Елисеевы Анатолий Ирина: другие произведения.

Страна Эмиграция

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 34, последний от 26/04/2022.
  • © Copyright Елисеевы Анатолий Ирина (anatoly@iburst.co.za)
  • Обновлено: 08/06/2014. 412k. Статистика.
  • Повесть: Юж.Африка
  • Оценка: 5.95*22  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    18 лет эмиграции. Израиль и Южная Африка - этапы большого пути


  •    Страна Эмиграция.
      
       Есть у меня шестёрка слуг,
       Проворных, удалых...
       ...Зовут их: Как и Почему,
       Кто, Что, Когда и Где.
       Р.Киплинг, перевод С.Я.Маршака
      
       Очень часто, очень часто
       Задаю себе вопрос,
       И зачем, не понимаю
       Чёрт меня сюда принес...
       Вилли Токарев "Небоскрёбы, небоскрёбы..."
      
       "ЗАЧЕМ" - и только? Слабовато, Вилли! А КАК занесло и ПОЧЕМУ... Разве это не интересно! А если кто-то занёс тебя не в традиционную Америку или заезженый Израиль, а на самый настоящий край света, к примеру в Южную Африку - разве не любопытно - КУДА ты попал? А попытаться разобраться - ЧТО такое эммиграция и КТО такие эммигранты? Даже такой "детский" вопрос - КОГДА созрело решение навсегда оставить насиженные места - разве он не любопытен.
       Вопросы, которые задавал себе наверное каждый представитель бродячего племени эмигрантов. Задавали их сидя под каштанами Парижа или в кафейнях Стамбула эмигранты первой волны, графы-таксисты и баронессы-белошвейки. Спешили в мечтах на Васильевский остров или на Крещатик выброшенные Советами Бродский и Некрасов, проклинали и любили её - мачеху-Родину Максимов и Аксёнов, Галич и Войнович...
       Конечно теперь эмигрант не тот пошёл. Романтичной опустошённости у него нет. Тоски навзрыд. Приехало за кордон поколение прагматиков и циников, да и ситуация изменилась, то, что всего 20 лет назад казалось совершенно невозможным - возвращение или даже поездку на родину - теперь осуществимо, были бы деньги.
       А как это было щемяще красиво:
       "Отвяжись, я тебя умоляю..."
       "Бывают ночи - только лягу
       В Россию поплывет кровать..."
       "Как хороши, как свежи будут розы,
       Моей страной мне брошенные в гроб..."
       "Когда я вернусь...
       А когда я вернусь?"
       Нынешняя эмиграция не задает подобных вопросов. Для последний волны это уже не вопрос - "Когда я вернусь?" "Да, когда угодно! Как только захочу, если...". Каждый имеет свои "если", свои резоны, но картины это не меняет. Разлука с милой родиной стала полупрозрачной, Россию сейчас видно гораздо лучше, пути в неё открыты, мосты наведены.
       Вот и ещё вопрос - что же нас держит здесь, почему мы любим родину издали? Тот, кто хотел - вернулись, остальные меняют Южную Африку на Канаду или Австралию или Новую Зеландию, для многих и это не так и то не так, а хороша "пересадка в Париже". Если и едут в родные места, то "just visit", а восторгаясь тем, что происходит в экономической и особо в культурной жизни оставленной некогда России, почему-то не меняют на неё свою скудную "чечевичную похлебку" бескультурья в золотой или в крайнем случае позолоченной тарелочке благосостояния.
       Почему-то самыми горячими патриотами являются люди, которые оставили Советскую Россию в нежно-юношеском возрасте, знают её по воспоминаниям и "..сужденья черпают из интернетовских газет..."?
       Вот сколько вопросов насочинялось - пора на них отвечать.
      
      
       Часть 1. РОССИЯ - ИЗРАИЛЬ.
      
       Глава 1. Когда Всё началось?
      
       Может быть это началось в ту июньскую ночь в Шереметьево.
       Мы уже миновали все таможние и паспортные контроли и сидим в странно пустом зале ожидания - может быть это только казалось нам после ужасающего столпотворения на входе в отъездной зал, в преддверии заграницы.
       Аэропорт, в том далеком 1991, выглядел как табор, крикливый, шумный, заполненный кибитками - тележками с горами чемоданов, коробок, баулов. Немцы из Казахстана, больше похожие на цыган, грязные, с воспаленными глазами, стоящие лагерем в углу около туалетов, проведшие неделю или две на полу Шереметьевского аэропорта в ожидании решения и разрешения. Будущие израильтяне, а пока еще российские евреи пробивающиеся грудью в таможний зал, как будто таможников может на всех не хватить. Всё это позади. Позади остались провожающие, последние поцелуи, слёзы родителей... Мы с женой сидим около огромного окна. Ночь, усталые дети спят укрытые Ириным пуховым пальто. Пальто было надето в этот июньский день, а не убрано в чемоданы, чтобы не было перевеса и вот сейчас пригодилось. За окном чернота, только отдельные огоньки, неспособные прорезать мрак, мелькают в пустоте. Непроницаемо наше будущее - что мы представляли тогда - разве сейчас вспомнишь...
       А может быть все началось раньше, в разорённом и уже проданном доме во время прощальной вечеринки. Мы уже безпаспортные, безработные, одной ногой в Израиле и наши друзья, которые пришли проводить нас. Не тогда ли сгорели последние мосты, последнее прости не тогда ли было сказано?
       Я смотрю на фотографию где мы еще вместе, но пройдет всего несколько лет и погибнет в своей холостяцкой московской квартире мой недолгий приятель Миша Т***. Уедет к сыну в Америку и вскоре умрет от рака тихий диссидент-интеллигент Илья Г***, оставив вдовой Ирину - сильную и самостоятельную женщину, которая окажется совсем одинокой в далеком Бостоне. Виктор Д*** доктор наук, почётный член нескольких академий, окажется практически ненужным в его академическом институте и примет решеение уехать. В американском посольстве они с женой получат статус беженцев, будут откладывать отъезд снова и снова, оправдывать это разными и конечно же объективными причинами и так никуда не уедут.
       Миша Ч*** из Орехова, с которым мы стали друзьями уже в Москве, никуда не собирался, не собрался и проживает все в том же Ясиневе, в той же квартире, постарел, перенес инфаркт и почему-то не захотел встретиться, когда мы с Ирой в 1999 посетили Москву. Почему? Не знаю. Не захотела с нами встретиться и хорошая подруга моей жены - она даже не пришла на проводы и её нет на этой фотографии. Осторожность? Потерянный интерес? Нежелание тревожить устоявшийся быт?
       Еще один Миша и тоже из Орехова - мой самый старый друг с которым мы пережили сотни ссор и примерений, мой добрый и злой гений - Миша-Майкл Веалис, котрый тоже остался в той далекой и нереальной Москве и который каждый раз, когда я приезжаю в Москву, первым приходит ко мне.
       Наши дети - еще совсем маленькие тогда - настоящие эмигрантские дети, перенесшие две эмиграции и ставшие южноафриканцими быстрее, чем мы с женой научились сносно говорить на английском.
       Или все это началось, когда, подхваченные всеобщим чемоданным настроением и сквозняком из приоткрытых дверей железного занавеса перестроечного периода, мы забрасывали документы на выезд в американское посольство и передавали записки с нашими именами кому-то из длинной очереди отъезжающих в Израиль у ворот посольства Голландии.
       Незабываемые хождения по инстанциям и ОВИРам, очереди в которых все знали или узнавали всё друг о друге. Препятствия были преодолимы, все начальники стали совершенно нестрашными, иногда противными и какими-то нелепыми. А это легкое ощущение собственного превосходства и снисходительной жалости к тем, кто остаётся. - ощущение принадлежности к особой касте, обществу эмигрантов.
       Помню, когда в самый последний момент Советское тогда еще правительство разрешило отъезд в Израиль по русскому паспорту, это было воспринято мной, как очень неприятный сюрприз и с негодованием отвергнуто (как позже выяснилось - на благо), так как разрушало чудесный имидж изгнанника. Кроме того, весь процесс оформления документов нужно было начинать сначала, о чём было страшно даже подумать.
       Выставки устраиваемые Хиасом или какими то другими еврейскими организациями и фондами - эти в общем-то бедненькие и по-совдеповски пропагандиские мероприятия воспринимались тогда как глоток свободы, как обещание - скоро мы всё это увидим сами.
       Я учил иврит, моя более практичная и разумная жена - учила английский и получала водительские права, как оказалось с далеким прицелом.
       Нас предостерегали - "Ребята - говорил нам только что вернувшийся из поездки в Израиль знакомый художник - В Израиле должны жить только те, кто ощущает себя на 200% евреем" - я не был, но ощущал себя евреем на 300%, моя умненькая жена еврейка - процентов на 10.
       Наши дети по своему готовились к эмиграции - они ходили в театрально-культурный центр "Шалом", по вечерам я встречал их и мы шли домой по пустынной и какой-то мертвой улице от метро, они что-то взахлеб рассказывали - делились своими маленькими радостями и огорчениями. Это было странное время развала и беспредела, когда мы для укрепления намерений посещали торговый центр "Черёмушки", где в обувной секции сидели обалдевшие и потерявшие ориентиры в ломающемся мире продавщицы, а единственным украшением прилавков служили огромные резиновые сапоги.
       В пустых магазинах дрались из-за батона колбасы. Ленинград, куда мы поехали, чтобы сохранить его в нашей, а главное в детской памяти, выглядел, как блокадный город - пустынный, темный и почему-то пыльный. Стоит закрыть глаза и в памяти встает серое утро и мрачная молчаливая очередь в закрытый еще магазин, где может быть что-то можно будет купить. Нам было смешно - мы верили, что нас ждали магазины заваленные товарами и 200 сортов колбасы на прилавке.
      
       И все же началось это значительно раньше.
      
       В "ГОРОДКЕ" я уже писал, когда и как сломался мой абсолютный патриотизм. Не могу так же точно датировать период, когда в мою голову впервые пришла мысль уехать, сбежать, короче изменить Родине, сейчас могу высказать только одну эротическо-еретическую мысль: измена предполагает интимно-тесные отношения и как минимум любовь, любовь к великой и могучей стране Советов с моей стороны была, во-всяком случае вначале, в детском возрасте, но мне кажется, что была она абсолютно безответная. А без любви не может быть измены, развод - зто не измена. С изуверством собственницы Россия не хотела отдавать меня счастливой сопернице - загранице - без крови (моей разумеется). "Сам не ам и вам не дам!" - вот вам и вся любовь.
       Так вот, помню только, что идея измены овладела мной в нежном подростковом возрасте, во всяком случае до августа 1961. Что связано именно с этой датой? - Строительство Берлинской стены.
       Я мечтал, что в один прекрасный день, став взрослым, я поеду в туристическую поездку в ГДР. Оказавшись в Берлине, сяду в метро, перееду в Западный сектор (это было возможно только до строительных работ-61), а дальше - все будет так, как описывали советские газеты путь изменников и предателей: политическое убежище, работа на радиостанции "Свобода" или "Голос Америки", клевета на оставленную страну Советов, "...деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин.." и, конечно, ностальгия, тоска по Родине. Для меня ностальгия была совершенно необходимым элементом эмиграции и представить себя НЕ проливающим скупые мужские слезы в ресторане "Кавказ", когда хор выводит "Калинку" или "Подмосковные вечера", я просто не мог.
       Конечно важную роль сыграли рассказы бабушки и дедушки о парижских эмигрантах. После войны они шесть лет прожили в Париже, где дедушка был комендантом советского посольства. Вот один из их рассказов, как он мне запомнился.
       Советское посольство располагалось на парижской улице *** (названия не помню, хотя бабушка его упоминала, можете справиться у Эренбурга см. книгу "Люди. Годы. Жизнь" у него там наверняка есть адрес). Комендантская с приемной находились, если я ничего не перепутал, в отдельностоящем здании, и туда приходили парижане и русские французы для подачи заявлений, получения виз и т.д. Некоторые, рассказывала бабушка, приходили просто повстречаться с соотечественниками, поговорить... Среди посещавших посольство была например, княжеская чета Юсуповых. Внутрь здания всегда заходила Ирина, а Феликс, высокий, худощавый старик терпеливо ожидал на улице. Ирина распрашивала о Москве, о родовом имении, живо интересовалась жизнью в России. Бабушка говорила, что приходили они достаточно часто, так же часто приходила и другая чета о которой собственно и пойдет рассказ.
       Муж и жена, пожилые, тихие. Он - священник, оставивший Россию в начале гражданской войны. По моему в середине 47 года, когда вышло определенное послабление для эмигрантов, они подали заявление, или скорее прошение, о возвращении на родину. Заявление начало свой путь по инстанциям, а путь был бесконечно долгим. По рассказам, проверяли всё - участвовал ли в боевых действиях на стороне Антонова, Каледина, Корнилова, Махно, Мамонтова и т.д и т.п., проживал ли на территориях временно оккупированной англичанами, американцами, немцами и т.д и т.п. Проверка тянулась больше года и чуть ли не каждый день пожилая пара приходила к воротам посольства, чтобы услышать "ничем не можем помочь, приходите..." уж не знаю, что им говорили - завтра, на следующей неделе, в следующем месяце, но настал день, когда разрешение было получено. И не только разрешение на получение паспорта, но и сообщение из Священного Синода или Патриаршии (я до сих пор не знаю, что в Росии во главе церкви), что этому попику предоставлен приход, куда ему и надлежит выехать. Пикантность ситуации заключалась в том, что приход этот распологался где-то в Архангельской губернии, а за 30 лет проведенных в Париже священнослужитель и без того не отличавшийся крепким здоровьем, окончательно адаптировался к французскому щадящему климату и ехать на север России, причем зимой (срок действия визы был конечно ограничен) было равносильно самоубийству. И каким же героем тогда выглядел в моих глазах этот бедный служитель культа, который конечно же поехал и умер в первую-же зиму, как написала бабушке его вдова.
       То, что я пишу может показаться совершенно абсурдным - мечтать об измене и восторгаться теми, кто возвращался на верную гибель. Мне это самому казалось не совсем нормальным, пока я не прочёл строки Набокова.
       "Но сердце, как бы ты хотело,
       Чтоб это вправду было так:
       Россия, звезды, ночь расстрела
       И весь в черемухе овраг"
       Тогда я конечно не знал Набокова, но предвидел прочитанное позже. Он знал тоску по утраченному - я её представлял. Я думаю, что если бы тогда чудом я оказался на чужбине я бы подписался под каждым словом писателя.
       Я ещё любил Россию. Во мне было любопытство, было желание попробывать соблазны заграницы, но счеты с Родиной не сводились. Был зуд путешественника, желание увидеть другие страны, а свобода путешествовать тогда значило уехать, навсегда покинуть любимую страну.
       Я ещё любил, но хотел уйти и страдать - эта достоевщина тогда зрела во мне пышным цветом.
       Понадобились долгие годы и Россия окончательно добилась статуса мачехи.
       Она делала это планомерно, постоянно и навязчиво. Она отнимала у меня то, за что я мог ее любить, она старалась повернуться ко мне своими самыми непривлекательными лицами и при этом утверждала, что ее, как мать, следует любить всякую, грязную и неопрятную, пьяную и грубую, глупую и жестокую...
       Но кажется настало время вопроса - Что же позвало в дорогу нашу семью?
      
       Глава 2. Опыт кухонного диссидента
      
       Мы не бежали от антисемитизма - моя жена, и тем более дети-полукровки, в чьих глазах "синела Русь", вряд ли заинтересовали бы перестречных охотнорядцев или блюстителей генетической "памяти".
       И всё же мы уехали. Почему?
       Простой вопрос - сложный ответ.
       Сразу скажу - я не принадлежал к активным диссидентам и, даже став старше, и казалось умнее, ограничивался брюзжанием на кухне. Я прошёл обычную дорогу советского школьника - во-время был принят в пионеры и на каких-то порах мне это всё даже нравилось. Нравился красный галстук, особенно почему-то я любил утреннюю утюжку перед школой. Были свои таинства в этом процессе, когда мокрый шёлковый лоскут - а для настоящего эффекта галстук перед обработкой утюгом нужно было намочить - превращался в яркий хрустящий треугольник, который так приятно обнимал шею. Довольно скоро эта атрибутика надоела, галстук куда-то всё время исчезал, к тому же он потерял свой первозданно нарядный вид, обтрепался, покрылся чернильными пятнами, помню одно время я вместо галстука повязывал шею маминой бордовой косынкой. Потом по инерции вступил в комсомол - все вступали... Какое-то время был даже комсоргом в НИИ после окончания школы. Покинул ВЛКСМ не по идейным соображением, а по возрасту, но без всякого сожаления. Я рассматривал всё это, как необходимую и довольно скучную игру, в которую играли все мои сверсники. Все? Нет, сейчас я хочу вспомнить тех, кто не принимал и имел мужество отказаться от того, что мне казалось нормальным стилем жизни.
       Боря Е*** - религиозный сектант, не помню какой секты, с которым я некоторое время приятельствовал в моем родном Орехове. Он мне казался загадкой - как можно верить в эту ерунду и ставить на карту то, что я считал единственно возможным способом уцелеть в не слишком приветливом обществе?
       Но он нравился мне своей непохожестью на других, он не курил не пил, сторонился того, что составляло главную цель моего досуга (см. Городок - "Кадры решают все"), и в тоже время я чуствовал в нем такой стальной и несгибаемый характер, которому я мог только тихо завидывать, так как себя считал скучным и ничем не интересным середнячком.
       Боре грозили серьезные осложнения - его возраст уже подходил для армии, куда вовсе не желал попасть по идейно-религиозным соображениям - и поэтому твердо решил пострадать за веру, но в армию не идти. Какое-то время казалось ему повезло - его освободили "по зрению", но он чувствовал, что это только временная передышка и в военкомате, скоро или нет за него возьмутся всерьез (он никогда и ни от кого не скрывал своей веры и своего отношения к институтам власти).
       Гораздо позже в моей жизни промелькнула другая и еще более невероятная личность - назовем этого человека Фредди - так он не был похож на рядового жителя страны Советов.
       Не помню, кто впервые ввёл его в мой дом - это было время, когда я обрел полную свободу - родители были в очередной заграничной командировке, бабушка на всё лето с гаком уехала к сестре в Ленинград.
       В это время я переживал период безумной влюблённости в Иру Г*** (всю мою жизнь меня сопровождало это имя - достаточно сказать, что мою первую и вторую жену звали Ирами). Она водила меня за нос, я страдал и "...в честь ее задавал попойки, всех французским поил коньяком...". Французского не было - угощал болгарским, но компании собирались часто и самые разносоставные, лишь был бы повод пригласить её с подругами.
       В одной из компаний как то сразу возник Фредди. Он был старше всех нас, а может быть так нам казалось, из за его необычного поведения. Он был гостем и одновременно казался хозяином - так отстраненно, независимо и уверенно держался. Кем он был и откуда взялся никто не мог сказать, также было совершенно неизвестен род его занятий. Он всегда был при деньгах, хорошо одет и его странным связям - иногда он приходил в компанию с каким нибудь полуизвестным или почти известным артистом, приводил девочек из Большого театра или из сборной по плаванию - мы только тихо завидывали. Он точно не был фарцовщиком, но мог при желании достать всё, что угодно, от подержанного джипа за разумную цену до сказочной красоты серебрянных украшений. На какое-то время он прижился в моей квартире и было похоже, что он так и жил передвигаясь по планете по своей особой траектории. Как то в разговоре, когда разошлась очередные гости и мы вдвоем сидели на кухне он приоткрыл свой кредо.
       "С Советской властью - сказал он - я ничем не связан. Она существует сама по себе, а я нахожу ниши, там, где она меня не достает"
       Продолжение было совершенно в духе Остапа Бендера.
       "Я уважаю законы этой страны, пока они не мешают мне жить - если будут мешать, придется поискать другое место для жительства..."
       Я совершенно не помню, как исчез он из моего круга. Помню только смесь удивления и недоверия - значит можно не ходить ежедневно в "контору" и неплохо жить...
       Дальше - больше, все новые и новые случайные встречные и знакомые жили, как я выяснил в стороне от проторенных и разрешенных путей.
       Старший сотрудник нашего института М***, который ухитрялся не потерять работу, хотя был одним из тихих героев "сопротивления" и не было ни одного диссидентского деятеля, которого он не знал бы лично, ни одной петиции, в составлении которой он не принимал бы участия. Был ли он тайным агентом или просто везунчиком - трудно сказать, всё зависило от его дальнейшей судьбы о которой я ничего не знаю.
       Наши приятели - свободные и полузащищенные своим мнимым или подлинным сумашествием художники с Малой Грузинской - это был вообще особый мир, мир в котором презрение к хождению в "контору" достигало уже запредельной степени, а движение против движения было обязательным. Среди них были всякие - и тихие, преданные только живописи подвижники вроде покойного Саши Горохова и ненавидящие все вокруг бунтари одиночки рвущиеся за кордон, как сгинувший в Америке наш приятель Шнуров, живущие за счет противоположного движения полу-жулики и действительно сумашедшие, организовывающие в тихих квартирах где-то в Отрадном ЕМЦВ - Единый Мировой Центр Вселенной.
       На каком-то этапе наши пути пересеклись даже с подлинной знаменитостью - Зверевым.
       Он сидел в подвале Малой Грузинской, комнате отдыха - распивочной - складе во время одной из выставок, уже пьяный и по-русски безобразный и одновременно делал несколько дел: общался с обступившими его тогда еще не слишком многочисленными почитателями, организовывал кого-то за водкой и предлагал моей жене нарисовать её портрет. Ира отказалась, она не могла терпеть российского пьянства - а может быть сегодня её портрет висел бы в Лувре.
       Я удивлялся и наверное внутри завидывал этим людям, но сам предпочитал уже другие варианты - стабильная и желательно непыльная работа, диссертация, пост старшего научного и обеспеченная старость в конце жизненного пути.
       Но в конце концов мне просто все это обрыдло. Я устал! Необходимость жить "во лжи", с серьезным видом играть во взрослые игры, объяснять детям почему Ленина зовут "дедушка", хотя их дедушки носят другие имена, почему "Партия" навязывается к нам в родню ("родная партия" - для тех кто забыл "новояз"), а позже - чем "демократы" отличаются от "не-демократов" (это я не понимаю и сейчас) превысила критическую массу и в июне 1991, используя паспортные данные жены, я повез семью в библейскую страну.
      
      
       Глава 3. Почему мы уезжали?
      
       Так что же случилось? Что сорвало с места нашу семью и тысячи и тысячи таких же как мы?
       Ветер перемен? Да, конечно, мы все слишком долго сидели взаперти и вдруг двери открылись...
       Когда весной открывают двери коровника и выпускают телят родившихся зимой - как они радуются! Какой простор! Какая зелёная трава! Какое синее небо! И на неокрепших ещё ножках вперед...
       Где уж тут думать об оврагах, обрывах, волках и медведях...
       Но всё же ветер, который подул тогда был только поводом для эмиграции. Причины были всегда, они лишь выползли на поверхность с перестройкой, как обнажаются горящие угли, когда сдувают холодную золу.
       Одна из тысяч историй того времени:
       Моя подруга юности - Сальвина из Баку.
       По матери - армянка, по отцу, как она утверждала, - итальянка, по темпераменту - настоящая бакинка, с момента нашего знакомства, в 19** незапямятном году, успевшая "сходить замуж", она жила с мамой и дочкой в самом центре столицы Азербайджана, на улице 28 (или 26) апреля. Я часто бывал в командировках в Баку, иногда мы встречались, иногда, когда ситуация с гостинницей становилась невыносимой, я останавливался в их гостеприимном доме, в странной и запутанной квартире, с несчетным количеством незарегистрированных комнаток и чуланов, которые были больше комнат, с длинным коридором, тянувщимся вдоль всей квартиры и выходящим окнами в типично бакинский внутренний дворик.
       В те далекие доперестроечные годы я любил Баку. Как можно было не любить этот безалаберный и сумашедший, весёлый, черный в пригородах и зеленый вдоль моря, роскошный и нищий кусок восточных сказок.
       Я старался приезжать туда в сентябре - спадала жара, по традиции с 1-ого сентября купаться в море для настоящих бакинцев было неэтично и прекрасные пляжи Апшерона пустовали. Ласковое Каспийское море (действительно ласковое - ни медуз, почти пресная вода, песчанное дно - чем не райское место) целиком твоё... А бакинские чайханы - это стоит целой поэмы. Чай (не азербайджансий, не грузинский, а спекулянтский индийский или даже цейлонский) в заварном чайничке специально для дорогого гостя, дрожащие от малейшего прикосновения грушки "армудов", пиленый сахар, негромкая беседа, а после - ты же не какой нибудь москвич - не спрашивая сколько, оставляешь деньги с запасом на подносе... Бакинская "Крепость", там по кривым запутанным улочкам (при всем моем развитом чустве направления - в юности одно из моих прозвищ было "Паганель" (без иронического подтекста - просто определяющее географа) - я ухитрился однажды там прочно заблудиться) кажется бродили тени Низами, Гаджибекова и всех Магомаевых. Там на ровном месте все еще ломали руки Никулин и Миронов, а с "Девичей Башни" на них укоризненно смотрел Гейдар Алиев.
       Главное, чем привлекало Бакинское чумазое лицо, был неистребимый, как казалось тогда, космополитизм. Жители города откровенно гордились - "У нас тут нет разных национальностей-мациональностей, мы все - Бакинцы!".
       Как быстро всё это рухнуло. Сразу вспомнили об армянах, придерживали в уме евреев и русских. Вспыхнула резня в Сумгаите.
       Мы с женой приехали последний раз в Баку сразу после этих событий. Я был занят на работе - это была последняя командировка, она на балконе загорала под ласковым весенним солнышком.
       Мы жили на 15 или 16 этаже в гостиннице "Апшерон", на площади... не помню, как она называлась - напротив помпезного и нелепейшего дома правительства. Однажды - это был субботний или воскресный день и нам некуда было спешить, нас разбудил странный звук. В утренней тишине номера с улицы слышно было что-то вроде "Арарах" - тишина - и снова - "Арарах". Было начало 9-го утра, мы вышли на балкон, нависавший над площадью. Внизу - волновалось людское море. Мы видели только монолитную черную толпу, которая издавала этот странный шум. При каждом "Арарахе" толпа странным образом светлела и через секунду - две снова чернота заливала площадь.
       Мы решили спуститься на площадь - было ли это опасно? - мы об этом не думали, уж очень интересно было узнать, что там происходит. На площади шёл митинг. Всё пространство перед правительственным зданием было запружено мужчинами среднего, боеспособного возрата в черных костюмах. С трибуны выступали властители народных умов. Я не помню их имен и честно говоря не сожалею об этом, в любом случае имя им было - шовинисты. Толпа реагировала на их зажигательные речи со страшной и зловещей слаженностью. В нужный момент вверх вздымались сжатые кулаки и обратив лицо к Аллаху люди скандировали - "Ка-ра-бах!!!" (вот причина изменения цвета толпы, белые лица смотрящие в небеса, вместо черных южных шевелюр).
       Настоящие мусульманки, не вмешиваясь в дела мужчин на площади, стояли на переферии толпы. Какая-то экзальтированная девица, по виду курсистка, видимо приняв меня за немца или скандинава, на ломаном английском стала горячо объяснять мне почему они здесь собрались. Объяснять было не надо - в толпе над головами парили плакаты на которых были изображены отвратительного вида армяне и, даже не понимая азербайджанского языка, можно было прочесть: "Бей жидов... - извините, ну конечно - армян!".
       Все это было до противности знакомо по Москве и по "Памяти" и мы поспешили уйти.
       Мы уже знали о событиях в Сумгаите, в гостиницу к нам приходила наша бывшая сотрудница вместе с мужем - офицером. Его военная часть дислоцировалась где-то на Апшероне и он рассказывал, как российские войска восстанавливали там порядок и останавливали армянские погромы.
       Нам пришлось пробыть в Баку еще несколько дней - каждый день нас будил "Арарах" на площади, а по дороге в институт, место моей командировки, я видел колонны, марширующие в направлении площади - впереди для представительства седобородые почтенные "аксакалы" неизвестно зачем спустившиеся с гор, следом чернопиджачники с криком "Карабах!!!" замыкала каждую колонну визжащая толпа женщин.
       Мы видели русские танки в Баку на улицах... нет, не тех, где жили армяне, на правительственных улицах. Куда они исчезли, когда в Баку вспыхнула резня?
       Дальнейшее известно - толпа идиотов и фанатиков "связанных одной целью" везде одинакова - будь то азербайджанцы в Баку, армяне в Ереване или антиглобалисты в Цюрихе или Вене.
       Были, конечно и нормальные люди, они, как это случалось во все времена, спасали, прятали армян. Их было немного, но они были - зам. директора института, куда я приезжал, Алиев, большой, вальяжный, настоящий азербайджанец, прятал в своем кабинете другого зам. директора, армянина Багирянца, котда в институт ворвалась толпа, жаждущая армянской крови.
       Сальвина с мамой и дочкой унесли ноги из "интернационального" Баку в самом разгаре Бакинской резни. Их спасла азербаджанская фамилия, которая Сальвине досталась в наследство от исчезнувшего мужа, но они потеряли все - квартиру, имущество, работу. Они прожили у нас в Москве первое время, потом умерла Сальвинина мама. Россия не была гостеприимна к жителям окраин великого союза, везде полыхали войны, а "Москва - не резиновая" - как сказал Сальвине кто-то из какого-то учереждения, ведавшего беженцами. Помыкавшись некоторое время, "девушки" уехали в Америку, благо армянская диаспора со всем возможным радушием приняла из, а Америка всегда была достаточно эластичной.
       Уезжали от погромов азербайджанцы и армяне, от войны молдаване и абхазцы.
       Уезжали из России евреи, уезжали от антисемитизма, стыдливо декорированного и откровенного, уезжали, когда надоедало доказывать, что они всё же во-первых жители этой страны, а уж потом... Да и в самом деле - что было еврейского к примеру в родителях моей жены? Они не знали языка, еврейские праздники были лишь детским воcпоминанием, а из всей религии они наверное знали, что в синагоге, куда они не ходили, есть тора, которую читают религиозные евреи. Ну, хорошо - были фамилии - Голберги, Гриндберги, были лица, которые говорили сами за себя. Когда-то, в советские времена, их не принимали на работу, не выпускали за рубеж, но ведь это было в том "коммунистическом далеко", а шла перестройка, уже маячили свобода, равенство и братство. В чем же дело? Что гнало из страны это неспокойное племя, когда, казалось еще немного и зашагает Осип Гринштейн "...как хозяин необъятной родины своей"?
       Тут мы подошли к ключевой проблеме, проблеме, которая и для меня оказалось роковой.
       Перестройка сопровождалась гласностью, а она оказалась ядовитой для русского обывателя. Вместе с чистыми родниками, забили зловонные струи. (Эко я красиво загнул!) Вместе с правдой повсюду зазвучала ложь, за которой скоро не стало слышно правды.
       Ложь всегда была стилем жизни Советской России, она окружала с момента появления на свет, всех жителей страны советов и мою скромную персону в том числе. Мы жили в придуманном, игрушечном мире, где урожаи собирались только невиданные и с опережением сроков, где существовала такая абсурдная с точки зрения экономики вещь, как "перевыполнение планов". (Это на нормальном языке означало или диспропорции в производстве или неправильное планирование). Убийства называлось "выполнением интернационального долга", а простым американцам было всегда невесело... Мы привыкли, приспособились жить дурача и обманывая - вспомните так называемые митинги и профсоюзные собрания - потому, что в сущности все было предсказуемо, определено наперед. Мы читали газеты между строк и тайком книги, которые были не разрешено читать. Мы ловили интонации дикторов телевидения и определяли, что случилось в стране по исполняемой радиостанциями музыке. Нам разрешали и запрещали, всё было выверено, взвешено и разделено.
       В середине 80-х этим, казалось, было покончено раз и навсегда, можно было начать "жить не во лжи", но вдруг выяснилось, что ничего не изменилось, только на смену власти партократии, пришла власть быдла.
       Были еще порядочные люди, были и наверное порядочные, кто-же к ним в душу-то заглядывал, но они были лишними и тихо исчезели, а впереди ликующих толп уше шагали КГБешники Гдлян и Иванов, другой ГБмен с лицом кастрата обличал всех и вся, забыв, как в далекой выслуживающейся юности фабриковал ленинградское дело евреев-угонщиков. Слоноподобного партийного демократа, покушаясь на его жизнь, отданную целиком народу, сбрасывали с мостов в речки-переплюевки некие таинственные силы (вместо того, чтобы по-просту пристрелить).
       Васильев (не танцор, а антисемит), Проханов и компания, гипнотизировали народ не хуже Чумака и Кашпировского. Начиналось смутное время и кто-то уже ловил в мутности большую рыбку. Незабываемые визиты в кабинеты новых чиновников-демократов по делам организованной на волне перемен строительной фирмы, где мне довелось поработать перед отъездом. Фирма оказалась всего навсего прикрытием для перекачки денег за границу, а демократы - некомпетентными жуликами.
       Как всегда начали искать внутренних врагов, благо горючего материала для этого было более, чем достаточно - страна разваливалась, магазины пустели, всё что еще было жизнеспособно - разворовывалось. История повторялась, грабили награбленное коммунистами, народу не доставалось ни крошки, главными передельщиками были сами коммунисты, только новое, злое и голодное поколение. Они сладко пели, они обличали Сталина и Ленина, Горбачева и Брежнева, они рассказывали самые страшные истории о прошлом и обещали - ну конечно же - сладкое будущее.
       Становилось противно.
       Самым противным было, что народ отнють не безмолствовал. Обретя голос, он заговорил, да еще как! Заговорил "во весь голос" языком революций и улиц - и вот уже зазвучала старая тема - бей и спасай, которая в сегодняшней России звучит несколько видоизмененно, главный инструмент трубит - "Бей черных (чеченов, азеров, армян)", но если бы я был евреем и не уехал тогда, я не раздумывая уехал бы сегодня.
       Уезжали первые "новые русские". Многие из них спасали свои жизни - начинался беспредел. Политэкономический термин "конкуренция" в прекапиталистической России перевели как "стрелка" от слова стрелять, и стреляли и продолжают стрелять.
       Некоторые, как я подозреваю, уехали, чтобы как можно глубже, вернее, как можно дальше спрятать какие-то концы. Я уже говорил, что компания в которой я работал и честно пытался организовать строительство, была лишь ширмой и распалась через год после моего отъезда. Где сейчас мои бывшие боссы? Может быть кто-то из них живет сейчас в Кейпе или купил себе винную ферму в Стелленбоше, как таинственный зубной техник с миллионами и вселенскими связями Марк Волошин. Они очень много знали - куда и зачем перекачивались деньги, для кого они были предназначены (я сам узнал об основной деятельности нашей фирмы случайно, когда один из моих бывших коллег неожиданно посетил меня в Йоганнсберге).
       Конечно уезжали в расчете на лучшую жизнь. Некоторые справедливо, а еще больше совершенно без всяких оснований считали, что с их профессиями и коммерческими талантами они уже через год - два будут разъезжать в кабриолетах и два раза в год отдыхать на Канарах. Наша эмиграция знала и таких, но для большинства первое столкновение с реальной "заграницей" оказалось шоковым. Их оказывается здесь не ждали. Я еще расскажу о них, а пока только яркая врезка в памяти: первый вечер в Израиле, гостиница "Герцелия" на улице Кармелия в Хайфе - пересадочный пункт для новых эмигрантов, длинный коридор по которому взад и вперед, сжав голову руками, ходит женщина и что-то тихо повторяет про себя. Прислушайтесь - она монотонно повторяет одну и ту же фразу: "Зачем мы сюда приехали!"
       Ехали из России авантюристы, скрывались от закона криминальные и полу-криминальные личности, ехали откровенные "ку-ку" и скрытые сумашедшие.
       Но давайте обо всем по порядку.
      
       Глава 4. Израиль, как Страна Обетованная
      
       В июне 1991 года мы навсегда покинули все, что казалось таким прочным и обжитым, теплым и родным - нашу квартиру со скрипучими полами, девятиэтажный дом-"лягушонок" на улице Шверника, прозванный так за цвет боковой стены, Новые Черемушки, Москву и саму Россию.
      
       Первым, как оказалось - пересадочным пунктом эмиграции был Израиль.
      
       Я был полон ожиданий - нет не радужных - я не был идиотом, чтобы не понимать, что по-крайней мере мне - не еврею - не будет там легко, скорее ожиданий перемен.
       Вот и еще одно "почему", которое гнало меня в дорогу - скука. Я не мог себе представить, что так и проживу всю свою оставшуюся жизнь на улице Шверника или как её там переименуют. Хотить по тем же улицам, видеть те же лица, каждый день известен наперед, даже место вечного упокоения известно - рядом с могилой отца. Москва стала вызывать во мне что-то вроде идиосинкрозии - я ненавидел свою работу, потому что нужно было двигаться в том же пространстве, по одному заведенному маршруту, в определенное время втискиваться в тот же вагон метро, и казалось, что в метро я каждый день вижу одни и те же лица, впрочем наверное так оно и было.
       Что уж говорить о родном проектном институте, где все знали друг друга, где неожиданности воспринимались, как сенсации, а сенсации, как проступки.
       Я устал от московских бесконечных зим, от холодных и дождливых летних дней, пригодных только для культивирования "вечнозеленых помидоров", от постоянно мокрой обуви и запотевающих очков. Мне хотелось изменить сразу и все. Мне хотелось увезти детей туда, где моему сыну не придется каждый день драться в школе, защищая своего недотёпу-приятеля, а дочери можно будет играть на гитаре и петь "Ха-Тикву" не опасаясь быть услышанной. Мне хотелось начать новую
       жизнь, заговорить на другом языке, жить на берегу моря или среди гор, в городе или маленьком городке с каким нибудь экзотическим названием - Ретимнон, Аделаида или Лителтон. Мне хотелось приветствовать соседей или коллег по работе (в том, что я найду работу и конечно интересную я не сомневался) Гутен Морген, Шалом или в крайнем случае просто "Good morning".
       Не знаю смотрели-ли вы неплохой, хотя и типично американский фильм "Москва на Гудзоне", а если смотрели, обратили-ли внимание на один из "ляпов"? Главный герой, а дело происходит в России и герои иногда делают вид, что говорят на русском языке, приходит в цирк, где он работает и приветствует коллегу - "Утро!". Это возможно в английском языке - вместо "Good morning" просто сказать "Morning", но вместо "Доброе утро!" сказать просто "Утро!" - нет, это не русский язык.
       Все в конечном итоге получилось так и в тоже время не так, как я мечтал. На первом же этапе, в Израиле все было совсем не так.
       Читатель, ты был в Израиле? Туристом? Замечательная страна, не правда ли? Какие виды! Какие памятники старины! Наверное нигде, ни в одном месте не найдешь такой концентрации знакомых каждому имен: Иерусалим, Вифлием, Назарет, Гефсиман, Иерихон и т.д. и т.д. и т.д.
       Все правильно и все неправильно! Правильно потому, что когда мы махнули рукой на ульпаны и иврит и стали собираться в дорогу, каким удовольствием было, сесть на "олимовский транспорт", другими словами на подержанный, собранный по кусочкам велосипед и вместе с сыном, тогда еще совсем маленьким покатить в Акко или Нагарию, к чистому морю и незагаженным пляжам. Мы тогда чуствовали себя почти туристами.
       Акко! Наверное никогда я не смогу забыть самую первую встречу с этим городом. Открывшаяся за изгибом улицы бухта, мачты рыбычьих лодок, морской ветер и запах, ни с чем не сравнимый запах моря и свежевыловленной рыбы. Наверное так должны были выглядеть Гель-Гью или Зурбаган, из моих детских Гриновских сказок. Мы бродили по запутанным улочкам, спускались в подземелья старой крепости, сидели в маленьком кафе возле маяка - и каждый раз открывали для себя что-то новое.
       В Нагарии мы ныряли в кристально чистое море и лежали на пляже, на белоснежном песке, где не было и следа пластиковых бутылок и собачего дерьма.
       Ну вот и прорвалось... Но все же еще немного о приятном.
       Храм Бахавеев в Хайфе, окруженный великолепным садом, с розариями, на склоне горы Кармель, вглядывающийся через Хайфскую бухту на берег Акко, где стоит его брат близнец тоже сияющий золотом купола.
       Иерусалим - свободно раскинувшийся, как бы переливающийся с одного библейского холма на другой. Красивый, необычный город. Мы приехали в Иерусалим с ульпановской экскурсией и всё, что хотелось осмотреть не смогли.
       Не знаю почему, но сами древности "вечного города" на меня не произвели особого впечатления. Может быть потому, что покрытые тысячелетней серостью старые стены всюду одинаковы, а до настоящих потрясений мы не дошли - в городе что-то произошло - наверняка палестинское. Нас развернули как раз тогда, когда впереди замаячило нечто весьма любопытное.
       Не произвел надлежащего впечатления и кнесет - зал, как зал, дом, как дом, несмотря на мозаики Шагала, да и они показались хаотичными и излишне пестренькими.
       Знаете, что было в записке оставленной нами между камней знаменитой "Западной стены" или "Стены Плача"?"Следующим летом в Южной Африке!", мы уже наметили куда мы едем и всё сбылось!
       А "шуки" или восточные базары в Хайфе, Тель-Авиве или Акко. Буйство красок и бешенство запахов - на прилавках все, что привозится, производится, все, что рождает земля Израиля. Восточные сладости и японские компьютеры, свежая рыба во льду и серебро местных ювелиров, парное мясо и малосольные огурчики по рецепту бабушки Фаины из Бориславля, одежда и обувь, картины и книги...
       Фрукты и овощи - знакомые и экзотичные - помню историю, а скорее всего легенду о семье эмигрантов-олимов, которые в далекой и холодной Росии наслушались рассказов о волшебном, целебном плоде - авакадо. Они приехали в Израиль, регулярно покупали его на рынке, аккуратно счищали и выбрасывали мякоть, раскалывали косточку и поедали серцевину.
       Яффские апельсины, мандарины, персики, абрикосы, казавшийся небывалым киви, впрочем что-то подобное - феньхуа (или фейхуа) - я привозил из командировок в Баку. Гуява - запах этого плода, по-моему аналога среднеазиатской айвы, до сих пор не переносит моя жена. Во дворе нашего жилища в Кирьят-Моцкине росло "гуявное" дерево и резкий запах этого фрукта напоминает ей самые неприятные времена нашей одиссеи.
       Картину несколько портили олимы, обычно стекающиеся на шук вечером перед закрытием и особенно перед шабатом в надежде на низкие цены или даже выброшенные дары природы - не везти же продавцам обратно скоропортящиеся деликатные фрукты.
       Маленькие уличные кафе в Хайфе или Тель-Авиве. Окончательно решив бежать из Израиля, мы иногда позволяли себе чашечку восточного, хотя и не везде первосортного кофе с восточными сладостями, под уже не палящими лучами вечернего солнца. Ласковый средиземноморский ветер освежал разгоряченные хождением по агенствам лица, дела были окончены и жизнь казалась прекрасной.
       Тель-Авив, Хайфа, Яффа - эти экзотичные названия стали привычными, сделались частью жизни. Мы любили по пятницам перед заходом солнца гулять по Кирьят-Шмоэл, маленькому городку в предместьях Хайфы, где в основном жили самые религиозные евреи. С первой звездой там останавливался транспорт и по улицам чинно шли в синагогу такие невозможные в СССР ортодоксальные семьи, как будто сошедшие с картин Шагала или Каплана - мужчины в длинных лапсердаках, меховых, необычной формы шапках, женщины в длинных платьях и париках. Сбоку также чинно шагали дети, особенно живописно выглядели мальчики в строгих костюмах и кипах из под которых свисали длинные, иногда вьющиеся спиральками пейсы.
       Мы бродили по узким улочкам старинной Яффы, где, казалось камень окружает тебя со всех сторон, вместе с ульпаном ездили на экскурсию на север Израиля... Да мало ли что можно увидеть в этой такой маленькой и такой разнообразной стране. А сколько было того, что мы так не успели увидеть - мы не добрались до Цфата, иудейской Мекки, где по рассказам жизнь застыла где-то на временах Шолом Алейхема, а по улицам молоко развозит сам Тевье. Мы хотели побывать в Эйлате - судя по фотографиям сказочно красивом курорте на Красном море. Где-то в голубой дали, на другом, египетском берегу Красного моря я, 15-и летним мальчиком с маской и трубкой плыл над коралловым рифом.
       Мне хотелось поехать на Мертвое море, на озеро-море Кинерет и несмотря на нерелигиозность, побродить по христианским местам Иерусалима.
       Все это так, но почему же в самый первый день нашего пребывания на святой земле, моя жена, глядя из окошка машины, которая увозила нас из аэропорта Бен-Гурион, тихо сказала - "Мы здесь жить не будем"?
       Почему самым радостным моментом на земле Израиля оказался самый последний, когда, пройда паспортный контроль, мы оказались в зале ожидания, перед посадкой на рейс в Южную Африку?
       Моя задача значительно усложняется - попытаться объяснить почему же мы покинули землю обетованную и, по причине моей крайней русскости с легкой примесью татарской крови, не быть обвиненным в антисемитизме.
       К сожалению, очень часто, затрагивание еврейской темы, например критика Израиля расценивается как выпад в сторону евреев.
       Хорошо, давайте представим, что я веду диалог с моей женой, причем разговор не совсем вымышленный, мы сотни раз, обсуждали нашу израильскую ситуацию, думали, что делать дальше... Мою жену в антисемитизме обвинить довольно трудно, учитывая то, что именно она послужила "проездным документом" на въезд в Израиль. Правда однажды её происхождение не сработало. Это случилость в Москве, у ворот Израильского консульства. Очередной день в бесконечной очереди за получением разрешения, для сдачи документов и вот, где-то в середине дня мы у
       заветных ворот.
       В консульство пропускают порциями. Двое мордастых, не то из КГБ, не то из консульства, организуют порции. Подходит и наша очередь. "Вы проходите, -указывает на меня мордастый - а вы (жене) подождите снаружи". И это он говорит 100-процентной еврейке. Её слабые протесты успеха не имели, и вот я, явный блондин и обладатель славянской внешности, с кипой документов иду доказывать наше право вернуться на "историческую родину". Ну чем не Высоцкий:
       "Мишке там сказали нет,
       Ну, а мне пожалуйста,
       Мишка в крик, ошибка тут,
       Ведь это я еврей,
       А ему, не шибко тут,
       Вон выйди из дверей"
       Наше право я все же доказал, и мы уехали.
      
