Я проснулась от мерного стука дождя по крыше. В окно нашего деревенского дома пробивался серый утренний свет, пахло сыростью.Только что я видела во сне что-то яркое, радостное. Сон был как вспышка света, солнца, но я не могла его вспомнить. Вместо сна я стала вспоминать предыдущий день - как мы с мужем тяжело добирались из Москвы в Дорофеево, маленькую деревушку под Кинешмой. Сначала ехали на поезде, потом переправлялись через Волгу на пароме. Потом со всеми нашими рюкзаками и сумками тащились на остановку автобуса. Расписания на остановке автобуса не было и никто не знал - ходит ли он. В конце концов автобус пришел и довез нас до дома актера. Мы долго бегали, пытаясь найти машину в Дорофеево, предлагали деньги или бутылку водки, но так никого и не нашли, никто не хотел ехать через размытй дождями овраг. Пришлось идти пешком под дождем. Мы тащили рюкзаки и сумки и утешали себя, что сэкономили бутылку водки и теперь истратим ее на починку крыльца, которое развалилось прошлой осенью.В Дорофеево мы добрались уже в полной темноте. Пока муж открывал дверь я, подняв голову, думала - какое огромное, черное небо над нашей избушкой и какая она наша избушка, маленькая и беззащитная под этим безбрежным небом. Мы зашли в дом, рухнули без сил на кровать и уснули. Внезапно я вспомнила сон.
Широкая улица незнакомого города залита солнцем. Красивые каменные дома увиты цветущими растениями. Возле домов растут огромные кактусы, они тоже цветут. Стебли этих цветов достигают высоты двухэтажного дома.По улице идут негры, они празднично одеты, смеются, сверкают белые зубы. Женщины несут маленьких детей на спине, дети привязаны к спинам одеялами или полотенцами. Навстречу мне идет пожилая негритянка, она несет на голове телевизор, ее руки заняты сумками. Проходя мимо меня она улыбается и что-то вежливо говорит на непонятном мне языке. На этом сон кончился, осталось удивление перед этим кусочком чужой жизни, которая мне почему-то приснилась.
Мы встали, разобрались с привезенными из Москвы продуктами, обошли наше небольшое хозяйство, принесли воду, протопили русскую печь. А к вечеру, под непрекращающимся дождем пошлепали на другой конец деревни к нашим друзьям - Шнуровым. Художник Саша и его жена Наташа живут в Дорофеево почти безвылазно, уезжая в Москву только на организацию выставки или в самые страшные холода. Заросший бородой, похожий на лесного оборотня, Саша показывал нам новые картины. Тоненькая, как соломинка, со светлыми льдинками глаз, Наташа, кутаясь в связанную ею причудливую шаль, рассказывала - как было трудно отправить Сашины картины на выставку в Нью-Йорк. Жаловалась на Сашу - он или рисует, или медитирует, а все хозяйство на ней. Мы рассказали московские новости, условились пойти завтра за малиной и под дождем вернулись домой. Дома было тепло, запах сырости исчез. Ночью я опять увидела странный сон.
Опять много солнца, солнце заливает красивое, ровное шоссе, по которому мы едем в машине, почему-то по левой стороне. Я веду, муж следит за маршрутом по карте. Я никогда не водила машину, но во сне я веду спокойно и уверенно. Мы проезжаем удивительные пейзажи - равнины, заросшие зонтичными акациями и травой, невысокие горы, покрытые пальмами с толстыми, в форме бутылок, стволами. Этот сон не казался мне куском чужой жизни, во сне я принадлежала к той жизни, к тем пейзажам.
Утром мы пошли со Шнуровыми за малиной. Под Сашин рассказ о философии Кастанеды мы незаметно дошли до огромного, расползшегося на несколько километров, малинника. Вернувшись домой с ведрами, полными душистой отборной малины, мы с Наташей занялись приготовлением пирожков.. Мужчины топили печь, носили воду для русской бани. Вернувшись из бани, стали пить чай с пирожками, достали бутылку принесенного Сашей и Настей ликера. Мужчины спорили о том, можно ли найти правила выигрыша в рулетку. Все шло как обычно и тут со мной случилось что-то непонятное. Привычное окружающее исчезло.
Я сидела со своей чашкой чая и пирожком в маленькой комнате, читала книгу, окруженная незнакомыми мне женщинами, негритянками. Они тоже пили чай и разговаривали на непонятном мне языке. Иногда они о чем-то меня спрашивали и я что-то отвечала, возвращаясь к своей книге. Я чувствовала себя очень уютно. Это продолжалось несколько секунд и я вернулась обратно к столу с пирожками с малиной. Вернулась и присоединилась к разговору, к которому мы и Шнуровы всегда возвращаемся - правильно ли мы сделали, что остались в России.
Несколько лет назад Саша, как заслуженный художник-диссидент, получил статус политического беженца в Америке и они собрались уезжать.Саша готовил картины, практичная Наташа паковала вещи и вдруг... Мы сначала даже не поверили своим ушам.
"Старики, кому я там нужен со своими картинами?!" - горько сказал Саша.
"Они ведь ко мне ходят пока я здесь, борюсь с режимом. Никто там у меня ничего не купит!"
Наверное, он был прав. Темой большинства картин Шнурова были Ленин в виде страшного восточного идола и пионеры-дегенераты.Вряд ли американцы бросились бы покупать эти картины для украшения своих гостиных. И Шнуровы остались. Переехали из Москвы в Дорофеево, говорили, что только здесь чувствуют себя счастливыми.
