеленок и она долго и радостно махала нам вслед из окна роддома. Через несколько дней позвонила еще одна обитательница нашей большой палаты и рассказала, что Ольгу с двойняшками в конце концов забрала мать и увезла назад в маленький провинциальный городок откуда Ольга приехала "завоевывать" Москву.
Прошло много лет, я приехала в Москву из Йоганнесбурга, с самого южного края Африки, куда нашу семью забросил вихрь эмиграционной лихорадки, разразившейся в России в девяностых годах. В маленькой московской квартире наших друзей Тоня, известный реставратор, показывает мне фотографии. Она объехала весь свет. Вот венецианские гондолы, Тоня гордится необычным ракурсом снимка. Это - японский сад камней, вон там, в углу, Тоня размышляет над смыслом жизни. А здесь китайский трафик - вся дорога заполнена велосипедами. Мы забыли про Тониного мужа Славу и совершенно напрасно. Оставленный без присмотра Слава, изрядно подвыпив, внезапно поднялся, встал во весь свой внушительный рост, засунул руки в карманы джинсов и подступил ко мне с, повидимому, давно наболевшим вопросом:
"И как же ты могла бросить Россию и уехать на край света, в такую тьму-таракань?!"
Бедная деликатная Тоня хватается за голову, но сдержать мужа не может.
Я пытаюсь рассказать Славе, что Южная Африка - не тьму-таракань, а высоко цивилизованная, построенная англичанами страна. И, что там - мой огород, где всю зиму камелии покрыты огромными красными и белыми цветами. И - мой дом на вершине горы, где со второго этажа открывается такой красивый вид на другие горы. И, что там - мой муж, который, как и я, любит Африку и в Россию возвращаться не хочет.
Но Слава не слушает, продолжает наступать, выражение лица становится агрессивным:
"Как же ты могла лишить детей Родины?!"
"Убирайся отсюда, Славка! Иди проспись!" - кричит Тоня. Я тоже теряю самообладание и начинаю кричать, что Славка - старый осел и никому понятие Родины больше не нужно, только ему, старому дураку! И - пусть наши дети будут гражданами Мира и живут там, где им жить нравится! Мы с Тоней кричим, а Слава молчит и лицо его становится грустным. Дождавшись, когда мы замолчим, он кладет свою большую руку мне на голову и печально говорит:
"А, главное, как же ты, дрянь такая, нас с Тоничкой лишила друзей? У нас ведь таких друзей, как вы, больше нет."
Заканчились мои московские каникулы и я вернулась на свой африканский край света.
В моем огороде светит солнце, как оно светит здесь каждый день, зимой и летом. Да и то, что мы здесь называем зимой - совсем не зима.
Я прогоняю ибисов с крыши, где они норовят построить гнездо, не хочу, чтобы они ломали черепицу на крыше дома.
За ужином мы с мужем говорим о том, что хотя я родилась в Азии, где с детства впитывала мудрость "муравейника": один ты - ничто, только вместе, только всем муравейником можно выжить; а он родился в Европе с ее ментальностью оголтелого индивидуализма; именно ментальность Африки, с ее неторпливой созерцательностью, внутренним достоинством и умением радоваться жизни, нам так подходит. Мы отправляем e-mail Тоне и Славе: доехала, встретили, все здоровы, только без вас скучаю. Как грустно, что мы не вместе! Так хочется опять встретиться. Приезжайте, мы вам покажем нашу любимую Африку.