       Глава 5. Разговор С Женой.
      
       Я - Все же, почему мы не прижились в Израиле? Ведь признайся, нас там ожидали, пытались сделать всё, что могли.
       Ира - Ожидали? Ну, если считать общежитие-концлагерь на пересадке в Бухаресте, где нам запретили не только выходить в город, но даже приближаться к воротам, залом ожидания, а деньги выданные в аэропорту Тель-Авива подарком по случаю приезда, то можно сказать - ждали. Но вспомни, что было потом. Вспомни бесконечные очереди олимов в Мисрад Клита, где люди бились в истерике, а охранники выводили их, заломив руки, из кабинетов.
       Я - Это можно в конце концов понять, сколько народа тронулось тогда с места, сколько тысяч евреев приехали в Израиль.
       Ира - Много. Но дело даже не в очередях. Ты разве забыл лица "метапелет" в Министерстве Абсорбции? На нас смотрели, как на докучливых мух, как на существ восемьдесят пятого сорта. Помнишь докторов наук подметающих улицы или твоего приятеля - Эмиля, из Бершевы, который высшим счастьем считал свою работу дворником и сетовал только на то, что эфиопы выбрасывали мусор из окон, а ведь в Москве он был, как ты сам говорил, неплохим технологом.
       Я - В Израиле никто не обещал нам социалистических гарантий. Мир капитализма! На всех работы не напасёшся. Они не были готовы к такому наплыву квалифицированных специалистов.
       Ира - Если не были готовы, то зачем приглашали? Почему не сказали, что Израилю не нужны врачи, нужны дворники.
       Я - Но ведь государство пыталось что-то делать. Оно платило хозяевам предприятий зарплату принятых на работу олимов, не помню как долго, по-моему 6 месяцев, пока новоприбывшие не овладевали языком и специальностями.
       Ира - Да, а после 6 месяцев хозяева выбрасывали олимов на улицу и брали новых, чтобы им не платить. Врачам, которые имели достаточный стаж, признавали их диплом, а потом, этот диплом можно было повесить на стенку - работы все равно не было.
       Я - Ну хорошо, с работой была напряженка, но ведь государство платило нам пособие...
       Ира - Которого хватало только на куриные пупки. Помню наших соучеников по ульпану, как они гордились тем, что съездив куда-то на край света, они купили какие-то куриные отходы, сварили их и слепили ТАКИЕ котлетки...
       Я - Они давали деньги на съем квартир...
       Ира - А хозяева квартир драли столько, что на это пособие можно было снять только конуру или в лучшем случае сарай. Нашу квартиру в Кирьят Моцкине я до сих пор вижу в страшных снах.
       Я - Раз уж ты упомянула ульпан. Ты не станешь отрицать, что они старались научить нас и делали это с душой. Организовывали экскурсии, праздничные вечера...
       Ира - И особенно много души вкладывала в нас учительница еврейских традиций. Ты не забыл, как мы уходили с её уроков. На первом же занятии она сказала - "Разве вы животные, чтобы выходить замуж за неевреев". Это и были еврейские традиции?
       Я - Но все же нас учили ивриту, причем бесплатно.
       Ира - А потом включали плату в корзину абсорбции и заставляли возвращать при выезде.
       Пришло время объяснить некоторые специфические термины эмиграции, создать словарик "алии".

       Алия - восхождение, иными словами возвращение на историческую радину из мест расселения (так это звучит в официальных изданиях) или, как принято шутить - с "доисторической" родины, в нашем случае из России. Прибыв в Израиль, каждый еврей и не еврей становится олимом.
       Олим - репатриант со сроком проживания в Израиле от 0 до ?? лет, так как с одной стороны, (цитирую книгу на фотографии) "...согласно закону о возвращении... лица, получившие при въезде в страну... статус нового репатрианта, автоматически получают израильское гражданство" и вроде бы становятся ватиком, да не тут то было, ибо
       Ватик - это скорее звание, которое присваивается израильтянам сторожилам, которые уже прожили в Израиле достаточно долго (сколько? Ну уж не менее 5 или даже 10 лет) имеют работу или пенсию, полностью вписались в местную жизнь. Но даже они никогда не станут
       Саброй - ибо для этого нужно родиться в Израиле.
       Делами олимов занималось Министерство Абсорбции или
       Мисрад Клита, эту организацию мы посетили, согласно правилам, вскоре после приезда. Бесконечные очереди, полная неразбериха и конечно главное украшение -
       Метапелет - сотрудницы (в основном) Министерства, задерганные и именно поэтому , хочется верить, относящиеся к олимам с ледяным презрением. Избежать их было невозможно, так как они выдавали
       Корзину абсорбции - сумму денег на начальный период, которая включала
       расходы на гостиницу, на питание, на аренду квартиры и т.д., на первое время, на время учебы в ульпане.
       Ульпан - школа по изучению иврита для взрослых, в то же время - клуб олимов, пункт обмена информацией, в отдельных случаях - биржа труда.
       Я - Это было незаконно и по-моему позже было отменено.
       Ира - Отменено вместе с самой корзиной. После этого все стало законным - вместо корзины ввели банковскую ссуду и этот долг надо было возвращать обязательно. И после этого Израиль называл себя свободной страной. Ты ездил недавно в Москву - тебя Южная Африка заставляла возвращать долги?
       Я - Хорошо! Это были мелкие игры, чтобы задержать евреев не нашедших себя в Израиле, хотя замечу в скобках, что игры не совсем понятные - Израилю мы не нужны, а уехать нельзя. Добро бы еще за нас действительно платил Израиль, а то ведь деньги на абсорбцию давала Америка...
       Ира - Да, так говорили.
       Я - А так просто говорить не будут, и я охотно верю, что Америка откупались от русских евреев, закрыв дорогу для них к себе, в Америку.
       Но все же продолжим тему ульпана. Ты не думаешь, что главной преградой для нас в поисках работы было незнание иврита, и по окончанию ульпана...
       Ира - Во-первых - не думаю, что это так. Я уже могла говорить более или менее сносно, и что помогло мне это? Ты помнишь нашу приятельницу Алину, она устроилась на работу только потому, что ей очень помогли родственники "ватики".
       Без этого найти нормальную работу было, особенно в нашем возрасте, почти невозможно.
       Во-вторых, о изучении языка, что было легко для наших детей - вспомни, как лихо они затараторили на иврите через месяц после приезда - было во много раз труднее для нас.
       Я - Ты напомнила мне, как я чуть не заплакал, когда перед самым отъездом мы получили письмо из муниципалитета, и я не смог прочесть ни строчки, а я ведь был не из последних учеников в ульпане.
       Ира - А ты ведь мечтал о научно-исследовательской работе, о преподавании.
       Я - Английский язык оказался легче, если я не стал в Южной Африке исследователем, то с преподаванием у меня проблем нет.
       Ира - Ты думаешь дело было только в языке?
       Я - По твоему тону чувствую, что всё о чем мы беседовали не исчерпало тему.
       Ира - Нет, конечно! Ты знаешь, по моему все это было лишь внешним поводом для нашего отъезда. Мы, во всяком случае лично я, представляла себе "заграницу" так - широкие авеню, небоскрёбы, машины, машины, машины и нарядные веселые люди. Может быть это слишком по-детски, но то, что я увидела в Израиле с самого первого момента глубоко меня разочаровало. Я увидела, что мы попали в прошлый век, в "местечко", где то на западной оконечности Российской империи, и даже, как вскоре выяснилось, не на западной, а скорее восточной, азиатской. Нет, конечно были и высокие здания и автомобили, но в них сидели в них жили люди, которые были созданы для "местячковой" жизни, которые и поддерживали этот невыносимый для меня стиль жизни. Люди! Вот, что было основной причиной.
       Я - Ты считаешь, что именно израильтяне подтолкнули нас к отъезду? Но почему? Что было в них "местячкового" и почему ты употребляешь это слово в таком негативном смысле? Шумные, часто бесцеремонные, а иногда просто наглые - но ведь это скорее восток, чем даже Средиземноморье. Потом, они все были такие разные...
       Ира - Ты конечно вспомнил Шрагу и Абрахама...
       Я - Да, в первую очередь их и "олимовский склад"
      
      
       История Олимовского Склада
       Опять специальная терминология и нужно объяснить, что такое олимовский склад.
       В каждом городке Израиля существовала такая муниципально-добровольная служба - специальное место, куда "ватики" и "сабры" приносили ненужные или не очень нужные им вещи для новоприбывших эмигрантов. Отдавали одежду и мебель, тенисные ракетки и детские игрушки, матрасы и кровати (в них олимы нуждались прежде всего - не повезёшь же их с собой из России), телевизоры и посуду. Вещи были не новые, иногда вовсе не новые, хотя попадались, нужно было только порыться, и такие, что мы взяли их с собой в Южную Африку. В нашем маленьком городке складом управляли два пожилых ватика - Шрага и Абрахам. Попал я к ним случайно, им нужен был человек для переноски тяжестей, для погрузочно-разгрузочных работ и кто-то из ульпановских соучеников, уже работающий с ними, пригласил меня. Это не было в полном смысле работой - приходил я в олимовский склад по воскресениям через неделю, платили за это скорее символически, но была возможность приносить в дом из склада полезные вещи, отбирать их до того, как в понедельник двери открывались для широкой публики, да и малые деньги были не лишними. Так что занимался я этим с удовольствием, хотя иногда приходилось серьёзно надрывать пуп.
       Кажется я понял, что ты имеешь в виду. Я вспомнил одну поездку в Хайфу. Какой-то чиновник, по-моему чуть ли не заместитель мэра Хайфы, в любом случае, судя по жилищу, человек богатый, позвонил на склад и сказал, что мы можем забрать для бедных олимов его холодильник - "почти новый". Он жил в пентхаузе, на четвертом или пятом этаже, холодильник оказался неподъемным и весьма пожилым чудовищем местного производства и нужно знать, что такое лестницы в Израильских домах (в лифт этот монстр не вошёл), чтобы представить, как, мягко выражаясь - намучились мы с напарником. Самое пикантное в этой истории, что холодильник оказался неработающим.
       "Зачем же он позвал нас?" - спросил я Шрагу.
       "Наверное не хотел платить рабочим, чтобы его вывезти на свалку" - объяснил тот.
       Примечальный случай, не правда ли.
       Впрочем пора рассказать о главных героях этого отступления. Шрага и Абрахам не могли принадлежать к славному ордену "сабра", так как появились на свет не в Палестине и еще до образования государства Израиль, хотя и присутствовали при его рождении и способствовали родам изнутри, прибыв нелегально в Палестину сразу после Второй мировой из Польши. Абрахам из концлагеря, Шрага из Армии Крайовой. Оба продолжили войну в Палестине, да и после провозглашения Израиля воевали, сначала сами, потом их дети. Шрага потерял одного сына в шестдневной войне, второй остался калекой после войны "Йом Кипур".
       Они по своему опекали нашу семью, и если мы не подружились - мешал между прочим и языковой барьер, стоило послушать как мы общались на иврито-польско-русском языке - то испытывали к нам большую симпатию, которой так не хватало в Израиле.
       Я думаю, что Ира могла бы здесь добавить - "Показной доброжелательности нам хватало с избытком, не было желания приблизиться. Так улыбаются далеким родственникам из провинции, думая про себя - зачем вас только принесло".
       Я - Мы варились в основном в олимовской и около-олимовской среде и общались с теми, кто вертелся вокруг, использовал и наживался на олимах. Но согласись - на примере Шраги и Абрахама - были хорошие люди в Израиле и наверное их было больше, чем мы встретили.
       Ира - Конечно были, но что это доказывает? Местячковость остается. В местечках черты оседлости жили рядом Тевье Молочник и Буба Касторский, Бабель и Беня Крик...
       Я - Погоди, ты уже добралась до Одессы - неужели и этот славный город ты называешь местечком?
       Ира - Конечно! Одесса и Кишинев, Касриловка и Егупец - не столько географическое, сколько психологическое понятие. Местячковость - это черты характера, впитанные с молоком матери и, согласно учению Мичурина, воспитанные окружающей средой. Исторически оправданное постоянное осознание обособленности, превратилось в чувство особенности, сбивание вместе "...чтобы не пропасть поодиночке..." в "мишпуху", родственность превратилась в мафиозность. Одно из крайних проявлений местячковости - Одесса.
       Бунин назвал Одессу фабрикой пошлости. В "мишпухе", со своими можно позволить себе небрежность, раскованность, даже безвкусицу. Безвкусица, если она доминирует, становится пошлостью. Например в книгах Бабеля, знаменитый одесский сленг был ещё новинкой, в устах Розенбаума или Шафутинского это уже верх пошлости. Замкнутые "мишпухи" Одессы рождали пошляков и все, что связано со спецификой Одессы - пошло. Одно выражение "Слушай сюда" чего стоит.
       Одесса переехала на Брайтон и родила Вилли Токарева и Любочку Успенскую. В Израиль приехали евреи из Кишинева, Бендер и Бердичева (ехали не всегда самые лучшие) и превратили его в местечко на берегу Средиземного моря.
       Еще один признак местячковости - высокомерие, я принадлежу, а вы - нет... Я в этом мире - всё, а вы...
       Я - Крылатое выражение ватиков нашего времени по отношению к олимам - "Мы в свое время вдоволь поели дерьма, теперь ваша очередь". Меня это удивляло - казалось логичней было бы услышать - "И мы и вы - евреи. Зачем вам кушать этот неапетитный продукт, мы вам поможем, хотя бы советом". И ведь многие помогали...
       Ира - Да, но сколько было тех, кто старался новоприбывших запихнуть поглубже в дерьмо, пользовался немотой и бесправием олимов. Помнишь Нахума, нашего квартирного хозяина, который не только содрал с нас втридорога за свой сарай, но и еще подсунул договор, написанный на иврите, согласно которому мы на целый год лишены были возможности менять квартиру. Помнишь свою работу в пекарне "Ахдут"?
       Как мы работали в Израиле.
       Я уже упоминал профессоров метущих улицы. Одного такого я встретил в Хайфе. За неимением настоящего дела, я тогда что-то организовывал - какой-то научный сборник, по-моему, в рамках Форума ученых при сионистском фонде Щеранского. Однажды, ожидая кого-то в скверике я разговорился с пожилым олимом с метлой в руках. Он оказался профессором, уж не помню чего, из Ленинграда. Я предложил ему присоединиться к нам - не могу забыть его явного испуга.
       "Что вы, не дай бог узнают в муниципалитете - меня же выгонят с работы!". Так я узнал, что такое over-education.
       Ну положим это была государственная служба, частные фирмы на такую мелочь внимания просто не обращали. Профессор, доктор наук Борис Гутник жил в Бершеве и поддерживал семью тем, что по ночам мыл туалеты на бензозаправке в 20 километрах от города. Он добирался на работу на велосипеде и однажды по дороге его сбил грузовик. Шофёр даже не остановился - олимов узнавали сразу. К счастью Борис отделался только ушибами.
       С удовольствием (для хозяев) нас приглашали на уборку фруктов - платили почти ничего, в памяти всплывает цифра 2 шекеля не то в час, не то за огромный ящик. Обещали также, что можно будет принести домой дары природы, но после изнурительного дня под палящим солнцем на фрукты не хотелось смотреть.
       Копейки платили везде. Местечковые "мадам" предпочитали нанимать домработницами русских женщин, желательно с высшим образованием. Безответные и безработные они были готовы работать за гроши. Упивающиеся своей властью полуграмотные "ватички" указывали унизанным кольцами перстом на пятнышки грязи на полу и фыркали - "Oh, those Russians!".
       В упомянутой (не к ночи) пекарне "Ахдут", где мне по большому блату удалось поработать, платили согласно закону - 6 шекелим в час, но даже из этой мизерной суммы ухитрялись выдрать весомый израильский налог. Работа в пекарне была изматывающей - 12 часов одни и те же движения, однообразные операции, невозможность остановиться, передохнуть. Но в памяти стоит не это, а ворота фабрики около которых толпятся олимы в надежде получить работу. Из ворот выходит толстый, похожий на водевильного грека еврей-марроканец и с брезгливым выражением показывает пальцем - "Ты... ты... и ты...". Счастливчики проходят в ворота, а остальные расходятся по домам, чтобы назавтра придти снова. Проработал я там только две ночи, на третью - жена взглянув на меня, прочтя что-то несказанное на моем лице, сказала - "Все, ты туда больше не пойдешь. С голода не умрем!". Солгать - это сказать, что я был расстроен.
       Я не боюсь повторить то, что описано уже другими писателями-эмигрантами - безработная и безденежная заграница была и у Газданова и у Лимонова. Но в нашей безнадежности была своя специфика - специфика обмана.
       Мы ехали на родину евреев, в страну воссоединения. Евреи, кто бы они не были и где бы они не жили, ехали в свою собственную страну. Они не просили разрешения у богатых родственников пустить их туда - они расчитывали приехать полноправными гражданами, а приехали "олимами", да еще "олимами" разных мастей.
       Я - Что меня удивило в Израиле - кастовость общества, расизм. Можно, в конце концов понять ненависть к арабам, палестинцам, можно по разному относиться к эфиопским евреем - в первую очередь они черные, а уж потом может быть евреи. Но деление самих евреев на ашкенази и сефардим, азербайджанских и ферганских, горских и равнинных, марроканских и йеменских - ведь все они принадлежат, и это официально-религиозная доктрина, к одному народу.
       Можно понять отношение к "гоям" - натерпелись от них - теперь получайте, но, когда одни евреи более евреи, чем другие, евреи первого и других сортов... По-моему это нонсенс.
       Ира - А что же ты мог ожидать? Вспомни, какие разные мы были, даже в нашем ульпане. Приезжали люди из городов и маленьких городков, из Москвы и Азербайджана, из Средней Азии и Молдавии - разные культуры, разные характеры. Приезжали религиозные и забывшие все традиции, оторванные от корней... Уж что говорить о марроканских или других олимах - они были скорее арабами, чем иудеями. Я считаю, что Израильское общество сумеет переплавить всю эту пеструю толпу, воспитать гражданский патриотизм и через одно - два поколения они станут просто израильтянами, как это случилось с нашими детьми, которые уже стали в значительной степени южно-африканцами. Другое дело, что я не хотела становиться израильтянкой.
       Я - Ты наверное права, но вернемся к местячковости. Я писал в "Городке", что в моем детстве не было антисемитизма, нет, конечно и тогда он существовал, на государственном уровне, в мире взрослых, но у нас - детей - никто не считал евреев существами с другой планеты, они были такими же, как все, хотя иногда и носили странные имена. Они не были обособленной кастой, и так наверное было во всех крупных городах. В местечках герметизм, самоизоляция были во многом вынуждеными, но наверное они и рождали ненависть к евреем - "Не такие, как все - значит враги!". Евреи платили тем же.
       Ты знаешь специфику греческой общины у нас, в Южной Африке - не грек, значит не свой, значит изгой - и что, любят здесь греков?
       Ира - Не совсем так или совсем не так! В моем детстве антисемитизм конечно был и я его ощущала постоянно. Я всегда помнила, что я не такая, как все и конечно ожидала самого плохого от окружающего мира. Если это называть герметизмом, он конечно был свойственен евреям и наверное в местечках в большей степени, чем в крупных городах.
       Я - Но герметизм был свойственен и русским в провинциальных городках, вспомни пьесы Островского, русских критических реалистов...
       Ира - А в чем разница? Местечковость - это другое название для провинциализма. Более ярко выраженное явление и всё. Израиль в конце концов - провинциальное государство.
      
      
      
      
      
       Глава 6. Побеседуем о провинциализме
       "Я приехал из деревни
       В этот крупный городок..."
       Вилли Токарев
       Конечно, мы приехали не из деревни, да и Йоханнесбург очень крупным городом не назовешь - уж во-всяком случае он гораздо меньше Москвы. Откуда же это стойкое ощущение столицы, головокружительного нырка в огромность мира. Почему та Москва, которую мы покинули в начале 90-х годов прошлого века, вырисовывается в памяти, как серия сельских картинок? Почему даже сейчас, приезжая в Москву трудно избавиться от ощущения провинциальности этого города, несмотря на высотные дома, кипучую жизнь и обилие "Мерцов" и "Ниссанов" на улицах.
       Мне кажется, что провинция это чисто сравнительное понятие.
       По сравнению с Москвой, мой родной город - Орехово-Зуево был конечно провинцией. Наверное Орехово казалось столицей для жителей Дрезны или Куровского - не знаю, там я не жил. Точно также как Москва, после 12 лет в Йоганнесбурге кажется провинцией, как Джобург - так ласково называют крупнейший город ЮАР - для жителя Нью-Йорка или Лондона, наверное, не больше, чем тихий провинциальный город на краю земли. Я не слишком много путешествовал - мне трудно сравнивать, поэтому ограничусь Москвой и Ленинградом (я его знаю и помню лучше, чем новый Сант-Петербург).
       Что же все-таки определяет провинцию?
      -- Размер? Да, в какой-то степени, но не только. Йоганнесбург гораздо крупнее Кейптауна и в той же степени провинциальнее.
      -- Статус столицы? Не всегда, и в этом убеждаешся сравнивая Нью-Йорк и Вашингтон, Стамбул и Анкару, Мельбурн, Сидней и Канберру. Кстати говоря - можно сравнить Йоганнесбург и одну из столиц Южной Африки - Блумфонтейн (вы слышали о таком городе? А мы там были - Южно-Африканский Муром или Калуга)
      -- Местоположение? Да, конечно - Кейптаун, Нью-Йорк, Лондон - портовые города...
       Вот здесь, по-моему и лежит главный признак, главная причина столичности или провинциализма. Порт, океан, море - если это конечно не Кайспийское озеро - прежде всего связь с миром, ворота открытые настежь.
       Провинциализм - синоним замкнутости, герметизма и именно замкнутость порождает провинциализм.
       Провинция, как стоячий водоем, может поначалу даже радовать зеркальной гладью воды, но скоро поверхность покрывается ряской и листьями кувшинок (а что твориться в глубинах и подумать страшно) и пруд превращается в болото.
       Самой замкнутой страной в мире был Советский Союз (может быть только Северная Корея и Китай добились на этом пути бСльших успехов). Революция случилась именно тогда, когда Россия, преодолевая исконно-посконный герметизм, выходила на всемирную сцену. Именно тогда появились имена, которые знают даже здесь, в Южной Африке: Достоевски и Лео Толстой, Дягилефф и Врубел, Анна ПавлСва (видимо в честь её и неизвестно почему (может быть за легкость) назван прелестный воздушный торт), Менделеев и Иван Павлов... Уже перед самой октябрьской Ларионов и Гончарова, Малевич, Шагал, Скрябин и прочие начали перелопачивать Русь, открывать двери в Европу. Но тут, как писал Розанов, к грохотом опустился занавес и все кончилось. Началось производство для внутреннего потребления и с тех пор даже самых смелых новаторов знали только в России.
       "Новаторы до Вержболова,
       Что ново здесь, то там не ново..."
       Герметизму России способствовал язык - мы говорили на местячковом тарабарском языке и кому за пределами страны есть дело, что это могучий и великий язык областного масштаба. Нас не читали, не понимали, если русские книги переводили, то переводили безобразно, но ведь и мы не читали, а если и читали, то пусть хорошие, но дубляжи и переводы.
       Трудно представить, но я убедился, что почти все знаменитые детские книги, написанные в России, это просто "ремейки" уже существующих на других языках книг. Примеры? "Буратино" - этот наверное самый талантливый пересказ итальянской сказки, "Приключения Незнайки" - существует американская, по-моему, книга о коротышках и, кажется, даже из Цветочного города. "Волшебник Изумрудного города" - хрестоматийный пример перевода под новым именем популярнейшей американской книги. Даже "Старик Хоттабыч", который уж казалось прочно принадлежит советской земле, имеет вполне реального родственника в Америке, мальчика из Техаса или Оклахомы, который нашел в реке запечатанную бутылку, открыл... Ну, а дальше, почти как у Лагина, даже эпизод с экзаменом по географии говорят присутствует.
       Советская Россия была мировой провинцией и всё, что создавалось было глубоко провинциально.
       "Даже в области балета
       Мы впереди планеты всей..."
       Это было не слишком сложно, учитывая, что российская балетная школа корнями уходила в седую дореволюционную древность, а новаторство, даже на уровне Дягилевских сезонов, не поощрялось.
       В раннем детстве, в школе изощрённой пыткой казались культпоходы на китайские фильмы, а в общем-то они были лишь чуть примитивнее большинства тогдашних отечественных "шедевров". Мы отстаивали очереди, чтобы посмотреть "Тайну двух океанов", "Щит и меч" или "Войну и мир", но не знаю смогу ли я заставить себя просмотреть их еще раз. Сегодня, приезжая в Москву, на разных каналах телевидения попадаю на те далекие детские фильмы - боже мой, какая кукольность, ненатуральная игра актеров, дешевая постановка и еще более дешевые сценарии.
       Нет были конечно и "мэтры - Кончаловский, Климов, Бондарчук, Никита Михалков, они имели больший доступ к мировой культуре и ставили американизированные верняки в переводе на русский.
       Была и "русская волна", самобытные и оригинальные художники, Тарковский, Сакуров, при напряжении воли их фильмы можно смотреть и сейчас.
       В век усредненно-американизированного искусства провинциализм - может быть это и неплохо, на каком-то этапе независимость от рынка и стандартов производит что-то настоящее. Сколько свежих талантов в свое время родила русская провинция
      -- Кольцов - его вполне можно еще перечитывать
      -- Чурленис - наинаивнейший из символистов
      -- Циалковский - (совсем другое приложение таланта) мечтатель, которого пытались и пытаются унизить только по причине его глухоты и наверняка связанного с ней дурного характера.
       Может быть я мог бы поставить точку на этих примерах и восславить тем самым родимую глубинку, но куда спрячешся от мысли, что когда самобытный и самостоятельный талант подпитывается и проверяется на острие мировой культуры вместо Кольцова рождаются Мандельштам и Ахматова, Чурлениса сменяют Шагал и Коровин, а Циалковский становиться Ландау или Капицей.
       Провинциализм был всегда, в большей или меньшей мере свойственнен России и даже сейчас, приезжая в Москву, нет нет да нарвешься на воинственное захолустье. Так же, как раньше в маленьких городках тянулись за столичным "шиком" - сейчас в столице и на окраинах стараются переплюнуть Европу вместе с Америкой. Ничего свежего - голливудовско-усредненно-европейские стандарты в провинциальной российской упаковке.
       Впрочем пора вернуться к теме...
      
       Глава 7. Как мы там жили
      
       Мы поселились в предместье Хайфы - районе так называемых "кирьонов". Отделенные от города промышленной зоной эти полугородки, полудеревни протянулись вдоль автомагистрали, которая, проскочив их, ведет в Акко, в Нагарию и уж совсем дальше (по израильским масштабам - очень далеко, километров 50) к границе с Ливаном.
       Кирьонов было много - я даже не уверен, что вспомню названия всех их. Мы жили в Кирьят-Моцкин, купаться ездили на велосипедах в Кирьят-Ям и Кирьят-Хаим. Еще помню рядом был Кирьят-Шмоель, а на другой стороне шоссе Хайфа - Акко или по местному - Дерех Акко - Кирьят-Бялик. Все они были внешне похожи - одна или две торговые улицы, застроенные высокими (трех- или четырехэтажными) домами с магазинами и магазинчиками внизу, отдельные островки многоквартирных зданий, олимовские "доходные" кварталы и в лучшей зоне - районы особняков. В условном центре - банк, почтампт, муниципалитет, где то на отшибе, где земля подешевле, большой торговый центр или универсальный магазин. Совсем на окраине, а значит между жилыми зонами, так тесно кирьоны сомкнулись друг с другом, мастерские, гаражи, маленькие заводики, промзона так сказать. Много зелени, акации, эвкалипты, агавы, пальмы - посаженные, привезённые, все таки Палестина была в основном пустыней. Школы, конечно же - синагоги, здание клиники, вот и весь кирьон.
       В центре Моцкина, перед коммунальным центром был маленький тенистый скверик, местная достопримечательность. Туда, с наступлением вечера, как только спадала жара, стягивались старички со всего городка. Олимы и ватики, выходцы из Румынии, Польши, России - "пикейные жилеты", как не очень уважительно мы их называли. В сумерках звучал идиш в перемешку с польским, румынским, русским и бог знает еще какими языками. О чем они говорили? Наверное о том же, о чем беседуют в сквериках, парках старички всего мира.
       Мы иногда назначали там встречи нашим знакомым, таким же, как мы олимам - семейной паре из Одессы. Типично - нетипичная судьба этой пары заслуживает хотя бы краткого описания. Юра и Алина - так их звали.
       Алина - в российском прошлом - врач-гинеколог, причём оперирующий врач и моя жена утверждала, что таких женщин можно было по пальцам перечесть. Не слишком удивительно, что характер у Алины был скорее мужской - властная, принимающая и любящая принимать решения, полная противоположность мужу - романтичному, несколько вялому, но доброму и приятному в общении. Его давней мечтой было побывать в Бразилии, на Амазонке, в общем "...в солнечной Бразилии, Бразилии моей, такое изобилие невиданных зверей...". Правда Юру интересовали не звери, и не попугаи, а кактусы и когда он узнал о нашем решении ехать в Южную Африку, он очень оживился и первым делом рассказал, что в пустынных районах можно найти уникальный сиккулент с экзотическим названием (думаю неофициальным) "готтентотские попки". Он объяснил нам как они выглядят и уже на месте - в Африке мы нашли их, правда в nursery (не совсем уверен в русском эквивленте - питомник?), а не в пустыне Калахари.
       Юра и Алина, хотя правильнее - Алина и Юра, повторяли судьбу многих и многих эмигрантских семей - в начале ульпан, отсутствие работы, депрессия - даже Алина на одном этапе дрогнула, но дальнейшее было не совсем типичным.
       Алина, имея достаточный врачебный стаж, утвердила свой диплом и через родственников сумела получить работу в госпитале. Там тоже были причины для депрессий - Алину вначале, как говорится, не приняли - пытались поручать канцелярскую или неквалифицированную работу (моя жена тоже прошла через этот этап, но уже в Южной Африке). Огромной проблемой на первых порах был языковой барьер - врачи на планерках, совещаниях переходили с английского на иврит и обратно, конечно же не заботясь о том, что Алина иврит знала не слишком хорошо. Нужно знать Алину - она добивалась своего и добилась, но конечно не сразу - где-то за пределами нашей жизни в Израиле.
       Юра тоже нашел работу, и тоже через родственников. Они устроили его на какой-то завод ночным сторожем. Работал он почти каждый день, по 12 часов, спать на работе, как это водилось среди русских сторожей было нельзя - каждые 15 или 20 минут в разных точках звонил телефон и Юра должен был снимать трубку - демонстрировать свое бодрствование (чудеса израильской автоматики). Он систематически недосыпал (днем нужно было заменять работающую Алину в домашнем хозяйстве), стал иногда погружаться в какое-то странное оцепенение, спать наяву. Но работы своей не бросал и даже гордился ею.
       Кроме того, еще до их приезда родственники сняли для них квартиру - сравнительно недорогую и в самом центре Моцкина - в условиях жилищного кризиса того времени, когда над олимами маячил призрак караванов, это было много.
       Вы знаете, что такое "караван"? Верблюды, уныло шагающие по пустыне? Известная джазовая композиция?
       В Израиле это значило - жильё, индивидульный барак-вагон с минимальными, но необходимыми удобствами внутри - душ, санузел, микрокухня и даже что-то вроде гостинной. Когда после 6 месяцев новоприбывшие эмигранты лишались субсидии на съем жилья, те кто не работал, а таких было большинство, вынуждены были переселяться в караваны. Иногда это делалось насильно, по требованию домохозяина.
       На нашей улице, из дома напротив увозили в караванный посёлок пожилую женщину, которая не могла платить за квартиру. Муниципальные рабочие грузили в машину её нехитрые пожитки, а она кричала. Даже плачем назвать этот крик отчаяния, призыв о какой-то неведомой помощи было нельзя, но кто ей мог помочь - мы сжались в своих съемных квартирах и слышали в крике только предупреждение о собственной возможной судьбе.
       Может быть без объяснения трудно понять - почему караваны ассоциировались с полным падением, ведь это было какое-никакое, но жильё. Может быть слишком тесное, не очень комфортабельное, но в общем-то сносное.
       Почему-же плакали новосёлы караванных посёлков, почему многие предпочитали строить хижины из подручных материалов (в основном из кровельного железа - представляете каково было находиться внутри этого домика при 40? израильской жаре) - мы с сыном проезжали такой "посёлок" на окраине Акко, когда ездили купаться (почему так далеко от пляжей Кирьят-Яма или -Хаима - об этом чуть позже - это тема отдельного разговора). Люди селились в полуразрушенных, заброшенных зданиях фабрик, складов, но не в караванах. Почему?
       Во-первых караваны ставились на пустующих участках, а значит подальше от городов.
       Так и тянет написать в традициях советского времени - подальше от районов богатых вилл, чтобы не возмущать сильных мира сего зрелищем нищеты и убожества. А ведь в приципе так оно и было!
       Подальше от городов - значит дальше от магазинов, от школ, от больниц, а главное от возможности найти работу, ведь машин у новоприбывших не было. Это вам не американские караванные поселки, которые созданы именно для владельцев автомобилей. Люди оказавались запертыми в этих гетто и вырваться из них было гораздо труднее, чем туда попасть.
       Сами караванные поселения были похожи на концлагеря - пыльные или заросшие чахлой травой пустоши, с двумя - тремя не дающими тени деревьями и поставленные в ряды и порядки однообразные коробочки караванов.
       Глаза людей - пустые и безнадежные... Мы заглянули в них, когда вместе с женой приехали по какому-то делу в один из таких поселков под Хайфой. Помню Ира сказала мне - "Если нас сюда переселят, я покончу с собой..."
       Мы уехали раньше.
       И ещё по теме. Воспоминание о "белом городе", который мы обнарухили с сыном на окраине Кирьят-Яма (если я ошибаюсь и это был Кирьят-Хаим - пусть простят меня жители Израиля) во время велосипедной прогулки.
       Комплекс 16 или 19 этажных домов - такие можно встретить например в Москве, где нибудь в районах новой застройки - имел одну странность - в нем никто не жил. Пустые дома, обнесенные забором с запертыми воротами. Может быть они недостроены?
       Загадку домов объяснил прожодящий мимо пожилой олим
       "Достроены! Полностью закончены и заперты. Кабланы (строительные подрядчики - АЕ) не договорились с Амидаром (Министерство распределяющее государственные квартиры - АЕ) о цене и заморозили стройку - ждут когда цены на жилье поднимуться".
       Еще больше поднимуться! Куда? Мы за свой курятник платили Нахуму, нашему хозяину, $300 в месяц - Волчий оскал капитализма!
       И уж совсем завершая тему - "кибуцный" вопрос. Ведь был в Израиле такой институт, где и жильё давали бесплатно и работой обеспечивали...
       Возможно все, что писалось о кибуцах было правдой - у нас не было возможности проверить. Ульпан организовал для нас поездку в образцово-показательные кибуцы на севере страны. Что мы могли понять в их жизни за 2 - 3 часа - кормили неплохо, как в хорошей рабочей столовой в Союзе, зелени много, людей - нет, все были на работах, общественные здания добротные, частный сектор нам не показали. В целом особого впечатления не произвело - колхоз, может быть на уровне "Кубанских казаков", но все же колхоз - а вы бы поехали в колхоз, пусть даже образцово-показательный?
       К тому же нас туда и не взяли бы - по возрасту. В кибуцы принимали только молодых. Так приняли в кибуц одного из "Мало-Грузинских" художников - нашего не очень хорошего знакомого. За неимением других контактов, он иногда позванивал нам, но из его рассказов мы могли извлечь только то, что в его кибуце его заставляют работать и не собираются открывать персональный музей.
      
       Глава 8. Как мы уехали из Израиля
      
       Решение уехать пришло довольно скоро - но от решения до выполнения была дистанция огромного размера. С одной стороны Израиль неохотно расставался со своими "детьми". Стремление многих и многих любой ценой покинуть землю обетованную грозило Израилю алиёй с обратным знаком. Те, кто дошли "до ручки" были уже готовы на все - как раз в наше время в израильских газетах писали об олиме, который решил покинуть Израиль... пешком. Из Эйлата, нелегально перейдя границу, он отправился в Египет. Его поймали египетские пограничники и в секретных службах, со всем пристрастием стали допрашивать, как шпиона - не могли поверить, что кто нибудь без специального задания, в трезвом уме может отправиться в 300 километровый поход по Синайской пустыне. Недооценили они русского олима.
       Законные пути были наверное не легче, чем путешествие по Синаю. Сначала нужно было оформить выезд из Израиля. Заветные слова "даркон" - постоянный заграничный паспорт и "лессе-пассе" - временный выездной документ, как ласточки перелетали от одного собеседника к другому, но далеко не все желающие могли их получить. Чтобы обрести "даркон" - в обиходной речи "дракон", нужно было прожить в Израиле не меньше года, "лессе-пассе" можно было получить и раньше, но на пути к получению заветных документов стоял банк "Идуд". Через этот банк субсидировались олимы, этот банк выдавал "корзину абсорбции" и требовал возвращения "корзины" (плюс проценты) при выезде из страны. Сумма нарастала неподъемная и это держало олимов лучше, чем самые строгие запреты советского правительства. Но и в этом заборе, как и в выездной политике бывшей страны советов, были лазейки.
       В справочниках и различных формах для получения заграничного паспорта, было сформулировано обтекаемо - "для выезда из страны, необходимо урегулировать финансовые вопросы (или проблемы? - цитирую по памяти) с банком "Идуд"". Тонкость была в том, что требование о возвращении денег было незаконным - "корзина абсорбции" выдавалась безвозмездно. Но во-первых об этом не все знали, а во-вторых "урегулирование", даже под "крышей" адвокатов, занимало несколько месяцев и за этот срок олимы обрастали настоящими, возвратными ссудами из банков, отдавать которые перед выездом было уже обязательно и законно.
       Вариант был только один - оформить документы и визы за возможно короткий срок - 10 - 14 дней. Две недели банк "Идуд" ожидал репатриантов для "урегулирования" и это был срок, когда ворота из Израиля были открыты. Но успеть можно было только претендентам на "лессе-пассе", так как этот документ оформлялся в течении 5 дней, получить "даркон" так быстро было невозможно - нужны были справки из военкомата (не помню, как зто на иврите), из больничной кассы и ещё бог знает откуда.
       Но это было ещё не все.
       Главной проблемой, для людей которые хотели уехать, была - куда уехать?
       В этот исторический период все страны мира спасались от хлынувшей русской волны единственным возможным образом - не выдавая въезные, даже туристские визы.
       На всю страну прогремела история с израильско-российскими "туристами", которым одно из многочисленных "турагенств", организовало выезд в Нидерланды.
       Нужно сказать, что в это время русскоязычные газеты Израиля пестрели объявлениями - "Легальный выезд в США и Канаду", "Визы в Германию", "Эмиграция...", "Грин-карт..." и т.п. и т.д. В 90% этих агенств сидели жулики - агенства появлялись, как грибы и так же быстро исчезали - с деньгами клиентов разумеется. Из оставшего десятка - большинство были агенства с "ограниченной ответственностью" - они что-то делали, но их деятельность могла бы напоминать спартанских инструкторов по плаванию (если бы такие существовали в древней Спарте). Они бросали желающих уплыть в воду, а дальше всё зависило от пловца - выжил - отлично, утонул - не повезло.
       Именно в такое агенство обратилась группа бывших советских граждан, которые целиком наелись жизни на исторической родине и хотели сменить её на любую - пусть даже и не столь историческую. Агенство пообещало и сделало: "туристов" отправили в Венгрию, которая еще ставила штампы въездных виз на Израильских документах. В Венгрии всех посадили на автобус следующий через всю Европу в Голландию. "Но у нас нет виз" - слабо протестовали "туристы".
       "Это не страшно - может быть их и не проверят" - сказал руководитель группы, представляющий интересы агенства и остался в Венгрии. Автобус тронулся, увозя в неизвестность прежде таких уверенных в завтрашнем дне жителей страны советов.
       На первом этапе им повезло - они без особых приключений добрались до страны назначения и сдались нидерландским властям. Дальше всё пошло совсем не так. Власти предложили им вернуться в Израиль поскольку, как граждане свободной и демократической страны, они не имели права на политическое убежище. "Туристы" отказались наотрез, заявив со свойственной русским людям прямотой, где они конкретно видели эту свободу и демократию. На время дискуссии их заперли в каком-то здании - по-моему в школе, где снабжали едой и всем необходимым, но за ворота не выпускали. Переговоры длились около двух недель и в конце концов ночью к школе подъехали полицейские машины и всех, кто в чем был - в пижамах и ночных рубашках, босиком, (особо активных в наручниках) посадили на полицейские машины, засунули в спец.самолет и отправили на пра-родину, "привязанность" которой они явно недооценили. Израильское телевидение смаковало сцену прилета, а олимы, глядя на экраны, грустно шутили - "Научили их свободу любить"
       Короче говоря - Америка не пускала даже туристов, в Европу теоретически можно было попасть, но расчитывать там остаться было черезчур оптимистично, Канада со скрипом выдавала въездные визы, но доказать, что ты имеешь право остаться там было почти нереально, хотя отдельные исключения бывали и, завершая тему агенств, отъезда из Израиля и горькой олимовской судьбы -
      
       История Нины, Сережи Их Ребенка И Серёжиной Мамы - Старой Комсомолки С Героическим Прошлым И Необыкновенным Именем.
       Нина - не очень близкая родственница моей жены, всю свою жизнь прожила под теплым крылышком родителей в сибирском, а точнее Новосибирском Академгородке. Папа - светило в какой-то сугубой отрасли медицины, по книгам которого в России учились наши русско- южно-африканские друзья-врачи, мама - настоящая "аидишен мама", души не чаявшая в своей девочке, квартира, хорошая работа. Нина во-время вышла замуж, муж был правда "гой", но очень хороший человек и хороший специалист - нейро-хирург с наработанной уже репутацией, с большими переспективами. Появился сын, судя по всему положительный, подающий надежды с раннего возраста, хотя и не вундеркинд. Жить бы и радоваться! Но... Как и у всех нас, что-то пахнуло в воздухе, подул ветер перемен и Нина с Сережей, прихватив сына и Сережину маму с комсомольским прошлым и именем - Идея Гавриловна, очутились в Израиле. Они уехали раньше нас, по приезде в землю обетованную, мы немедленно связались с ними, а чуть позже я пересек всю страну, чтобы увидеть их в маленьком и пыльном городке Бер-Шева на границе пустыни Негев.
       Сказать, что мне в этом городе не понравилось, значит не сказать ничего, мне город очень не понравился. Сейчас, говорят он расцвел, но в те далекие годы (шутка-ли, уже прошло 14 лет) это был низенький, маленький городок, по улицам которого ветер из пустыни пересыпал тонкий серый песок.
       Из разговора с Ниной и Сережей выяснилось, что они тоже не любят Бер-Шеву, мало того, они признались, что и сам Израиль им не нравиться и они хотят его вспоминать издалека. Они уже сделали первые шаги, но к сожалению неудачные.
       Они оба работали - Сережа (если вы внимательно читали мою книгу, то конечно догадались, что отнюдь не по специальности) строительным рабочим, ставил для олимов те самые караваны, ворочал камни, клал раствор и т.д. К времени моего приезда, он поднялся по служебной лестнице и стал чем-то вроде прораба. Нина ухаживала за какой-то старушкой и о своей работе почти ничего не рассказывала. Во всяком случае они имели определенный доход и большую часть этого дохода откладывали на отъезд.
       Они уже потеряли часть сбережений, когда обратились в одно из "турагенств". Те обещали им выезд в Америку, но получив гонорар в конце концов просто испарились в сухом израильском воздухе. Сережа и Нина, чтобы не затягивать процесс реэмиграции, расплатились с банком "Идуд" (позже их заставили платить еще раз, так как долг был привязан к доллару, а курс обмена изменился не в лучшую для шекеля сторону). Они нашли другое агенство - дальнейшее мы знаем из переписки, так как выбрали курс на нелегальную эмиграцию и уехали раньше.
       Агенство было солидное и взялось за дело со всей серьёзностью. Агенство отправило документы в Канаду, агенство организовало им первое интервью в Канадском посольстве, затем второе... За все нужно было платить и канадское правительство не гнушалось брать деньги до решения их судьбы. Во всех этих хлопотах пролетел год и наконец пришло решение. Без объяснения причин им отказали.
       "Сорри!" - сказали дяди в агенстве.
       Разуверившись в честности этого мира и всех агенств с посольствами в частности, семья решила пойти нашим незаконным путем и купила тур.поездку в Канаду. Там они сдались властям и начались недели и месяцы ожидания и допросов, под ласковым псевдонимом "интервью". Их конечно спрашивали, почему они уехали с библейских холмов, что заставило их сделать этот опрометчивый шаг. Вот когда пригодился "гой" Сережа и даже его героическая мама. Основной причиной была выдвинута смешанная семья и религиозные притеснения на этой почве. Почти беспроигрышный и почти правдивый вариант сработал и они получили долгожданный статус - не помню уж какой - позволяющий им обосноваться в Канаде.
       А мы нашли другую страну и другую дорогу и день, когда пришло решение - "куда", я помню как сейчас.
      