А потом наступила наша очередь. Что-то такое носилось в воздухе - все хотели уехать. Мы тоже решились, вернее решил муж, а я приняла его решение. В Америку мы опоздали, поэтому передали наш адрес в посольство Израиля, получили вызов, занялись оформлением бумаг, уже готовились отказаться от гражданства... И тут началась война в Персидском заливе, на Израиль полетели ракеты. Я, и так не спавшая ночи от страха - что с нами будет, твердо сказала мужу, что мы не можем везти детей в воюющую страну. Мы так и не отказались от гражданства. Мне стало легче на душе, но муж сник, потерял интерес к жизни, тяжело переживал наш отказ от путешествия, к которому так готовился.
Потом заболела Валентина Александровна, мама мужа, ее парализовало. Мы оба ухаживали за ней и уже не представляли себе, что бы с ней случилось, если бы мы все таки уехали, оставив ее одну. Жизнь вошла в наезженную колею. Летом мы ездили в Дорофеево, сажали картошку, солили грибы, варили варенье. Об отъезде больше не думали.
На следующий день дождь прекратился, но было пасмурно, мы пошли за грибами. Целый день бродили по мокрому лесу, набрали белых, подосиновиков, лисичек. Вернувшись домой, пожарили грибы, закончили недопитую бутылку ликера. Перестав слушать о надоевших нам заумных бреднях Кастанеды, мы с Наташей стали обсуждать домашние дела. Я жаловалась Наташе, что ниакак не наберу денег на ремонт ванной в московской квартире - кафельные плитки треснули и обвалились, а ремонт так дорог. Наташа планировала построить русскую баню, такую же, как в нашем доме, если, конечно, удастся получить деньги за продажу Сашиных картин.
Ночью, во сне, я увидела себя стоящей в просторной гостиной, отделенной от сада стеклянной стеной. В саду растет папоротник выше человеческого роста, какие-то деревья с темно-зелеными листьями, усыпанные красными цветами, каждый цветок размером с тарелку.Возле моих ног крутятся разноцветные кошки и крупная собака с коричневой блестящей шерстью. Кошкам и собаке хочется выскочить в сад, но я не пускаю - они распугают птиц, больших пестрых птиц, сидящих в кормушке.Просыпаясь, я начинаю понимать - что значат мои сны, мужу я об этих снах не рассказываю.
Внезапно из конторы прибежал мальчишка-посыльный, нас зовут к телефону. Мы бежим в контору, звонит Саша - брат мужа, просит нас приехать. Ему надо срочно уезжать в командировку, а Валентину Александровну нельзя оставить одну. Остаток последнего дня мы занимаемся починкой крыльца. За сэкономленную бутылку водки деревенский плотник сколачивает нам новое крыльцо. Вечером перед сном я выхожу на починенное крыльцо и смотрю в огромное черное звездное небо, раскинувшееся над крышей нашего крошечного домика. Вокруг тихо, пусто, темно, все спят. В Дорофеево ложатся рано, здесь нет телевизоров, делать вечером нечего.
Я смотрю в небо и думаю - кто же это оттуда показывает мне отрывки из 2-го варианта моей жизни, который начался бы,если бы я сказала мужу: "Черт с ней, с этой войной. Едем, иначе мы никогда отсюда не выберемся!" И мы пошли отказываться от гражданства.
И почему только здесь, в Дорофееве? Может быть потому что слабенькую трансляцию оттуда, издалека, из огромного звездного неба к нашему маленкому домику не забивают мощные электромагнитные волны телевизионных передач?
Я спрашиваю пустоту:": Неужели нельзя прожить и 2-й вариант? Ведь вариантов, наверное, так много, их, должно быть нельзя сосчитать!"
Режиссер передачи "Имей запасной вариант" не удостаивает меня ответом, но я чувствую, что он еще не закончил, что он что-то еще хочет мне показать. И он не подводит.
Ночью я вижу, что мы с мужем стоим возле большой темно серой машины на берегу океана. Прямо к берегу океана подступают высокие, как стены крепости, оранжевые дюны. Мы долго стоим на берегу, потом садимся в машину и едем.....
Я просыпаюсь оттого, что муж трясет меня за плечо и говорит: "Пора ехать! Вставай!" Мы завтракаем, запираем дом и отправляемся в обратную дорогу налегке - без рюкзаков и сумок. Светит неяркое осеннее солнышко, мы идем по тропинке в поле льна. Чтобы легче было шагать, муж поет: "День-ночь, ночь-день,мы идем по Африке!
День-ночь, ночь-день, все по той же Африке!
И только пыль, пыль, пыль из под шагающих сапог,
Отдыха нет на войне солдату!"
Я иду вслед за мужем и подпеваю. Я не рассказываю мужу о своих снах. Ведь почему-то ему 2-й вариант не был показан, значит ему лучше о нем не знать. Муж ведь так любит ходить по грибы, за малиной, париться в русской бане! Не нужно ему знать об оранжевых дюнах на берегу океана, куда мы с ним забрели бы если бы тогда выбрали 2-й вариант. Я иду по тропинке вслед за мужем и думаю - как жаль, что нельзя прожить оба варианта! Хотя бы два! Я бы не попросила больше! Наверняка, мужу понравился бы берег океана с оранжевыми дюнами.