       Почти каждый будний вечер после учебного дня - моего в ульпане, сына в школе - мы с ним садились на велосипеды и отправлялись на берег Средиземного моря, благо было оно от нас на расстоянии 15 минут езды. Жара спадала, тени от домов накрывали дорогу, вертеть педали становилось даже приятно. Мы добирались до ближайшего пляжа и... Вы предполагаете - сразу бросались в воду? Нет, не так - сначала нужно было подойти к самой кромке воды и решить - будем мы купаться или просто посидим на берегу любуясь на солнце погружающееся в море.
       Сейчас вы узнаете причину наших поездок в Акко и Нагарию - мы ездили купаться в чистой воде. Израиль был грязной и мусорной страной (говорят сейчас многое изменилось - хочу верить) и это тоже отравляло нам жизнь. Евреи винили во всем арабов, марроканцев, эфиопов и конечно же русских олимов, но улицы Моцкина покрытые собачьим дерьмом - позвольте, олимы не держали собак в таком количестве. Пляжи были относительно чистыми только в определенных границах, да и там пластиковые мешки предательски торчали из песка. Но самым грязным и замусоренным часто оказывалось само море. Если ветер дул к берегу, он приносил весь мусор Большой Хайфы, обрывки газет, пустые бутылки и конечно же пластиковые пакеты, иногда пустые, чаще заполенные мусором и тщательно завязанные.
       В тот день о котором идет речь, купаться было нельзя или вернее достаточно неприятно и мы решили посидеть на берегу перед тем, как отправиться в обратный путь. Услышав русскую речь к нашей скамейке подошёл невысокий, плотный мужчина чем-то похожий на артиста Водяного. Как вы наверное догадались он оказался олимом из России. После взаимного осторожного прощупования мы убедились, что мы не конкуренты в этом недобром мире и разговорились.
       Он работал смотрителем и уборщиком пляжа, приехал в Израиль чуть более года назад и чуть менее года пытался из него вырваться. Завязался обычный олимовский треп - туда не пускают, там не принимают, там еще хуже, чем в Израиле... Вдруг среди географических названий мелькнуло одно, которое сразу застолбило моё внимание - Южная Африка.
       "А что - сказал мой новый знакомый. - Там нашего брата еще не много, туда пускают, и остаться можно"
       "Но ведь там апартеид и стреляют" - собрал я все свои знания о текущей ситуации в Южной Африке.
       "А здесь не стреляют?"
       В день нашего приезда в Израиль, на соседней улице, совсем рядом с гостиницей, где мы жили первые несколько дней, в картонном ящике из-под телевизора, нашли бомбу. Помните, я рассказывал о своём визите к родственникам в Бер-Шеву - за день до моего приезда, на автобусной станции в результате взрыва было ранено несколько пассажиров.
       Так появилась идея - куда ехать. Воплощение идеи описывать не буду, скажу только, что мы нашли агенство и они действительно помогли нам миновать все рифы на израильском участке - а большего сделать мы их и не просили.
       И вот наступил последний день в Израиле.
       Мы простились с Алиной и Юрой, раздали немудрёный эмигрантский скарб знакомым по ульпану и погрузив чемоданы отправились в аэропорт. Там нас ожидал сюрприз - приятный или нет? - скорее смесь того и другого - рейс отложили на сутки. Мы сняли номер в гостинице при аэропорте и моя жена
       утверждает, что это были её лучшие 24 часа в Израиле.
       Мы оставили вещи в номере и уехали в Тель-Авив. Мы бродили по городу, по центральным и переферийным улочкам, по каменной сказке Яффы, по кипящему жизнью "шуку". Мы не прощались с Израилем. Мы смотрели вперед и проводили время так, как проводят время туристы, когда обязательная программа закончена и нужно убить время в ожидании самолета.
       Мы уезжали, чтобы никогда не вернуться, и все-таки я вспоминаю Израиль. Иногда с горечью, иногда с грустью - это было время, когда мы были моложе, наши дети были маленькими и такими беззащитными. Они верили нам, жались к нам и мы были их единственной надеждой.
       Мы с сыном на велосипедах исколесили все дороги вокруг Хайфы, крутили педали, разговаривали о чем-то, сидели в маленьких уличных кафе, купались в Средиземном море и ему со мной было еще интересно.
       Всей семьей в субботние вечера мы ходили в маленькое кафе на углу Дерех-Акко и улицы Герцль - если мне не изменяет память, так называлась главная улица Моцкина. Мы покупали мороженное - огромные вафельные cones и сидели за столиком, обсуждая дневные новости, окруженные собаками и кошками, которые чувствовали себя хозяевами в этом кафе.
       Почему-то часто вспоминаю безумное место - Тахана Мерказит или проще Центральную Автобусную станцию в Тель Авиве. Как кадры из голливудовского фильма встает она в памяти ночная - полупустынная, но наполненная такой странной, замедленной полу-криминальной жизнью. Дневная, она была совсем другой - шумная, бурлящая, с горячим дыханием автобусов готовых отвезти в любую точку страны - от Цфата до Эйлата.
       Иногда, как восточная сказка, всплывают в памяти арабские кварталы Хайфы. Серпантин улиц, маленькие лавочки, где продавали огненную шварму, магазинчики, уличные крикливые торговцы и английское военное кладбище, пустынное, выжженное солнцем, с сухой травой до пояса и вытянувшимеся в ранжир рядами могильных камней. Все было окрашено в песчанно-буро-серые тона и казалось, одетые в хаки, чопорные британские офицеры выстроились для последнего парада.
       Не знаю - захочу ли я вновь побывать в Израиле. Наверное нет. Но в моей памяти, стряхнув с себя всё, что вытолкнуло нас из этой страны, Израиль иногда встает, как сказочный Багдат, как золотые купола призрачного города Мастера и Маргариты.
      
       Прежде, чем окончательно проститься с Израилем - несколько коротких историй, рассказиков о Израиле и людях Израиля.
       __________________________
      
       В Израиле помню такой эпизод - сажусь в автобус что-бы ехать в Хайфу. Народу в автобусе немного, свободные места есть, но все в неудобии, на солнечной стороне. Наличиствует свободное место и на более прохладной, теневой стороне, но на него никто не садится. Дело в том, что оно - свободное место, рядом с живописным стариком-арабом. Он сидит отвернув лицо, полускрытое этой самой накидкой - не знаю, как её называют - к окну и делает вид, что всё в порядке. А может быть просто привык к такому остракизму. Молча занимаю место рядом с ним. Ждете, что я напишу, что он вздрогнул и посмотрел на меня потеплевшим взглядом... Не дождетесь - не было этого - как сидел, так и продолжал сидеть. Думаете, что в автобусе воцарилась тишина и все искоса уставились на меня? Не воцарилась, кто разговаривал - продолжал разговор, кто дремал - не пошевелился.
       Глупо наверное, но я почему-то был горд, как будто совершил ПОСТУПОК.
      
       ____________________________
       С арабами в Израиле у меня связана и другая история.
       Произошла она в Акко, куда мы с сыном в очередной раз приехали на велосипедах. Побродили по городу, забрели на рынок и почуствовали, что устали и хотим пить. Денег у нас было не густо, но на коку и пиво должно было хватить. Нашли маленький арабский магазинчик-кафе с единственным столиком под навесом и плюхнулись разморенные и усталые на обшарпанные стулья.
       Вышла хозяйка - немолодая и очень упитанная арабка и не слишком приветливо посмотрела на нас ожидая заказа или просто удивляясь - как нас сюда занесло.
       "Please, one coke and one bear" - собрав все школьные знания сказал я, а сын уже свободно изъясняющийся на иврите перевел фразу.
       Арабка исчезла в глубине магазинчика и через минуту выплыла со скатертью, накрыла ею видавшую виды клеёнку и снова нырнула внутрь.
       Вернулась она в сопровождении невысокого пожилого мужчины, возможно мужа и на столе появились запотевшые бутылочки кока-колы и пива, стаканы и неожиданно для нас какие-то овощи и тарелка чипсов.
       "Мы это не заказывали..." - окончательно исчерпав запасы английских слов запротестовал я.
       "Это бесплатно, для вашего сына" - и скупо улыбнувшись исчезла в темноте лавочки.
      
      
      
      
      
      
       Часть 2. ЮЖНАЯ АФРИКА ГРЁЗ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
      
       "Маленькие дети,
       Ни за что на свете,
       Не ходите, дети,
       В Африку гулять..."
       К.Чуковский "Бармалей"
       (Цитирую по памяти)
       Оказывается о стране, в которой мы живем уже 16 лет, писать гораздо труднее, чем об Израиле где мы пробыли чуть больше пяти месяцев.
       Во-первых и конечно - больше есть о чём рассказать. Туристам, приезжающим на два - три дня или недели, проще. Все впечатления укладываются в систему: "нравится", "не нравится" и "типа, ничего". Чем дольше живешь в стране, чем больше узнаёшь её, тем разнообразнее и сложнее она становиться для тебя. Тут уж не отделаешься простым "ничего".
       Во-вторых и это тоже немаловажно - законсервированность воспоминаний. Израиль остался в памяти, как цельный, застывший кусок, а Южная Африка - это не только определенное место, это ещё и время, развитие от самого начала к сегодняшнему дню.
       Начало - безголосие. Мы едва владели английским, и даже не слышали о таком важном языке - африканас, который потряс нас в первое же утро в Йоганнесберге. Я включил радио в нашей новой квартире и услышал голос диктора. "Хуя море!" - произнес он без малейшего смущения и не удивительно - скоро мы узнали, что это всего навсего означает "Доброе утро!".
       Начало - бесправие. Мы приехали в Южную Африку, как туристы и через два месяца, когда кончилась виза, перешли в разряд нелегалов. Наше спасение заключалось в том, что таких как мы было много и власти смотрели на нас сквозь пальцы.
       Начало - безденежье. Относительное, мы привезли с собой кое-что, но запасы таяли, а работы на первых порах не предвиделась - из-за языкового барьера, из-за отсутствия документов.
       Начало - но я еще напишу о нём. Я напишу и о том, как изменялась наша жизнь, как изменялась страна, как изменялись наши взгляды...
       Это был процесс, и теперь так трудно взглянуть на наши первые, да и следующие шаги теми, а не сегодняшними глазами, почувствовать то, что мы чувствовали тогда, пройти снова 14-и летний путь.
       Но я попытаюсь. Итак!
      
       Глава 9. Первые шаги - Аэропорт.
      
       Позади остался Израиль, 9-и часовой полет, позади остался почти весь Африканский континент, экватор, пустыня Сахара.
       Я первый раз увидел её в таком ракурсе - сверху. В детстве, когда мы с отцом, проезжали по пустыне, на пути к Красному морю, она была ближе и как-то понятнее. Ну да, было жарко, только жиденькие кустики и до самого горизонта каменистый выжженный пустырь. Но была дорога, километровые столбы, иногда какие-то признаки жилья.
       Сверху зрелище было просто устрашающим. Желто-бурая плоскость, края которой тонули в пыльной мгле на горизонте, иногда смятая в легкие складки, иногда прорезанная какими-то трещинами, уступами и ни признака жизни. От этой картины веяло таким зноем, мертвенностью и неподвижностью, что казалось там внизу - царство самой смерти.
       Самолет приземлился на неведомой планете, в тридевятом царстве, практически неведомом государстве.
       Что я знал о Южной Африке - немного больше, чем о Гондурасе, немного меньше, чем о Мексике. Были детские книги: "Капитан Сорви-голова", "Похитители бриллиантов", "Копи царя Соломона", позже Ленинка, где в те годы еще существовал ДЧЗ (Детский читальный зал - для тех, кто не в курсе) и тома путешественников по Африке, от Стенли и Ливингстона до Ганзелки и Зигмунда. Нужно признаться, что в этих книгах мне особенно нравились изображения полуголых аборигенок, что можно оправдать только юным возрастом и пуританством Страны Советов.
       Завораживали названия - почти каждое географическое имя превращалось в туманную картинку и уже не хотело с этим образом расставаться.
       Озеро Чад - гладь воды, окруженная влажной, еле видимой из-за странных испарений зеленью.
       Водопад Виктория - королевское безмолвное величие, застывшее в белой, кружевной пене.
       Калахари - ночная, звенящая тишиной пустота, не пустыня, а что-то еще более пустынное.
       Оранжевая республика - карликовое мутное солнце пробивающееся через желтую пыль.
       Мыс Доброй Надежды в моем воображении возникал в виде Бёклинского острова Мертвых, должно быть играли роль юношеский страх смерти и надежда на спасение.
       А что говорить о таких самоговорящих местах, как Берег Скелетов или Кейптаун...
       "В Кейптаунском порту,с пробойной на борту..."
       "Шеф нам отдал приказ - лететь в Кейптаун..."
       "В нашу гавань заходили корабли..."
       "Трансваль, Трансваль - страна моя..."
       (А эта - последняя, как сюда затесалась - вроде бы не моего времени песня? Вспомнил, из деского фильма "Кортик")
       Должен сказать, что в детстве в Африку я не сбегал - прошли чеховские времена, да и знал я, что граница на замке, за каждым камнем Джульбарс, а на каждой тропе - Карацупа, что пешком до Африки не дойдешь - не зря воспитывала меня моя бабушка - учительница географии.
       И вообще я в Африку не очень-то верил. Мои родители жили одно время в Судане, на всех картах был изображен черепообразный континент и в книгах я об Африке много читал - ну и что, мало-ли что в книгах напишут. В книгах и про капитана Немо и про Летучего Голландца и про Вия писали - где они все? В воображении. Может быть и дальние страны - например Африка - это только воображение...
       И вот мы идем по Африке - и это уже не воображение, не книжная страна, это почти конец земли - 10 000 километров от дома, от бывшего дома.
       Сейчас, по прошествии стольких лет, мне трудно вспомнить, что я испытывал, о чем думал на посадочной полосе ночного аэропорта, в эти первые минуты. Скорее всего о вполне прозаических вещах: о предстоящих формальностях, о багаже... Моя жена говорит, что её основным чувством в те минуты был страх, страх неизвестности.
       Хорошо помню пустой и тёмный зал аэропорта. Сейчас странно даже представить кипящий жизнью J I A (Johannesburg International Airport), в те времена ещё имени Яна Сматса, пустым, а тогда в полуосвещенном и потому казавшимся бесконечным помещении стояли всего несколько группок встречающих и среди них две, которые встречали нас.
       Израильская компания, которая оформяла наш отъезд, пообещала, что в Африке нас встретят и устроят на первое время. Нас действительно встречали, мы сразу, по описанию узнали господина Троицкого - южно-африканского компаньона фирмы. Он стоял несколько в стороне и мы были удивлены и даже насторожены, учитывая не полную легальность нашего путешествия, его пассивностью. Он не подошел к нам и вместо него первым к нам обратился высокий плотный юноша несколько кавказского типа, отделившийся от другой группы, состоявшей в основном из пожилых и на вид весьма респектабельных женщин, похожих на посетительниц кружка художественной вышивки или аранжировки цветов. Далее произошёл примерно следующий диалог.
      -- Вы из Израиля?
      -- Да.
      -- Приехали, чтобы остаться?
      -- Ну-у-у, в общем-то...
      -- Да не стесняйтесь, не вы первые... По линии Троицкого?
      -- Ну-у-у...
      -- Вон он стоит - видите. Можете поехать с ним, а можете с нами.
      -- А кто вы такие?
      -- Мы от еврейской организации, от Хабат хауса.
       Выяснилось, что за последние несколько месяцев из Израиля приехало столько "туристов", что это заинтересовало еврейскую общину, и именно сегодня они решили встретить самолёт прибывающий из Израиля и выяснить все-же, что происходит на такой далекой от них исторической родине. Что члены цветочного кружка на самом деле активистки еврейской женской ассоциации или что-то в этом роде, что его зовут Нияз и он у них переводчик. Они намерены заменить Троицкого для семей прибывших этим рейсом, то-есть встретить, разместить и вообще позаботиться...
      -- Так что, выбирайте с кем вы пойдете. А я вам только скажу ребята, вам обязательно нужно к кому нибудь прибиться.
       Мы думали недолго - мы ушли с хабатниками.
       В самолете мы были не единственные вырвавшиеся из Израиля, с нами летели семьи Райзманов, Гриндбергов, два одиноких мужчины имена которых я забыл. Они выбрали Троицкого. Кто поступил правильнее? Что бы было с нами если бы мы выбрали другой путь? К чему гадать - мы не жалели о своём выборе, они не жалели о своем, тем более, что в конце концов мы оказались практически в одной ситуации - нелегальных эмигрантов в Hillbrow.
      
       Глава 10. Hillbrow и все, что его окружает.
      
       Начинаются сложности.
       Как объяснить тем, кто не жил в ЮАР в те далекие переходные годы, что означало для тогдашних эмигрантов название Hillbrow? Как можно рассказать об этом, если это был не только и наверное не столько один из районов Йоганнесбурга, а общественно-историческое явление. Не случайно и сегодня мягкий и домашний русский доктор Миша В*** любит вспоминать то время и с гордостью говорит - "Мы прошли через Hillbrow", как о знаке особого отличия, а другой русский доктор, тоже домашний и мягкий Лёня Г***, при этих словах начинает сердиться и даже негодовать - он приехал сюда совсем не так, как мы, не должен был проходить через это и не знает, как ему повезло.
       Давным-давно, в 1994 году, я написал бесконечно длинное и путаное письмо своему другу в Москву. Перечитываю сохранившийся черновик и мне стыдно за апломб с которым я рассуждал о тогдашней ситуации, делал выводы, строил умозаключения... Но все же было и что-то настоящее в письме - свежесть взгляда, яркость впечатлений, даже некоторая ошарашенность от их обилия - и мне захотелось познакомить вас с ним, снабдить сегодняшними комментариями, заново рассказать о том времени, дописать то, что не написал тогда, взяв старое письмо как путеводную нить в лабиринте памяти. Пусть это всего навсего не слишком свежий литературный прием, другого, нового письма мне уже никогда не написать.
      
       Адресат того, давнего письма был убит в своей московской квартире в 1995 году...
      
       Итак - 1994 год, начало марта, Йоганнесбург, письмо другу.
       "Здравствуй Миша, друг далекий, совсем меня забывший!
       ...Почему я все-таки пишу тебе, хотя все письма уходят в пустоту и на ответ уже не надеюсь? Причин несколько: хочется рассказать кому нибудь о нашей жизни, о стране, хочется разложить накопленное за 3 года эммиграции по полочкам, создать что-то вроде дневника...
       Сейчас коротаю время в ожидании Ирины - она заканчивает работу через час и заберет меня отсюда из Hillbrow, обычного места пересечения наших маршрутов"
       Ну вот, теперь необходимость рассказать об этом феномене окончательно назрела.
       Начну с того, что на самом деле мы никогда не жили в этом районе. Но известность Hillbrow распространялась и на прилегающие районы, так что мало кто выделял маленький прилегающий район Berea из большого и популярного Hillbrow. После уже описанной мною встречи в аэропорту, в декабре 1991, года мы поселились, вернее нас поселили, именно в Berea, в огромном многоквартирном доме на улице O'Raily. Дом наш назывался Aintree Flats и был наполнен эмигрантами, что называется под завязку. Но о нашем первом пристанище в ЮАР несколько позже - сейчас о Hillbrow.
       Так называемый "Большой Йоганнесбург" одно- и двухэтажными особняками размазан по холмам и цепям невысоких гор. Жилые ячейки почти всюду одинаковы - домик, дом, садик или сад (иногда даже ферма), бассейн. Чем труднее увидеть жильё за деревьями сада, чем больше участок, тем богаче район. В каждом районе, а сколько их - ну не меньше сотни, торговый центр - полтора-два десятка магазинчиков, магазин позначительнее - "Spar" или "Pick'n'Pay" и стандартный набор - банк или банки, 2 - 3 кафе или маленьких ресторана, впрочем я до сих пор не понял разницу между ними.
       Крупные части города - многие в прежнем независимые города - Randburg, Sandton, Rosebank и т.д. - имеют центры побольше и повыше. Тут уж одним большим магазином не отделаешся - часто это большой торговый центр или Mall c полусотней магазинов или магазинчиков, обязательным кинотеатром (иногда даже театрально-концертным залом), и ресторанами - их уже не перепутаешь с кафе.
       Есть в Йоганнесбурге и другие районы, они состоят только из многоэтажных домов, там мало зелени и много бетона, они больше похожи на то, что люди называют городами.
       Одни из них - деловые, торговые, другие, застроенные многоквартирными зданиями - жилые, спальные. Самые известные из спальных районов - сопредельные Hillbrow, Berea и Braamfontein. Когда-то, как нам рассказывали, Hillbrow и Berea были самыми дорогими и роскошными местами проживания. Как обычно, все их сравнивали с Парижем - "Африканский Париж!!!", "Елисейские поля!!!", "Пляс Пегаль!!!". Может быть и было похоже - я в Париже не бывал, во всяком случае, кое что из "парижского" прошлого мы застали - вернее угадали - напрмер уличные кафе, которые здесь еще доживали свой век.
       "Сижу в маленьком уличном кафе "Three sisters" и ожидаю чего-то под названием Spanakopita, что-то из категории Greek Specialties. Честно говоря с греческой кухней экспериментирую в первый раз - неделю назад обедал в Сербском ресторанчике "Три шапки" и там, как результат эксперимента получил огромную плоскую котлету с огненным соусом. Только то, что пиво приносят по первому движению бровей, спасло мою жизнь...
       (Через несколько минут)
       Эта самая Spanakopita оказалась макаронно-картофельной запеканкой с мясом и греческим салатом. Неплохо, но я ожидал большего за свои 13 рантов"
       Тогда - это было что-то около 3 долларов. Ну что-же инфляция конечно налицо, но и сегодня можно что-нибудь приличное скушать добавив рантов 10 - 15.
       "Hillbrow и Berea - для простоты давай я их буду называть, почти как виски - H&В - всегда были районами для богатых пенсионеров. Те, чувствуя приближение старости, вырастив детей и собак, и не желая обременять себя заботами по дому, покупали здесь квартиры и переезжали, чтобы переложить все вопросы ремонта, ухода за жильем на caretaker'ов. По вечерам они прогуливались по Kotze или по Pretoria (главные улицы Hillbrow), сидели в маленьких ресторанчиках (таких, как "Three sisters" о котором я писал), под тенистыми акациями. Они наверное обсуждали с друзьями политику, новые веяния в стране и все равно многие прошляпили начало конца - в ЮАР началась перестройка, демонтаж апартеида. Чёрному населению разрешили селиться вне "черты оседлости" и они не могли не захватить H&B - такой для них лакомый кусочек..."
       Во-первых районы удобно расположены - в пешеходной досягаемости железно-дорожные станции, множество автобусов и главная линия "черных" такси - проспект Луиса Бота - с севера обнимает районы.
       Во-вторых - в H&B квартиры не только продавались, они сдавались в наем. Целые улицы были застроены так называемыми отелями, где мебелированные квартиры сдавались за весьма умеренную плату. Именно с таких домов начал меняться цвет районов пока не преобрёл благородный антрацитовый колер.
       Какой роскошной по сравнению с израильской показалась нам наша первая южно-африканская квартира. Какие высокие в ней были потолки, какая сияющая белоснежная ванная, какой удивительный вид открывался с балкона. А кухня - в ней можно было не только повернуться, но и готовить не думая о том когда кончиться газ в баллоне.
       Нашу радость не испортила даже неожиданная встреча с давно казалось забытыми клопами. Мы от них избавились за 4 - 5 дней и забыли. Зато совершенно незабываем, например, первый выход в магазины... Но об этом позже.
       Так вот - тогда наш 22 этажный ковчег был полон эмигрантами, да и соседние отели от него не отставали, мы все были тогда во многих отношениях воронами, но воронами белыми. Как грядущая угроза, вернее напоминание о будущем, в конце нашей улицы упиралась в небо труба "Понти". Это здание тогда еще завтрашняя партия власти - АНК использовала тоже как ковчег и тоже селила там эмигрантов. Разница была в том, что в "Понти" селились южно-африканские черные активисты, покинувшие страну по политическим мотивам много лет назад и теперь возвращающиеся на родину. Селились они с твердой верой, что как пострадавшим за народ - всё теперь принадлежит им. С такой же надеждой на светлое будущее на Шариковском принципе "Отобрать и разделить", в города потянулись люмпены со всей страны. Они селились в квартирах коммунами, они не платили за жильё, их пытались выселять, но можно ли выселить из дома тараканов? Отчаявшись хозяева практически бросали дома без обслуживания, отключали электричество и воду, что позволяло новым и новым порциям искателей счастья бесконтрольно поселяться в H&B.
       Недавно я прочел где-то, что только в Hillbrow за период с 1991 по 2001 год население выросло с 11 тысяч до 47 тысяч.
       В 1991-92 году в нашем районе уже было неспокойно: по ночам слышались выстрелы, иногда даже автоматные очереди, некоторые улицы были негласно закрыты для белых пешеходов (когда мы еще не знали географии H&В, нас пытались ограбить среди белого дня - смотри об этом в коротких историях), но еще можно было просто посидеть в уличном ресторанчике, мы ходили пешком на работу, да и позже по старой памяти заезжали в магазинчики торгующие неновой мебелью. Теперь это трудно представить себе: H&B сегодня - это наркотики, преступность и проституция.
       И белые старички и старушки, которые не поверили, прозевали... Сколько их всё еще живет в своих обесцененных квартирах?
       "...Письмо продолжаю на следующий день, на этот раз в автобусе, который везет меня из центра в наш "пригород". Попутно озираю проплывающие за окном пейзажи Braamfontein'а - студенческого района, расположенного рядом с Йоганнесбургским Университетом. Раньше здесь жили в основном студенты и мелкие служащие, такая вот общественно-географическая специализация района. Рассказывают, что в Йоганнесбурге это было обычное явление, например: район Киларни всегда был еврейским районом, Мелвилл - богемным и т.д."
       Это для многих районов в силе и сейчас.
       "А вот слева и сам Wits University. В одном из давних твоих писем ты меня спрашивал: что же я со своей степенью не попытал счастья в науке, в университете. Пытал и пробывал во многих местах, даже в Умтате побывал (но это тема отдельного рассказа!) и писем разослал столько, что только на мне почтовое ведомство план выполняло и этот самый проплывший Йоганнесбургский университет как родной дом знал, но... Причин много, основная - я имею степень кандидата экономических наук. В ЮАР экономика наука прикладная, доходная, хороший специалист в частной компании может получать полмиллиона наших "баксов" и больше (правда при достаточном опыте). Следовательно подготовка таких специалистов - дело весьма серьезное и хорошие преподаватели всегда востребованы. Все бы хорошо было - и звание у меня есть и опыт работы, но...
       Во-первых экономика страны советов здесь хорошо известна и кроме здорового смеха звание "русский экономист" ничего не вызывает.
       Во-вторых - Миша, а были-ли мы специалистами? Чем мы занимались в нашем ВНИПИ? Имитировали общественно полезный труд. Разрабатывали среднепотолочные нормы, которые использовались для отчетов Я не помню, когда последний раз сотворил что-то научное, но помню, что последние три года приезжал в институт только за зарплатой"
      
       Прежде, чем продолжить повествование, хочу опять представить вашему вниманию несколько коротких историй, так или иначе связанных с темой. Итак...
      
       _____________________
       Рассказ об Умтате и людях Умтаты.
       На географической карте Южной Африки, найдите Йоганнесбург и двигайтесь от него в южном направлении. Пересеките Оранжевую в прошлом республику, а теперь хотя и "Свободную", но всего навсего провинцию. Преодолейте горы Дракенсберга - это так просто сделать на карте - и королевство Лесуту, нахлобученное на самую их высокую часть и, перед тем как нырнуть в Индийский океан, ваш взгляд найдет название - "Umtata", напечатанное не слишком большими буквами. Столица бывшего бантустана или хоумленда Транскей, а ныне провинции Восточный Кейп, место знаменитое пожалуй только тем, что в этих краях родились почти все наши теперешние лидеры от Манделы до Мбеки.
       Для моей книги очень важно, что в городе существует университет и в нем кафедра экономики. Однажды эта самая кафедра объявила конкурс на замещение... и т.д. и я туда написал. Должность была не потолковая, младший преподаватель или просто преподаватель, всерьез о переезде в такие дальние края я не думал, но все же решил попытать счастья... Несколько неожиданно мне ответили и пригласили на интервью. Билет на самолет оплачивал университет, страна в которой мы жили еще была сплошным белым пятном и я решил поехать.
       После примерно пятидесятиминутного перелета, во время которого нас успели покормить довольно неплохим завтраком, самолет приземлился на неведомой для меня земле.
       Усевшись в видавший виды, встречавший меня автомобиль, я спросил шофера - далеко ли университет?
       "Минут 20 езды. Проедем город и сразу же на окраине универстетский кампус"
       Ну что ж, по крайней мере увижу Умтату - подумал я.
       Мы выехали с территории аэропорта и по дороге напоминающий среднерусский районный тракт двинулись в сторону университета, а следовательно и города.
       Я разглядывал проплывающие вокруг не слишком привлекательные пейзажи, аборигенов тянущихся вдоль дороги, разваливающиеся и не слишком разваливающиеся строения, редкие деревья.
       Машина остановилась на первом светофоре - "Ага, - подумал я - видимо подъезжаем к городу!". Мелькнуло несколько двухэтажных домов, влево и вправо разбежались две - три неширокие улочки и вдруг я увидел впереди серые корпуса, которые безошибочно принадлежали университету.
       "А где же город?" - спросил я моего черного Вергилия.
       "Так мы проехали его две минуты назад" - ответил тот.
       Университетский кампус меня буквально потряс - не говоря уже о небольшом рынке прямо у входа в главное здание и о козах пасущихся на чахлой травке между корпусами - сами здания выглядели достаточно экзотично. Выломанные двери, разбитые окна и граффити, росписи, непонятные аббривиации на любой свободной поверхности.
       "Что это?" - спросил я шофера.
       "Да так, пустяки. Несколько дней назад кончились студенческие волнения и еще не успели привести все в порядок"
       "А из-за чего они волновались?"
       "Требовали бесплатного образования"
       Не буду рассказывать о моём интервью - я его не прошел и не мог пройти. Чтобы не вызвать обвинений в расизме, не стану объяснять почему. Для понимающих - намекну. Шёл 1995 год, моими соперниками были два экономиста - один из Венды, другой из Нигерии, они не были кандидатами наук, но имели другое и не менее важное достоинство - цвет кожи.
       Я обещал рассказать вам о людях Умтаты, ну что же маленький эпизод из послеинтервьюшного посещения Rotary Club'а.
       Один из руководителей университета пригласил нас туда провести время до полета. Был будний день и в прохладном баре на кромке гольфового поля никого не было. Мы сидели и потягивали пиво, когда в бар вошла белая женщина с мальчиком лет 12. Оба были босиком и грязные ноги мальчика покрытые ципками не способствовали приятному отдыху.
       Женщина, одетая во что-то длинное, бесформенное и в цветочек тоже представляла из себя достаточно жалкое зрелище.
       "Кто это?" - спросил я, и чуть было не добавил - уборщица?
       "Это член нашего клуба" - ответил университетский босс и назвал типичную африканерскую фамилию.
      
       ___________________
       Из услышанных рассказов.
       - Жили мы тогда в "В**" отеле. Место, прямо сказать, не очень - в самом центре Berea, рядом публичный дом, на улице каждый день шум, драки... И люди населяли дом очень разные. Больше всего было таких как мы евреев из России или русских из Израиля, кто их разберет, в общем - эмигрантов.
       Как мы жили? По разному, но все были заняты - одни работу искали, другие, я в их числе, к экзаменам по профессии готовились, третьи пили...
       Одна эмигрантская семья жила рядом со мной. Глава семьи - большой, рыхлый, шумный, жена и дети ему не уступали. Мы их за глаза звали - "Куки", так как муж всем к месту и не к месту рассказывал, что в России он шеф-поваром работал и огромные деньги заколачивал. Калоритная была семейка.
       Помню, в "Хабат хаусе" организовали курсы английского языка для таких, как мы - безродных эмигрантов. Преподавательница нашлась быстро, милая такая старушка, осколочек постреволюционной эмиграции. По русски она почти не говорила, всю жизнь, лет 70 наверное в Южной Африке прожила. Правда уроки быстро кончились, не вынесла учительница новой русской волны. Она чуть не плакала, просила: "Speak English, please!" Ну, а эта семейка - "Куки", по английски говорить не хотели, на уроках в основном только на Русском или Иврите объяснялись и всем рассказывали какой у них сын замечательный и какие у него необыкновенные оценки в Израиле были. Так и сорвали доброе начинание.
       Сам "Кук" в Южной Африке поваром не работал, он вообще нигде не работал, а что он делал и куда каждый день ходил - не знаю, но с одним из его ежедневных походов связана такая история.
       Я, как обычно утром, собрался в библиотеку - вышел из квартиры и услышал, как открылась соседская, "Кукина" дверь. В коридор вырвался догорающий скандал. Слышался визгливый голос "Куковой" жены и отругивающийся самого "Кука". Вот он хлопнул дверью и зашагал по коридору к лифту, совершенно не замечая моего присутствия. Вдруг остановился, повернулся и со словами: "Нет! Этого так оставить нельзя!" направился к своей двери. Стук в дверь - она открывается и "Кук" с размаху бьет жену по лицу. Та с криком исчезает в глубине квартиры, а "хозяин", с довольной улыбкой идет к выходу.
      
      
       ________________________
       Как мы за покупками ходили
       В общем-то ничего необычного в этих походах не было. Мы уже имели опыт "shoping'a" в Израиле, уже не удивлялись обилию товаров в магазинах (не забывайте, что мы уехали из страны пустых прилавков), и новым был для нас пожалуй только язык общения с продавцами и официантами. До сих пор вспоминаем, как в маленьком уличном кафе в Rosebank'e мы решили выпить кофе с чем нибудь сладким и, увидев в меню слово "trout", ассоциировали его, бог весть каким образом, с милым русским "тортом". Мы не жалеем о нашей ошибке - пирог с форелью был удивительно вкусным, "приготовлен по рецепту моей мамы" объяснил нам владелец кафе. Новым, пожалуй, на первых порах была только система уличной торговли. Местная шутка - как определить, что вы в Южной Африке? Верный признак, если не выходя из машины на перекрестке вы можете купить всё, что вам нужно. Машины у нас тогда не было, но многое мы покупали на улице. В Hillbrow в те времена еще существовал небольшой "блошиный" рынок. Именно туда я отправился в самый первый день покупать необходимые даже в Африке одеяла и чайник. Почему я хочу рассказать об этой торговой точке? Это было рабочее место многих русских (израильских) эмигрантов. Для людей без документов, без денег это был выход - хозяева магазинов снабжали их товаром, оставалось только продать его. Самой большой популярностью пользовались полотенца, не знаю почему. Полотенцами торговали почти все русские выходящие на рынок. Не думаю, что это предприятие было очень выгодным - сколько нужно полотенец в быту, к тому же они служат достаточно долго, это же не туалетная бумага например (кстати, этот товар на рынке не продавался). Позже торговцы обрели документы и работу, на рынке стали продавать в основном чёрные, а потом и рынок исчез, но как память о нём аллюминивый чайник до сих пор лежит в нашей кладовой.
      
      
       _____________________________
       Как нас грабили.
       Согласно грустной южно-африканской шутке настоящим Йоганнесбургцем может считаться тот, кто был хотя бы два раза ограблен. Мы можем считать себя 100% жителями столицы преступлений (так называют наш город за границей, сами мы не любим это звание, хотя конечно преступность любим еще меньше) так как нас грабили три раза, один раз неудачно для грабителей, второй раз немного комично, последний (очень хочется надеятся - продолжения не будет, норму-то мы перевыполнили) - вполне серьезно.
       Профессионализм и дерзость ограблений возрастали с каждой последующей попыткой. Как это поется - "Возрастает год от года мощь родимого народа..."
       Первый раз это случилось в далеком 1991, вскоре после бегства из Израиля.
       Жили мы тогда в Берии (ударение на втором слоге) и однажды возвращаясь из магазина с единственной в тот день покупкой - деревянной, довольно увесистой кухонной доской (она еще сыграет весьма важную роль в этой истории) прямо на улице были атакованы тремя черными. Целью нападения являлся фотоаппарат, который я, как последний идиот, выставил напоказ.
       Конечно атакующие приняли нас за туристов. В общем-то мы и были туристами, но, к счастью для фотоаппарата, уже прошедшими первые инструктажи. Именно поэтому моя жена заметила опасность и берущих нас в клещи грабителей.
       Двое шли впереди нас и делали вид, что "...как будто погулять из дома вышли...", а третий нагонял сзади. Оценив ситуацию, мы приняли единственно, как оказалось правильное решение и резко остановились, не дав клещам сомкнуться. Впередиидущие по инерции продолжили двигаться, а нагоняющий видимо не знал, что в такой ситуации делать. Он рванулся вперед, на бегу пытаясь вырвать камеру, но я уже сжимал ремень на плече со всей силой собственника. Злость и ярость вызванная нападением была так велика, что я со всей силой огрел пробежавшего грабителя по спине единственным оружием, которое было в нвличии - разделочной доской в жёлтом пластиковом пакете из "Checker"са, а Ирина забыв об опасности даже погналась за ним, к счастью недалеко, так как неудачливый криминал скрылся в подъезде дома, который в любом случае следовало бы обходить далеко стороной.
      
       Глава 11. Наша новая Родина
      
       Итак - первые дни...
       До чего же жаль, что свежесть ощущений напрочь стирается памятью.
       Я помню, что я чувствовал то-то, но само это чувство выветрилось. Даже наша постоянная присказка, полу-шутливая, полу-серьёзная "Куда мы попали!?", произносимая с ударением на первом слове, с чувством удивления смешанного с восхищением, теперь и произносится реже, да и говорится часто просто по инерции - привыкли уже, немного устали удивляться.
       А удивляться в Южной Африке полагается постоянно.
      
       ГИМН ЮЖНОЙ АФРИКЕ.
       I charge you charge your glasses -
       I charge you drink with me
       To the men of the Four New Nations,
       And the Islands of the Sea...
       ...To the home of the floods and thunder,
       To her pale dry healing blue -
       To the lift of the great Cape Combers,
       And the smell of the baked Karroo...
       "The Native-Born" R.Kipling
      
       Осушим наши стаканы
       За острова вдали,
       За четыре новых народа,
       Землю и край земли...
       ...За пастбище молний и грома,
       За его голубую высь,
       За добрые наши надежды
       И Доброй Надежды мыс...
       "По праву рождения" Р.Киплинг
      
       Южная Африка не то место в котором легко можно представить себе бывшего ореховского жителя или даже москвича, но мы вроде бы неплохо вписались в африканский ландшафт.
       Можно только пожалеть, что мы не принадлежим к этой стране "по праву рождения". Наша жизнь могла бы быть совсем другой, если бы наши дедушки и бабушки, а может быть даже и родители добрались бы сюда, на край земли лет на 60 пораньше, чем это сделали мы. Но тем не менее мы очутились здесь, мы как-то сразу полюбили эту страну и продолжаем её любить, и теперь, через 16 лет, уже как собственный дом, как вторую родину.
       Вы хотите узнать за что мы её любим? Нелегкий вопрос, так трудно внятно объяснить любовь, проще дело обстоит с ненавистью.
       Прежде всего, Южная Африка - это Африка.
       Мы любим африканское солнце, которое здесь, на краю континента, да еще на высоте плато, на котором стоит Йоганнесберг, вовсе не означает пекло, даже в жаркие летние дни.
       Мы любим зиму с её безоблачным, густо синим небом и редкими утренними заморозками. Зимними вечерами так приятно сидеть около камина - пусть даже злектрического.
       Мы уже привыкли к диким африканским грозам, когда кажется небо раскалывается от постоянного грохота, вспышки молний сливаются в призрачное мерцающее сияние, а сверху обрушивается не дождь даже - сплошной и непрерывный поток воды.
       Нам нравится народ - шумный, диковатый иногда даже в цивилизованном виде, но веселый и приветливый. Многие наши соотечественники (и не только бывшие) считают, что без чёрных Африка была бы значительно лучше - может быть, но это была бы не Африка. Впрочем, народ - это тема для отдельной песни.
       Хотя к примеру обезьян за городом можно встретить часто, по улицам городов не разгуливают львы и носороги. И все же это Африка - для этого не нужно определять широту и долготу - стоит только увидеть из окна машины зеленые холмы или цвета хаки зимнюю саванну в зонтиках акаций, антилоп среди кустарника или бабуинов чинно гуськом двигающихся вдоль дороги.
       Мы любим ездить по стране - она такая удобная для путешествий. Не слишком маленькая - это не карманный Израиль, где из Хайфы, с вершины горы Кармель можно одновременно видеть и северную и восточную и, иногда казалось, если хорошенько приглядеться - южную границу. Не безумно громадная, как Россия, где от Санкт Петербурга до Владивостока расстояние больше, чем от Кейптауна до Москвы.
       Так приятно планировать путешествие и знать, что всё достижимо, что хорошие дороги приведут туда, куда ты направлялся и не через два часа, но и не через неделю, а на следующий день, потому, что можно растянуть удовольствие от дороги и остановиться где-нибудь в маленьком (или большом, если позволят деньги) отеле или "guest-house", искупаться в обязательном бассейне, а вечером посидеть в местном ресторанчике, где кормят так-же прилично, как в "центре", а обслуживание часто даже лучше - семейнее...
       Мы любим климат места, где мы живем - достаточно мягкий, но настоящий Африканский с дневной жарой и ночной прохладой, свежий воздух не загрязненный испарениями большой индустрии - все-таки "третий" мир (и слава богу).
       Мы привыкли к стилю жизни, к понятию "Южно-Африканское время", которое означает - "Не нужно спешить, жизнь коротка, давайте лучше потанцуем (споем, выпьем пива или безумной местной водки - "мампур", посидим у "брая")
       Не сразу и не все, мы полюбили африканскую пищу - обилие мяса, "буроворсы" жареные на гриле, на "брае", как его называют по эту сторону экватора, "стью" - пищу пионеров, первооткрывателей, когда в одном котле тушилось или варилось все вместе - мясо, курицы, овощи и крупа. Мы уже не ловим ртом воздух после "самусас" или "ачи" - огненных индийских лакомств.
       Мы любуемся красками Йоганнeсбургских закатов, хотя и знаем, что их яркость и красота объясняется тончайшей пылью, поднятой ветром с терриконов (вы знаете, что это такое?) золотых шахт, полукольцом окружающих город.
       Мы знаем людей, которые уезжали из Южной Африки, уезжали, чтобы не вернуться, уезжали в Англию, Канаду, Австралию, Новую Зеландию, наконец в Израиль или на худой конец обратно в Россию (почему? Мы ешё поговорим об этом) уезжали, и возвращались. Возвращались, потому что нигде не могли найти уровень жизни, как здесь. Если простой учитель и медсестра живут в собственном доме, имеют приходящую служанку и могут позволить себе, правда постоянно жалуясь на нехватку денег, не экономить на еде или на доступных развлечениях, хотя бы раз в неделю пообедать в ресторане с друзьями, и иногда поехать отдохнуть - пусть не на Ривьеру или в Испанию, а в Дракенсберг или Маргейт, то не раскапывая полит-экономические корни этого явления и не мучаясь чувстом ответственности за наследие апартеида, страну нужно признать вполне пригодной для существования.
       А еще Кейптаун - "Кто видел Кейптаун, тот видел всё и ему уже некуда стремиться путешествовать" - так или примерно так сказал по-моему Киплинг и он конечно был прав.
       Как сегодня помню день, когда я впервые прилетел в Кейптаун. Я приехал в качестве сопровождающего группы русских туристов (такую я имел подработку в свободное от школы время). В аэропорту нас встретил Иван - тоже бывший русский - гид по Кейпской области. Мы уселись в автобус в довольно непритязательном аэропорту и тронулись в путь - ничего особенного не предстало перед нами на первых километрах - типичный окраинный ландшафт, немного пыльный и довольно индустриальный, но Иван хитро улыбался:
       "Приготовьте свои камеры, будьте готовы изумляться. Видите - дорога идет в гору и когда мы проедем тот мост впереди, посмотрите направо..."
       Я сделал то о чем просил Иван и от изумления целую неделю не мог закрыть рот - Кейп оказался чем-то совершенно нереальным, фантастическим.
       В первый же день, разместив туристов, я бросился в город и бродил по его шумным и тихим, викторианским и африканским улочкам, глядел и не мог наглядеться.
       Город показывал мне все свои лица и за каждым углом возникал как будто новый Кейптаун - модерный и древний, если 300 лет можно назвать древностью, европейский и малайский, официально-чопорный и разгульно портовый.
       Мы поехали на мыс Доброй Надежды - если и не самый южный мыс Африки и не место слияния двух океанов, то несомненно, это самим богом преднозначенное место, где должен обрываться в Океан материк.

       Наверное только в Южной Африке вы можете полностью ощутить не только, что это такое - океан, но увидеть (не хочу писать "воочию" - конечно и именно так, а как же еще?) разницу между двумя океанами - Индийским и Атлантическим.
       Атлантический - европейский, даже Британский - безупречно чистый и холодный. Неприветливый, несущий воды из Антарктиды и, как будто этого недостаточно, изредка напоминающий о своём "белом" происхождении то жгучими португальскими корабликами, то другими жгучими штучками.
       Атлантический - белый океан, не только потому, что в нем плавает Белая акула, но и потому, что он омывает берега Европы, двух Америк и даже в Африке ухитрился разместить на своих берегах страны, если и не "белые", то ассоциированные с "бременем белого человека". Намибия - где до сих пор многие чёрные говорят на немецком языке, Либерия - единственная полу-колония белой Америки. Я уж не говорю (хотя уже конечно говорю) о Тунисе или Марроко (или Марокко) обо всех других арабских странах, где живут хотя и не совсем белые, но все-таки светлые люди.
       С другой стороны Африки, теплый, как будто пропахший восточными пряностями Индийский океан, приносящий из лежащих на другом берегу стран не только дух Индии, но и добрую четверть населения Дурбана и даже матери белых поселенцев - Кейптауна.
       Если бы не климат, слишком жаркий и черезчур влажный - так я себе представляю Индию - я бы хотел жить где нибудь в Натале. Купаться круглый год на прекрасных пляжах Балито или Маргейта, бродить по настоящему восточному базару и на пикник ездить в предгория Дракенсберга.
       Да мало ли в Южной Африке мест, где так заманчиво было бы поселиться - это не только Кейп, но и маленький и такой игрушечный Лайденберг затерянный между гор Восточного Трансваля, и Платенсберг с его сказочным 5 километровым пляжем и Найсна, как драгоценное кольцо окружающая живописнейшую бухту и те города и городки, где мы еще не побывали, но очень надеемся побывать.
      
      
      
       По моему, одна из самых блестящих идей нового послеапартеидного правительства - это "Rainbow nation" - нации-радуги, где все равны и все дружны, где разность цвета кожи, традиций и религий служит не разделяющим, а взаимнообогащающим фактором, где забыты слова "кафр" и "кули", "жид" и "арабская свинья". Конечно, это скорее мечта и пройдет много поколений прежде чем она станет, я верю, чем-то реальным. Конечно новое правительство само разрушает эту благородную идею всякими "affirmative actions" или программами "чёрного бизнеса", но как мечта, а может быть даже утопия, я не знаю другой такой благородной государственной идеи.
       В самом деле, неужели так важно сейчас, в ХХI веке кто ты, какая кровь течет в тебе или какую религию ты проповедуешь? Мир стал таким маленьким и таким перемешанным. Мы сидели недавно с друзьями в небольшом ливанском ресторанчике, за нашим столом мирно уживались русские, евреи, армяне, рядом танцевали танец живота девочки из Болгарии или Сербии, большая чисто женская компания гречанок била тарелки и лихо отплясывала Сиртаки и в довершении всего у женщины администратора на шее красовалась звезда Давида. А одна семейная пара, выходцы из России, бывшие израильтяне в ресторан не пришла - это же был арабский ресторан...
       Можно как-то, с трудом понять (но не оправдать) религиозные войны в Северной Ирландии или Индии, понять причины этнических конфликтов в Закавказье или вечную войну в Израиле - под всеми внешними атрибутами и святыми идеями там лежит борьба за выживание, за пирог, который не делится, не случайно ирландцы более или менее успокоились - нечего стало делить, каждому досталось по приличному куску.
       Но когда люди живущие по другую сторону земного шара, так далеко от реальных проблем горячих зон вспоминают старые обиды, чувствуют зов крови, называют всех мусульман... ну разве важно, как именно - нехорошо называют, а мусульманские женщины визжат у парламента и требуют порвать отношения с Израилем (представляю какой это будет смертельный удар для Израиля)...
       Что же тогда должны делать россияне в Южной Африке? Не ездить в Германию и не покупать франкфуртские сосиски в Simons Butchery, так как дедушки и прадедушки нынешних германцев в свое время поразбойначили на русской земле и предъявляют претензии на Калининград, то есть Кенингсберг? Не посещать китайские рестораны - не вспоминая даже Даманский, китайцы в родстве с татаро-монголами, а те такого понатворили на Руси.
       Смешно? И немного грустно. Если бы я мог выбрать время, когда жить - я бы выбрал время "Rainbow nation" на всей земле.
      
       Глава 12. О документах, депортации и прочем.
      
       И всё же давайте вернемся на землю. Я обещал рассказать вам о первых шагах эмиграции, о деньгах и документах, языке и работе, королях и капусте. Но сначала
       Небольшое и необходимое предисловие
       Долгое время - точнее почти 10 лет - было три основных источника информации о далекой покинутой Родине: во-первых - редкие, в основном сообщающие домашние и семейные новости, письма от родных и иногда от оставленных знакомых. Письма пишутся долго, письма пишутся "потом", не по горячим следам. За жалобами или бравадой с трудом угадывались картины российской действительности, к тому же окрашенные нами в специфические оттенки в соответствии с отношением к автору письма.
       "А, ерунда - он (или она) вечно всё преувеличивает!" или наоборот:
       "Наверное дело гораздо серьезнее - ты помнишь они никогда не жаловались".
       Во-вторых - СМИ (обожаю новояз конца 20-го - начала нынешнего века, все эти "пиар"ы, "дефолт"ы и т.д). Новости из России приносили газеты и журналы - иногда даже и русские, как правило не новые.
       Телестанции CNN и ВВС рассказывали нам о штурме Белого дома, о пьянстве БН, об экономическом крахе и о приходе ВВП, о возвращении Солженицына и гибели "Курска". Короче говоря, кое какую газетно-телевизионную информацию мы имели. Но уж больно она была, если можно так выразиться - "глобальной". Ну, началась война в Чечне, предположим. А как это отразилось на жизни русский людей? Короновали Путина, а что он из себя представляет с точки зрения простого русского человека и что он значит для России? Вопросов было много, ответов мало - рассказы очевидцев, а это был третий источник, мало что проясняли. Они - рассказы - напротив, страдали крайней субъективностью.
       Навещали Россию такие же, как мы эмигранты - одни возвращались с одним словом на устах: "Никогда!!!" (т.е. никогда обратно), отрывисто и обрывисто объясняя, как мало изменилась оставленная некогда страна и как она стала хуже. Были и другие - "Все наши друзья прекрасно устроились!"
       "Какой изумительный город - Москва!"
       "О, Петербург!"
       "Как расцвела культура!!"
       "Какие в Москве рестораны!!!", но продолжали жить в Южной Африке и не паковали немедленно чемоданы.
       Приезжали русские туристы (я уже упоминал, что на одном этапе подрабатывал гидом-сопровождающим-переводчиком для одного туристического агенства). С ними было сложнее всего. Они приезжали с такими деньгами, которым не позавидовал бы наверное только Онассис. Они заказывали самые дорогие аппартаменты в самых дорогих отелях (хотя и экономили на чаевых официантам). С другой стороны они были так узнаваемы - до нас доходило, спасибо Интернету, много анекдотов о "новых русских". Пиджаки от Версачи и золотые цепуры, но от дам иногда так пахло потом, а мужчины за день набирались до такого состояния...
       Что они рассказывали? Как прекрасно жить в новой России, какие у них дома и машины, сколько долларов (миллионов) в Швейцарском банке, как расцвели сто цветов и сто мнений... Но почему-то многие открыто или не слишком интересовались - можно ли жить в Южной Африке, как купить недвижимость, какие документы нужны, чтобы здесь остаться.
       Короче говоря, понять для себя, да и то фрагментами, что же твориться в России я смог когда сам побывал там по делам затеянного тогда бизнеса. Что я успел разглядеть и какими мне показались Москва и Петербург не входит в темы этого рассказа, могу лишь сказать, что давнее решение покинуть страну предков только углубилось, тем более, что там я оказался в совершенно другой стране, непривычной и во многом чужой.
       Ещё лучше разобраться, что произошло в стране моего детства помог интернет, который я долго игнорировал из опасения, что мои подрастающие дети будут просиживать ночами перед экраном "компутора", из-за "страшилок" о засилии порнографии и других антипедагогичных штучек, да и просто потому, что на том этапе интернет был мне не очень-то нужен.
       Решив попробывать себя в бизнесе, я подключился к интернету. Завязалась, кроме деловых связей, переписка с оставленными в Москве друзьями и знакомыми. Со временем этот ручей информации почти иссяк и только одна линия продолжала снабжать меня свежими, пусть достаточно субъективными, но не препарированными новостями из северной столицы.
       Последний визит в Москву неожиданно расширил круг моих интернетовских связей с когдатошними друзьями. Началась переписка с одной из героинь моей первой книги "Городок". Я ничего не слышал о ней почти 40 лет и она ничего не знала обо мне. Мне интересны её письма - она достаточно скупо, но наглядно и изнутри рассказывает о том, что произошло в её мире за последние 12 - 14 лет, но я понял, что она, так же как наверное очень многие плохо представляет себе, что такое эмиграция. Её взгляд (и я уверен взгляд очень многих) лучше всего описал Блок:
       "И всем казалось, что радость будет,
       Что в тихой заводи все корабли,
       Что на чужбине усталые люди
       Светлую жизнь себе обрели"
       Описывая нелегкую жизнь в России и переход к тому, что там называют капитализмом, лейтмотивом звучало - "Вам, эмигрантам, было легче...".
       В чем-то наверное было действительно легче - были определённые возможности, пути самореализации в достаточно сложившемся обществе, было наконец понимание, что расчитывать мы можем только на себя... Мы тоже барахтались, как попавшие в крынку сметаны мышки из известной притчи - кто-то утонул, кто-то в конце концов обрел все-таки почву под ногами, но была разница с барахтанием тех, кто не уехал - у них оставалась их cтрана, пусть сильно изменившаяся, но привычная и понятная, во всяком случае язык - тот же, квартиры полученные при советской власти - те же, ближайшее окружение - друзья, родители были рядом. Привычные отношения, почти привычная среда... Им не нужно было овладевать новым языком, преодолевать непонимания многих "детских" вещей, начинать сначала не только карьеру - саму жизнь.
       Для продолжения рассказа мне лучше вернуться к "письму другу". Когда я писал его и впечатления были ярче и события, о которых я писал, ближе.
       "...Жить хорошо в Южной Африке тем, кто приехал сюда с готовыми документами, а еще лучше с контрактом на работу. Но таких были считанные единицы. А для всех нас - нелегальных эмигрантов - главной проблемой стали документы.
       Что такое, Миша, документы для простого советского человека? То, что получаешь, если даже и не просишь. Паспорт - если не получишь в 16 лет или сразу после, могут быть серьезные неприятности, помнишь, что такое "нарушение паспортного режима"? А трудовая книжка, летопись всей сознательной жизни, а профсоюзный билет, а прописка, а военный билет - попробуй без них прожить. Получить их было легко, прожить без них трудно, а вернуть или отказаться от них - никто наверное этого и не пробывал, только те, кто уезжал в Израиль, да и у тех, то-есть у нас, документы просто отбирали, да еще заставляли за эту процедуру платить - платить "за отказ от гражданства"".
       Потом этот закон отменили, потом признали лишение гражданства незаконным. Наш знакомый по эмиграции профессор Гутник - я уже упоминал его имя в главе об Израиле и еще вернусь к этой неординарной фигуре - писал Борису Ельцину. Он просил (скорее даже требовал), чтобы правительство России не только вернуло ему незаконно отобранное гражданство, но и выплатило деньги взятые у него вместе с паспортом. Правительство России Гутнику не ответило.
       В 1999 году мы с женой собрались посетить оставленную Родину. Поскольку мы уже были иностранными гражданами, нам нужна была виза, мы обратились в российское консульство и по окончании визовой процедуры, кто-то из работников предложил нам восстановить утраченные права на родину.
      -- Сколько это будет стоить? - спросила моя лишённая иллюзий жена.
      -- Нисколько! - Казалось сотрудник консульства был уязвлен в самое сердце. - Возвращение гражданства - акт доброй воли правительства.
       Видя, что мы смотрим на него недоверчиво, он отведя глаза добавил:
      -- Вам нужно только заплатить пошлину и сбор за оформление документов.
      -- Сколько?
      -- *** рантов.
       Я не помню точно сумму, но она значительно превышала ту, что мы когда-то оставили в российском ОВИРе.
      -- И сколько времени займет процедура?
      -- Ну, месяцев шесть или восемь... - и протянул нам список необходимых документов, часть из которых получить было практически невозможно, проживая в Южной Африке.
       В прошлом году Ирина решила стать российской гражданкой - старая и одинокая мать в Москве, возможная необходимость срочного выезда - мы снова посетили особняк под трехцветным флагом в Претории. Как раз перед этим Дума приняла закон облегчающий натурализацию иностранных граждан. Мы не знали подробностей этого закона, но рассчитывали, что теперь-то мы это сделаем без проволочек. Наивность наша не знала пределов.
      -- Да, теперь вы можете сделать это быстрее и проще - сказали в консульстве - но...
       "Но" оказалось ясным, понятным и простым: поскольку в новом законе есть статья о недопустимости двойного гражданства, Ира должна сначала была отказаться от гражданства ЮАР и только потом... И это несмотря на противозаконность... (см. выше)
       Отказаться от того, что мы добились такими усилиями... (См. ниже) От страны, которая стала нашим домом... Ну нет - как говорил один из персонажей "Золотого ключика" "Ищи дураков!"
      
       "Здесь все оказалось совсем по-другому. Получить документы очень и очень непросто..."
       А теперь стало и совсем трудно - письмо-то писалось в 1994.
       "...А когда их получишь - выясняется, что они вроде бы не очень-то и нужны. Проблема получения документов вписана в обычный заколдованный круг: документы можно получить только если имеешь работу, а на работу можно официально устроиться только при наличии документов.
       Ситуация казалось бы пиковая для тех, кто приехал в Южную Африку нелегалом, но и тут есть лазейки. Работу можно получить, если в стране нет людей, претендующих на это рабочее место и имеющих такую же квалификацию. Ты, Миша, наверное думаешь, что такой вариант маловозможен? Ты прав - такой вариант приходится создавать самому. В моем случае, через знакомых наших знакомых я получил письмо из одной частной фирмы о том, что им нужен экономист и не просто экономист, а со знанием русского языка, так как они имеют торговые связи с Россией. На основе этого письма, я получил "work permit", то-есть разрешение работать, потом "permanent residence" - вид на жительство, а тут подоспел 1994 и так называемый "подарок Манделы" - досрочное присвоение гражданства. Таким образом, всего через 3 года после прибытия в страну, мы стали гражданами Южной Африки".
       Я не писал об этом другу, но конечно существовали и нелегальные пути получения документов. На них делали деньги местные "бизнесмены" и такие же как мы, эммигранты, нашедшие ходы и просто откровенные жулики. Сначала делали (или обещали сделать) документы за 800 - 1000 долларов, потом цены выросли, а жуликов стало больше - подходил день выборов, выростала неуверенность в будущем.
       В маленьком парке, на самой границе H&B, где собирались эмигранты и который стали называть "Русский садик" главной темой разговоров были документы.
       "Слышали - Т*** job offer и work permit делает за 12 дней?"
       "Ну и что? Ф*** - за два дня и всего за 800 баксов"
       "Баксов - в смысле рантов?"
       "Нет, баксов в смысле долларов"
       Развернулась настоящая индустрия обмана с разделением труда. Например, приезжала свеженькая семья эмигрантов, ещё совсем "тепленькие" "туристы", ещё ничего не знают, в реалиях не разбираются. Тут же к ним подъезжает "случайный" гость, гонец с предложением помощи. Есть мол один человек - имеет прямые связи в Home Affairs, берет недорого, но за две недели делает документы. Деньги, конечно, вперед и через 2 недели все будет ОК.
       Если новоприбывшие были особо недоверчивые, появлялся и "сам".
       "Деньги и паспорта приготовили? Что, только доллары? Ерунда - сегодня же обменяем по курсу выше банковского! Связь будет через "гонца" Ждите? Через дней десять..."
       Денег, как правило люди больше не видели, да и паспорта приходилось силой выбивать.
       Расчет простой, после того как паспорта забрали бедному "туристу" деваться некуда. С паспортами и с просроченной визой он всего навсего нелегал, а без документов - кто?
       Правда "турист" приезжал в страну "крутой". "Деятелей" били, иногда жулики просто и бесследно исчезали. Возможности для этого были, может быть их львам в "Lions park" скармливали, может в Soweto на кладбище в чужую могилу похоронили - в Африке живем не в Швейцарии.
      
       Об одном из таких "гонцов" хочется рассказать особо.
      
       Аркадий, по прозвищу "Марадона".
       Никто точно не знал откуда и зачем появился в наших краях этот щуплый, коротенький человек с узким, слегка крысиным личиком. Сам он рассказывал, что приехал из Израиля, а туда перебрался из Минска, где играл в местном "Динамо" во втором составе. Дотошный Гутник утверждал, что специально изучал подшивки российских газет в Йоганнесбургском университете, но Аркашиного имени не нашел ни в первом, ни во втором составе, ни даже в запасных. Правда Гутник не любил Аркадия, по-моему уже тогда тот сумел каким-то образом Гутников надуть, к тому же фантазии Бориса Гутника в его собственном сознании часто принимали форму непреложных фактов, так что был или не был Аркаша футболистом - кто теперь разберет. Тем не менее к Аркадию быстро прилипло прозвище "Марадона", на которого он и правда был чем-то неуловимо похож.
       Очутившись в Южной Африке "Марадона" развил немедленно бурную и в основном полу-криминальную деятельность. На первых порах ничего особо преступного он в общем-то не совершал, если не считать ложь преступлением.
       Занял деньги, обещал отдать немедленно - отдавал иногда никогда, иногда под силовым нажимом - медленно, что-то кому-то обещал провернуть, устроить, взял деньги, потом оказалось, что ничего даже и не пытался, а деньги не вернул... Потом взялся за дело всерьез.
       Удивительно, но Аркаше верили, несмотря на его физиономию и репутацию проходимца. Хотя может быть это вполне объяснимо - именно его репутация заставляла людей, желающих заработать "на грош пятаков", рисковать деньгами доверяя их жулику - кто еще может в этом мире "make money"? Честный законопослушный человек?
       К несчастью, Аркаша был из породы хронических неудачников, он вкладывал полученные деньги в казалось бы совершенно реальные проекты, которые лопались один за другим.
       То он организовывал футбольную команду, привлекал "новых чёрных", покупал автобусы и спортивные базы, сам гордо разъезжал в BMW последней модели. Команда скатывалась куда-то так далеко вниз во всех турнирных таблицах, что с тех пор её никто больше не видел. "Новые чёрные" требовали деньги обратно, Аркашу били, он продавал машину, скрывался и... выныривал с новой идеей.
       Кстати о доверии - наш знакомый, назовем его Л***, черезвычайно вдумчивый и пунктуальный человек, рассказывал нам историю автобуса для футбольной команды. Вкратце история выглядела так: к нему однажды пришел Марадона с деловым предложением - Л*** берет из банка ссуду на покупку автобуса. Автобус уже ждет, почти новый и очень хороший, но Аркадию по каким-то причинам на себя ссуду брать или невыгдно, или невозможно. Аркадий потом ежемесячно переводит на счет Л*** некую сумму - выплату ссуды, а гарантией служит сам автобус.
       Я думаю, что приятель наш что-то недоговаривал, наверное определенное вознаграждение было ему обещано, иначе невозможно объяснить почему этот трезвый, убеленный сединами и обременный семьей человек пошел на авантюру даже не увидев этого самого автобуса.
       В банке ссуду выдали, Марадона первые два месяца действительно выплачивал положенное, Л*** успокоился и был спокоен, пока из банка не пришло письмо, в котором сообщалось, что поскольку за столько-то месяцев ссуда не погашена господину Л*** предстоит заплатить просроченные платежи плюс банковский процент, то-есть сумму совершенно невероятную по первым эмигрантским временам. Л*** бросился к Аркадию, который сослался на временные финансовые трудности и предложил забрать и продать автобус. Когда Л*** впервые увидел то, что Марадона называл автобусом его чуть не хватил удар.
       Автобус все-таки удалось продать с аукциона и собрать едва ли 25% требуемой суммы... Последствия могли быть весьма печальными, но Л*** чудом, с помощью местного друга и его адвоката нашел какую-то юридическую закавычку в поведении банка и долг удалось частично скостить, но наш приятель все же был blacklisted. С Аркаши - как с гуся вода.
       Следующий раз мы столкнулись с результатами его деятельности, когда привели машину для ремонта к знакомому владельцу гаража. Темпераментный шотландец был в этот раз особенно темпераметен. Продравшись через его шотландский диалект английского языка - поначалу из его монологов понимали только начало -"Hello" и конец "OK?!" - мы разобрались, что какой-то русский договорился с ним продавать подержанные машины через его гараж и уже пригнал две.
       "Действительно - хорошие машины, но у них же дверные замки взломаны!" - возмущался Даглас, хозяин гаража - "Я ему сказал, что больше не хочу иметь с ним дел, зачем мне непрятности с полицией"
       Вы наверное догадались, кто был этот русский.
       Потом Аркашу били около "Chabad House" люди у которых он забрал документы и деньги (см. выше)... Потом Аркаша надолго исчез.
       Объявился он в тюрьме. Его жена, которую он привез из России и которую почему-то долго выдавал за свою сестру, парикмахерша (или парикмахер - не совсем уверен какая форма литературнее) пожаловалась, что Аркадий сидит в Дурбане, но это недоразумение и его конечно скоро отпустят. Позже выяснилось, что на этот раз Марадона затеял новый бизнес - снабжать приходящие в порт суда продовольствием, но при этом "позабыл" о налогах.
       Из тюрьмы он все-таки вышел и вскоре снова куда-то исчез. Исчезла и его жена-сестра.
       Но мы знаем, что скоро вынырнет где-то его верткая фигурка, такие ни в огне не горят, ни в воде не тонут.
      
       И снова - письмо.
       "К моменту получения документов я уже работал.
       Это отдельная история и здесь снова добрым словом нужно вспомнить "Chabad House". Они не только нас встретили и устроили, но и помогали в чем могли на первых порах.
       Могу даже усилить эту тему - только еврейская община и пыталась помочь нам".
       Православная церковная община, состоящая по большей части из сербов с примесью русских эмигрантов неизвестно какой волны или так называемый "Русский дом", - мы туда не обращались, но знали людей, которые с него начали - могла позволить переночевать семье (одну или в крайнем случае две ночи) на полу в помещении церкви и угощали рюмкой водки. О трудоустройстве и речи не было - не хотели? Скорее просто не могли.
       "Евреи помогали не только евреям, прикрывали глаза на происхождение и религиозную принадлежность, распределяли продовольствие среди семей с детьми, организовывали курсы английского языка, пытались устроить нас на работу.
       Что это такое - в мире чистогана и наживы устраивать на работу без документов, без языка, без опыта, а ведь устаивали!
       Куда устраивали - это отдельный рассказ - всякое бывало, и за 500 рантов в месяц на алмазную фабрику, и за 1000 в мясной магазин - 12 часов рабочий день практически без выходных (не случайно мы "дети Chabad House" быстро разделили рабочие места, а вернее хозяев, на две категории: евреи и "израели"), но многих так, как устроили меня - не "менеджером по маркетинку", но в достаточно солидную фирму, на неплохую для начала зарплату".
       Жаль, что никто тогда не поделил нас, новоприбывших эмигрантов, на подобающие категории - это могло бы быть весьма любопытно. Я могу предложить мою собственную, тогдашнюю и весьма поверхностную классификацию: констукторы и деструкторы.
       "Конструкторов" можно описать в нескольких словах - мы (а нашу семью я тоже отношу к этой категории) старались построить жизнь в новом мире, приспособиться к нему, принимая любую помощь с благодарностью.
       Это часто было унизительно - не случайно для Ирины в её сознании первые годы в Южной Африке связаны с ощущением полной неполноценности и связанными с этим унижениями. Я, как более толстокожий, все это старался пропускать мимо сознания, хотя начинать в 45 лет карьеру с нуля и постоянно слышать "Sorry", когда твои коллеги не понимают или не хотят понимать твой английский...
       Тем не менее я ходил на курсы английского языка, организованные при Chabad House, пока "десрукторы" их не развалили, так как, несмотря на все увещевания преподавателя, предпочитали разговаривать на русском языке или на иврите.
       Мы с благодарностью принимали (если она нам доставалась) немудреную продовольственную помощь - собственно говоря мы получали милостину, но для безработных семей это было хорошим подспорьем. Продовольствие перестали привозить, когда кто-то из "деструкторов" рассказал засланному газетчику, что нас пытались подкупить (кому мы были нужны?) черствыми булками и прокисшими салатами.
       Я принял первую предложенную мне в Chabad House работу, хотя ездить было неблизко и платили даже по тогдашним временам негусто - но это была работа. Узнав об этом, безработный "деструктор" заявил мне, что пусть они - подразумевались евреи - этой работой подавятся, а он даже на интервью не пощёл... Позже он нашел работу сам в мясной лавке "израели" и был выгнан, когда, устав таскать мясные туши, присел на 5 минут отдохнуть...
      
      
      
      
      
      
      
       Глава 13. Как мы в гости ходили.
       Мы ездили в гости в местные еврейские семьи справлять Шабат - и это тоже организовывал для нас Chabad House.
       Поначалу мы были нарасхват. Люди приехавшие из России были для Южно-Африканцев в диковинку. Еще бы, во все времена слова - "русский-коммунист" и "бандит-террорист" считались синонимами. Наши страны были врагами, в музее Южно-Африканских вооруженных сил и сейчас можно найти витрину с личными вещами и документами советского летчика, не помню фамилию, сбитого над Анголой и попавшего в плен к Южно-Африканцам. Он даже какое-то время прожил в стране, правда не в гостинице, а в знаменитой Преторийской тюрьме. Это, кстати, был один из двух возможных путей для советского человека попасть в Южную Африку, путь несложный, но уж больно рискованный. К тому же такие гости в ЮАР не задерживались, приезжали инкогнито советские официальные лица и летчиков втихаря обменивали.
       Второй способ попасть в ЮАР был гораздо сложнее. Нужно было вырваться из СССР в Израиль или Америку, ну а уж потом, став гражданином этой страны, очистившись от коммунистического прошлого, перебираться в теплые крайне южные края, что было в этом случае гораздо проще. Таких в ЮАР было не слишком много и нами, в общем, они интересовались мало.
       Как выходцев с того света нас встретили потомки евреев из России дореволюционной и первой революционной эмиграционной волны. Они говорили на английском языке, по привычкам, стилю жизни были настоящими южно-африканцами, но на стенах их домов всё ёще висели выцветшие фотографии местечковых предков. Женщины в длинных платьях и париках, бородатые и пейсатые мужчины в лапсердаках и кипах. Они не помнили и не могли помнить той России, а о СССР сведения черпали из "забытых газет", но многие в праздники ставили дополнительный прибор для еврейских братьев, томящихся в стране Советов.
       Они были добрые и хорошие люди - богатые не в первом поколении, как правило могут себе позволить быть хорошими. Они хотели видеть нас, братьев и сестер по крови, хотели сделать для нас что-то приятное.
       В пятницу за нами выстраивались очереди. К "Aintree Flats" подъезжали автомобили и развозили нас по еврейским семьям на шабатную церемонию.
       Шабат, так шабат! Даже для меня, далеко не еврея, это могло быть совсем неплохо - бесплатный ужин и выпивка в пору безработицы и безденежья, общение с местным населением, практика в английском языке... Но мы всё-же вспоминаем эти визиты если и не как кошмар, то достаточно неприятную обязанность.
       Мы были костноязычные или почти безязыкие. На нас смотрели с любопытством, нас распрашивали, с нами пытались общаться - это было мучением, мы в то время могли общаться в основном в магазинах, да и то жестами.
       Забывшие или никогда не знавшие еврейских (я говорю не о себе, а, например, о своей жене) традиций и праздничной процедуры, которые были частью жизни принимавших нас семей, для этих неплохих в общем-то людей, мы были полу-дикарями. Они (то-есть - мы) не знают иврита - чему их только в школе учили?!
       Не знают того, не знают этого... Бедные папуасы!
       Мы тоже старались быть достойными, но разница в наших положениях, и невозможность преодолеть эту разницу, рождали унижение.
       Кто-то приспосабливался.
       Помню один из устроенных общиной вечеров, где по стенам были развешаны первые заказные рисунки моей дочери на русские темы. У нее эти рисунки купили - это тоже была милостина, но тщательно завуалированная. На сцене выступал один из наших - он конечно был "конструктор" и своей карьерой доказал это - он знал, что от него ждут и говорил то, что от него ждали. Он говорил вздор с нашей точки зрения, но зал внимал ему с благоговеньем. Я ни в коем случае не осуждаю его, если бы мне дали возможность и если бы мой английский в то время позволил мне, я сам бы наверное наплел "воз до небес", но скажи мне честно Господин С***, сегодня, добившись успеха, подписался бы ты под тем, что со слезой в голосе произносил тогда.
       Ворчливый, с постоянным немного брезгливым взглядом, Mr Z***, помогал нам, эмигрантам больше всех других. Организатор и глава комитета (не знаю точно, как он назывался) помощи еврейским эмигрантам из России он приходил на каждое заседание и, недовольно морщась, старался, уговаривал, увещевал. Когда мы искали новую квартиру именно он ворча возил мою жену (машины у нас тогда конечно же не было) по многоквартирным домам, где сдавались квартиры, был нашим гарантом, так как о документах мы тогда ещё мечтали.
       Mr Z***! Скажите, если бы вы знали, что говорят "деструкторы" за вашей спиной или даже, когда сидят за вашим праздничным столом - стали бы вы так стараться.
       Мы были благодарны за помощь, но мы не могли забыть унижений.
       Когда нас просто кормили, было достаточно унизительно, но по крайней мере проще...
       Как нас видели и кем считали, когда помогали нам - кто может заглянуть в души этих людей. Но иногда что-то прорывалось.
       Нас долго опекала величественная пожилая "леди" из избранного круга - Лайла З***. Вдова известного адвоката, художница в свободное время, она принимала горячее участие в наших и не только наших первых шагах. Мы ей многим обязаны, и конечно благодарны за то, что она для нас сделала. Но однажды мы забыли о её приглашении на традиционную встречу еврейского нового года. Все отношения с нашей семьей были порваны сразу и бесповоротно. Почему? Мы виноваты, да, не отрицаю, но уровень "наказания" вряд ли соответствовал нашей вине. В чем же дело? Может быть мы не имели права забывать, что либо исходящее от благодетелей.
       Когда постепенно интерес спал, мы вздохнули свободно, а еще свободнее - когда сами стали принимать гостей.
      
      
      
      
      
      
      
      
       Глава 14. Первая Работа
      
       В 1994 году я писал другу:
       "Попыток своих устроится в Университет я не оставил и не оставлю, а пока работаю учителем в школе, что по нашим меркам не так уж и плохо - учитель в Южной Африке весьма уважаемая и довольно высокооплачиваемая работа".
       Это было правдой или казалось правдой в 1994. Прошло 10 лет и многое изменилось, как-то незаметно профессия учителя стала не такой уж престижной, превратилась в среднеоплачиваемую и совсем по-советски бумажно-писучую.
       Пришла пора рассказать о том, как я стал учителем.
       Рассказать об этом - это значит рассказать о самом интересном отрезке времени, который мы пережили в Южной Африке. Рассказать о том с чем сталкивались все эмигранты, о типичных проблемах и нетипичных решениях, потому что у каждого из нас был свой путь.
       Но начать придется не с учительства, а с самого начала, с моей первой работы.
      
       Это была небольшая частная компания, семейный бизнес "клана" Вайнштейнов. Старший, отец семейства, Элиот (если мне не изменяет память) в то время был генеральным директором, а три сына управляли отделениями компании.
       На интервью меня туда привез Mr Z*** и может быть поэтому - он был крупной и известной фигурой в Еврейском конгрессе - меня на работу взяли. Взяли, несмотря на отсутствие документов и примитивный английский.
       Нужно сказать, что мой первый пост - эквивалентный работе кладовщика - высокого английского и не требовал. Требовалось понимать что говорит мой напарник, он же в какой-то степени начальник, и уметь писать латинские литеры.
       Я был принят на должность cardex clerk'а.
       Вы не знаете, что такое cardex? Ну а, что такое card index, вы знаете? Прекрасно знаете, только под другим именем - каталожный ящик. В этой передовой фирме я был ответственен за рукописное заполнение карточек поступления и продажи. Поступил новый stock - немедленно записывается в соответственную карточку, продали - та же операция, но со знаком минус. И так далее. Приходилось и таскать ящики и разгружать грузовики... В общем - грузчик с дополнительной ответственностью.
       Народ в компании был разный и в общем-то интересный.
       Мой напарник по складу, африканер G*** - высокий, лохматый, молодой парень, немного похожий на начинающего Фреди Меркури. В свое время он недоучился в школе, считая, что белый цвет кожи компенсирует недостаточность образования. Он был дремуче невежественен, но совсем не глуп. Он открыто завидовал моему диплому и предрекал высокое начальствование в ближайшем будущем.
       Во времена прошедшие он успел послужить в армии, воевал в Анголе. G*** иногда рассказывал о своём боевом прошлом, в частности о том как они ловили и допрашивали партизан, ангольских и кубинских. Я несколько раз пытался навести его на рассказ о советских "специалистах", раза два он воодушевлялся, видимо встречи с ними все-таки были, но спохватывался и промычав что-то невразумительное: "Ну да, но мы этим не занимались, их сразу отправляли в Преторию...", менял тему.
       Он был слишком привязан к "дахе" или "гандже" и был, если можно так выразиться, немного слишком деятельным. Он все время вынашивал и пытался предворить в жизнь какие-то удивительные проекты, обычно кончающиеся ничем.
       Другой ветеран войны в Анголе - Billy S*** был совсем не похож на G*** и по возрасту и внешне - по мефистофельски прихрамывающий и скорее похожий на Юла Бринера из "Великолепной семерки", чем на рок-звезду, да и характерами они совсем не сходились. Билли был немногословным, излучающим волны скрытой агрессии. Если G*** был иногда злым, иногда забавным лохматым и вечно суетящимся щенком, то Billy был волком - одиноким хищником.
       Он не любил черных, цветных и т.д., хотя ему приходилось работать именно с ними - он был диспетчером, отправлял и принимал заказы, распоряжался транспортом, шоферами, каждый день организовывал, по распоряжению нашего босса для меня транспорт на и с работы.
       Когда я уволнялся, Billy сказал мне: "Пока я здесь, никогда больше иностранцев в компании не будет!"
       Наверное он имел в виду евреев, так как в общем-то был антисемитом, что иногда прорывалось. Мог ли он исполнить свое обещание? Вряд ли... А вот как я стал евреем - следующая история.
       Почему я вспомнил Билли?В 1992 или 1993 - не помню точно, а в справочники лезть просто лень - в Южной Африке проводился последний апартеидный референдум. Белое население и только белое, пригласили ответить на один вопрос - поддерживают ли они реформы Де Клерка. Ответ "да" означал всеобщие выборы 1994 года и несомненный приход к власти чёрного правительства. "Нет" - что это могло означать объяснил мне Билли. В день перед референдумом я спросил его, как он собирается голосовать. "Я буду голосовать за реформы" - ответил он и видя недоумение на моем лице, пояснил "я терпеть не могу "кафров", но я хочу жить".
       Значение его слов мы узнали позже, уже после 1994 (вам нужно напоминать, что на референдуме белые сказали "да"?). В "Музее Африки" мы забрели в тихий пустовавший зал и обнаружили там уникальную выставку - "Подготовка к рефендуму". Имелась в виду подготовка чёрного населения к белому волеизъявлению. Готовились к гражданской войне, готовили топоры и бутылки с "молотовским коктейлем", самопалы и бомбы. Особенно нас впечатлил один экспонат - что-то вроде мачете с крюком на конце ручки. Нам позже рассказали, что крюк служит для выдирания кишок из живота.
       Но вернемся к еврейской теме.
       В Южную Африку мы попали из Израиля, в компанию меня привезли из "Chabad House", привез сам Mr Z***, принимал на работу меня сын Элиота Вайнштейна - Поль. Конечно в компании коллеги посчитали меня евреем. Об этом впервые сказала соседка по оффису, когда я выбрался из склада и занял место в отделе доставки. Моей соседкой была старушка-еврейка, которую я за глаза называл бабой Соней. Круг ее обязанностей я не уверен, что понимаю и сейчас - что-то она проверяла, что-то куда-то записывала... Самое главное, что её работа оставляла много времени для разговоров со мной, мои служебные занятия после повышения в общем-то стали не слишком обременительными, так что мы могли беседовать, насколько мне позволял мой английский. Она рассказывала мне, как хорошо ей жилось в той - старой Африке, рассказывала о своей семье, которую к тому моменту она как-то незаметно растеряла (муж умер, дети разъехались). Работа была для неё скорее отдушиной, клубом, муж оставил ей вполне приличный капитал и особо в деньгах она не нуждалась. Отказываться от присвоенной мне национальности я не считал нужным, хоть чукчей назови, к тому же объяснять всем, что я русский-русский считал глупостью еще в России. Никаких привилегий ни та, ни другая национальность мне не давала - в стране, где бок о бок живут выходцы со всего мира важна скорее религиозная принадлежность, а я так же мало чувствовал себя христианином, как скажем, буддистом.
       Платили мне немного, но продвигался по служебной линии я довольно быстро, так, что через полгода уже был назначен на должность stock manager. Оклад увеличился, были надежды, но не было желания.
       Часто я замирал над своим каталогом - я уже не имел отношения к складу и сидел в оффисе - и с тоской думал, что до пенсии просижу принимая и отпуская какие нибудь "infrared detector XZ-254" или "sensor 25B-345" Со временем, возможно, переберусь на второй этаж - там сидело начальство - но оторваться от сенсоров и детекторов вряд ли смогу.
       Так бы и случилось, но неожиданно мне повезло...
       Повезло! Странное слово, которое выражает всё или ничего. Конечно есть бесспорные везения. Вернулся живым с войны - повезло! Могли бы и убить. А если вернулся, но искалеченным? Повезло?
       В нашей заграничной судьбе такие "везения" были на каждом шагу - пошли в аэропорту с людьми из Chabad'а - повезло? А если бы пошли с Троицким? Как повернулась бы наша судьба? Многое могло быть другим, но на пользу или во вред? Кто может снова проиграть судьбу, проверить, перепрограммировать?
       Так же относительно в конечном счете и мое следующее везение. Кем бы я был сейчас? Где бы я был? Но случилось то, что случилось.
       Случилось, что нас навестил один человек. Мы знали его по кейптаунскому летнему лагерю "Bikkur Cholim" куда наши дети ездили два года подряд в 1992 и 1993 году. Лагерь был благотворительный, собирали туда детей из неимущих или малоимущих еврейских семей и везли в Мюзелберг, куда мы сами добрались совсем недавно. Жили они там в палатках, ездили на экскурсии, устраивали представления, праздновали все вместе дни рождения - чем не пионерский лагерь времен наших родителей... Один из "вожатых" и зашел к нам как-то на огонек. Был он и правда чем-то похож на первых вожатых-комсомольцев, одержимостью, влюбленностью в свое дело что-ли, только вместо красного галстука носил "кипу" и был не ортодоксальным ленинцем, а не менее ортодоксальным "хасидом".
       Далее события (везения, совпадения) разворачивались стремительно. В ходе разговора выяснилось, что в одну вновь открываемую школу нужен учитель экономики и что принципал (директор) этой школы хороший его знакомый. Через несколько дней я был приглашён на интервью, а еще через две недели начал новую жизнь в качестве учителя в государственной "multi-racial" йоганнесбергской школе.
       На первых порах, конечно было нелегко - я не имел ни малейшего представления ни о моем учебном предмете - "accounting", ни о самой профессии учителя. Всему пришлось учиться уча, в том числе и английскому - специфический, профессиональный язык мы в школе не проходили.
       А такой казалось бы незамысловатый вопрос, как имена учеников. Для меня поперву все эти Нтомбифути, Нкосинати, Номатомсанквы были совершенно непроизносимы и незапоминаемы.
      
       Но это был переходный период - май 1993 года - и новое дело в преддверии новых времен было новым для большинства учителей, не только для меня.
       Жаль, что моя книга так и останется недоступной для моих коллег, как много тёплых слов я мог бы сказать о многих из них. Нет не о всех, встречал я конечно и открытую "нелюбовь", скажем так, особенно среди чистокровных гордых британцев. Меньше всего, чувствовал я аромат ксенофобии, когда общался с "хозяевами" этой страны - белыми - "африканерами" и черными - зулу (а не "зулусами", как почему-то называют их в России), хкосо (вместо "х" должен произноситься некий щелкающий звук доступный по-моему только им самим), ндебели - удивительно талантливым народом, врожденно и ярко самобытным и всеми другими - венда, басуту и т.д., из ведь в ЮАР только официально 9. Казалось бы, за что им нас - пришельцев - любить, да что там любить, просто терпеть, а вот ведь! Кто доверил мне учить детей - африканер Де Бир. Положим у него мог быть собственный интерес - украсить новую, открывающуюся школу доктором наук, но тем не менее он принял меня на работу, сделал что мог для меня и для моей семьи.
       Кто возил меня в Преторию оформлять документы на регистрацию и создавал "режим наибольшего благоприятствия" на первых порах моей школьной карьеры? Чистокровный африканер Херт (не Герт - он сам учил меня выговаривать это имя) Фан Фирен.
       Итак я начал работать школьным учителем и работаю в той же самой школе уже более десяти лет.
       Повезло? Да, потому что нашел своё призвание (возможно), потому что работа мне нравится, потому что... Можно найти много "потому, что...".
       А может быть не повезло - в конце концов я всего навсего школьный учитель с весьма скромной зарплатой, которой постоянно не хватает, работа нервная и изматывающая...
       В связи с моей работой интересно упомянуть, что по состоянию на 2002 год я был единственный русский учитель в государственных школах Южной Африки, эту информацию я случайно получил в нашем "ОблОНО" - наверное так лучше всего перевести название Gauteng Educational Department.
       Пустячёк - а приятно!
       Если в моей несуществующей южно-африканской трудовой книжке так и останутся две записи, то трудовая деятельность моей жены была более разнообразной и многосторонней. Она начала работать буквально с первых дней нашего пребывания в ЮАР и сменила много рабочих мест далеко не всегда соответствующих её профессии - в прошлой жизни она была врачом.
       Я уже писал, что наши российские квалификации оказались невостребованными в эмиграции. Посудите сами, кому может быть нужен советский экономист, если все в мире знают, как блестяще провалилась советская экономическая система.
       По уровню непригодности для заграницы моя специальность отставала пожалуй только от преподавателя марксизма-ленинизма или научного коммунизма.
       С профессией моей жены история была посложнее и это требует отдельного рассказа.
      
      
       Глава 15. Дело врачей.

    Нет зубным врачам пути -

    Очень много просятся,

    А где на всех зубов найти?

    Значит - безработица!

       В.Высоцкий
      
       1992 год. Лето (южно-африканское разумеется). Начало воскресного дня. Большая светлая гостинная в доме в Сандтоне. За столом, накрытым для чайной церемонии много, не меньше дюжины, мужчин и одна женщина. С одной стороны стола в традиционной "кипе" - хозяин дома, преуспевающий частный врач - и представители уже не раз упомянутого "Chabad House", на другой стороне - новые эмигранты - российские врачи, специалисты. Зачем собрались они в это утро в этом доме, почему обстановка в комнате, несмотря на чай и вежливые улыбки, такая скрыто напряженная, почему вскакивает и выбегает в сад подтягивая на ходу спадающие штаны один из эмигрантов, коренастый мужчина с красным раздраженным лицом?
       Начать придется издалека, с разговора о профессиях и профессиональной пригодности для заграницы.
       Не хочу касаться вопроса, какая профессия самая лучшая для эмиграции - не хочу, потому что не знаю. Кто-то считает, что лучше всего устраиваются компьюторщики, кто-то уверен, что лучше всего уметь что-то делать руками.
       Я встречал безработных компьюторщиков и электриков и считаю, что очень многое зависит от человека - при достаточно проявленном упорстве даже специалист по истории КПСС имеет шанс устроится на нормальную работу. Во всяком случае наверное никто не потребует от него специальной регистрации и сдачи экзаменов за университетский курс.
       Зато я знаю, что одной из самых непригодных профессий в Южной Африке оказалась профессия врача. Говорят, что в Америке и Канаде положение российских врачей даже хуже - вполне допускаю, что при насыщенности медицинскими кадрами они пытаются защитить рабочие места от "варягов", к тому же считается, что уровень подготовки медиков у них лучше (если вы не согласны - опровергните). Но в Африке, где на одного врача, особенно в сельской местности приходится черт знает сколько жителей, где в провинциальных больницах не хватает не только врачей, не хватает всех - так, что в больнице может работать одна медсестра, она же акушерка, она же первая и последняя инстанция...
       Для провинциальных госпиталей государство даже организовало экспорт врачей с Кубы - им оказалась не нужна регистрация, а в то же самое время врачи, которые приехали из России, страны подготовившей тех самых кубинских врачей, были с самого начала лишены возможности работать.
       Небольшое пояснение. В Южной Африке, как и во многих других странах (кроме может быть Папуа Новой Гвинеи, я там не был - не знаю) врачу получившему врачебный диплом за границей, для начала врачебной практики необходимо подтвердить его или сдать экзамены, чтобы получить две степени регистрации:
      -- первая или лимитированная, дающая право на работу в государственных госпиталях и
      -- вторая или полная, дающая право открывать частную практику и работать в частных госпиталях.
       До 1991 года, когда и приехало из Росии сюда большинство врачей, существовал закон, согласно которому все медицинские специалисты получившие гражданство Южной Африки могут расчитывать на лимитированную регистрацию без сдачи экзамена и через год на полную регистрацию.
       Но в начале 1992, когда о гражданстве, а следовательно о регистрации российские врачи не могли еще и мечтать, закон изменили и теперь это право имели врачи приехавшие из всех стран мира кроме России, Кубы и почему-то Вьетнама. Российские, кубинские и вьетнамские врачи должны были сдавать экзамены.
       Дальше - больше, в 1995 году был введен мораторий на сдачу первого врачебного экзамена для врачей приезжающих из стран бывшего советского блока, то-есть медикам было отказано в регистрации. Это краткая история, с нее и началось "Дело Врачей", которое с самого начала было окутано сотней вопросов "почему?"
       Чем российское медицинское образование отличалось от польского или бельгийского?
       Итак, чтобы работать врачом нужно было сдать экзамен, странный и не совсем понятный, а может быть просто мистический. Почему ответы нужно было писать карандашом? Почему нельзя было увидеть свою работу после проверки?
       Нет, нельзя во всем винить правительство или врачебную ассоциацию - они конечно сделали многое, чтобы устранить конкурентов, но еще оставались лазейки, оставались возможности. (Позже даже их не стало) Это было тяжело, мы были одними из первых русских в Южной Африке и экзамен-то ввели сразу после нашего приезда, но некоторые ведь сдали этот первый экзамен и смогли начать работать. К тому же люди из "Chabad House" пытались, как всегда они это делали в те далекие времена, помочь, сделать что-то для врачей.
       Именно этому и была посвящена встреча которой открывается эта глава.
       Там безработным врачам объяснили, что закон - есть закон, что экзамен придется сдавать, что еврейские организации согласны обеспечить учебниками, помочь с работой. Не докторской разумеется, но временно, до решения вопроса с экзаменами и учитывая финансовые трудности новоприбывших, санитарами и тому подобное в частных клиниках. Это было много - в Южной Африке, чтобы работать санитаром тоже нужна регистрация. Вот тогда и вскочил один из врачей, закричал - "Что мы их слушаем! Они просто издеваются над нами! Идем отсюда к определенной матери!" и выскочил в сад.
       Правда через пять минут вернулся, все равно никуда уйти он не мог, в ту пору безденежья мы передвигались или на автобусах или с помощью опекавших нас "Chabad"ников.
       Все разошлись по домам позже, после разговора и чая, а потом, через пару лет разошлись так далеко, что для описания всех судеб только этой группы врачей понадобилась бы не одна глава.
       Почему меня привлекла судьба носителей именно этой, далеко не столь раритетной профессии? Не только потому, что это бывшая специальность моей жены и не столько потому, что в силу взаимного притяжения среди наших местных друзей значительную долю составляют или составляли люди с врачебными дипломами, а еще и потому наверное, что я прочёл недавно - не полностью, не слишком внимательно, но все же прочёл - труд под интригующим названием "200 лет вместе".
       Так или иначе моя жизнь неразрывно связана с народом, главным героем прочитанной книги. Не 200 лет (а хотелось бы, в будущем) но 30 лет я женат на еврейке, мы вместе прошли горнило Израиля, а в Южной Африке, с самого начала я стал примыкать (за счет жены, конечно) к еврейской, не хочу сказать общине, скорее эмиграции.
       Чем же натолкнуло меня в книге Солженицына на осмысление судеб врачей в Южной Африке? Дело скорее не в том, что написано, а что подразумевается в этой книге, а также тысяче книг на схожую тему. А еще... Но о втором чуть позже. Первое - не новая мысль об исключительности еврейского народа, о всемирной еврейской общности, тайных еврейских силах, тайное, тайный, тайная... Я уже писал об этом в "Городке", а теперь лишь коснусь идеи антисемитизма. Основное содержание этой идеи - опасность евреев для мирных народов, почва на которой идея вырастает - удивление, почему они не такие, почему они другие, вывод - в них есть что-то, что выделяет и отделяет евреев от русских, татар, украинцев и прочих разных шведов, какой-то специальный ген или группа крови.
       Мне всегда казалось, что смешно и несерьезно говорить о каких-то специфических чертах, характеристиках, изначально и навсегда присущих целым этническим группам, народам. Покажите мне тот ген, который ответственен за черты грузинского или еврейского характера, который делает грузина - грузином, еврея - евреем. Характер рождается окружением, характер окружения рождает среда.
       Все шотландцы жадные! Может быть, но но как было не не стать жадным, стараться сберечь каждый цент в краю бесплодных каменистых пустошей и болот, да вдобавок, когда перманентна только война, а мир временен, в положении не то колонии, не то бедной провинции.
       Привезите шотландца в Южную Африку - проверьте станут ли его дети или внуки жадными.
       Французы, итальянцы и грузины - волокиты и бабники. Жаркое солнце, много фруктов и мяса, вино играет в крови с утра и до утра... А вы читатель не становились немножечко грузином, когда вырывались к Черному морю.
       Поселите француза на Таймыре - не забудет ли он об "амурах" и бордо и не полюбит ли он русскую водку после первой же зимы со средней температурой - 40 градусов ниже нуля.
       Не носят шотландцы в ЮАР "килты". Не бегают итальянцы за каждой проходящей юбкой - некогда, нужно бизнес делать.
       Конечно внешне итальянца не спутаешь с чукчей, а цыгана с японцем. Ну что же - веками, тысячелетиями жили народы изолировано с другими народами не смешивались - тут уж карты в руки генетикам, антропологам.
       Мир изменился, в горниле индустриального общества китайцы становятся американцами, а эфиопы - евреями. Перемешиваются нации, традиции, культуры усредняются - не знаю на благо или во зло - рождается новая общность - общечеловеческая.
       Наверное никогда мне не забыть случай в аэропорту Шереметьево в 2003 году. Мой самолет, на котором я прилетел в Россию по делам преждевременно угасающего бизнеса, остановился на взлетной полосе и пассажиры потянулись к паспортному контролю. Длинная очередь к окошкам с надписью "Foreign passengers" и свободная дорожка для "Russian citizens". Я - бывший гражданин, русский по рождению, терпеливо ожидаю своей очереди, сжимая в руке южно-африканский паспорт, а к тому, свободному и закрытому для меня входу величественно движется закутанная в национальные, по-моему сенегальские одежды, с тюрбаном на голове немолодая черная женщина, сжимающая в эбонитовой руке знакомый бордовый российский паспорт.
       Но почему господин Солженицын не написал книгу "300 или сколько там лет вместе с украинцами" или "60 с прибалтами"?
       Потому что в одном антисемиты правы - евреи действительно особый народ и теперь, в Южной Африке это видно особенно четко.
       Это и есть обещанное "во-вторых", чистота эксперимента, специфика Южной Африки, страны, где все - эмигранты, где все на определенном периоде были чужаками, пришлыми, инородцами.
       Все-ли кто начинал эту страну выжили? Но те, кто выжили, укрепились, создали нацию, африканерский народ - были они терпимы к пришедшим после них? А ведь именно те - португальцы, англичане, итальянцы и конечно евреи создали в конечном итоге то, что называют Южной Африкой. Они строили шахты, заводы, города. Африканеры-"Буры" конечно любили свою "новую Голландию", но хотели жить на фермах, растить пшеницу и разводить скот. Во времена Англо-Бурской войны Йоганнесбург и Претория были сданы англичанам без боя, буры не хотели защищать города - там жили "пришельцы". Африканеры были стихийными анархистами - не случайно свою первую республику они назвали Free State - государство создавали "foreigners". Они были разными, но их объединяло то, что все они были авантюристами и эмигрантами.
       Они были разными и не все стали такими, как Сэмми Маркс, Барнато или Сол Кёрснер, но было у всех них общее. Они расчитывали только на себя, они начинали с начала и дрались до последнего. Их не любили африканеры, позже - англичане, их считали выскочками, устанавливали черту... нет, не оседлости, но другую, незримую черту, ущемляя в правах, задавливая налогами и законами. В конце концов апартеид родился, как мера защиты африканеров. От черных, от индусов, от пришельцев. Не случайно Южная Африка в своё время не уступала в закрытости советской России. До сих пор отголоски или наследие тех времен дает себя знать. Белые не любят черных, черные - белых, те и другие дружно не любят индусов. Африканеры недолюбливают, а иногда просто ненавидят англичан. Зулу врахдуют с Косо, евреев и греков, как водится не любят все. Этим конечно мир не удивить - чужаков, инородцев не любят везде. Слава богу, что хитросплетение взаимных "нелюбовий" в Южной Африке так запутано (все здесь чужаки), что зачастую приводит к какой-то сглаженной взаимной неприязни, что в условиях существования бок о бок десятка национальностей и культур превращается в своеобразную терпимость.
       Но вернёмся к врачам.
       Итак, врачи приехавшие из России попали, как говорится между молотом и наковальней. С одной стороны работать врачами им не разрешали, с другой - ничего другого они не умели и не хотели делать. Я наблюдал их борьбу за выживание вблизи и даже немного изнутри и могу сказать на примере врачей, что истории, легенды, короче говоря всё, что приписывалось и приписывается еврейской нации было, как и бывает всегда и правдой и неправдой.
       Неправда - таинственный и могущественный еврейский кагал, всемирный интернационал евреев. Неправда, потому, что местные евреи, если это мешало их интересам, как и евреи Израиля, не бросались пристраивать "своих" вытесняя "гоев". В этом они сцементировались с африканерами (и африканцами на более поздних стадиях) построив мощную, почти непробиваемую стену против пришельцев.
       Правда - настойчивость, предприимчивость, умение не расслабляться и находить ходы там, где их зачастую не было.
       Неправда - потому что это была отличительная черта многих, но не всех евреев приехавших сюда.
       Эмиграция знает и видела многое, о двух судьбах, полярных во многом я хочу вам рассказать.
       Было у моих героев много общего: возраст - оба перешагнули за 40, профессия - оба в России были врачами. Оба приехали в Африку с семьями и даже "набор" детей у них был одинаковый - у каждого сын и дочка, сын старший, дочь почти несмышленыш.
       Правда на этом их сходство кончалось. Один - назовем его Лёней, внешне спокойный, пунктуальный, обстоятельный. На лице часто блуждает какая-то нерешительная улыбка, он мог показаться мягкотелым, этаким рохлей, но внутри стальной стержень, но все его суждения выношенные, продуманные, правда обычно искустно замаскированные лёгким, необязательным трёпом.
       Другой - Саша, взрывчатый, импульсивный, шумный. Кстати - именно он был тем возмутителем спокойствия на собрании врачей с которого начинается эта глава.
       Однажды я представил себе, как они выглядели бы на боксёрском ринге. Как опытный боксер Лёня выжидает, не делает скоропалительных шагов и в глухой защите ждет оплошности или открытости противника, иногда наносит подготовленные, продуманные удары и всегда или почти всегда побеждает по очкам.
       Саша не заботясь о защите всегда пытается нападать первым. Он бегает по рингу, суетится, размахивает руками, лупит по воздуху, шумит, открывается и получает удары со всех сторон. Пропустив удар, впадает в ярость, теряет голову и чаще всего оказывается в нокауте.
       Начинали наши герои завоевывать Южную Африку практически одинаково, то-есть с нуля. А вот дальше пути их совершенно разошлись, но это собственно и есть моя история.
       Говоря откровенно, начало было не совсем одинаковым. Хотя для их врачебной судьбы это особого значения не имело, но даже их появление здесь было отражением их характеров.
       Лёня готовился к прыжку загодя, он нашел неблизких южно-африканских родственников, подготовил платформу и только после этого решился покинуть родную Россию, которая его в общем то не очень и удерживала, а напротив сделала многое, чтобы внушить ему устойчивое центробежное настроение.
       Саша жил в атмосфере относительного благополучия и уважения и вдруг, как и многие из нас, сжег все мосты, перешел Рубикон и вообразив себя великим конквистадором очертя голову рванул сначала в Израиль, а потом куда глаза глядят.
       Отражением их характеров, а не генетически заложенных национальных особенностей явились и дальнейшие их поступки. Лёня проявил себя так, как это и полагалось настоящему еврею (но и не только еврею - эмиграция предъявляет жесткие требования к людям не обращая внимания на национальность, цвет кожи или вероисповедание). Он сразу же начал работать, не врачом разумеется - работал на скорой помощи, продавал что-то на блошиных рынках... Но было главное - он готовился к врачебным экзаменам и сдал их одним из первых. Одним из первых получил пост в государственной больнице, одним из первых понял, что этого недостаточно. Смыслом его жизни, как и у Карла Маркса, была борьба, конечной цели в которой не было, были только переходящие, временные пункты.
       Лёна боролся в России, боролся и побеждал, но победы часто были Пирровыми. Это не была его вина, просто в Советском Союзе все победы были такими.
       Здесь он тоже оказался в центре сражения - сражения ни много ни мало с правительством.
       Не хочу описывать все перепетии этого неравного боя, боя за признание равных прав для русских и нерусских врачей. Многих деталей я просто не знаю, многое описывать и громозко и скучно. Скажу только, что в орбиту военных действий были втянуты государственные и просто крупные деятели - нобелевский лауреат Десмонд Туту, Тони Леон - председатель Демократической партии, не говоря уже о министрах и прочих. На одном этапе Лёня и его соратники даже одержали крупную и казалось окончательную победу - суд (уж не помню какой инстанции) признал законность их претензий. Но не тут то было, Медицинский Совет опротестовал это решение и более высокий суд подтвердил и узаконил этот протест.
       Подавленный, но не сломленный Лёня решил, что с него довольно и пошёл другим путем. Он начал готовиться к экзаменам на полную регистрацию.
       Что значил этот экзамен я могу только представить. Лёня, дипломированный специалист, кандидат медицинских наук, доцент, весьма уважаемый кардиолог (кстати говоря к этому времени, в государственном или, как у нас их называют - провинциальном, госпитале, Лёня уже занимал должность зав. кардиологическим отделением) должен был сдать полный университетский курс медицины, включая гинекологию и коклюш. Мало этого - экзамен нельзя было сдавать частями - закон настаивал, что все должно быть сделано сразу и быстро.
       На Лёню было жалко смотреть, да и смотреть было трудно - Лёня затворился в своём кабинете и штудировал тома наук. Том о коклюше, еще два о скарлатине, а сколько томов написано на тему гинекологии я даже представлять не хочу. Он похудел, осунулся, глаза светились нездоровым блеском.
       Я пытаюсь представить, что мне нужно сдать полный курс экономической географии за 5 лет, пусть даже без истории партии и научного атеизма, но все-все, включая геодезию и математическую статистику, сдать на английском азыке... Прочь! Прочь, Сатана! Или вернее - да минёт меня чаша сия!
       Но Лёня сдал! Сдал с первой попытки, сдал и получил право заниматься частной практикой.
       Теперь он на новом этапе борьбы - Лёня организует практику! То на что местным врачам нужны годы или даже поколения, он должен сделать сейчас - время не ждет и жизнь коротка...
       Саша был из породы людей, которые умеют находить максимальные возможности обеспечить себя проблемами под самую завязку.
       Экзамен он сдавать не хотел, а скорее всего и не смог бы. До самого своего исчезновения из Южной Африки, он держался принципа - "пусть ОНИ наш язык учат". В Советском Союзе он жил в Абхазии и работал врачём-психиатором. Не знаю хорошим ли был Саша там, в далеком Сухуми, специалистом, сам он во-всяком случае считал, что его профессиональная значимость (о которой местные врачебные круги не знали ничего только в силу лености и тупости) позволяет заняться врачебной деятельностью немедленно и без всяких проверок. Сашин язык был достаточен только для магазинов и блошиных рынков, но он почему-то считал, что ему, как выдающемуся психиатору хороший английский и не нужен - пусть обеспечивают переводчика, если ИМ надо. ИМ это было не нужно и с предложениями работы к Саше никто не спешил.
       Второй краеугольный камень Сашиного мировозрения был - "ОНИ же все идиоты - всех ИХ вокруг пальца обвести можно" и это касалось такого деликатного предмета как бизнес. Почему-то многие россияне приезжали с твердой уверенностью, что опыт спекуляций или палатка на Рижском рынке по торговле чебуреками делали их настоящими бизнес-пипл. Они собирались учить этих "дикарей" уму-разуму, не в силах понять, что Южная, пусть даже Африка видала и не таких завоевателей.
       "Гараж" - совсем не по Рязянову
       Прибыли в 1991 году в наши далекие края три бывших россиянина. Все трое поселились в том же многоквартирном доме в Берии, где жила наша семья, познакомились и обнаружили взаимный интерес - бизнес. Один из них был автомехаником, другой - по-моему тоже имел какое-то отношение к автомобилям, третий посто хотел подзаработать. Скоро сказка сказывается, но и дело от нее не отстало. Приятели решили открыть гараж, то-есть мастерскую по ремонту машин. Подвернулось тут и предложение. Какой-то местный господин в это время продавал свой бизнес, причем срочно и за вполне приемлимую цену. Гараж был популярным, клиентура была достаточно стабильная, в общем дело сулило деньги и может быть большие. Причина экстренной продажи была в общем-то обычной в те времена: приближалась новая власть, у господина был английский паспорт и он, по его словам, собирался вернуться в Англию. Дело было за малым - приятелям нужны были деньги.
       Новые бизнесмены занялись поиском. Что-то заняли в банке, что-то привезли с собой, недостающую сумму набрали "по сусекам". Взяли взаймы у этого, чья-то мама вложила все, что отложила на тихую старость. Они и ко мне подъехали с предложением принять участие в предприятии, расчитывая (а может просто, на всякий случай) что у меня что-то есть в загашнике. Я вежливо отказался, но спросил:
       "А вы с кем нибудь по этому поводу советовались? С юристом, например?"
       "Нет, а зачем? И так все ясно?"
       "Ну, хорошо! А контракт вы кому-нибудь показывали, проверяли?" - поинтересовался я.
       "Надо бы. - Вздохнули приятели. - Да денег не хватает. Мы так, прочли его, что смогли. Вроде всё нормально"
       Нет, не было все нормально в этом контракте и незнание языка сыграло злую шутку, но об этом позже.
       Пока же, окрыленные сказочными перспективами, они заплатили деньги, вступили во владение гаражом и стали ждать прибылей.
       А теперь дорогой читатель представь себе, что ваш любимый гараж, где работал и обслуживал вас старинный почти что приятель, которому было так легко объяснить всё, что случилось с вашей машиной, а между прочим потолковать о погоде, о футболе или произволе гаишников, купили, ну скажем португальцы или финны. По русски они с трудом связывают два- три слова, все нужно буквально показывать на пальцах. Теперь представь, что на той же самой улице, в том же районе существуют еще десяток подобных заведений и там вас поймут с первого слова и опять же поговорят о погоде и о видах на победу "Спартака"...
       Правильно, очень скоро приятели растеряли почти всю клиентуру. По английски они понимали название частей машины, но когда им пытались объяснить (не по русски разумеется), что "такое странное шипение, когда на BRAKE нажимаешь и что-то CLUCH не к чёрту", они как финны хлопали глазами и делали вид, что всё поняли и часто делали не то, что он них хотели.
       Они были хорошими специалистами (предположим - я к ним машину на ремонт не привозил), но нужно честно признать - некудышними бизнесменами. Денежных запасов на первое, самое трудное время у них не было, заняли они слишком много, проценты съедали всё, что удавалось заработать и грозный призрак банкротства встал у них за плечами.
       Приятели однако не унывали - у них же был гараж, оборудование, подъемники и что там еще. Всё это можно было, а пришёл день, когда нужно было продать. Они стали искать покупателя.
       "Продадим все, расплатимся с долгами и еще может что-то останется" - не унывали бизнесмены.
       Тут-то подстерегла их злая ухмылка судьбы, плата за экономию на адвокате. В одно чудесное Йоганнесбургское утро к ним пришёл бывший владелец гаража, который или раздумал или вовсе и не думал уезжать из страны, с копией контракта в руках и показал им пункт, где мелким шрифтом было написано, что они не имеют права продавать этот самый гараж никому, кроме бывшего владельца и что цены устанавливаются им с учетом износа. Только если бывший владелец не захочет... Он захотел.
       Помните последнюю сцену из "Ревизора"? Помните фигуру городничего в немой позе - "Вот тебе бабушка и приехали!"
       Переоценка стоимости состоялась, неудачники получили едва-ли половину того, что заплатили сами, с долгами они расплачиваются, говорят, еще и сейчас, а бывший владелец сменил вывеску, написал, как водится "under new management" и скоро, вернув прежних клиентов, на переоцененном, но все еще отличном оборудовании ремонтирует машины и обсуждает шансы "Бока-Бока" в очеретном первенстве мира по регби.
       Одна, заключительная и пикантная подробность.
       Поскольку приятели решили обойтись без адвоката и никакого юридического соглашения между ними не было, один из них умыл руки и отказался платить долги. Его не побили и не убили и скоро он открыл какой-то свой собственный бизнес, говорят, занялся ростовщичеством и своих собственных неплатильщиков наставляет на путь истинный железной рукой. Бывший чемпион по восточным единоборствам работает у него debt collector - собирает а вернее всего выбивает долги.
       Вернемся к Сашиной истории.
       Саша и его жена были достойны друг друга. Оба напрочь отказывались признать, что нас сюда не звали и что МЫ, а не ОНИ должны приспособливаться к обстоятельствам, оба считали, что обычные постепенная эволюция не для них. Они жаждали революции, хотели всё и сразу. Ну что ж - они в конце концов были достойными детьми России, хотя и евреями.
       Что-то бесконечно Маниловское было в их планах и проектах, но они не были помещиками, как герой Гоголя и всё, связанное с ними было бесконечно жалким.
       Оба носились с безумными на наш взляд идеями завоевания Южной Африки, на осуществление которых родственники, проживающие в Канаде, регулярно снабжали их деньгами.
       Это была, например вязальная машина, с помощью которой они собирались наводнить рынки Южной Африки безвкусными кофточками и нелепыми салфетками собственного производства.
       Это были поездки Саши в Россию для налаживания контактов и организации необыкновенных бизнесов.
       Помню, как по просьбе Лайлы З*, нашей доброй на том давнем этапе феи, мы с женой сопровождали её в дом, где жила семья Саши. Мы нужны были Лайле как переводчики, но в основном в качестве сопровождающих, что то вроде охраны. Лайлу можно было понять - дама из еврейского светского общества должна была навестить семью проживающую в (фи! Даже неприлично выговорить!) Хиллброу. Она привезла Сире (так звали Сашину жену) что-то собранное еврейской общиной для их дома и детей. Поскольку Саши не было дома, таскать весь этот хлам на третий этаж пришлось мне. Закончив и порядочно запыхавшись - не мальчик всё-таки - я вышел на балкон выходящий в замусоренное и зловонное пространство между домами. Больше половины и без того небольшого балкона занимало что-то покрытое брезентом.
       "Где Саша?" - спросил я вышедшую со стаканом воды для меня Сиру.
       "В России! По бизнесу" - излишне лаконично ответила она.
       "А это что?" - я указал на таинственный предмет.
       Тут Сиру прорвало. Опускаю ее эмоции и риторические вопросы типа - что она должна с этим делать. Суть её рассказа была в том, что Саша прислал из России надувной спасательный плот с идеей продавать эти плоты водным туристам.
       Нужно знать реалии Южной Африки, чтобы понять весь невероятный юмор этой идеи.
       Южная Африка - страна, где почти все реки, включая Лимпопо, гораздо меньше, чем это плавучее сооружение, а пригодные для плавания по своим габаритам две - три реки, настолько щедро оснащены порогами и перекатами, что сплавляться по ним на надувном плоту (который в силу несамоходности может быть пригоден только для пассивного путешествия вниз по течению) просто невозможно.
       Нужно сказать, что при всей похожести муж и жена имели важное различие. Сира всегда работала. Саша не работал никогда. Сира была единственным кормильцем семьи, тягловой лошадью. Она работала тяжело, вплоть до голодных обмороков, работала на грязных, низкооплачиваемых работах, в перерывах между обмораками вынашивая хрустальные идеи. Например на одном этапе она решила поступить ни больше ни меньше как на факультет психологии Йоганнесбургского университета и закончить его без отрыва от обмороков за два года. На наши робкие напоминания, что молодым людям, чей английский является родным и на очном отделении нужно четыре года, чтобы осилить полный курс, Сира невозмутимо и лаконично отвечала.
       "Ну, они же идиоты!"
       Саша полностью был погружен в мир идей и когда однажды решил все-таки устроиться на работу, реальный мир оказался настолько шокирующим для него, что у него поднялось давление, закружилась голова и на второй день работу он оставил.
       Три-четыре года назад, мы встретили Сиру в последний раз. Она брела сгибаясь под тяжестью 10-и килограмового мешка с картошкой и двух сумок с продуктами. Мы предложили ее подвести, благо нам было по пути. Сира была еще лаконичнее, чем всегда. Из распросов мы смогли только понять, что Саша уехал и что он ждет ее. Где? Это осталось невыясненным, то-ли в Израиле, то-ли В Канаде, а может быть в Абхазии, на родине. Она вышла из машины и шмыгнула, насколько позволял мешок в подъезд дома. Я предлагал ей донести картошку, она испуганно отказалась. Кажется она чего-то или кого-то боялась, от кого-то прятались.
       От кого? Уж не от чемпиона-ли по токвандо, по совместительству выбивателя долгов?
      
      
       Глава 16. Петя-Оруженосец
       Пришло время поговорить о людях населяющих эту страну - о эмигрантах, о тех которых мы хорошо знали, знали не слишком хорошо, знали только понаслышке.
       Одни предстанут перед вами под своими подлинными именами, другие, те которые еще рядом, под фиговыми листиками звёздочек и псевдонимов. О иных я постараюсь рассказать правду и только правду - ту которая в моем распоряжении, иные, легендарные личности, требуют эпоса и наверное поэтому самой первой должна стоять история, а вернее
       полу-легенда о Пете-Оруженосце, который много страдал и печально прославился.
      
       Но вначале небольшое предисловие.
       Эмиграция наверное не самое лучшее место для психически неуравновешенных людей. Новое окружение, язык, проблемы адаптации, приспособления... Даже совсем уж вроде нормальные индивидумы испытывают такое психологическое давление, что только держись.
       Легче всего вживаются в новые условия дети. Немудрено - у них за плечами считай ничего нет, ни сложившихся привычек, ни традиций, ни устоявшегося мировоззрения. Они как свежая восковая дощечка, на которой эмиграция, чужая жизнь начинает писать свои письмена. Новый язык становиться родным, русский - неизбежной нагрузкой для разговоров с родителями. Меняются или появляются (в зависимости от возраста) новые привычки, интересы. Они уже не "встречаются" с девочками, а "date" их, дарят мамам подарки не 8-го марта, а 9 июня в так называемый "Mother's Day", не верят в то, во что верили мы, а их идеалы кажутся нам такими ненашими. Но даже дети иногда ломаются. Помню эмигрантскую семью и двойняшек девочек. Они не ходили в школу потому, что английский им не давался, а не давался он им потому, что девочки не ходили в школу (русских школ в Южной Африке нет). Маленькие не по возрасту, худенькие и какие-то навек испуганные, они жались друг к другу и молчали...
       Конечно были и устойчивые, иногда даже слишком по-моему устойчивые.
       Можно понять и как-то объяснить, когда люди приехавшие сюда в пору позднего расцвета сил продолжают читать русские книги, слушать русские песни и подсоединяются к русскому телевидению. Большая часть жизни прожита в России, на русском языке, в погружении в ту культуру - трудно менять себя, трудно или в этом возрасте почти невозможно проникнуть в тонкости и проникнуться новым языком... Все это так, хотя многие пытаются и делают это более или менее успешно. Но почему, бога ради, молодой парень хорошо владеющий английским, не ущербный какой-то, не бука, а напротив - общительный, или как это принято выражать - коммуникабельный, здоровый, бегал по улочкам нашего района с баллончиком краски и писал, писал, писал... имя российской группы "Алиса" - убей меня, не пойму.
       Есть в нашей эмиграции и другие дети - подлинные патриоты России, без которых наверное не обходится ни одна эмиграция. Они старательно не забывают, а иногда учат практически заново русский язык, читают русские книги, при каждой удобной оказии едут в Россию и мечтают о том дне, когда окончив университет или колледж вернуться туда. Это конечно их право, но лично по мне... Мир такой большой, такой интересный, столько мест, где хотелось бы пожить, да что там, просто побывать. Симтоматично, что как правило эти дети или никогда не жили в России или покинули ее в нежном младенчестве.
       Самый младший Елагин - княжеская или графская это фамилия честно говоря не помню - семьи эмигрировавшей из России сразу после октябрьской революции и занесенной в Южную Африку из Аргентины после долгих скитаний по свету, говорит на приличном русском и при удобном случае демонстрирует свою глубокую любовь к покинутой его предками родине.
       Андрей, фамилию называть не буду - она ещё достаточно известна в России, которого его родители увезли оттуда в пяти или шестилетнем возрасте, брал у меня уроки русского языка и литературы и делился самыми сокровенными мечтами: получить такую работу, чтобы постоянно жить в Москве или хотя бы в Петербурге.
       Для кого-то это можно объяснить влиянием родителей, которые что-то или все потеряли на оставленной родине и для которых Россия - символ прошлого богатства, успеха, влияния...
       А для других - может быть это всего навсего возрастной конфликт, стремление сделать что-то наперекор маме и папе?
       У взрослых положение гораздо серьезнее. Как весенняя вода ломает речной лед, так и эмиграция начинает колоть жизнь - вот первая трещина, другая, третья и понеслись льдины, осколки прежней жизни, сталкиваясь, налезая друг на друга, тормозя течение, превращая спокойную речку в бурный и порой неуправляемый поток.
       Главная проблема для взрослых - язык.
       Интересно, пытался кто-нибудь исследовать влияние языковой среды на психику российского человека? Мы жили с твердой верой, что русского языка вполне достаточно для того, чтобы "человек проходил, как хозяин по необъятной родине своей", по Украине, Молдавии, Грузии, не говоря уже о Башкирии или Татарстане. Мы негодовали, когда в Прибалтике нам демонстрировали нежелание говорить на великом и могучем (а ведь это мы к ним приезжали в гости). Мы смеялись над "украинской мовой", считали несуществующими казахский или мордовский языки. Как же жестоко нам отплатила судьба! Оказалось, что за границей не обязаны понимать нас и что люди там не собираются менять Иврит, Африканас или Зулу на полный скрытых и явных достоинств язык Пушкина и Высоцкого. Без знания языка невозможно устроиться на работу, поддерживать хотя бы какте-то контакты, просто невозможно выжить.
       И здесь были упорные - помню за праздничным столом в доме Лайлы З*** (я уже упоминал эту даму из высшего местного общества), нам полагалось читать Седер (еврейский молитвенник) на английском языке. Мои знания были тогда явно недостаточные, но с грехом пополам я осилил полагающуюся мне порцию и с облегчением передал молитвенник дальше. Вдруг сидевший напротив меня, такой же приглашенный и опекаемый Лайлой бывший россиянин, громким шопотом зло проговорил:
       "И чего ты унижаешся?"
       Я честно говоря не понял в чем состояло унижение. Может быть в том, что я, РУССКИЙ, читал ЕВРЕЙСКУЮ молитву? Оказалось, дело было в другом.
       "Чего ты на английском читаешь?"
       И опять мне было непонятно, если книга написана на английском, на каком же языке я должен был её читать?
       "Я не собираюсь этого делать" Продолжение было до боли знакомо ещё по Израилю. Не помню дословно, что он сказал, но идея была - пусть они (местные жители) наш язык учат.
       Я уже писал об этом человеке в главе "Дело врачей" - там он фигурирует под именем Саша и его судьба достаточно типична для нашей волны эмиграции.
       Это конечно был экстрим - Саша, преследуемый неудачами и съедаемый гипертрофированным чувством собственной значимости просто озлобился на весь свет.
       Другой проблемой стало для нас практическое незнание реалий заграничной жизни.
       Злую шутку сыграла с нами страна советов. Мы настолько не верили советской прессе, ничему, что писалось о жизни по ту сторону железного кордона, что построили свою собственную воображаемую заграницу, которая, как оказалось, была так же далека от реальности, как и город "желтого дьявола".
       Мы рвались на Запад потому, что это было запрещено, не имея о нем ни малейшего представления.
       Мы думали, что СВОБОДА - это право выбирать себе будущее, строить свою жизнь без оглядки на партком и местком, оказалось, что это право не замечать и не интересоваться другими, свобода безразличия и свобода предоставленная утопающим спасать самим себя.
       Над воротами "заграницы" написано - "Каждому своё!"
       Невостребованность или по крайней мере неполная востребованность, неоцененнось подлинная или воображаемая - это был подводный камень о который разбились многие судьбы.
       "Вы знаете, кем я был в России?!" - мы с Ирой оба не могли слышать этот стон души. Вспоминались рассказы о сталинских соколах с Лубянки, которые отвечали на это нехитрой формулой: "Ты был тем-то, а теперь ты - говно". У эмиграции при мягких повадках жесткий нрав и тот, кто не понял, что всё придется начинать с самого начала, недалеко уйдет. На словах или с помощью документов доказывать свою значимость некому, можно или пробиваться или пытаться попасть в струю. Легко это или невозможно - другой вопрос, но лягушки в сметане всегда должны быть в уголке памяти.
       Многие новоприбывшие пробывали сразу же начать свой сообственный бизнес. Это волшебное слово очень многим кружило голову. Казалось счастье так близко, так возможно - открою маленький свечной заводик, потом побольше... Проблема была в том, что у большинства советская власть просто вытравила здравый смысл - если все так просто, почему не все вокруг капиталисты? Откуда беруться рабочие?
       Горели, теряли все, влезали в неподъемные долги, начинали снова, а удача приходила только к некоторым.
       Одиночество, несоответствие ожиданий и реальностей, неумение приспособиться к новой жизни, иногда переизбыток соблазнов, СПИД и "даха" (гашиш), алкоголь добавляли трещин, ломали, калечили...
       Сколько было тех, для кого лучше было бы не открывать "железный занавес", кому лучше было бы не покидать тихий, устойчивый мир страны "берёзового ситца".
       Но ведь и того мира уже не было!
      
       Ну, а теперь о Пете и о других не менее интересных людях.
       Как вы посмотрите на человека, который, при случайной встрече, на вопрос "Привет! Как дела?" (да и не вопрос даже, а так - формальность), ответит не обычным и столь же формальным: "Спасибо! (За что спасибо?) Нормально!", а немедленно и подробно начнёт описывать всё, что случилось с ним за последние несколько недель? А если начнет он описание своей жизни, с сообщения, что от него ушла жена? А если он с головы до ног обвешен холодным оружием разных видов? Что вы подумаете о таком человеке? В лучшем случае - чудак!
       Именно такой чудак по имени Петр, а по прозвищу "оруженосец" прожил короткую и славную жизнь на нашей планете.
       И ведь не с рождения сумашедший, не то, чтобы совсем уж не от мира сего. Просто так уж жизнь сложилась, таким образом цепь закономерных случайностей протянулась по судьбе.
       Началась легенда в России, в городе на Неве, где Петя (называю его так фамильярно, потому что никто его Петром не звал, а так вот, просто - Петей) родился, жил, учился и работал, наверное предполагал прожить до конца отпущенного ему срока и менять свой привычный мир не помышлял. Цепь судьбы еще не развернулась и ничего странного в жизни Пети-Петра еще не было.
       Разве странно, что человек знает чего хочет, город свой любит и покидать его не собирается.
       Так бы и жил Петя долго, спокойно и наверное счастливо.
       Утром выходил бы из своей однокомнатной, а потом и двух-, а чем черт не шутит может и трехкомнатной отдельной квартиры в новом районе и через час трамвайного звона или толчеи в метро, оставлял бы позади и сверхмужественную мечеть с двумя фаллическими минаретами и унылый пустырь - место героической казни декабристов. Ровно в 7:55 входил бы через служебный вход под навечно промерзшие своды Музея Артиллерии, где работал он в должности м.н.с. в отделе ручного огнестрельного оружия.
       Могла бы жизнь течь и дальше среди мушкетов и пищалей по проторенной обществом дороге - кандидатская, с.н.с., докторская, зав.сектором, зав.отделом, а может быть и выше, дальше пенсия, садовый участок в Горелово, дети, внуки, а бог даст и правнуки...
       Да что же ему было не жить, да жизни радоваться - зарплата приличная, квартира хорошая, жена красавица. Детей правда еще не было - откладывали до защиты кадидатской.
       Друзей у Пети было много и друзья не из последних, люди в основном творческие - музыканты, поэты, художники, писатели - может и не Андрей Битов или Бродский, но в определенных кругах знаменитые и признанные, а самое главное - просто интересные.
       Все было: нашумевшие премьеры, официальные и полуофициальные вернисажи, шумные компании, кухонные посиделки до утра - сизые слои табачного дыма, водочка порой, а больше разговоры, разговоры...
       И осенний Павловск был у Пети, и грибы в утреннем подмороженном лесу и Балтийское взморье, и белые ночи...
       Так и катилась бы Петина жизнь, как ленинградский трамвай с конечной станцией - Волково кладбище, если бы не перестройка.
       Грянула она и выковала первое звено совсем другой судьбы.
       В начале перестройки Петя почувствовал, как и многие в ту пору, в душе весну, а в сердце горение. Тогда всем одного только хотелось - поскорей, поскорей... Чего именно "поскорее" никто точно сказать не мог - собрания сочинений Набокова или окончательной победы капитализма, но делать что-то хотелось, на улицы тянуло, то ли приветствовать, то ли протестовать, а может и вовсе весь мир насилья до основанья...
       Как многие другие метался и Петя. Бросало его от одной демонстрации к другой, с одного митинга к другому и прибило туда, где может быть он меньше всего хотел оказаться. Прибило его к одной ультра-левой партии или группе, где поначалу ему очень понравилось. Показалось ему, что встал он на переднем крае борьбы за новый мир и демократию, за народ. И называлась эта партия соответственно - Народно-Демократическая Партия или сокращенно НДП. Лидером была немолодая, похожая на провинциальную учительницу женщина с железным характером. Говорили, что когда-то она и вправду была учительницей, но детей не любила, работу свою ненавидела и с началом перестройки ушла в политику. Здесь её жгучая ненависть обрушилась на правительство, на чиновников, на начальство - большое и малое, на всех, кто имел власть или подобие власти.
       Всех, скопом, она публично обвиняла в консерватизме, продажности, коррупции, большевизме, сионизме и других смертных грехах. Сначала были только демонстрации и митинги, а потом запахло чем-то более серьезным. Видимо по поводу малого числа сторонником и в надежде поднять широкие народные массы, НДП сменила тактику и пошла на баррикады. Началось с организации беспорядков, акций, как они это называли, а потом, как и полагается борцам за народное счастье, партия перешла к террору.
       Тут и Петин талант пригодился. Он в музее не бумашками, а живым делом занимался - ремонтировал, реставрировал. На спор, с закрытыми глазами, любое огнестрельное оружие за минуты разбирал и собирал. Не зря прозвище у него было - Петя Золотая Ручка. При нужде всё, что стреляет и взрывается сам изготовить мог, от пистолета до бомбы с часовым механизмом.
       Сначала Петя за знакомое дело взялся с энтузиазмом, думал, что раз для партии надо... Но когда прогремели взрывы в метро, выстрелы на площадях Петин энтузиазм растаял. При взрывах гибли неповинные граждане, а начальники в метро не ездили и по площадям не гуляли. Они, хотя и были новые и демократичные, но передвигаться предпочитали в тех же бронированых лимузинах.
       Взрывы и выстрелы народной волны не подняли и Петя понял, что нужно идти другим путем. К тому же на Петю кто-то, куда-то и о чем-то сообщил и пришла пора для Пети, как для прежних революционеров, счастья народного на чужбине искать. Да тут еще и ветер перемен подул, железные ворота открылись и понесло нашего ленинградца по далеким странам, о которых он только в книжках читал.
       Приземлилась Петина семья сначала в Южной Родезии, которая к тому времени уже называлась Зимбабве и которая чуть было не стала их конечной остановкой.
       Вообще-то они в Южную Африку собрались, и в Зимбабве заявление на въездные визы в южно-африканское посольство подали, а в ожидании виз жили в Хараре, в небольшой дешёвой гостинице. В те далекие годы это был еще один путь попасть в Южную Африку, потому что в России тогда страну апартеида и расового насилия еще на дух не переносили и ни консульства, ни уж конечно посольства южно-африканского в стране доживающих советов не было.
       Времени свободного было много, денег не слишком, так что развлечением было по улицам ходить и витрины разглядывать.
       Во время одной из таких прогулок Петя набрел на небольшой антикварный магазин, где в витрине выставлено было старинное и коллекционное оружие. Стоит ли удивляться, что оторванный от любимого дела он буквально застыл перед витриной. Хозяин - португалец вышел посмотреть, кто этот незнакомец превратившийся в соляной столп и они разговорились. Всё, что к Петиной специальности относилось он на 5 или 6 языках объяснить мог, а для связки и школьно-институтского английского хватило.
       Через несколько минут разговора португалец понял какое сокровище ему случайно бог послал. Магазин был расчитан на богатых коллекционеров оружия, а такие еще водились в то время в Зимбабве, хорошие же специалисты, тем более по старинному оружию, в стране почти повывелись и на следующий же день Петя, несмотря на отсутствие документов и туристскую визу, был принят на работу.
       И опять стало казаться Пете, что вот оно - его место на этой планете. Зарплата была хорошая, хозяин помог квартиру в белом районе снять, жена была под боком. Начал он уже вид на жительство в Зимбабве и паспорт выправлять, но судьба совсем другой поворот выковала и связано было это опять таки с перестройкой, только на этот раз с Зимбабвийской.
       В бывшей Родезии народ под мудрым руководством уже давно чего-то строил - не то социализм с африканским лицом, не то черный капитализм, но все было, как при всякой перестройке - цены росли, налоги росли еще быстрее, а инфляция все прибавки съедала. Да и еще одна беда была. Видимо они там все-таки африканский социализм строили, потому что всё стало, как в бывшем СССР - пустые прилавки, очереди, никем не конвертируемая валюта.
       Короче говоря Петю все эти черные перестройки совсем доконали и, с разбухшей от желчи печенью, упаковал он чемоданы и решительно пересек границу с ЮАР. На мосту через Лимпопо их с женой сначала зимбабвийские пограничники остановили - с ними было нетрудно договориться, оставил он им все свои сохранившиеся и теперь уже ненужные доллары (зимбабвийские разумеется) и на другой берег направился.
       "Вы кто?" - спросили его на южно-африканской стороне.
       "Я Петя! А это моя жена" - наверное ответил он.
       "А куда вы направляетесь?"
       "В Южную Африку! Хочу тут жить"
       "Ну уж ладно, идите!"
       Был такой разговор или не было, но в Южную Африку они попали и не знаю уж как добрались до Йоганнесбурга, где мы и встретились в Berea, где жило большинство тогдашних нелегалов из России.
       Наверное нужно сказать, что разговор на мосту вполне мог иметь место. Время было такое. Пограничники тогда еще были белыми, а год был 1991, то-есть канун конца белой власти. К этому времени герметизм африканеров в Южной Африке дал здоровенную трещину. Поняли они наконец, что черных в стране в пять раз больше и что за Национальную Партию - партию белых - чёрные голосовать не будут. Поняли они тоже, что приезжающих в страну эмигрантов, неважно откуда - из России или Болгарии, не выгонять, а стараться оставить нужно - они какие никакие, а белые. В общем в это время большая поблажка нам эмигрантам была.
       С этого момента легенда о Пете кончается и начинают разворачиваться события свидетелями которых мы были сами.
       Прибыл в Южную Африку Петя уже в несколько помрачённом состоянии, а местные события его окончательно доконали.
       В стране отцветающего апартеида (Де Клерк уже произнес свою програмную речь, а Мандела вернулся со своего тюремного острова) назревали большие перемены.
       Верхи уже не могли, низы ни в какую не хотели, революционная ситуация назревала, как свежий прыщ и в предчуствии грядущей перестройки, печень у Пети начала поджимать диафрагму.
       До предела разочарованный в демократических идеалах, он решил покончить с левачеством раз и навсегда. Новый путь круто поверачивал в правом, а скорее даже в ультра-правом направлении. Русскую общину потрясла весть: Петя-оруженосец встал под знамена фашизма, вступил в AWB.
       Существовала такая партия истинных патриотов белой Южной Африки, возглавлял которую матёрый "бур" Юджин Террибланш. Был он известен не только как вдохновенный оратор, но и странными сексуальными приключениями, публичным падением с лошади во время парада и лиловыми подштанниками, о которых в прессе рассказала журналистка, кратковременная героиня его романа.
       Партия его отличалась крайним расизмом и борьбой за чистоту белой расы. Их красные знамена с белым кругом посередине украшала сломанная свастика, а обыденной жизни члены партии не разрешали своим детям купаться в речках или ручьях, так как выше по течению в воде могли полоскаться чёрные.
       Честно говоря, я не думаю, что Петя был руководим только идейными соображениями. Наверное его привлекало и то, что, как большие дети, люди Террибланша не расставались с оружием и демонстрировали его при всяком удобном и неудобном случае, а еще наверное их обещание создать в пределах новой Южной Африки белую африканерскую республику и выдать каждому члену AWB так называемый "бурский паспорт", документов-то у Пети все еще не было.
       В новой для него партии Петя задержался ненадолго.
       "Несерьезные люди" - лаконично объяснял он впоследствии причины своего разрыва с AWB и рассказывал, что как знаток оружия был принят в специальное подразделение, что-то вроде африканерского "спецназа", выезжал на секретные военные учения.
       "Учения! - хмыкал Петя. - Соберуться с женами, детьми, запасуться пивом и мясом для брая (южно-африканский вариант барбекью) и на чью-нибудь ферму едут. Там разожгут брай и, пока угли прогорают, немного побегают по слабо пересеченной местности, если живот позволяет. Потом пивом обопьются и идут пострелять. Капрал с пивом в руке прибежит, посмотрит на мишень "Фак! Фак! Как я такую мишень (а в ней попаданий с гулькин нос) полковнику покажу!?" Возьмет пистолет и в упор в десятку раза три выпалит.
       Отнесет мишень полковнику. Тот сидит, глаза уже налитые, осоловел от мяса и выпивки. Посмотрит на мишень - "Худ! Худ! (Хорошо значит)" и опять за пиво. Нет, ничего путного у них не получится!"
       И не получилось. В 1994 году, перед выборами, когда правитель Бопутасваны, марионеточного государства для чёрных и большой друг Террибланша, попросил у него военной помощи (подготовленные ANC стихийные выступления трудящихся требовали присоединения Бопутасваны к ЮАР), AWB решило провести блиц-криг и прекратить эти безобразия. Военная акция на Мерседесах и Тойотах бесславно провалилась, а взбунтовавшиеся черные оказались неплохими стрелками, что и доказали убив четырех AWBишников. Жалко их конечно, но ведь их никто в Бапутасвану не звал (кроме проворовавшегося президента Мангопе)
       После этой печальной истории Террибланш быстро исчез и, как политическая фигура, снова возник уже при новой власти, когда против него возбудили уголовное дело в связи с убийством или подстрекательстве к убийству двух черных (я могу ошибаться в деталях - честно говоря особого интереса он у меня не вызывал). Бородатого кумира африканеров даже посадили, потом выпустили и он загрустив ударился в поэзию, в прессе опубликовали несколько его лирических стихотворений. Сказать что либо о них не могу - они написаны на неведомом для меня до сих пор языке - африканес.
       Нужно сказать, что с переездом в ЮАР Петино везение кончилось - богатые владельцы антикварных магазинов ему не попадались, а первый же встреченный богатый португалец увел у него очаровательную жену. Да и её понять можно - перенестись из уютного гнёздышка в Ленинграде в съемную квартиру в Berea, от размеренной жизни к безнадежному положению жены безработного... Не каждая молодая и привлекательная женщина устоит против соблазна разом вырваться в нормальную и даже лучшую жизнь. Она и не устояла.
       После этого печального события Петя "поехал".
       Петя еще был ничего - коммуникабельный и с реальностью связи не совсем потерявший.
       Были и клинические случаи, например мой коллега Дима, по прозвищу "Пан Учитель".
       Невысокий, какой-то старообразный, он выглядел старше своих лет. Наш приятель Лёнечка-Ариэль обозначал-имитировал его быстрым движением приглаживая, как бы прилепляя к черепу воображаемую прядь негустых серых волос. Было очень похоже.
       Не знаю, чем он заслужил обращение "Пан" - может быть отголоски телевизионного "Кабачка", а учителем он был, и неплохим. Блестящий английский, дефицитная специальность - математика, совсем не старый еще, короче все дороги открыты. А вот не мог ужиться ни в одной школе. Работал в Йоганнесбурге, в престижном коледже, разругался с директрисой, ушёл. Переехал в Кейп, рассказывал, какие фантастические условия ему предложили, через пару месяцев вернулся, объяснял, что владелец или владелица школы его в чем-то надула, что-то ему недодали. Плохой ли характер, может быть одиночество или реальная шизофрения уводили Диму дальше и дальше от реального мира. Поработал он какое-то время в знаменитой школе "Robin Hood", прибежище для русских эмигрантов, но однажды не вышел на работу, не появлялся в школе больше недели, а когда его разыскали спокойно заявил, что ему в школе надоело и на работу он больше не пойдет.
       Больше его буквально никто не видел, он затворился в своей квартире в Yeoville отключил дверной звонок, а на телефонные звонки почти никогда не отвечал. Свет в квартире не зажигал, и из внешнего мира общался только с двумя людьми: со своей мамой, которая осталась в России и почему-то со мной. Мне Дима рассказывал о том, что его телефон прослушивает КГБ, что его конечно убъют, как только смогут. Рассказывал, что причиной слежки и преследования является какое-то письмо, которое он написал российским властям и о своем плане - вернуться в Израиль, где он будет в безопасности, но при этом ставил условием обязательный приезд мамы и встречу с ней в аэропорту Тель-Авива.
       Однажды я сумел вытащить его на свет божий. У нас в школе освободилось место учителя математики и я каким-то образом сумел пробиться к нему (жаль, что такие в общем-то интерестные подробности начисто выпадают из памяти). Дима заинтересовался, я сумел заинтересовать нашего тогдашнего директора Джона Де Бира и тот пригласил Диму на интервью. "Пан Учитель" приехал в школу и наверное только черезчур бледное лицо - вполне понятное для затворника отсутствие загара, могло навести на мысль, да и то знающего человека, что с ним что-то не в порядке.
       Интервью прошло блестяще, полностью очарованный директор предложил ему не только пост учителя математики, но и АНГЛИЙСКОГО языка, на выбор.
       Казалось всё могло измениться в жизни Димы, но к сожалению Де Бир и директор школы "Robin Hood", где, как вы помните, Дима некоторое время подвизался в качестве учителя, были хорошими приятелями.
       На следующий день Де Бир вызвал меня в свой кабинет. Отводя глаза он сказал:
      -- Я позвонил твоему приятелю и сказал, что не могу принять его на работу.
      -- Почему? - Задал я вполне естественный вопрос, хотя об ответе догадывался.
      -- Я разговаривал с *** (Последовали имя директора "Robin Hood" и история уже известная мне - бросил работу в середине года, неуживчивый, скандальный...)
       После отказа Дима пропал совершенно, дозвониться по его номеру стало совсем невозможно, двери не открывал.
       Больше я его не видел. Говорили, что он все-таки уехал - одни утверждали в Израиль, другие - к маме в Росссию. Рассказывали, что кто-то почти насильно отвёз бедного учителя в аэропорт и усадил в самолёт. Наверное все так и было, но каждый раз, когда мне приходится бывать в Yeoville, меня посещает одна и таже мысль. А что если это только слухи, что если он никуда не уехал и вот в этом доме, за плотными занавесками в темноте и тишине всё еще сидит обросший, бледный и наверное уже совершенно седой человек. Раз в месяц он с опаской выбирается в город, может быть получить деньги которые ему переводит сердобольная мама, заплатить за квартиру, пополнить запасы, и снова сидит вглядываясь в никуда, вздрагивает от каждого шороха за окном и думает, думает, медленно пропускает сквозь воспалённый мозг какую-то бесконечную мысль...
       Но пора вернуться к Петиной истории.
       Петя не боялся КГБ, он вообще никого не боялся. По ночам гулял по бандитскому Hillbrow, куда и днем было появляться небезопасно, с огромным тесаком на поясе и с двумя или тремя ножами в карманах. Почему он делал это? Искал приключений или старался доказать всем и самому себе, что, несмотря на катастрофу с женой, он настоящий "мачо". Во всяком случае рассказывали, что на ночных улицах при любой опасности, реальной или воображаемой он выхватывал тесак, вставал в позу Сталлоне или Шварцнигера и разгонял нападающих (а может быть мирных прохожих) как Вещий Олег хазаров.
       Позже он устроился все же на работу в магазин торгующий оружием и вместо ножей носил в карманах пару пистолетов (тесак на поясе не снимал).
       Нужно сказать, что через детскую страсть к запретному на родине огнестрельному оружию прошли пожалуй все эмигранты. Мы тоже получили разрешение в полиции и купили автоматический пистолет, который к счастью не разу по назначению не использовали.
       Но эмиграция знала и другие примеры. В своё время на всю русскую общину, да что там, на весь Yeoville прогремела, буквально прогремела, история военных действий открытых на тихой улочке этого района тихим евреем Мишей Д***.
       Однажды утром, рано проснувшись и выглянув из окна он увидел, что несколько черных открывают не принадлежащую им "Тойоту" припаркованную у тротуара напротив Мишиного дома соседом по лестничной площадке.
       Мирного инженера охватило предчуствие битвы. Выхватив из-под подушки револьвер, он смело вступил в бой с пороком. Прокричав что-то вроде "Стой! Стрелять буду!" (возможно, даже на русском языке - не до перевода было) Миша открыл беспорядочный огонь по грабителям.
       Недостаток тренировки сказался - пулями оказалась пробита неповинная машина, разбито зеркало в приемной врача в доме напротив. Невредимые злоумышленники разбежались, "Тойота" была спасена.
       Правда сосед, владелец "Тойоты" с того памятного дня с Мишей больше не здоровался. Почему? Может быть из-за урона нанесённого его машине, а может быть, как утверждали злые люди, потому, что "Тойота" была далеко не новой, но застрахованной и её владелец очень надеялся, что ее угонят, а может быть и сам организовал "угон".
       Миша по праву получил прозвище "Вильгельм Телль" и с квартиры вскорости съехал.
       Любовь к оружию привела Петю с самому пожалуй трагическому эпизоду в его жизни - он убил человека.
       Дело было так. Где-то в Berea, в неоплаченной комнате без электричества проживала последние деньги семья - мать и два взрослых безработных сына. Жизнь повернулась к ним не лучшей стороной и нужно было что-то делать, причем срочно. Эмиграция и связанные с ней зигзаги судьбы иногда приводят к неожиданным решениям, которые вряд ли даже пришли в голову в регламентированной советской действительности.
       После раздумий, как жить дальше, мама разработала план позволяющий ухватить за хвост синюю птицу удачи. Она предложила сыновьям ограбить магазин и пока их будут искать уехать в Израиль.
       Дело было за малым, но главным - для вооруженного налета необходимо было оружие. Сразу вспомнили о Пете, с которым они были хорошо знакомы. Зная, что Петя не расстается с парой пистолетов, решено было под каким-то благовидным предлогом зазвать его в машину, вывезти в пустынное место и там, оглушив или пригрозив ножом завладеть оружием.
       Все кончилось печально для семьи налетчиков, окровавленный - его все-таки ударили ножом - Петя вырвался из машины и уложил наповал одного сына, а второго надолго отправил в больницу.
       Все в этом мире имеет начало и конец. Если правда, что написанное в нашей карме лишь награда или расплата за предыдущее воплощение, то чем-то Петя прогневал в прошлой жизни высшие силы.
       Конец Пети был трагичным, хотя и типичным для Южной Африке. Жизнь его оборвалась на подъеме, когда, скопив деньги, он открыл свой собственный оружейный магазин. Однажды в его магазин вошли трое "покупателей"... Тем кто прожил хотя бы несколько лет в Йоганнесбурге не нужно продолжение. Говорят, что Петя пытался отстреливаться, даже ранил одного, но силы были неравны, а нападавшие были профессионалами...
       Спи в мире, Петя! Может быть в последний момент утешением тебе была мысль, что умирал ты не на больничной койке съедаемый раком или сбитый с ног инсультом, а как настоящий мужчина, в бою, защищая свою честь и имущество.
      
      
      
       Глава 17. День рождения Давида
      
       Зал гудел. Гремели динамики. Сменяя друг друга звучали Сиртаки, арабо-израильские песни и столь экзотичные здесь, за тысячи километров от России "Та-Ту".
       Перебивая и почти не слыша друг друга за ревом музыки, общались гости, неестественно, громко и визгливо смеялись дамы, басили мужчины, дым шёл коромыслом.
       Давид справлял свое 50-и летие.
       В стеклянном аквариуме его ресторана были накрыты столы для самых близких друзей и по-видимому для нужных людей, а прочие выплеснулись в проход торгового центра, уже закрытого за последним покупателем.
       Давид не ударил в грязь лицом, не поскупился: на каждом столе шагал куда-то по черной этикетке Johnny Walker, красовалась бутылка "Шираза", закуски, горячие блюда удовлетворяли любые изыски привередливых гостей.
       Королевские креветки, устрицы и пирог с лососиной, огненное куриное карри, бычьи хвосты, жареная форель и тушеная баранина... Торты на любой вкус, мороженое, фрукты...
       Сам именинник, бледный и взволнованный метался между кухней и гостями, успевал на ходу обменяться парой слов с каждым из них, пошутить с друзьями, пройтись в танце с очаровательными и просто приятными дамами, проверить все ли в порядке.
       А за столами тяжело злились:
      -- Кого он только не наприглашал! Все говно собрал. Я лично с ними на одном поле срать бы не сел.
      -- Он думает, что они теперь в его ресторан ходить будут... Очень им надо, пожрут, выпьют и всё...
      -- Да он просто дурак, столько денег угробил и на кого?!
      -- А у самого ни друзей, ни бабы нет...
       Это говорили люди, которых Давид считал своими лучшими друзьями, сидящие в почетном "аквариуме".
       Что обсуждали за своими столиками другие гости - сказать не могу, я все же пытаюсь писать что-то документальное.
       Продолжим лучше тему друзей.
       Раздухарившийся и выпивший, как обычно больше других, толстенький и коротенький патриот Израиля, постоянно живущий в Южной Африке, вдруг загнул совсем уж несусветное:
      -- Да и вообще он пидарас! К нему сейчас его дружок приехал, но с женой - то-то Иосиф такой недовольный.
       А сидящее рядом и выпившее не меньше лицо неопределенной национальности - не то белорусский еврей, не то русский белорус, мрачно заключило:
      -- Да я им морду набью!
       Кому, зачем и почему собирался он набить морду - оставим на его нетрезвой совести.
       Давид совсем не выглядел недовольным или расстроенным и искренне радовался собранному им людскому месиву.
       А люди наполнявшие в этот вечер небольшой торговый центр были самые разнообразные и любопытные.
       Рядом с нами сидел высокий, седой, благообразный хозяин сети закусочных "Анат", где за умеренную плату продавали шварму (или шаурму), фалафель и другие ближне-восточные "макдоналдсы". Его жена - видимо недалеко перешагнувшая сороколетие, чем-то похожая на Анджелу Девис (еще помните такую?) марроканка, создавала вокруг себя, танцуя, произнося тосты, просто двигаясь по залу, такое энергетическое поле, что было очевидно, что именно она и управляет всеми "Фалафель-Шаурма", разбросаными по просторам Африки чудесной, ухитряясь быть во всех торговых точках одновременно. Хотя наверное об этом говорила не столько её энергия, как одежда - восточный эквивалент прикида московских "хозяек жизни" образца 2003 (особенно туфли с такими узкими и длинными мысками, что нога тянула сразу размер на 45-ый), а главное лицо, напряженное, нервно-злое с деланой улыбкой-маской, лицо женщины умеющей командовать и любящей это дело.
       Ближе к двери "аквариума" сидел "Папа", как мы немедленно окрестили его - невысокий, плотный мужчина лет 65, как будто сошедший с телеэкрана из серии "Сопранос". Около него постоянно вились "уважаемые люди из мафии", какими они нам показались. Возможно играло богатое воображение, но что-то групповое и криминальное в них явно было.
       Снаружи ресторана, но прямо около двери стол занимали "брателы". Молодые, здоровые и наглые, коротео стриженные с одинаковыми крепкими загривками, с полу-уголовными физиономиями они выглядели, как перенесенные сюда таинственной силой обитатели новой Москвы.
       Там я удивлялся, почему все мужчины старше 25 и моложе 45 лет выглядят одинаково - как только что выпущенные из тюрьмы. Выражение лица, повадки, даже походка были настолько подчеркнуто и стандартно приблатненно демонстративными, что воспринимались, как норма, как торговая марка новой мафиозной России. Здесь, в хозяйстве Давида, они были представлены в необычном для Джобурга количестве. Кто они были? Охранники, телохранители, полезные люди или просто случайно собравшиеся люди? Ну, насчет случайности - "это вряд ли!".
       Праздник тем временем продолжался и виновник торжества уже отплясывал что-то вроде танца живота с "Мадам Фалафель".
       Давид - маленький, невзрачный, но туго закрученный, как пружина - это был день его апофеоза, день о котором он может быть мечтал всю жизнь.
       Да, он потерял жену, он бросил инженерную работу в какой-то престижной компании, променял на тяжелый и наверное опасный хлеб ресторатора - работа 7 дней в неделю, с утра до закрытия, вечера в компании двух собак и кошки и еще странного подростка сына, которого бывшая жена Давида тоже бросила.
       Но для него наверное все искупалось независимостью, счастьем быть самому себе хозяином, работать на себя. Искупалось своеобразной мужественностью самого бизнеса, успех в ДЕЛЕ определяет мужчину не хуже вторичных половых признаков. Так приятно, я думаю, для него было зазвать в свой удивительно приятный и домашний дом кучу гостей, кормить и поить их, а раз, может быть только раз в жизни, устроить вот такой разворот на 100 персон.
       Может быть он в самом деле собирал нужных людей, без нужных людей не проживет ни один бизнес, но праздник остался праздником.
       Знал-ли Давид, что говорят за его спиной? Если и не знал, то догадываться, зная нравы и привычки русской эмиграции, мог точно. И все же подарил своим друзьям этот день, подарил от всего сердца.
       Праздник удался, несмотря на русский дурной хмель израильско-белорусской пары, на гадости проползающие в перерывах между поглощением дармовой еды, на "брател" и "крестных отцов"...
      
      
       Глава 18. Небольшие тайны мироздания
       Давайте поговорим об искусстве. Вы конечно понимаете, что это безгранная тема - давайте ограничим её, поговорим о литературе и кино. Положите руку на сердце и признайтесь, какой жанр литературы вы предпочитаете. Я могу угадать, что вы скажете, но давайте будем абсолютно честными - как насчет детективов? Погодите, не делайте ледяное лицо, конечно и абсолютно - Достоевский, Толстой, Пруст..., но перед сном, на пляже, в доме отдыха? Может быть Кристи, Сименон или хотя-бы Малинина придутся лучше?
       Фильмы. Сакуров, Тарковский, Росселини или как его правильно писать - это замечательно, но как насчет Джеймс Бонда или вампиров? Не приятнее ли провести время в компании обворожительных красоток или страшных-нестрашных монстров, чем разгадывать криптограммы символов и намеков?
       Кто не зачитывался в детстве, кто не отожествлял себя с такими супер-героями как (обращаюся к моему поколению) Д'Артаньян или граф Монте-Кристо. Почему эти, в общем то одноплановые, но неоднозначные герои были столь привлекательны.
       Небольшое пояснение. Господин из Гаскони, вместе со своими друзьями был, в современном понимании, просто напросто криминалом. Сплошные убийства, по поводу или без повода, пьянство, распутство... Эдмонд Дантес посвятил свою жизнь, презирая библейские и общечеловеческие нормы, мести и, мстя за несвободу, прикончил, как бабочек, по крайней мере пять (не ручаюсь за точность) человек.
       Потому, что с ними, с героями было все предельно ясно - Атос хороший, хотя и несчастный, миледи плохая, хотя и красивая. Монте-Кристо богатый и благородный и значит все может, а его враги не благородные, а значит не могут, хотя некоторые из них тоже богатые.
       Просто и ясно!
       По такому же незамысловатому принципу строится 80% всех Голливудовских боевиков. Джеймс Бонд - это наверное лучшее тому подтверждение.
       Ещё когда 007 был абсолютно недостигаем в стране советов и сведения о приключениях этого супер-героя я черпал из контрабандных журналов и газет, я понимал, что это - американский вариант майора Пронина - рыцаря без страха и без единого темного пятнышка. Ну, что же такой подход тоже имеет право на жизнь. Правда мне милее фильм "Ганнибал" с таким неоднозначным людоедом, что сочуствуешь ему, а не "Джеймсам Бондам", которые пытаются схватить его (в скобках заметим, что так в общем и задумано авторами фильма)
       Как легко и приятно жить в простом мире! Как бы хотелось, чтобы и мои герои были такими же простыми и однозначными, например - благородный и трудолюбивый Леня и беспутный бездельник Саша. Но и Лёня, наверное, не во всём ангел и Сашу за что-то преданно любила жена. А ведь этим героям и полагалось быть несколько одномерными, они появились в моей книге как "типичные представители" клана врачей, выполняли иллюстративную, заранее определенную функцию. Я буду рад, если вы найдете не слишком уплощенным Петю-оруженосца, он и был таким, не зря его так жалела и по своему, по детски любила моя дочь. Но теперь моя задача становится неимоверно сложной - я хочу рассказать о действительно неодномерных людях, о загадках эмиграции, рассказать о тех, кто так и остался тайной или хотя бы покрытыми загадочным ореолом.
       Часто их тайна была проста и рукотворна. Мы просто мало или ничего не знали об этих людях, а о себе они не рассказывали или преподносили такие истории, что лучше бы они промолчали. Иногда они приоткрывали что-то из своего прошлого, но после этого так быстро исчезали, что оставался только маленький фрагментик их судьбы, а также догадки, и предмет для сплетен в узком кругу. Их было не так уж много, большинство промелькнувших были хрустально ясны с первого взгляда, каким бы загадочным флером они себя не окружали. Скажем два Василия - заурядные криминалы разной степени криминальности. Один - обычный преступник (даже не мафиози), бежавший из Израиля. Там по его следам шла полиция в связи с убийством полицейского. Он успел прославиться и в Южной Африке, когда украл сына хозяина русского кафе-клуба "Ношерс" (о нём и о многом другом в коротких историях) и требуя выкупа возил его в багажнике, пока не был схвачен полицией. Он благополучно отсиживает срок за киднапинг и незаконное владение оружием в Преторийской тюрьме и на свободу, думаю, не рвется, так как вместо свободы, будет отправлен в Израиль, где его с нетерпением ожидает новый суд.
       Другой Вася на свободе, по-моему даже ни разу не был арестован. Видимо он был просто умнее, хотя и оставался криминалом - стоило с ним поговорить. Сейчас, как мне рассказывали, он стал респектабельным бизнесменом и ведет дело, точно соответствующее его характеру - краткосрочные долги с процедурой выколачивания. С этого, говорят, начинали почти все американские мафиози.
       Но всё же обещал рассказать о загадках. Что ж их было не слишком много, но след в нашем мире они оставили. Мимолетный след остался после странного визита весьма странного человека. Он пришёл к нам, когда мы прожили всего дней десять в новой стране. Мы ещё не пришли в себя и слабо пытались нащупать ориентиры в таком сложном мире. Он представился Игорем, сказал, что закончил Тернопольский (по-моему) политехнический и приехал в Африку в поисках работы. Он распрашивал о чём-то, я рассказывал то, что знал и в частности посоветовал преподавателя английского языка. Она жила в том же доме, я ходил к ней учить английский, так как прекрасно понимал, что только знание языка дает некоторые шансы. Игорь поблагодарил и ушёл, исчез навсегда из нашей жизни. Где же загадка? А вот где - через пару дней я спросил ту самую преподавательницу: приходил ли к ней Игорь.
       "Приходил - сказала она - только я ему совершенно не нужна. У него прекрасный английский, лондонское произношение и практически без акцента"
       Лондонское произношение у инженера из Тернополя?!
       Это загадка маленькая, таких загадок можно набрать с дюжину - кто был тот таинственный старик в летний знойный день появившийся в "Chabad House" в зимнем пальто и шапке. Без документов, без денег, он ночью спал в Претории на вокзале, а днем приезжал в Йоганнесберг. Зачем? Он не смог объяснить. Он был несомненно сумашедшим, но загадку оставил - как он попал в Южную Африку? Не пешком же пришёл. Зачем он сюда приехал?
       А Гиви? Маленький проходимец грузин, в свои 19 - 20 лет объехавший почти всю Европу и побывавший до Южной Африки в Израиле, Швейцарии, Англии и еще бог знает где. Что его толкало на эти путешествия? Любопытство? Жажда нового? Как он зарабатывал себе на жизнь? Зарабатывал ли? Он исчез и оставил загадку своих путешествий.
       Были тайны и посерьезнее. Были нераскрытые загадки характеров, поступков, дел и мыслей. Я не умею придумывать, изобретать - пишу только то, что вижу и знаю, и себя-то самого понимаю неважно, а других... Иногда это легче, часто просто не хватает времени.
       О двух таких неразгаданных мною характерах я и хочу рассказать в следующей главе.
       Но сперва короткие истории.
      
      
      
       _____________________
       О негре Пете и кафе "Ношерс".
       Случилось это незначительное событие в феврвле или марте 1992 года. Ближе к вечеру мы с сыном шли откуда-то домой по улице Претория в Хиллброу (тот кто знает реалии современной Южной Африке всплеснет руками, но тогда это было еще возможно), о чем то беседовали и вдруг услышали сзади - "Привет, ребята!" и это на чистом русском.
       Мы обернулись ожидая увидеть такого же бедолагу-эммигранта, но нас окружали только черные лица. Одно из этих лиц расплылось в ослепительную улыбку и на таком же безукоризненном русском языке спросило: "Как дела?"
       Мы что-то пробормотали, обменялись парой незначащих фраз и разошлись. Мы отправились домой, а черное лицо в кафе "Ношерс", как выяснилось впоследствии.
       В 1991-92 годах новые русские эмигранты облюбовали это маленькое, насквозь прокуренное помещение с несколькими столиками у окон, баром в углу и телевизором на стойке, который показывал советские фильмы 20-летней давности. Хозяином кафе был тоже бывший советский подданый, впоследствии - гражданин Израиля и как утверждала молва ещё и Парагвая. Запасные паспорта имели в те предреволюционные годы очень многие и таким людям откровенно завидовали. Он заправлял своим кафе с небольшой помощью двух сыновей, которые предпочитали проводить время в обществе весьма разношёрстных посетителей, что и привело впоследствии одного из них в багажник криминала Васи.
       Русскоязычный чёрный разговорившийся с нами на улице был частым гостем клуба "Ношерс" и был там известен под именем "Негр-Петя". Блестящее знание русского языка объяснялось его славным революционным прошлым. В мрачные годы апартеида он вынужден был эмигрировать и АНК направил его учиться в Россию. Уже не помню в какой институт его поступили, но он его успешно закончил. Закончил и поступил учиться еще куда-то, так ему понравилось в России. Обладатель двух дипломов в 1989 или 1990 году вернулся на родину и обнаружил, что в общем-то он никому не нужен. Его поселили в "Понти" наверное дали какое-то пособие на первое время, но работы не было и единственным утешением для него было в кругу новых друзей по русскому клубу с грустью вспоминать, как хорошо ему жилось в студенческом общежитии, какие хорошие у него были друзья и особенно подруги. Он превосходно рассказывал русские анекдоты, любил смотреть русские фильмы и пить русскую водку... Куда он делся, к кому прибился после закрытия "Ношерса" я ей богу не знаю.
      
       ___________________________
       Летчики-пилоты, бомбы, самолёты...
       Чем хороша эмиграция - можно начать совсем другое прошлое. Всё равно тебя никто не знает и рассказы твои проверить не может. Хочешь - стань "менеджером по маркетингу", хотя какой к чёрту "маркетинг" в бывшей совдепии в конце 80-х.
       Приехал один странный человек со свастикой наколотой на груди и явно антисемитским прошлым, глядь - превратился в ортодоксального еврея.
       Двигался по внутренним южно-африканским орбитам одно время высокий, мужественный эмигрант с открытым добрым лицом. Звали его по-моему Миша и познакомились мы с ним, когда он вошел в бизнес одного нашего польского знакомого. Бизнес был в общем-то несложный, нести в африканерские фермерские массы пламя высокого искусства, а точнее продавать в глубинке мазню слепленную где-то в Гонконге, под маркой настоящих картин.
       Дело было несложное и при умении болтать языком довольно прибыльное.
       Африканеры в Лувры, как правило не ходили, Рембранты им были не по карману, а тут картина, причем большая, да еще и в раме, да и подпись художника - все чин по чину.
       С одной их подписей произошёл забавный случай у одного их продавцов картин. Он сам, с удовольствием об этом рассказывал.
       Он приехал в один городок в центре "nowhere" и с образцами прекрасного постучался в один дом. Хозяин дома рассматривал картины, потом с сожалением сказал:
       "Все хорошо, жаль у вас нет картин Филаретто, а вообще-то его собираю!"
       Нужно сказать, что подписи на картинах делались тоже в Гонконге и набор их был достаточно небольшой, главное - это не должна было быть имя реального художника, кому нужны лишние неприятности, обвинения в подделке.
       "Филаретто! Почему нет?! У меня в машине... Сейчас..." - коробейник бросился в свой фургон, где как он помнил ни одного "подлинника" этого китайского итальянца не было, но был припасён набор красок и кистей (реставрировать на ходу поврежденные холсты) Он схватил первый попавшийся пейзаж и, замазав подпись, размашисто вывел - Филаретто. Высушив феном (в дороге все может пригодится) свежую краску он помчался в дом.
       Память его не подвела, он столько раз видел это имя на гонконгских поделках, что расписался безукоризненно точно.
       "Да, - сказал хозяин, - это настоящий Филаретто!"
       Миша проникся доверием к моей жене и пока я беседовал с польским приятелем, кратко рассказал ей свою жизнь. В России он был актёром, не звездой, но довольно известным, но семейные обстоятельства... Так он оказался в Южной Африке, сейчас учит язык, чтобы продолжить карьеру на сцене. Ну что-же, актер, значит актер, с кем не бывает.
       Потом мы встретили его в магазине "Спар", где он был занят погрузкой ящиков и коробок. Мы уже знали, что он наколол поляка, разбив его машину и что-то сделав с картинами.
       Всё так же мило улыбаясь он сказал, что все было на самом деле совсем не так, что не он, а наш знакомый надул его, что в "Спаре" он работает менеджером, но работа это временная, так как он ожидает признания его удостоверения пилота, он в России был лётчиком и вот тогда-то он расправит крылья.
       Следующая встреча была на блошином рынке, где мы нашли его торгующим жареными бананами в сахарном сиропе. Он сказал, что бизнес идет прекрасно, что эта работа эму хорошо знакома, так как в России он держал такой бизнес, но бананов было недостаточно.
       После этого мы его не встречали, но встретим, обязательно встретим. Интересно, кем он будет в этот раз.
      
       Глава 19. "Теперь поговорим о главном!"
       Эта фраза стала чем-то вроде поговорки в нашем тесном дружеском кругу, а принадлежала она, сказанная совсем не к месту, одному из тех, загадка которого до сих пор является главной темой разговора за любым дружеским столом. Кто он? Полковник КГБ? Мафиози? Обыватель из Самары, запутывшийся в эмигрантских реалиях? Деятельный бездельник или просто неудачник?
       Впрочем, по-порядку!
       Сначала краткая эмигрантская история семьи: назовем их, в силу крайней известности в наших кругах, совсем другими именами, скажем Илья, Мария и сын их - Борис. Приехали они как и почти все мы, через Израиль. В Израиле поначалу все стало складываться не так плохо. Мария через родственников нашла работу и в общем была ею довольна, мало того, она быстро прижилась в Израиле и чуствовала себя там, как дома в Самаре. Дочь поступила учиться в Хайфский Технион и тоже особых претензий к стране обетованной не предъявлала. Илья же в Израиле себя не нашёл, работы у него не было и не предвидилось, иврит давался с трудом, короче совершенно типичная история. Не совсем типичным был только характер Ильи. При неудачах он замыкался, мрачнел и начинал думать. Думал он долго, никого в свои думы не посвящал, а приняв решение начинал с потрясающим упорством давить на окружающих, пока не нащупывал слабое звено. Таким образом семья, оставив доучиваться в Израиле дочь, очутилась в Южной Африке. Сначала была пора надежд и веры в удачу. Илье и Марье помогали кто только мог - они были очень симпатичной парой, дружелюбные, по провинциальному гостеприимные, открытые, как казалось тогда.
       Поначалу все у них складывалось неплохо - после "карантина" в Берии, им помогли найти очень недорогую квартиру в хорошем районе, в комплексе, который быстро получил у нас прозвище "Киббуц", так как там жили в основном выходцы из России, а значит из Израиля. Они быстро обзавелись "местными" друзьями, то-есть подружились с семьями южноафриканцев (с некотороми они дружат и сейчас). Марья нашла работу, сначала довольно примитивную, потом окончила бухгалтерские курсы, что было совсем не просто, и получила очень неплохой пост.
       Она правда постоянно скучала по Израилю, ей все не нравилось в Африке - ну что же сердцу не прикажешь.
       Илье, напротив, поначалу в Южной Африке нравилось всё. Он, отмечая отдельные и нетипичные недостатки страны проживания, был преисполнен планами и с удовольствием о них рассказывал всем вокруг. Он планировал выучить английский в совершенстве, стать тренером по плаванию, работать, работать и строить светлое будущее, в котором он тогда не сомневался.
       Казалось, что он весь соткан из положительной материи - хороший семьянин, обстоятельный, надежный, пунктуальный, не говоря уже о том, какой он был добрый, радушный... Или он только казался нам таким.
       Все его увлечения и занятия были положительными, он увлекался филателией, конечно не курил, если и пил, то умеренно, почти не пьянея, любил спорт, имел спортивный разряд по плаванию, хорошо играл в пинг-понг...
       Может быть хватит? Немного чёрной, вернее сероватой краски? Хорошо - добавим немного, совсем немного занудства, чуть тугодумия. Простительные недостатки, которые я думаю не испортили розовый облик моего героя.
       Но тут то и начинаются загадки: почему же ничего из задуманного у Ильи в жизнь не воплощалось.Как всем хорошо известно, у положительных героев в конце концов всё должно быть очень хорошо.
       У Ильи всё как то не получалось. Казалось при его упорстве и пунктуальности проблем с языком у него не должно быть - он до самого конца пребывания в стране говорил на смеси английского с... нет даже не с нижнегородским, скорее с идишем. В любом случае, понять его английский было затруднительно даже для нас, хотя мы прошли через подобные пороги.
       Работа - он вроде бы пытался, делал титанические усилия, но таинственным образом работа ускользала от него. Или может быть он ускользал от работы?
       Бизнесы, затеянные им с большой поддержкой одного из наших "новых южноафриканцев", удачливого бизнесмена, казалось вот-вот прольются над ним золотым или по крайней мере серебрянным дождем, но странным образом уходили в песок без следа, как мелкий дождичек.
       Просто для примера - была в начале нашей местной перестройки такая партийная идея - изменить систему вечернего обучения для взрослых. Поясню. В Южной Африке, наверное как и во многих других странах, существовала система полу-платного образования (правительство вкладывало в это деньги) для тех, кто не сумел вовремя получить аттестат зрелости или по-нашему "матрик сартификат". Эта система предлагала учащимся академическое образование, которое для многих, особенно для чёрных, было только бумажкой, без которой они были, ну если не букашками, то близко к ним. Но и аттестат давал им не слишком много - вспомните историю негра-Васи. Правительство решило ( и наверное правильно решило), изменить саму систему и на вечерних курсах учить пап и мам не только экономике бизнеса или географии, но и дать им возможность овладеть практическими специальностями, ну, например столярными или слесарными, тем более, что зто предусмотрено и включено в программу "матрик" экзаменов. Мало того, правительство выделило определенную сумму миллионов для того, чтобы по окончанию процесса обучения вручить каждому учащемуся (не совсем бесплатно, но вроде того) набор слесарных или столярных инструментов с которыми он (или она) могли бы стартовать в светлое будущее. Уже упомянутый "новый ЮАРовец" имел хорошие связи с российскими промышленниками и "бизнес идея" созрела в таком виде: он поставляет из России дешёвый столярно-слесарный инструмент, а задача Ильи заинтересовать компетентные круги причастные к образованию. Я тогда преподавал по вечерам в школе для взрослых и организовал для Ильи первую (как оказалось и последнюю) встречу с руководством курсов. Он продемонстривал образцы присланные из России и на этом дело заглохло. Илья даже не поинтересовался результатом, никуда больше не обращался.
       Позднее тот же бизнесмен, его зороший приятель, даже организовал готовый бизнес для Ильи, маленькую кондитерскую фабрику. Вложил деньги, купил технологию, оставалось только нажать кнопку... От Ильи требовалось только одно - время и работа... Илья тянул до последнего, говорил, что вот-вот, как только, и... уехал в Канаду.
       Но это уже конец истории, а ведь были еще устройства на работы на которых он странным образом не удерживался долго. Правда работы честно говоря были не очень, в основном физические, а Илья был уже не молод. Его диплом давал ему вроде бы возможности устроиться на непыльную работу, ну хотя бы учителем, но затяжную битву с английским он проиграл. Почему? Не мог? Это при его упорстве казалось совершенно невероятным. Не хотел?
       Марья работала, прерываясь только на ежегодные поездки в Израиль и Россию. И это тоже была загадка. Не принято считать деньги в чужих портмоне, но посудите сами - при неработающим почти перманентно муже позволить себе ежегодные полеты в Хайфу и Самару... Мы, двое работающих, смогли позволить себе такую роскошь только после 8 лет жизни в стране, да и то с частичной помощью итальянской мафии, но об этом - в дальнейших историях.
       Еще одна загадка - почему Илья так и не собрался ни в родные Самарские пенаты, ни даже в Израиль. Не хотел? Или не мог?
       Кстати, кристально чистый Илья породил во мне капельку недоверия с самых первых встреч. Он охотно рассказывал о своей жизни в России, о своем высоком положении. По его рассказам, подтвержденным Марьей, он был ни много, ни мало - директором Самарского Вычислительного центра. Возможно? Почему бы и нет. В эмиграционных скитаниях мы встречали и директоров, и генералов и знаменитых журналистов. Интересно было другое - Илья утверждал, что, входя в номенклатуру, он никогда не был членом партии. Господа хорошие! Могу поверить, что директор шлако-блочного завода, к примеру, мог быть беспартийным, или даже ректор МГУ (хотя там была запутанная история с исключением и восстановлением), но чтобы в вычислительном центре, в так сказать информационной святыне святых советской власти... Не верю! - как сказал бы Станиславский!
       Ну вот настал день, когда Илья, при встрече в первый раз не сказал ничего хорошего о новой стране проживания. Появились две новые фразы, котрые впоследствии стали "крылатыми" и которые начинались с глубокомысленного зачина - "А теперь о главном..". "Круг сужается!" - это была первая из фраз, трагическая теза и как вывод, не менее трагический: "Надо ехать в порядочную страну!".
       Нельзя сказать, чтобы он был полностью неправ, и круг до определенной степени сужался и хорошо бы было махнуть на остров Доминика или хотя бы в Австралию, если бы нас там ждали, если бы не необходимость снова начинать все сначала. Но Илья производил эти фразы постоянно, неустанно, с интонациями и выражением ветхозаветного пророка. Мы сердились, начинали огрызаться - "Сами знаем! Надо - так поезжай!" мы не знали Илью. Он уже собрался и с напором танковой армии претворял свои идею в жизнь.
       Он даже быстро съездил к сестре в Канаду и вернувшись рассказывал, какая это порядочная страна и какой широкий там круг возможностей. Мы почти не возражали, ведь это он был в Канаде, а не мы.
       Марья ехать не хотела. Мне кажется она просто устала. Но Илья пробивал дорогу в светлое будущее и получил наконец долгожданную эмигрантскую визу...
       Они живут сейчас в Торонто. В редких письмах жалуются, что круг общения очень сузился, что новых друзей найти трудно, а родственники заняты своими делами, что скучают по Африке.
       Марья начала работать почти сразу, Илья не работает. Он окончил курсы электриков, потом сторожил какой-то магазин. Хотел стать страховым агентом... Учился...
       Мне иногда приходит в голову - а может быть никакой тайны у него и не было, просто, как пелось в детско-туристской песенке:
       "Романтика, фантастика
       Наверно в этом виновата..."
       Мне вспомнились эти строки в связи с еще одним "коньком" Ильи. Он очень любил научную фантастику. По его рассказам он был чуть-ли не председателем или со-председателем Самарского Клуба Любителей Фантастики, собрал солидную библиотеку и сокрушался, что никак не может перевезти её из Израиля, куда доставил её в контейнере вместе с мебелью, посудой и коллекцией марок.
       Конечно не сама фантастическая литература, кто в детстве не зачитывался Беляевым или Брэдбери, но то что привязанность к ней Илья сохранил и в очень зрелом возрасте, может стать ключём к загадке его характера. Может быть разгадка предельно проста и дело просто в инфантилизме, который искустно культивировался, подогревался и сохранялся условиями той страны, где мы все жили.
       Физическая активность, высовывание, дергание, даже простое трепыхание в стране советов были необязательны, часто бессмысленны, а иногда и опасны. Зато полёт мысли был свободен, разумеется если он не выходил за пределы квартиры, а лучше собственного "я".
       Так приятно было после рабочего дня раскинуться на софе, слышать, как жена возиться на кухне и под курлыканье телевизора, сообщающего о жатве или посевных, унестись (мысленно конечно) в Туманность Андромеды или на Остров Погибших Кораблей.
       И вдруг - реальная жизнь, без добрых инопланетян или пришельцев из будущего. Без добреньких профсоюзов и ежегодного продвижения по служебной лестнице. Без права на труд, но с необходимостью трудиться, да еще на каком-то тарабарском языке, ведь даже Саймака или Жюль Верна мы читали на великом и могучем и всё было просто и необыкновенно приятно.
       Иногда мы вспоминаем историю с занавеской. Когда Илья и Марья переехали в "киббуц" на окне в их спальне, и это было видно с улицы, висела не то простыня, не то старая скатерть. На приставания одной из дотошных приятельниц, Марья говорила, что ищет красивую занавеску. Простыня провисела в окне до дня их отъезда.
       Интересно - что висит на их окнах в Канаде.
      
      
      
      
      
       Глава 20."Прощай, мальчик Бананан!"
      
       Так я называл его "за глаза", именем загадочного персонажа некогда культовой АССЫ.
       Он и вправду был какой-то нездешний, "банананистый". Почти всё, что он делал, он делал не так как все, не так как принято. Он и женился не как все и машины покупал как-то странно, а уж о его домашних змеях и говорить нечего...
       Нам он тогда казался совсем мальчиком, сколько лет ему было? 25, может быть 27.
       Впрочем обо всем по порядку.
       Встретились мы с Ариэлем - даже имя у него было какое-то фантастическое - в самый первый день в Африке, в холле нашего первого дома, где в окружении дам из Хаббат Хауса оформляли наше полулегальное проживание.
       Ариэль стоял в стороне и когда дамы схлынули, представился, задал традиционные вопросы - из Израиля? хотите остаться? Мы познакомились, он рассказал, что сам он родом из Риги, что приехал из Израиля, что приехал один и что живет в этом Ноевом ковчеге уже несколько недель. Мы вместе поднялись на 16 этаж, он помог нам внести вещи в квартиру и сразу же поступил совсем нетрадиционно - узнав, что мы не запаслись одеялами (в летнюю Африку ехали, а в Йоганнесбурге даже летом по ночам прохладно) он предложил принести одеяла для наших детей. "У меня их куча" - сказал он и через несколько минут вернулся с двумя одеялами.
       Что-же здесь необычного? Ну поделился человек теплыми вещами - так поступил бы каждый.
       Ариэль не поделился, он отдал все, что у него было и это мы узнали, когда утром вернули одеяла - он спал укрывшись курткой. Многие бы из наших сделали такое? Совсем не уверен.
       Несмотря на разницу возраста и характеров, мы подружились. Он часто бывал у нас, мы у него... Нам было с ним интересно, но иногда напряженно. Ариэль мог, как говориться, "взбрыкнуть" на ровном месте, нет, не взорваться эмоциями, но вдруг прорваться желчными шутками или полу-оскорблениями. С нами он вначале сдерживался, да и потом позволял себе это не часто, но с другими, особенно с теми, кто оказывался в какой-то зависимости от него...
       У него была недолгая любовница. Она была старше Ариэля, не уродина, но и не красавица, доведенная почти до истерики странным мужем, который вместо поисков работы почему-то занялся изучением японского языка и, конечно, элегантный, загадочный Мальчик Бананан заставил её потерять голову, тем более, что муж, судя по всему ею не очень интересовался.
       Боже мой, как издевался над ней Ариэль, когда приходил к нам. Доставалось и неудачнику мужу и даже невинному ребёнку, действительно несколько странному мальчику, маленькому пироману с признаками дегенеративности. Но это не главное. Хотя нам все эти рассказы не очень нравились - спишь с женщиной, так не ругай её на каждом перекрестке - но нужно признать, что злословие за спиной - нормальная тема разговоров за эмигрантскими столами.
       Помню, на свадьбе нашего знакомого, мы с женой оказались за одним столом с командой музыкантов, бывших русских. Некоторые приехали сюда из воюющего тогда Баку по приглашению местного симфонического оркестра, прижились, передащили коллег из России... Жизнь могла бы быть прекрасной, но оркестр лишили государственной дотации, а потом и вовсе распустили, новые власти решили, что когда народ голодает, симфонические оркестры не нужны (нужны Мерседесы для новых чиновников). Но впрочем не в этом дело. За столом заговорили о Баку, мы сказали, что у нас там когда-то жила хорошая знакомая. И вдруг раздался визг одной из музыкальных дам, именно - визг и это не литератрный прием, именно такой степени достиг её восторг:
       "С***? Журналистка? Конечно мы все её знали! Она однажды брала интервью у К*** ( последовала фамилия популярнейшего актёра и певца того, да и нынешнего времени, неотразимого красавца и супермена)"
       Я сказал, что слышал об этом от неё самой.
       Именно этого и ожидала дама. Взорвавшись сатанинским смехом она закончила:
       "А она говорила, что пошла к К*** в гостиницу и там, вместо того, чтобы брать интервью, сама ему дала?!" - ух, как было смешно этой милой, но значительно перезрелой музыкантше, как она повторяла чуть-ли не весь вечер: "Пошла брать интервью, а сама - дала!"
       Обсуждая на следующий день свадьбу и всё, что там произошло, мы с женой обнаружили, что оба едва сдержались и не сказали милой даме, что по-нашему мнению у неё избалованный К*** просто не взял бы ни интервью, ни что нибудь другое и не этим ли объясняются её завышенные критерии нравственности.
       Но Ариэль не только говорил гадости, он помогал, опекал как мог эту не совсем счастливую женщину, присматривал за её тихим странным сыном... Он даже каким-то образом участвовал в судьбе её мужа, не помню уж в чем выражалось это участие.
       Впрочем, на первых порах нас все это не очень касалось, круг наших знакомств практически не пересекался, злой язык Ариэля не жалил или почти не жалил наших редких новых знакомых, а его суждениям о неизвестных нам людях мы не имели оснований не верить.
       Мы стали почти неразлучны. В начале 1992 года на эго машине (своей у нас еще не было) отправились в столь загадочное в те времена "Сан-Сити". Мы в первый раз покинули ось Йоганнесберг - Претория, в первый раз углубились в неизвестную Африку. Он был прекрасным спутником, даже несмотря на страсть к скорости. На прямой, как стрела, новой ещё тогда дороге он разгонялся до 180 км, лихо обгоняя на своём Сити-Гольфе "Мерседесы" и "БМВ".
       В следующем году втроем (я взял с собой сына) мы совершили еще одно путешествие. Это был, как теперь я понимаю сумашедший маршрут - почти весь Восточный Трансвааль, Крюгер парк, и все это за три дня. На карте все было так близко, так доступно - доезжаем сюда, останавливаемся здесь... Мы и в самом деле побывали везде, где хотели, проехали добрую половину Северного Дракенсберга и Крюгер парка, посмотрели зверюшек, водопады и каньоны, горы и долины - но только наверное потому, что за рулем был Ариэль. Что-то гнало его вперед, не давала передохнуть, расслабиться. Он как будто испытывал предел собственных возможностей, а может быть скорость его восприятия была совсем другой. Не могу забыть странный диалог на каком-то из длинных перегонов, по моему на пути домой:
      -- Расскажи мне об искусстве - неожиданно попросил он меня.
      -- Что ты хочешь знать, о каком искусстве?
      -- Вообще об искусстве. С древнейших времен до наших дней...
      -- Ариэль, это невозможно. Во-первых я не специалист, но даже для меня это необозримая тема...
      -- Расскажи всё, что ты знаешь и расскажи о самой идее искусства...
       Как вам нравится такая задача? Я, помню, рассказал ему то, что знал, что помнил из книг, а он задавал вопросы, которые свидетельствовали о его действительном невежестве, но вопросы, как говорят всегда были "по делу", как-то математически выверены и всегда вели от переферии, из леса неинтересных ему фактов к центру, к сути, к идее.
       Не знаю, много ли он вынес из моего сбивчивого рассказа от египтян до Малевича и Дали, но в конце концов он кажется остался доволен.
       Такой он был во всем. Он хотел всё и немедленно. И нужно сказать, что многое ему удавалось.
       Я помню один вечер в нашем ковчеге, в Aintree Flats. Ариэль тогда искал работу и на следующее утро у него было назначено интервью в какой-то из крупных компьютерных фирм.
      -- Всё в порядке, - сказал нам он - им нужен специальст по *** (он назвал какой-то из неведомых мне языков програмирования).
      -- А ты его знаешь? (Этот неведомый язык)
      -- Нет! Ну и что, я одолжил компьютер, книги у меня есть - Ариэль указал на два или три толстенных тома лежащих на столе - вся ночь впереди...
       Интервью он прошёл, получил приглашение на работу, правда не помню, воспользовался им или нет - мы честно говоря запутались в его бесчисленных работах. Но об этом позже...
       "Время-не-ждет!" Лозунг героя Джека Лондона был лозунгом Ариэля.
       Незабываема история его женитьбы, но об этом нужно рассказывать подробнее.
       Мальчик Бананан и Дарлинг
       Её конечно не звали Дарлинг, но Ариэль приклеил ей это имя-прозвище и так её все и звали, потом и даже сейчас, когда она бесследно растворилась в знойном африканском воздухе и когда мы изредка вспоминаем эту историю.
       Ариэль жил тогда в маленьком уютном котедже на склоне Northcliff'а, мы часто бывали у него, к нему наверное приезжали другие его знакомые, но казалось, что ему приятнее одиночество и мы даже cтали думать, что он так и проживет в своём уютном доме отшельником. Но случилось то, что изменило, если не сказать - переломило его жизнь.
       Она появилась в наших краях так же странно, как и всё, что связано с ним. Приехала с мужем, "новым русским", в гости к подруге и вдруг осталась в Южной Африке, осталась без мужа, который как-то удивительно мирно уехал в Россию, осталась с Ариэлем.
       Всё сразу было как-то не так. Как-то слишком бурно развивался их роман, как-то неожиданно они решили пожениться, хотя конечно в их решении не последнюю роль играл вопрос документов. Был ли их брак фиктивным? Уверен, что со стороны бедного Ариэля - нет. Слишком серьёзно он боролся за свое счастье, слишком безоглядно бросился налаживать семейный очаг. Возможно сыграло роль одиночество, наверное это оказалось не так просто иметь единственных компаньонов - ядовитых змей в стеклянных ящиках.
       С её стороны возможно было желание зацепиться, начать новую жизнь в Южной Африке. По всему было видно, что её российское замужество уже трещало по швам, а здесь, на краю земли, жил юный принц, который предложил ей если и не фамильный замок, то романтический домик на склоне Northcliff, а в придачу руку и сердце.
       Женились они быстро, какое-то время были наверное счастливы, а потом так же быстро разошлись. Видимых поводов оказалось много, причин наверное не меньше, но о них мы можем скорее догадываться. Дарлинг оказалась транжиркой, что усугублялось ее довольно блядовитым характером и полным неумением его сдерживать. Ариэль в повседневной жизни оказался деспотичным и требовательным по мелочам. К тому же змеи... Но о них позже.
       Короче говоря, по прошествии нескольких месяцев Дарлинг исчезла из жизни Ариэля, правда не полностью, а иногда напоминая о себе, вращаясь в кругу его странных знакомых. Мы знали их только по его собственным рассказам, и в них они курили "даху" и что-то покруче, носились на "байках", нигде не работали и были все, как один непроходимо тупы и неинтересны.
       Почему при всём этом он приятельствовал с ними - это ещё одна загадка? Может быть для него было важно доказать, что он - пришелец из другого мира, эмигрант, иностранец, лучше, сильнее, удачливее их - аборигенов.
       А может быть его просто тянуло к таким людям. Вряд ли он в Риге они входили в круг его знакомых. Он мало рассказывал нам о своём детстве, но из его коротких историй мы узнали кое-что о жизни рижского мальчика из порядочной семьи, о разводе родителей, о матери, в бешеных количествах поглощавшей снотворные и успокаивающие лекарства. Судя по Ариэлевым рассказам, она была занята в основном собой, но постоянно упрекала его в недостатке внимания и понимания. Мне кажется он просто сбежал от всего этого, сбежал от предсказуемого будущего, от провинциальной допропорядочности.
       Да простят меня бывшие и нынешние рижане, но на меня Рига, при всей и несомненной красоте, произвела впечатление заснувшего и так и не проснувшегося города, впрочем сейчас, допускаю, все изменилось.
       После исчезновения Дарлинга, Ариэль предпринял еще одну героическую попытку наладить собственную жизнь, он решил купить дом. К сожалению эта попытка закончилась неожиданным и грустным ничем. Их множества домов, которые мы смотрели вместе (он сначала приглашал меня, хотя хотел не помощи, не совета, а скорее соучастия), которые он находил сам, в конечном итоге был выбран неплохой на первый взгляд дом, большой и не слишком дорогой.
       О, сладкие времена! О, забытые цены, когда хороший дом в неплохом районе мог стоить 250 000 рандов, а за 500 000 продавались полу-дворцы. Теперь цены выросли раз в 5 и о доме меньше, чем за миллион даже и мечтать не стоит.
       Ариэль, безумно гордясь, пригласил нас на смотрины дома, и меня этот дом очень насторожил. Внешне все было в порядке - просторный вестибюль, милые спальни, столовая, гостинная с лёгкими выкрутасами, но вокруг дома ничего не росло, а на стене пристройки я обнаружил довольно заметную трещину.
      -- Это ерунда! - бодро сказал Ариэль, но в глазах появилась тревога.
       Мне не казалось ерундой трещина в недавно построенной стене, к тому же внутри дома я обнаружил тщательно закращенную треснувшую противоположную стену. Касалось, что дом что-то сгибает, ломает посередине.
       Я вышел на улицу и обратил внимание, что облюбованный Ариэлем участок самый низкий, улица заметно поднималась налево и направо.
      -- Ариэль! Мне кажется тут когда-то протекала речка - сказал я ему. - Давай кого-нибудь спросим.
       Хозяев в доме не было и обязанности Вергилия исполнял чёрный садовник, который жил тут же, в небольшом котедже в глубине сада.
       Поняв наш вопрос, садовник радостно закивал головой.
      -- Да, здесь когда-то протекал ручей, но теперь его спрятали в трубы. Правда если сильный дождь вода приходит оттуда - он показал рукой на противоположную сторону улицы.
      -- И много приходит воды?
      -- Много! - опять почему-то обрадовался наш гид. - Здесь, - он обвел рукой вокруг вокруг дома - все бывает залито...
       Мне всё стало ясно. Дом практически стоял в русле временного протока, наполняющегося во время дождей, так как дренажная система всю воду (нужно знать, что такое Йоганнесбергские ливни летом) не вмещала. Было ясно, что построенный без участия мозгов дом подмывается каждым порядочным дождиком и рано или поздно пристройка должна рухнуть.
      -- Что же мне делать!? Я уже подписал контракт - растерянно спросил Ариэль.
      -- Расторгни его, это же скрытый дефект дома, который хозяева не указали!
       Не знаю, легко или с трудностями, в конце концов контракт был анулирован, но попытки обзавестись недвижимостью Ариэль оставил.
       Потом было много разного в его жизни, периоды сменяли друг друга с возрастающим ускорением.
       Менялись квартиры - Ариэль не мог усидеть долго на одном месте, к тому же рано или поздно соседи узнавали о его экстремальном увлечении - ядовитых змеях... Впрочем я обещал рассказать об этом подробнее.
       Змея за пазухой
       Это не совсем преувеличение, столько лет он жил в одной комнате с этими милыми созданиями. Среди "питомцев" Ариэля была и египетская кобра, которая однажды изловчившись плюнула ядом ему в глаз, так что Ариэль, закрыв один глаз поехал в ближайший госпиталь (не знаю, как он мог доехать, но он это сделал) и какая-то песчаная гадюка и эфа... Змеи регулярно сбегали из клеток, Ариэль искал их, иногда удачно, иногда соседи вызывали спецальные команды, когда обнаруживали смертельные создания ползающие по их участкам. В таких случаях Ариэль все отрицал, уж чему-чему, а искусству запираться и не признаваться страна Советов нас научила, но место проживания вскорости менял.
       Кстати, злые языки утверждали, что одна русская семья уехала в Канаду, именно потому, что в это время от Ариэля, который жил поблизости, убежала одна из его кобр.
       Правда это или нет - не знаю, но точно знаю другую историю: однажды он был направлен в блестящую командировку от одной из его работ (он на нашей памяти успел поработать, как ведущий специалист в самых неслабых южно-африканских компаниях). Его пунктом назначения был Амстердам, но Ариэль после окончания рабочей недели решил поездить по Европе, взал неделю отпуска и за 5 - 7 дней на арендованной машине успел побывать в Германии, Бельгии, Франции, Швейцарии и вернулся в Нидерланды. Самое пикантное было то, что всюду его сопровождала его любимая очень ядовитая подружка - родезийская кобра. Змею нашли и отобрали где то на предпоследней границе, по-моему между Швейцарией и Германией. Зачем он возил её с собой, Ариэль объяснял туманно. Что-то насчет попыток наладить бизнес по продаже рептилий, но нам казалось, что это только предлог - какой к черту бизнес без связей, контактов - и на самом деле это была очередная опасная игра, стремление пощекотать нервы.
       Менялись религии - был он в начале африканской жизни ортодоксальным иудеем, ходил регулярно в синагогу и не только для того, чтобы приобрести нужные знакомства. В те времена он соблюдал пост на Йом Кипур, всю ночь проводил в молящейся компании, утверждал, что-то ему там открывается. Потом поостыл, по пятницам стал чаще проводить время с друзьями африканерами. Именно тогда, наверное, он всерьез пристрастился к дахе, стал курить постоянно и тоже открывать в себе что-то, стимулировать мышление, ускорять его, как он сам утверждал.
      -- После одной сигареты я понимаю об этом мире больше, чем другие за неделю размышлений. - Утверждал он.
       Потом было короткое увлечение сайентологией, он приносил домой толстенные тома и опять ждал откровений. Он жил в китайском храме, медитировал, но свет не приходил, приходило очередное разочарование и цикл замыкался - он на какое-то время возвращался в синагогу, вспоминал о своём еврейском происхождении. По-моему были этапы протестанской или англиканской церкви, Rhema, хотя может быть я что-то путаю.
       Менялись работы. Это были солидные фирмы, крупные банки, высокие должности. Были поездки за границу и государственные контракты. Но Ариэлю довольно быстро все там начинало не нравиться, к тому же коллеги оказывались тупыми профанами или беспринципными капьеристами, начальство... ну кто любит начальников? Начинались поиски нового места.
       Менялись женщины - одно время он даже увлекся чернокожими красавицами и содержал танцовщицу из ночного клуба "Калигула".
       Не менялось только одно - постоянная внутренняя неудовлетворённость и попытки растормошить спящие эмоции.
       Начали меняться наркотики. Сам Ариэль утверждал, что если "даха" расширяет его мышление, то LSD помогает заглянуть внутрь самого себя. Потом он стал приходить к нам с покрасневшим, шмыгающим носом, в странном, возбужденном состоянии - нам казалось, что это начался кокаин, хотя он сам это отрицал. С ним стало трудно общаться. Были ли виной наркотики , но характер Ариэля сильно изменился, нет, скорее гротескно заострился. То, что казалось в нем интересным, например попытки разобраться в самом себе, превратилось в вязкое, зацикленное самокопание. Ирония - в злобу, наблюдательнось - в издевательства, простительная в его возрасте категоричность суждений - в безапелеционность.
       Так же, как трезвому скучно с пьяным, нам стало скучно с Ариэлем и, мне кажется он это чувствовал. Однажды, когда мы не разрешили ему выкурить очередную порцию "ганжи" у нас в доме, он наскоро попрощавшись исчез, и больше уже никогда у нас не появлялся. Первое время до нас доходили новости о нем - то наши дети встречали его в молодежном клубе (что это было - попытки задержать молодость, взвинтить себя?), то кто-то встретил его полного новых планов, утверждавшего, что он теперь в бизнесе и открыл собственную компьютерную компанию, но потом и эти небогатые новости иссякли - его прежние знакомые тоже ничего о нем не слышали и иногда звонили нам, пытались узнать, что с Ариэлем, где он...
       А и правда, где он сейчас - мальчик Бананан?
       Может быть и вправду, как поется в АССЕ "он уехал далеко-далеко...", а может быть... Не хочется даже думать об этом, потому что в памяти остался тот Ариэль, Ариэль встретивший нас в "Aintree Flats", Ариэль с которым мы беседовали у горящего брая под звездным небом Барбертона, любовались закатом на вершине Northcliff'a.
       Нет, не прощай! До свидания, мальчик Бананан, до свидания Ариэль.
      
      
      
       Глава 21. Кому у нас жить хорошо?
      
       Читал я в детстве "Кому на Руси жить хорошо?" и недоумевал: чего рассуждать, чего спорить, ответ-то очевиден - всем!! Потому что жить вообще хорошо, тем более в такой прекрасной стране, как Россия.
       Позже, когда пришло знание, что далеко не всем "живется весело, вольготно...", моё понимание этого некрасовского вопроса изменилось, а сам вопрос приобрел неизбежно иронический характер, но сам вопрос оставался
       Потом и вопрос стал казаться слишком простым и ответ - совершенно ясным, да и сам автор малоинтересным.
       Новую жизнь этот вопрос несколько неожиданно получил в эмиграции, возродился, приобрёл совсем новое звучание и вдруг стал совсем, совсем непростым.
       Итак, поговорим о счастливчиках и неудачниках, об улыбках и гримасах Фортуны, короче говоря кому из эмигрантов у нас жить хорошо и почему.
      
       Всё ясно пожалуй с теми, кому хорошо было бы везде, кто приехал сюда, подальше от московских холмов или берегов Невы, с хорошими и легко конвертируемыми деньгами. И у таких людей могли возникать проблемы - деньги не бесконечны, но как правило, если они не швыряли деньги налево и направо и не вкладывали их в сомнительные предприятия, то поздно или рано находили уютную экологическую нишу, уютно вкладывали свои капиталы и практически исчезали из поля зрения любопытствующих эмигрантских кругов (к чему, как я думаю, они и стремились, предполагая их российское прошлое)
      
       Наверное не стоит пытаться ввести в рассмотрение не слишком многочисленную группу тех, кто оказался в нужном месте и в нужное время. Кто-то приехал в Южную Африку по контракту, кто-то точно попал в десятку будучи шахтным специалистом или алмазным экспертом. Им не всегда было легко, приходилось преодолевать языковые трудности или высокомерие африканеров, а в более близкие к нам времена чёрную некомпетентнось, но они выживали, обзаводились домами и Мерседесами, иногда навещали оставленную родину, где с удовольствием катались на лыжах или санках, ели икру, привозили русские фильмы и книги, но возвращаться в Россию не спешили.
      
       Каждой стране нужны учителя, доктора и наверное ещё гробовщики. Не знаю ничего о гробовщиках, о докторах я уже писал, рассказывал и об учителях. Те, кто прошёл все чиновничьи барьеры, зарегистрировались, могут нормально жить - одни лучше, другие похуже.
      
       Нужны Южной Африке хорошие автомеханники - машин много, полно старья, а учитывая темперамент водителей, хороший панелбитер (чёрт, как это по русски? - кузовщик?) без работы не останется, правда при условии, что языком владеет и человек приятный и пыль в глаза пустить умеет, а то всю эмиграцию придется на какого нибудь африканерского "дядю" работать.
      
       Парикмахеры в большом спросе, но работа уж больно трудная, целый день на ногах, да и палат каменных на парикмахерские доходы не построишь.
      
       Кто из будущих эмигрантов не мечтал в России о собственном, пусть даже небольшом, бизнесе? Ну что же, частная инициатива в мире капитализма приветствуется и поощрается. Если сумел скопить денег, если смел - можешь открыть свой магазинчик, ресторан или мастерскую. Правда, этот путь для больших любителей. Работа на себя - но каторжная работа, работа с утра до ночи, без выходных и без отпусков... К тому же частыми и незванными гостями в маленьких и средних магазинчиках бывают - помните историю Пети-оруженосца - немногословные черные ребята с пистолетами, или с АК-47, блага этого добра у нас завались. Частный бизнес в Южной Африке - это занятие нервное и опасное.
       История Ксении - дамы приятной почти во всех отношениях.
       Приехала Ксения с сыном в Южную Африку чуть раньше нас, жила в том же "Ноевом ковчеге" и так получилось, что познакомились мы, правда по ошибке, очень скоро. Средних лет, по-моему (вполне понятно, что я её никогда об этом не спрашивал) чуть старше нас, москвичка, в России преподавала английский язык в каком-то ВУЗе, характер спокойный, учительский, к моменту эмиграции незамужем - почему, я не выяснял.
       Я уже упоминал её в предыдущих главах. Именно у неё овладевали премудростями английского языка жители нашего дома, к ней я направил таинственного Игоря из Тернополя. Это была только подработка, так как, в отличие от многих нас, работать Ксения начала почти сразу же - сказался её блестящий английский - секретаршей у известного в эмигрантских кругах адвоката, который за немалый гонорар устроивал нелегальным эмигрантам вполне легальные документы. Какой силой и какими связями он обладал в то далекое переходное время, его возможности, до сих пор остаются для меня загадкой. Возможно он просто хорошо знал все бесчисленные формальности и крючкотворные процедуры, умел правильно заполнять бесконечные документы. Во-всяком случае, когда в 1994 году как-то сломя мы голову получили южно-африканское гражданство и несколько раз должны были постоять в бесконечных очередях Преторийского Home Affairs, что наверное лучше всего перевести как МВД, мы там встречали Тэму (так звали адвоката), который ногой двери не открывал, с чиновниками за ручку не здоровался, а смирно стоял в общей очереди, прижимая к груди папочки с документами.
       Впрочем, бог с ним, с Тэмой, он хотя и примечательный герой того времени, но не нашего романа. Продолжим тему Ксении.
       С Ксенией у меня связано настоящее "планетарное" явление - изменение климата Южной Африки.
       Летом 1991 - 1992 когда все мы еще жили в Aintree Flats, "безлошадная" Ксения добиралась после рабочего дня из центра, из адвокатской конторы в наш район на автобусе. Только житель Йоганнесбурга может понять - какое это несчастье. Вдобавок к этому, автобус останавливался довольно далеко от нашего интернационального дома и изрядный кусок дороги Ксения проделывала пешком. И каждый или почти каждый раз она попадала под проливной дождь. Ксения возвращалась с работы в одно и то же время, и дожди в то время шли с точностью часового механизма. С утра, часов до 2 - жарко, переменная облачность, после двух начинали сползаться облака, где то лениво погромыхивал гром и к трём часам на город и на Ксению, которая как раз в это время была на пути к дому, обрушивался настоящий тропический ливень.
       Закрученный ветром, дождь хлестал сразу со всех направлений, казалось загибался снизу вверх, так что пешеход, даже под зонтом, через 2 - 3 минуты промокал до нитки.
       Аборигены, хорошо знакомые с повадками Трансвальской погоды, заблаговременно облачались в пластиковые робы, напоминающие водолазные костюмы и, белозубо улыбаясь, скакали через лужи.
       Давно нет уже Ксении, нет и регулярных послеполуденных ливней. Дожди идут, когда им вздумается, иногда по 2 - 3 дня сеет мелкий московский дождик с короткими остановками, иногда даже в летний, влажный период, по 3 - 4 недели с неба не падает ни одной капли дождя.
       Говорят, что изменение климата связано с глобальным потеплением, парниковым эффектом, даже термин для этого подобрали - Эль Нино (или Ниньо) эффект. Вполне возможно - кто это может проверить.
       С Ксенией дело ещё сложней. Мы потеряли её из виду когда разъехались из нашего первого пристанища по разным более спокойным районам.
       До нас доходили только слухи о её жизни. Говорили, что на каком-то этапе она потеряла работу и очень бедствовала, что выручал её только взрослый сын, что потом дела её пошли в гору, что тот же сын помог её купить "Pawn shop", то-есть скупку, где-то на Луи Бота, по другим сведениям деньги на это ей ссудил местный boy-friend (английский всё же потрясающий язык, называем 60 летнего мужчину мальчиком и никакой неловкости не происходит).
       Дальнейшее тоже из рассказов.
       Вроде бы Ксения, разойдясь с местным "мальчиком", решила вернуться в Россию. Получила визу, купила билет и продала свой магазинчик. В день гибели приехала забрать что-то из личных вещей в уже не принадлежавший ей магазин. На выходе её поджидал какой-то невзрачный черный подросток, который попытался вырвать у нее сумочку с 150 рантами и косметикой. Ксения, забыв все неписанные законы каменных джунглей (жизнь дороже денег - отдавай не размышляя), пыталась сумочку защитить и получила пулю в голову.
       Вот так! Грустная история? Она могла бы быть такой на все 100 процентов, если бы не некоторые шероховатости в этой простой казалось бы истории, если бы не некоторые сомнения... Но об этом позже.
       Итак, с теми, кто, пройдя огни и воды, сумел устроиться, всё по-моему ясно.
       А теперь поговорим о тех кому у нас жить плохо, вернее не так хорошо, как им хотелось бы и почему.
       Нет не о тех, которым везде было бы плохо: не о хронических неудачниках или алкоголиках, лентяях и праздных мечтателях, мелких жуликах и преподавателях марксизма-ленинизма пойдет речь.
       Напротив, герои моего повествования имели всё, что требуется для победы и может быть даже больше - образование, профессию, настойчивость, достаточное знание английского языка... Впрочем обо всём по порядку.
       Жили-были два Бориса
       Совсем разные, непохожие по характеру они появились в наших краях примерно в одно время, в конце 91 года.
       Один из них уже мелькал на этих страницах - Борис Гутник. Так же как и почти все он прошёл Израиль, мыл полы на бензозаправке и так же как многие из нас не мог вспоминать это время без содрогания. Зато родину - Литву, где он преподавал биологию в университете Каунаса, Борис вспоминал достаточно хорошо и, как я понимаю, если бы не ветер перемен, не перестройка, а главное - обретение Литвой независимости, он вряд ли бы оставил теплое и такое уютное место под нежарким прибалтийским солнцем.
       Борис жаловался, что с приходом Горбачева его стали выжимать с кафедры как русского (несмотря на фамилию), что армейская спортивная команда с которой он работал (его научная работа была связана каким-то образом с профессиональным спортом, что-то из области фунций головного мозга) развалилась вместе с великим и могучим Союзом.
       Поначалу он был уверен, что в Южной Африке он сможет компенсировать то, что потерял в Литве и не приобрёл в Израиле - положение.
       Всё, казалось, способствовало достижению цели, в дикой Африке должны были с распростертыми объятиями встретить доктора наук, автора бесчисленных статей, опубликованных в лучших мировых изданиях. Не встретили! Теперь я знаю сотню причин и поводов для такой неприветливости и среди главных - нежелание делиться завоёванными позициями и допускать к кормушке чужака, пусть даже и профессора.
       Гутник вынужден был искать любую работу - семью нужно кормить. Он работал, например, учителем в Robin Hood College - частной школе, которая пользовалась не слишком хорошей репутацией в эмигрантско-учительской среде. Директор охотно принимал на работу иностранцев, часто даже без документов - платить им можно было меньше, а требовать больше, впрочем история эта далеко не новая.
       Другой Борис, назовем его - Борис-2, приехал в Африку из знойного Азербайджана и тоже через Израиль. После бакинских событий, для него, бакинского еврея, говорившего только на русском (сам он шутил, что прожив всю жизнь в этой южной республике, на азербайджанском знает только ругательства) оставаться в родном городе было немыслимо.
       Он пытался прорваться в Израиле, работал какое-то время в какой-то около-научной шарашке, за него платило государство и когда закончился полу-годовой срок платежа, хозяин выгнал его на улицу.
       О первых шагах Бориса-2 в Южной Африке я знаю только понаслышке или от него самого, что, учитывая специфический "бакинский" характер Бориса, надежной информацией назвать довольно трудно. Верю, что он брался за любую работу, может быть даже торговал полотенцами на блошином рынке.
       Даже внешне Борисы были совсем непохожими.
       Маленький, какой-то незаметно серенький, с тихим голосом и постоянно извиняющейся интонацией - таким был Борис Гутник. И казалось, что действовать он в этой жизни должен был так же - робко и осторожно. Но не зря одна наша знакомая, хорошо знавшая Бориса, назвала его "мистер-прилипала" и утверждала, что он представляет собой клинический случай соединения комплекса неполноценности и мании величия.
       Он рассказывал всем, что первая машина, которую он купит - будет "Мини" или в крайнем случае "Фольцваген-Битл", зачем большая машина при таких низких доходах. Купил он огромный "Опель-Рекорд".
       На начальном этапе моей учительской карьеры я сражался за так называемую категорию. В то время учителя имели зарплату согласно английским буковкам - A, B, C, D и так далее. Чем ближе к концу алфавита стояла буковка, тем выше было жалование.
       Я считал, что мне, со званием кандидата наук, полагается буковка E, министерство настаивало на D (и настояло в конце концов, что мне до сих пор, хотя буковок уже не существует, кажется несправедливым)
       В частных школах, а Гутник учил именно в таком колледже, категория почти не играла роли и Борис часто говорил, что даже не собирается тратить время и бумагу на переписку по поводу присвоения буковок. Однажды, видимо забыв об этом, он сообщил мне, что получил категорию G, но, что для меня это конечно немыслимо, так как он-то доктор наук и даже профессор. (Напомню английский алфавит ...C, D (что я имел), E(что я хотел), F, G(что, по его словам получил Гутник)...
       Разница в деньгах между категориями была слишком значительной, чтобы пропустить такую информацию мимо ушей и на следующий день, с утра, я пришёл к директору школы, где я учительствовал. Тот по мере сил помогал мне в моей неравной борьбе с министерством.
      -- Мистер *** , вы знаете - Борис Гутник получил категорию G - выпалил я с порога.
       Директор схватился за трубку телефона. Был задет престиж школы - дали такую высокую категорию учителю из какого-то Робин Гуда, а нашу славную Эдит Хайндс обошли!
       Разговаривал он по телефону недолго, иногда отрывал трубку и я на расстоянии слышал в трубке смех.
      -- Они сразу поняли о ком идет речь, - сказал он мне закончив разговор по телефону, - хотя я не называл его имя. Ты слышал, как они смеялись там в министерстве. На самом деле он получил категорию Е, что нормально для его звания.
       Зачем Гутник врал так беззастенчиво, ведь он знал, что я буду использовать присвоенную ему категорию, как оружие в затянувшейся борьбе с министерством? (Я сам говорил ему об этом).
       Сказать, что он часто казался странным, значит сказать слишком мало. Помню один потрясший меня случай, в который были вовлечены наши дети.
       Наша семья жила на 16 этаже, Гутники на 10-ом того же самого дома и балконы наших квартир выходили на широкий двор перед подъездом. Однажды кто-то сбросил сверху пластиковый пакет с водой, этакую водяную бомбу. К несчастью в это время по двору проходила старушка-консьержка, весьма вредная особа, что легко объяснялось её положением, как "хозяйки" дома, который в тот исторический период менял состав постояльцев. Чинные белые старички и старушки, которые собирались доживать свои пенсионные дни под её присмотром, куда-то исчезли и вместо них дом наполнила шумная и малоуправляемая - терять то особо было нечего - банда эмигрантов.
       Итак, сброшенная бомба взорвалась прямо перед консьержкой, не повредив её здоровью, но обдав водой. Не знаю, заметила ли она кидавших бомбу детей или действовала по наитию, но первым делом она отправилась в квартиру Гутников.
       Гутник встретил её жалобу с ледяным спокойствием, сказал, что немедленно спуститься вниз и докажет невиновность его детей.
       И действительно, уже через пару минут он стоял во дворе и мерил портновским сантиметром величину мокрого пятна на асфальте. Из кармана выглядывал калькулятор. Закончив измерения он что-то на нём просчитал и обратился к застывшей от изумления консьержке:
       "Если пакет был сброшен с высоты 8 - 11 этажа, разброс водяных брызг не должен превышать 2 метров 15 сантиметров. Так как крайние брызги разлетелись от эпицентра на расстояние 3 и 3 с половиной метров, значит высода падения была не ниже 15 - 17 этажа" - и торжествуя удалился.
       Я, помню, тогда на него страшно обиделся - ну ладно, можно неграмотной старушке голову засорять, но зачем же на моих детей доносить. Тем более, как я выяснил из осторожных распросов детского населения нашего муравейника, что бомбу изготовила и применила его дочка.
       Азербайджанский Борис, я думаю никогда бы не стал доказывать свою правоту таким методом. Мог нагрубить, мог ни слова ни говоря уйти, мужчину я думаю мог бы и ударить... Как истиный южанин он всегда демонстрировал свою мужественность и горячий темперамент. Он и по внешности был типичным бакинцем - невысокий, плотный, жгуче брюнетистый, густо заросший бородой
       К своей главной цели два Бориса двигались разными дорогами, совершенно по-разному, хотя их и сводила судьба в совместных предприятиях.
       Гутник медленно, но с танковым напором пытался проложить себе дорогу к успеху. Шаг вперед, шаг назад, но непременная попытка идти дальше. Неудачи приостанавливали процесс, но не меняли направление. Когда было необходимо, в бой вводилась тяжелая артиллерия, Белла - жена Бориса, обладавшая взрывным скандальным характером и дрожащая, как нам казалось, постоянной мелкой внутренней злобой на весь окружающий мир, неспособный понять и достойно оценить величие и гениальность её мужа.
       Здание успеха строилось верно, но слишком медленно. Время было не вполне подходяшее для стабильного, академически выверенного успеха. Шел 1993 год, поднимался ветер резких перемен, и стране было не до науки, не до биологии.
       Необходимо признать, что иногда Боря Гутник пытался сделать несвойственные его характеру рывки в сторону. На каком-то этапе, оставив (на время) попытки строительства университетской карьеры он, объединился с Борисом 2, и они создали прибор, который должен был перевернуть южно-африканский спорт и вывести страну на мировые олимпийские высоты. Бакинский Борис создал компьютерное обеспечение, а Литовский Боря - идею и сам прибор. Из рассказов я понял, что в приборе было две кнопки и две лампочки, если загоралась левая лампочка нужно было нажать правую кнопку и наоборот. Возможно я ошибаюсь и нажимать нужно было как раз левую кнопочку - я не силен в вопросах высшей нервной деятельности. Потом результаты опыта расчитывалось на компьютере и всем становилось ясно, что вот этот мальчик может в будущем стать чемпионом мира по биатлону, а вот эта девушка выше третьего места в прыжках с высоты не поднимется.
       К сожалению оказалось, что стране и не до спорта.
       Прокантовавшись так еще пару лет, потерявший надежду Гутник увез семью в Новую Зеландию, где по рассказам нашёл всё, что искал в дикой Африке - университетскую должность, стабильность, безопасность и, надеюсь, душевный покой.
       Боря 2 действовал совершенно перпендикулярными методами. "Покой нам только снится!" - провозгласил он с самого начала и ринулся в вечный бой сразу на всех фронтах и направлениях. Его проекты были необычны, иногда ошеломляюще неожиданны - однажды, например, еще не имея южно-африканского гражданства, он подал документы на участие в Антарктической экспедиции - но всегда и после любых неудач - оптимистичны.
       Он учился играть и надеялся выигрывать на бирже (почему тот, кто учил его этому не стал миллионером сам?), открывал компьютерный магазин, занимался каким-то сверхнаучным бизнесом через интернет, пытался основать училище для учителей и частную математическую школу. Чаще всего его проекты проваливались, что-то ему удавалось, но результаты по сравнению с усилиями и затратами были какие-то мизерные. Борис долго не сдавался, не терял веры в счастливую звезду, а очертя голову устремлялся к новой цели... Но годы или возраст взяли свое - Боря... нет, нельзя сказать - сдался, но поутих и по-моему подумывает о переезде, во всяком случае в его глазах засветилась синева других небес и в разговорах нет-нет, но промелькивают нездешние имена: Мельбурн, Квебек или Аделаида.
       Вот такая действительно грустная история.
       Но в чем же дело, что же помешало нашим Борям стать хозяевами жизни.
       Здесь придется начать рассказ совсем о других людях, о "хозяевах жизни", о том, кому жить в Южной Африке может быть и опасно, но хорошо.
       Как это писал Бабель -
       "Три тени загромождают пути моего воображения".
       Нет не три - теней гораздо больше...
       Какие они все красочные - эти люди-тени. Часто страшноватые, иногда одесско-опереточные, иногда домашние, пушистые и лишь в экстремальных ситуациях выпускающие когти (но зато такие, что из них не вырваться).
       Мы с Ирой любим вспоминать одну историю, которая произошла с нами в 1999 году, когда мы готовились к поездке в Москву и столкнулись с такими персонажами.
       Денег было немного, их и сейчас не хватает, а тогда и зарплаты были скромнее и долгов больше, но подвернулся вариант с продажей денег... Мне кажется этот финансовый трюк нуждается в пояснении.
       Обмен южно-африканских "деревянных" на полноценную валюту всегда был ограничен и лимитирован. В то, теперь уже достаточно далекое время, он был лимитирован весьма строго. Для тех, кто хотел перевести африканские накопления в доллары или фунты, был вариант нелегальной покупки части разрешенного обмена отъезжающих за границу, но конечно с переплатой.
       В Россию мы ехали вдвоём, валюты нам полагалось довольно много, но взять её с собой по финансовым соображениям мы не могли, поэтому "обмен" мы решили продать и заработать хотя бы на один (что уже было неплохо) авиабилет на оставленную родину. Операция не совсем законная, но и ничего особо криминального в ней нет.
       Сказано - ещё не значит сделано. Нужно было найти покупателей. В этом нам помог один из наших знакомых, он работал на итальянской фирме и хозяева компании хотели...
       Наверное нет смысла описывать всю банковскую процедуру - в этой истории важен только финальный момент, когда мы приехали отдать полученную в банке валюту и получить причитающийся нам процент.
       Наш знакомый привез нас в его фирму, а дальше началось что-то из фильма "Сопранос".
       Мы вошли в огромное складское помещение, ведь мафии полагается устраивать деловые свидания в гаражах или складах. После непродолжительного плутания между стеллажей и карабкания по крутым металлическим лестницам мы добрались до офиса, где нас уже ждали.
       Не было: мягких шляп, ярких галстуков и белых пиджаков, на столе не лежали кольты и винчестеры, остальное - согласно всем голливудовским канонам.
       Во главе огромного стола, сидел глава фирмы - "папа", как мы его с женой не сговариваясь назвали (про себя конечно). На столе, между кипами бумаг, стояла бутылка вина и дымились сигары. По обе стороны от "папы", буравя нас недобрыми глазами, в расстёгнутых пиджаках с оттопыренными боковыми карманами сидели мордастые сыновья босса, "брателы", если пользоваться новым русским языком. Началась процедура подсчета привезенных тревел-чеков... "Сыночки" они же "брателы" не спускали с нас глаз. Ира немного простуженная в этот зимний день, полезла в сумочку за носовым платком - нужно было видеть, как автоматически дернулась рука одного из "брател" нацелившись куда-то подмышку.
       Когда деньги были подсчитаны, заговорил "папа". Мы ждали чего-нибудь кинематографичного, например "Forget about it...", но он только сказал-приказал обращаясь к нашему знакомому: "Рассчитайся с ними...".
       Не волнуйтесь, с нами ничего не случилось. "Рассчитаться" в этом случае значило действительно рассчитаться, т.е. заплатить деньги.
       Не знаю, насколько основательны были наши впечатления от этой троицы - возможно этот семейный бизнес вообще был воплощением добропорядочности и респектабельности, а в нас срабротали киношные стереотипы... Вряд ли когда нибудь жизнь вновь сведет нас с этой итальянской семейкой, по-моему они уже ликвидировали своё предприятие и уехали куда-то на север, можеть быть в Сицилию.
       Но реальная жизнь, а не кинематограф, столкнула нас с человеком, о котором я решился написать только сейчас, когда он ушел из нашего слишком тесного мира.
       Назову его Юрой Прыгуновым и скажу, что редко встречал человека от которого исходил бы такой заряд мрачной опасности. "Чёрная аура", как сказали бы наверное специалисты парапсихологи.
       Нас познакомили наши дети. Мы не подружились, но встречались довольно часто, еще и потому, что жили в одном доме. Сначала нам даже понравилась эта семья: солидный, уверенный в себе глава семейства, красавица жена, дети, два мальчика, почти одногодки с моим сыном.
       Юрий говорил, что в России он был доктор-травматолог. Документов я не проверял, но какие-то сомнения у меня появились после того, как он не смог заподозрить перелом руки у моего сына, когда тот играя упал с дерева.
       Как-то он пришёл к нам якобы узнать какие-то детали регистрации докторов и вдруг начал непонятную и долгую беседу. Как пестрая змейка, разговор вертелся то там, то здесь, завораживая и неожиданно переползая в какие-то странные и опасные области. Нет, внешне всё было в рамках нормального трёпа обо всём и ни о чём - жена, дети, прежняя жизнь, будущая работа, но под всем этим ощущалось неспрошенное и несказанное, что-то тёмное и почему-то очень интересующее Юрия.
       Разговор удивил и насторожил, я начал вглядываться в семью Прыгуновых другими глазами. Что-то совсем неожиданное стало разгадываться в них. Под мужественностью Юрия вдруг стала просвечивать какая-то блатная и, как мне показалось - очень опасная подкладка, в яркости Нади - жены Прыгонова - появились блядские проблески, а дети - они и до этого не выглядели очень счастливыми, эмигрантские дети - но теперь явно проступила их истерическая забитость.
       Мы стали сторониться Прыгуновых, к тому же наши дети незаметно разошлись. Я пытался выяснить причину - тогда мой сын просто отмалчивался, теперь напрочь забыл всё, что связано с этой семьёй.
       Юрий, проработав какое-то время продавцом в винном магазине, работу оставил и после этого благосостояние семьи Прыгуновых резко пошло в гору.
       Нет, конечно все было совсем наоборот - он оставил работу только потому, что наладил какое-то неизвестное никому и невидимое со стороны дело.
       Сначали они переехали в съемный дом - не квартиру, а большой, "настоящий" дом с бассейном. Такая роскошь в начальный период эмиграции большинству и не снилась. Потом они купили собственный дом в тихом богатом районе, защитились двумя отвратительными на мой взгляд крысоподобными бултерьерами, обзавелись хорошими машинами и затворились для нас наглухо.
       Мы почти не встречались, разве только случайно, в магазинах, не очень интересовались друг-другом, но Южная Африка - не Канада, все или почти все на виду, да и слухи по каналам русской эмиграции распространяются быстро. Какие-то сведения о дальнейших приключениях этой семьи до нас доходили по каналам безпроволочной связи, чему-то мы были свидетелями сами.
       Еще в самом начале как-то незаметно соединились дороги Юрия и странного молодого человека, немногословного, с бритвенным взглядом, чемпиона или эксперта по восточным единоборствам. Их часто видели вместе, Максим - так звали каратиста - дневал и ночевал у Прыгуновых. Разница в возрасте не позволяла принять вариант дружбы, злые языки правда связывали Максима с Надеждой - женой Юрия, но все же и скорее всего в основе лежало Дело (тоже с заглавной, по праву значимости).
       Чем точно занимался тандем Юра - Максим сказать трудно, но догадаться можно, особенно, если поверить некоторым сведениям из надежных (с поправкой на эмигрантское злословие) источников.
       Впрочем, можно сказать совсем коротко - тем, чем за небольшим исключением занимается русская мафия, вырвавшись за кордон. Бензин не разбавляли - к бензину у нас государство частную мафию не допускает, контрабандной водкой не торговали - своей некуда девать, а вот "девочек" привозили (не зря Юрий купил на каком-то этапе "экскорт-агенство" или по-просту публичный дом), там же наверняка и без наркотиков не обходилось, алмазами и прочими камушками занимались, наверное и деньги российские отмывали - у нас это всё еще достаточно просто...
       Тут пришла пора и про Ксению вспомнить. Мешает её гибель от души оплакать, тот факт, что Ксения, а особенно её сын, с Прыгуновыми были неразлучными друзьями,. Были ли они в "Деле" или нет? Кто ж его знает, Ксенин сын еще до её гибели уехал из Африки, а Ксения все тайны унесла с собой на Вестпарк кладбище. Странная это была дружба. Казалось бы, что могло Ксению с мафиозными Прыгуновыми связывать, но ведь связывало что-то.
       Хотя, с другой стороны и в Ксеньиной истории тоже загадки были. Что её из Москвы уехать заставило? Неужели ей с блестящим английским места в новой России не нашлось бы? И еще - её английский был какой-то неучительский, слишком живой что ли. И почему-то учебников она с собой не привезла, приходилось нам, её ученикам собственными учебниками пользоваться, если привезли с собой или занимать друг у друга.
       Да и у самого Юрия иногда в повадках что-то армейско-спецназовское прорывалось, тем более, что единоборствами он владел не хуже Максима. В парке неподалеку от Хиллброу они часто тренировались, сам я не видел, но говорили, что именно Юрий инструктировал Максима. Те, кто разбирался немного в боевых искусствах, говорили, что по настоящему наши герои владели боевым самбо, которое в гимнастических залах и спортивных секциях не преподают.
      
       Ну, а теперь наверное и на ключевой вопрос ответить можно. Вот наверное кому в Южной Африке действительно жить хорошо, вот почему у Борисов мало что удавалось. Не было в них той преступной, авантюрной жилки, которая помогает первопроходцам. Черезчур они честные были, цивильной дорогой хотели идти. Помню, бакинский Борис в пору его прогоревшего компьютерного магазина, рассказывал мне с возмущением о ком-то, кто не брезгует покупать ворованные части и процветает. А Борис - брезговал...
       Южная Африка и до сих пор, несмотря на цивилизованный фасад - страна пионеров и авантюристов. Клондайк 20-го века.
       Помните у Токарева:
       "Здесь пистолеты применяют вместо слова,
       И наплевали на придуманный закон,
       Седые мальчики,
       Кусают пальчики,
       Неодолимый перед ними Рубикон..."
       Вот и оказались Борисы и многие другие, да и я сам, со своим бизнесом, "седыми мальчиками". А Волошины, Прыгуновы и многие другие повели себя так, как вели себя Сесиль Родес, Семми Маркс и братья Барнато лет сто тому назад...
       Написал я все это и вспомнил, что Барнато утонул посередине океана, А может быть ему помогли утонуть.
       И Прыгунова в один совсем не прекрасный для него вечер нашли в Хилброу мертвым. Медицинское заключение было - передозировка наркотиков. Всё может быть, только никто, кто его знал о том, что он брал наркотики не слышал. Выпить он по русски любил, но с наркотиками... Дело темное.
       Да и наш знаменитый Волошин скрывается, на него дело заведено, где-то на 50 миллионов...
      
      
       Глава 22. Прогулка в стиле "ретро".
       Почему "ретро"? Наверное потому, что прогулки вышли из моды, их заменил "селл-фон", "мобильник" так сказать.
       Еще потому, что по пути я буду собирать рассыпанные кусочки встреч, историй, событий, мелких случаев и больших драм, короче всё то, что по разным причинам не вошло в предыдущие главы.
       Итак! Готовы? Откроем ворота, оглядимся - не в Швейцарии живем, как любит говорить моя жена - всё вроде в порядке. Райончик наш не самый спокойный, но днём в принципе погулять можно. Знавал наш район и лучшие времена и других людей. Теперь повернем налево и вдоль Dukes street - Герцогской улицы (вот такие имена в нашем районе - начиная с King street и по понижающейся до простого Knight - все придворные звания, да и район-то не простой - Windsor) дойдем до ближайшего перекрёстка.
       Здесь, в двух минутах ходьбы - наш локальный торговый центрик. Не так уж много белых лиц на улице - не пугайтесь, это Африка. К тому же, те, не слишком многочисленные белые, которые сохранились в Виндзоре, пешком не ходят - у каждой семьи машина, а то и две (и три).
       Вообще, в Южной Африке, как наверное и во всем мире, люди различаются, делятся на касты не по обладанию машиной и не по количеству оных, а по качеству, классу автомобилей.
       В "Аквариуме" Виктор Суворов вкладывает в уста одного из героев такое глубокомысленное заключение:
       "...Богатство относительно. Если ты по Москве ездишь на "Ладе", на тебя смотрят очень красивые девочки. Если ты по Парижу едешь на длинном "ситроене", на тебя никто не смотрит..."
       Всё наверное не так. И для Москвы, и для Парижа, и для Йоганнесберга. Если ты едешь на Ладе или Тойоте или Форде - ни в Москве сегодня, ни где нибудь ещё, внимания на тебя не обратят, но если ты за рулём "Ягуара" или последней модели БМВ - интересующиеся взгляды тебе обеспечены.
       В Виндзоре на "Шестисотых Мерседесах" не ездят, "Феррари" или "Ягуара" я тоже не встречал - доходы жителей не те, но машин много - иначе в нашем городе не прожить. Я уже писал, что в Джобурге автомобиль не роскошь, а транспорт, иногда единственный.
       А вон там, в стеклянной коробке, что видна на заднем плане, провела свои последние дни в ЮАР Сира, жена Саши, врача-неудачника о котором я писал в "Деле врачей". Кстати Саша в конце-концов объявился, и довольно неожиданно.
       От наших канадских друзей мы получили заметку из их местной газеты, в которой Саша, уже освободившийся от Сиры и поселившийся в Канаде, дает интервью. Небольшое русскоязычное издание "Русский репортёр" собирало рассказы тех, кто до приезда в страну обетованную жил в других, и конечно не таких замечательных странах (иначе, чего бы их в Канаду понесло).
       Нашла газетная репортерша и человека, который приехал в Канаду из ЮАР. Им оказался, как представила газета "известный в нашей общине врач-гипнотерапевт Александр Брагинский".
       В наши дни Саша был бывшим врачом-психиатром, который не смог стать врачом в ЮАР, так как не смог, вернее и не собирался сдавать экзамен. В Канаде он стал гипнотерапевтом. Может быть он наконец-то сдал врачебный экзамен, но "это вряд ли", как говорил товарищ Сухов, иначе что бы ему подвязаться в русско-эмигрантской среде. Или может быть гипноз в Канаде не считается врачебной дисциплиной?
       Дальше идет само интервью.
       Всегда интересно читать рассказы наших бывших соотечественников о ЮАР и сравнивать сказанное со своими собственными наблюдениями и впечатлениями. С чем-то можно не согласиться, что-то может удивить - как точно схвачено. Иногда путевые заметки залетного писателя (вспоминается в связи с этим Виктор Ерофеев) открывают тебе что-то, что не заметил сам или не обратил внимания. А бывает - проживет человек в стране 7 лет и ничего не поймет, ничего не увидит, вернее хорошо увидит только то, что хотел увидеть.
       В своё время увидел Саша в Южной Африке только одно: непризнание своих талантов и невостребованность, впрочем об этом я уже писал. Не мудрено, что он обиделся на страну в целом и на новое, чёрное правительство в частности. Также немудрено, что в интервью все обиды он выплеснул. Но ведь надо и совесть знать - в запальчивости он такого наговорил, что когда мы с друзьями это интервью читали восторгу границ не было. Некоторые перлы из Сашиных откровений мы и сейчас другу другу цитируем, как лучшие страницы "Бравого солдата Швейка".
       История Южной Африки по Александру Брагинскому.
       Сначала, согласно Саше, всё было хорошо: "...уровень жизни - выше, чем в Канаде, взаимоотношения между людьми теплее, нетрудно было найти работу по специальности. А климат - просто замечательный. Сам Йоханнесбург - красивый город, везде парки, бассейны..."
       Чёрному населению при апартеиде тоже было хорошо, "...у них... были все права, кроме выборного. И еще в семь часов вечера все они должны были возвращаться в свой район, в пригород. В городе им запрещалось находиться.... ....Никаких других ущемлений я не видел, чернокожие учились в школах, поступали в университеты. В одних вузах учились и черные, и белые, в других только черные, в третьих - только белые. Но отношения были хорошими" - говорит Саша.
       Сашиными устами бы, да мёд пить. В Советском ВУЗе видимо зря ему политэкономику преподовали. Пишет он, что в Южной Африке уровень жизни был выше чем в Канаде. Давайте посчитаем: в 1995 году на душу населения валовой внутренний продукт (тот самый очень популярный сейчас в России ВВП) составлял в Канаде $24 400, а в ЮАР только 4 800 долларов на человека. Не получается лучшая жизнь?! Но получиться, если вспомнить, что белого населения в стране 14%, а остальные - чёрные, цветные и т.д Для того, чтобы обеспечить белому населению парки, бассейны и уровень жизни, как в Канаде, нужно было у кого-то отнять, недодать. Я что-то не припомню вилл с басейнами в чёрных пригородах. Значит не так уж много было у чёрных прав и возможностей.
       А дальше совсем интересно: "В госпитале, где я работал, трудились и те, и другие, и никаких трений не было. Госпиталь, кстати, тот самый, в котором доктор Бернард сделал первую в мире операцию по пересадке сердца..."
       Саша, по его словам, работал в госпитале вместе с чёрными, значит должен был знать о значительной разнице в зарплатах за ту же самую работу для белых и для чёрных, которая существовала в то время. На моей первой работе, я получал первую "эмигрантскую" зарплату, которая была, при всей её мизерности, почти в два раза выше, чем зарплата моего черного коллеги. Я этого поначалу не знал, меня просветила "баба Соня" о которой я писал раньше, но наши чёрные об этой разнице прекрасно знали.
       И еще, никто из бывших знакомых Саши так и не смог вспомнить о его госпитальной деятельности, если не считать один день, который он провел в частной йоганнесбургской клинике, куда его устроила еврейская благотворительная организация. Так как он не подтвердил свой врачебный диплом, работать он мог только чем-то вроде санитара, что в общем тоже было не совсем легально. На второй день на работу он не вышел, работа оказалась не соответствующей его амбициям (см. Главу "Дело врачей"). Особенно умилило нас упоминание о клинике доктора Бернарда, в Кейптауне семья Брагинских не жила, а ведь именно там расположен этот госпиталь.
       с тебя Не хочу пересказывать всё, что нарассказал Саша о новой Южной Африке. Многое в его эмоциях объясняется ещё и районом, в котором вынуждена была обитать семья - до самого отъезда главы семьи жили они в наркоманисто-бандитском Хиллброу. И всё же даже для Хиллброу Сашино описание было явным перебором.
       Сейчас читатель, тебе станет страшно. Не могу удержаться и приведу ещё один кусок публикации "Русского репортёра". Здесь Саша повествует о том, что случилось в стране после прихода к власти нового правительства.
       "Сельскохозяйственным рабочим велели платить зарплату не ниже 1200 рандов, и, разумеется, фермер начинает увольнять рабочих, оставляя вместо, скажем, трех, одного. Куда деваться безработным? Они идут и грабят, убивают...
       Не было дня, чтобы я не дрался на ножах. Ситуацию усугублял факт, что в ЮАР оружие, в том числе огнестрельное, тогда было в свободной продаже, не знаю как сейчас... Но если в России преступники сначала смотрят есть ли что взять, и только если есть, нападают, то в ЮАР было иначе: сперва убьют, а потом смотрят - а есть ли вообще что взять?.. С утра по городу ездили "труповозки" и собирали тела... Уровень жизни в стране резко упал, как и национальная валюта. Ранд был раньше по отношению к американскому доллару один к двум, стал один к восьми. А чего следовало ожидать в стране, где в образовательных передачах объясняют как пользоваться зубной щеткой?.. Началось массовое уничтожение белых фермеров. Причем, за это ничего не было. Преступник мог сам вызвать полицию и сказать: "Это я убил!" и его не сажали в тюрьму, потому, что тюрьмы были переполнены... На улице стали открыто продавать наркотики, громко зазывая... Парки там сровняли с землей - ухаживать же за ними надо".
       Читатель, представь себе картину: утро в Йоганнесберге, завывают "труповозки" собирая тела убитых фермеров, на фоне рекламы зубных щеток, посередине разоренных парков, стоит Александр и отбивается ножами от торговцев наркотиков и уличных грабителей. (Интересно, почему же, при доступности огнестрельногго оружия, его не пристрелили в первой же ножевой драке?)
       Наверное всё таки приятно навешав лапшу на уши канадским репортёрам, чувствовать себя супер-героем. Не буду пытаться опровергнуть или поймать на... неточностях. Ситуации во многом зависят от того, насколько мы в них сами верим. Скажем пол-бутылки могут для кого-тобыть почти полной, а могут быть ужасно, невероятно, почти пустой. Насчет парков, хочу успокоить Александра - Йоганнесберг продолжает оставаться одним из самых зеленых городов на планете, даже тот садик в Хиллброу, - мы называли его "Русским", там мы какое-то время встречали Брагинского - сохранился и хотя мы в нем теперь не гуляем, предпочитая расположенные поближе парк в Эмаренче или Ботанический сад, но по дороге из школы домой я часто его проезжаю.

       И на прощание с Сашей, еще одна цитата из его интервью:
       "...важно не само событие, которое с тобой произошло, а то, как ты к нему относишься..."
       Вот здесь я с ним полностью согласен. Произошло с Сашей вот что: пожил он 7 лет в Южной Африке, а теперь всеми методами демонстрирует, как он к этому событию относится. Но, поверьте мне, Южная Африка во всем этом не слишком виновата.
      
       Ну, а теперь, после столь серьезного и долгого отступления, воспользуюсь этой же заметкой из "Русского репортера". В конце интервью с нашим героем газета опуликовала недлинную справку, которая может заинтересовать моих читателей.
       Итак, СПРАВКА RR
      
       Уже более столетия южно-африканское направление является одним из важных для российской эмиграции. В конце XIX - начале XX веков сюда из России ехали в основном евреи, привлеченные экономическим подъемом, охватившими Капскую колонию и бурские республики после открытия богатейших золотых и алмазных месторождений. В результате большая часть южно-африканских евреев может похвастаться российскими предками. Но живут в ЮАР сейчас и этнически русские - православные. Однако их мало. До войны в крупнейшем городе страны их было всего 20 человек. В 1973 году русская диаспора в Южно-Африканской энциклопедии была названа вымирающей.
       Вторая волна иммиграции из России была в начале 90-х. Сейчас в ЮАР живет несколько тысяч русских, однако точной статистики сколько именно, нет.
       Несмотря на то, что русских было мало, они сумели прославиться. По мнению влиятельной южно-африканского журнала "Leadership", Владимир Григорьевич Третчиков - самый знаменитый художник ЮАР. Он родился в 1913 году, после революции с родителями эмигрировал в Китай, а в 1946 году оказался в Кейптауне. В 1952 г. передвижную выставку Третчикова в Кейптауне, Йоханнесбурге и Дурбане посетило более 100 тысяч человек. С тех пор выставки Владимира Третчикова в Южной Африке побивали все рекорды по сборам и посещаемости.
       Сейчас художник живет в фешенебельном пригороде Кейптауна Бишопс Корт. Он до сих пор говорит по-английски с сильным русским акцентом. По-русски же он говорит, постоянно сбиваясь на английский.
    Другим популярным в ЮАР художником, одним из корифеев южно-африканской карикатуристики был Виктор Архипович Иванов (1909-1990). Сын донского казака, он обучался в кадетском корпусе в Югославии, выступал в Хоре донских казаков Сергея Жарова. В 1936 г. во время гастролей Хора в ЮАР Иванов решил остаться в этой стране. В 1930-1960-х годах он активно работал в различных южно-африканских изданиях и стал одним из самых известных карикатуристов этой страны. Согласно завещанию, урну с прахом художника опустили на дно водохранилища, разлившегося на месте его родной станицы на Дону.
    Знаменитая в Европе в 1920-1930-е годы русская певица Ксения Александровна Бельмас (1890-1981) перед Второй мировой войной поселилась в Дурбане. Здесь она создала школу оперного пения. В годы войны Ксения Бельмас активно участвовала в благотворительных концертах, сборы от которых направлялись на поддержку Советского Союза в его борьбе с фашизмом. Согласно завещанию, урна с ее прахом была захоронена на Байковом кладбище в Киеве.
    Русские иммигранты были и среди крупных южно-африканских бизнесменов. Например, сестры Тумановы, приехавшие в ЮАС в 1951 г. из Италии и преуспевшие в производстве косметики. Крупным бизнесменом в в 1960-1970-х годах был Константин Михайлович Лащин, владелец компании по продаже автомобилей. Нина Александровна Швецова в 1960-1970-е годы возглавляла одну из крупнейших в стране компаний по добыче асбеста. Михаил Сергеевич Свиридов был владельцем большой инженерной компании, существующей и по сей день. Константин Константинович Владыкин, сын генерала К.И. Владыкина, в Южной Африке занимал пост директора нескольких важных горнодобывающих предприятий. А Михаил Дмитриевич Бибиков, старейшина дворянства, стал в этой стране первым, кто начал профессионально готовить собак-поводырей для слепых. Впоследствии он около двух десятилетий возглавлял
    PR-службу южно-африканского отделения компании IBM.
    Русские эмигранты в ЮАР достигли успеха и в научной сфере. Елизавета Григорьевна Кандыба-Фокскрофт основала в Университете Южной Африки первую в стране кафедру славистики, которую возглавляла около 20 лет. Борис Иванович Балинский в 1960-1970-е годы занимал должность заведующего кафедрой зоологии в крупнейшем в стране вузе - Витватерсрандском университете. Николай Константинович Мосолов, живший в Юго-Западной Африке, в то время фактически провинции ЮАР, был видным археологом и историком. Доктор Юрий Стефанович фон Зоон, крупный энтомолог, многие годы работал в Трансваальском музее.
       Можно ещё вспомнить семью Елагиных. Да-да тех самых, из старорежимных, которые в своё время оставили Россию и в Южной Африке особенно ничем не прославились. Можно упомянуть и более или менее знаменитых современников, которые нашли свою нишу в наших краях, но как писал поэт: "ходить бывает склизко по камушкам иным, итак, о том, что близко, мы лучше умолчим..." или расскажем в иносказательной форме, но позже, а пока продолжим нашу прогулку по городу.
       Не будем тратить время, не будем разглядывать наших винзоровских "hobos" около магазина, таких живописных типажей можно найти повсюду. В принципе особой опасности они не представляют - спившиеся люмпены, занесенные сюда ветром 1994 года. Полон наш район и другими типами - суровыми "новыми" черными, приехавшими из Нигерии, с неопределённой профессиональной ориентацией, не то нарко-бароны, не то просто криминалы.
       Не будем связываться с ними, а лучше, как герои "Мастера и Маргариты", не подчиняясь физическим законам перенесёмся в "Cresta". О ней, вернее о нём - это ведь торговый центр - я могу писать долго, так много связано с этим местом. Здесь мы не только покупаем практически всё для дома и семьи, это еще и место отдыха, место, где мы встречаемся, ходим в кино, в театр, где время от времени устраивается что-то неожиданное, как например, день "живых маникенов" или ежегодно ожидаемый - "Crystal Sale", то-есть выставка-продажа поделочных, полудрагоценных и просто красивых камушков и изделий из них.
       В общем Cresta приятнейшее место. А сколько возможных героев моей книги встречал и продолжаю встречать я здесь. Какие характеры! Какие судьбы. Всех в книгу не вставишь, но, может быть, хотя бы некоторых, вкратце...
       Эту пару мы называем именами героев "Буратино". Неважно, как их зовут на самом деле, для нас они - Лиса Алиса и Кот Базилио. Приехали в Южную Африку чуть раньше нас, встретили друг друга и вот уже много лет вместе. Они неплохо устроились в этом мире. Он открыл какую-то пара-псилогическую практику, лечит пассами и заговорами. Она, перепробывав несколько занятий, помогает ему в его кабинете. Он даже получил какие-то таинственные дипломы, сартификаты... Нет, они не жулики, хотя смотря, что называть этим словом. Между прочим в детстве, когда читал эту чудесную переделку Толстого, моё отношение к её персонажам было не совсем класическим. Я конечно любил Буратино, хотя и с оговорками, ненавидел Карабаса Барабаса (хотя наиболее отрицательной личностью для меня был Дуремар, наверное потому, что с детства терпеть не мог и даже боялся пиявок) Мальвина касалась предельно скучной, ну а кот и лиса внушали если и не симпатию, то некоторое уважение. В принципе я вполне мог понять их поступки - пять золотых в руках безмозглого мальчишки - это был явный перебор и отобрать их воспользовавшись этой самой безмозглостью...
       Как это пелось в знаменитом фильме:
       "..На дурака не нужен нож,
       Ему немного подпоёшь
       И делай с ним, что хошь."
       Если есть люди, которые готовы платить деньги за магнетическую заговорённую воду в пивных бутылках и если водопровод функционирует...
       "...Покуда есть на свете дураки,
       Обманом жить нам стало бы с руки..."
       Всё! Казалось бы готовый сюжет! Но всё так не просто в этом лучшем из миров. В самом начале нашей Южно-Африканской жизни "Кот Базилио", безо всякого обмана, здорово помог нам. Писать о нём просто рука не поднимается, к тому же на любом перекрёстке земного шара стоит слепой кот, зорко вглядываясь в проносящиеся возможности и хромая лиса, готовая в любой момент к рывку за удачей.
       Иногда сталкиваемся в "Cresta" c нашими бывшими приятелями, супружеской парой, с которыми мы как-то незаметно, но прочно разошлись. Это уже другие персонажи, из другой сказки. Ох, как хотелось бы посвятить целую главу этим жёстким, с бульдожьей хваткой не очень уже молодым людям, рассказать и о нём, постоянно демонстрирующем свою супер-мужественность и о ней, такой слабой и беззащитной, но под женственностью скрывающей квадратные плечи, будто одетые в погоны. Но, опять, что-то удерживает меня. Наверное его глаза, где под легированной сталью проблёскивает несегодняшняя усталость и странная для "супермена" грусть. Ещё наверное и то, что обрывками, случайно, я знаю о его совсем непростой жизни, о его проблемах. Расказывать об этой семье и не сказать ни слова о том, что я знаю, невозможно, а сказать... Нет, я не сплетник, так что поздороваемся, перебросимся парой незначащих фраз и оставив милую "Crest'у" дальше, мой читатель, дальше...
       Вот уже силой мысли добрались мы до "Эмиренчи" - ботанического сада, а попросту большого парка с искусственным озером. Прекрасное место и для прогулок, и для пикников, и для водного спорта. Розарий, фонтаны, тенистые аллеи, скамейки под не слишком развесистыми, но всё таки березками...
       Но привел я тебя, читатель, сюда не только для любования природой, а чтобы встретить еще одну, немного странную пару - вон они мелькают среди деревьев. Приехали они в наши края из Ленинграда - был в прошлом веке такой город в России - приехали, потому, что в Ленинграде в те времена совсем швах был. Он каким-то способом нашёл работу - не то по интернету из России, а может быть по приезде. Она пыталась работать, но неудачно - причина простая - отсутствие языка. Больше не пыталась и не работала. Всё просто и знакомо. Но зачем же мы прервали наш полёт, неужели только для того, чтобы повстречать ещё одну знакомую историю.
       Не совсем так, просто захотелось поразмышлять на тему - "не нужен нам берег турецкий и Африка нам не нужна". Давайте присядем на скамеечку, вот напротив этого фонтана и я расскажу вам свой сон.
       Первый (и последний) сон Анатолия Викторовича.
       В общем это не один сон, а как бы сериал, но на один и тот же сюжет.
       Я нахожусь в России. Обстановка и обстоятельства могут быть различными: это может быть зима или лето, день или ночь, фантастическая сюреалестическая Москва на берегу моря (знаете как бывает во сне - ничего общего с реальностью, но полное, абсолютное знание, что это такое) или сырой реальный Санкт Петербург, Черемушки или Манеж, но главное в моём сне - развязка. Где-то на фоне страха или радости, прогулки или застолья, во сне приходит тревога.
       Сначала неоформленная, потом всё более и более конкретная: "Боже мой, что я здесь делаю? А как же дом, работа, семья, там в Африке? Я опоздаю, я должен что-то сделать, что-то предпринять..." Всегда и сразу после этого я просыпаюсь, и на пути к полному осознанию действительности, сначала невнятно (я еще больше, чем наполовину во сне), а потом яснее и яснее приходит понимание, что это был только сон и я дома, и я в Африке...
       Что означает этот повторяющийся сон? Я полный профан в психоанализе и могу только предложить моё собственное, доморощеное понимание.
       Конечно, здесь присутствует тоска по России - до сих пор я ощущаю себя во-первых русским, а уже потом южно-африканцем. Я прожил в России 44 года и никакими усилиями воли это не зачеркнуть. Недостаток или достоинство - кто может сказать определенно - моего "Я", это уже названная мной ностальгия по прошлому, особенно по детству и юности. Всё это так, но конец моего сна и явственное облегчение от осознания действительности несомненно говорят о том, что дом мой здесь и эта реальность для меня - положительная.
       К чему я рассказал вам это? И какая связь с приближающейся семейной парой? Трудно сказать о нем - он достаточно скрытый человек, что же касается ее супруги, то она видна, как на ладони. Она во-первых русская и во-вторых... и в-седьмых... русская. Она любит Аллу Пугачёву и эта любовь главная в её мире. Она смотрит только русские фильмы, которые добираются до нашего края света. Она не любит ничего южно-африканского, она всё еще живет в Ленинграде... Интересно, какие ей снятся сны? Наверное тоже Россия, может быть Ленинград. Мне кажется, она просыпается в слезах, потому что это всего навсего сон, а за окном всё тот же Йоганнесберг.
       Но оставим их и дальше, дальше...
       Только заглянем на минуту вот сюда, прямо через дорогу. "Это же просто кладбище" скажете вы и будете совершенно правы.
       "Вестпарк" - огромная территория, с отдельными районами - итальянским, греческим, китайским, еврейским, с маленькими островками военного и полицейского кладбищ, и даже кладбища некрещенных младенцев...
       Зачем я привел вас в это грустное место? Вот посмотрите - на греческой части, среди Деляонидосов, Папондракисов и еще бог знает чьих могил, две - некая Jenny Stoliarenko и Igor Sviatoslavovich Wolodimeroff (сколько ностальгической утеряной романтики в этом ff, сейчас наши фамилии в зарубежном написанииоканчиваются на -ov или -ev, Ivanov, Petrov).
       Кем он был, этот неизвестный мне Игорь Святославович, каким ветром и когда его занесло в эти края? Умер он в 1972, задолго до всяческих перестроек, прожил 90 лет - сколько из них в Южной Африке? Может быть семнадцатилетним, распевая "Трансвааль, Трансвааль - страна моя..." приехал он сюда сражаться вместе с бурами, может быть революция забросила его на край света, подальше от большевичков и совдепов. Был он блестящим белым офицером или уездным доктором, кто теперь узнает...
       Именно здесь и сейчас мне хотелось бы поговорить о том, о чём я уже, но вскользь, упоминал в своих записках - об эмигрантском одиночестве.
       Казалось бы, о чём говорить, все мы - "дети мира", ну переехал из одной страны в другую, к тому же вместе с семьёй, с детьми. Какое уж одиночество? Вокруг люди, часто доброжелательные, можно найти себе друзей, в конце концов просто знакомых. Пересаживают ведь деревья и ничего, прорастают на новом месте, как будто ничего не случилось.
       Тот, кто любит копаться в своём саду, садике, огородике, знает - не всегда так. Сажаешь иной куст, деревце - сильное, здоровое, корни заботливо землёй закрыты, пластиком укутаны - но проходят дни, недели, а дерево не растет, хиреет, бывает и гибнет, как его ни поливай, ни окучивай.
       А иногда происходят и совсем странные вещи. Наши знакомые, через других знакомых, привезли в Йоганнесберг рассаду подмосковной клубники. Посадили у себя в саду в жирную южно-африканскую почву, ухаживали, поливали, радовались первым цветочкам, завязававшимся ягодкам. Наверное уже видели в мечтах банки с клубничным варением и бутерброды с розовой пенкой. Клубника созрела и оказалась абсолютно безвкусной. Красная, спелая, казалась бы такая же, как на лотках Даниловского рынка, она приближаясь по вкусовым качествам к жёваной туалетной бумаге. Знающие люди объяснили, что в местной почве другой набор микроэлементов.
       С людьми бывает и того хуже - эмигранские семечки перелетели через океан, материк, страны, если повезло, попали в подходящее место, укрепились, первыми листочками обзавелись - всё как полагается, да вот корней-то пока нет, может быть каких-то микроэлементов не хватает. Когда они еще в полную силу порастут, пробьются, вцепятся в землю... А если подует сильный ветер, то начинает носить эмигрантов, как перекати-поле, по планете - и здесь нехорошо и там ещё хуже.
       Для меня корни - это не столько березки плакучие и закаты над Клязьмой рекой, но и почва на которой мы коренились, со всеми её прожилками, цветом и запахами, переплетения с другими корнями и корешками - родная почва.
       Тут наверное не годы, поколения нужны, чтобы прорасти надёжно, да так, что новая земля совсем родной станет.
       Мне кажется, что пустые камни кладбища - символ отсутствия корней, символ эмигрантского одиночества. Нет, конечно на них написано что-то: годы жизни, имена, но они чужие для нас, немые. Мне хотелось бы видеть в могильных памятниках не изыски архитектуры, а ушедших людей - для этого и существуют ПАМЯТ(ь)ники.
       Полузаброшенное, заросшее Ореховское кладбище - когда я последний раз проходил по нему, я листал страницы моей собственной жизни. Как много тех, кто когда-то, в детстве, окружал меня, не только родственники, но и многие друзья, знакомые, учителя, милиционеры, врачи, те кто был "почвой" на которой я вырос, лежат там.
       Мой приятель Миша Т***, тот самый которому я писал длинное, дневниковое письмо, вместе с ним в могилу, на каком-то московском кладбище, ушёл его путаный и странный иногда мир, но это был и кусочек моего собственного мира.
       Тётя Юля из Ленинграда - я даже не знаю, где её могила и часто ловлю себя, что не сразу могу вспомнить её лицо, а ведь она - это моё детство.
       Это наверное самые глубокие корни. Я не разделяю мнение Б.Г. о том, что "...чтобы стоять, я должен держаться корней", меня совсем не привлекает идея прожить всю жизнь в одной и той же почве и стать её перегноем, люди должны, если они этого хотят, менять места, менять страны, не по принципу "там хорошо, где нас нет", а просто потому, что жизнь коротка, а мир - велик, но нам часто становится грустно, что за праздничным столом, на нас - родителях - обрывается цепь поколений. Нам иногда не хватает кучи родственников, пусть даже и не очень любимых, которые остались там, в другой жизни. Где вы - Мажбичи, Митрофановы, Костины, Левако - вы остались на другой планете...
       Где вы - Миши, Тани и Таньки, Славы и Тони - вы так далеко от нас, мы теряем наши связи, а ведь вы были частью нашей жизни, нашей почвой, корнями.
       Наши дети уже пустили корешки в эту землю. Пока еще слабые, но они, я уверен, окрепнут, станут настоящими корнями. Наши дети, внуки, правнуки не будут одиноки в стране "Эмиграция" и их родная почва будет называться Южная Африка.
       Но на кладбище еще есть что посмотреть.
       Рядом, за высокой проволочной оградой - еврейское кладбище. Здесь знакомые фамилии на каждом шагу.
       Хрестоматийно анекдотные Абрамовичи и Коганы, аристократические Левины и Ароновы, перелапаченые или наоборот, вернувшие себе подлинное звучание Мейеры и Рабины, которые нам были известны как Мееровичи или Рабиновичи. Столько лет жили рядом в далекой России Владимировы и Глейзеры, Столяренко и Кацы, Ивановы и Шапиро, любили, терпели или ненавидели друг-друга, а потом судьба разбросала их с тем, что встретились они здесь на самом краю земли, в невероятно далеком Трансваале, где и успокоились в мире.
       Еврейское кладбище навело меня на еще одну острую тему, внешне вроде бы не имеющую к нему никакого отношения - чёрно-белые отношения в Южной Африке.
       Как мы здесь живём? Как уживаемся с местным населением, я имею в виду доминирующую, африканскую часть?
       Когда-то я подрабатывал (деньги, они и в Африке - деньги) кем-то вроде гида-переводчика для групп русских туристов. Помню, с одной из групп мы, по дороге из аэропорта, проезжали Сити в районе центральной стоянки "чёрных" такси. Место, конечно живописное, живое - настоящая Африка. Уличные торговцы всем на свете, галдящая толпа, презирающие все правила уличного движения микроавтобусы - основной вид транспорта основного населения, перемешались на этом сравнительно небольшом пятачке. Мы остановились на красном светофоре как раз напротив огромного крытого "parking'а" и в зеркале заднего вида я увидель полу-безумные от ужаса глаза одного из туристов.
      -- А почему здесь так много чёрных - неожиданно спросил он меня.
       Я сначала просто не понял вопроса, начал объяснять, что это стоянка такси... Нет, он оказывается спрашивал совсем о другом, в его представлении чёрные должны жить где-то, но отдельно, и туристы могут наблюдать их в специальных местах, исполняющих зажигательные народные танцы.
       Такие места в Южной Африке есть, специально для туристов построены "культурные" деревни, отведены места для "craft-market'ов", где можно купить подделки под традиционные африканские поделки.
      -- Это же Африка - сказал я, но по моему он меня не понял.
       Не понял, как можно нам жить вместе или хотя бы близко с "черномазыми", как можно работать с ними, быть с ними наравне...
       Признаться честно - в начале нашей жизни в ЮАР мы тоже этого не понимали. Чёрная толпа на улицах, в магазинах казалось пришла из другого мира - в герметичной России чёрные лица были диковинкой, экзотикой. Мы жили в Москве, они в резервациях, которые назывались - "студенческие городки", наши пути никогда не пересекались, еще и потому, что какие никакие, но они были иностранцы, а связь с иностранцами, хотя бы и за кружкой пива...
       В Южной Африке мы стали иностранцами, стали жить в резервациях, которые назывались "белые районы". Но так уж получилось, что наш герметизм не продолжался долго - надо было работать, а значит входить в среду, где чёрные лица не были диковинкой, а вместе с переменами, происходящими в стране в те годы, их становилось больше и больше.
       Как мы с ними работали? Как совмещались наши совсем разные культуры, да что там, совсем разные миры?
       А вот послушайте рассказ моей жены, написанный ею "с натуры", из жизни её госпиталя.
       "Я сижу в нашей маленькой "stuff room", у меня обеденный перерыв. Я пью кофе с принесенными из дома бутербродами и читаю книгу. Вокруг сидят мои коллеги, что-то едят, разговаривают. Разговаривают они на смеси местных языков - зулу, косо, суту. Сегодня на дежурстве я одна - белая, остальные - черные, немного цветных. Мне уютно в нашей маленькой "stuff room", хотя для европейского уха голоса черных звучат слишком громко и, что мне не нравится, они стараются в любую жару держать окна закрытыми, им всегда холодно. Иногда они обращаются ко мне по-английски, но если видят, что я хочу продолжать читать - не мешают, они очень деликатны.
       А когда-то давно, в России, в маленькой столовой 7 городской больницы, я проводила обеденные перерывы, окруженная моими русскими коллегами. Мы жарко обсуждали домашние проблемы. Те, у кого не было мужа советовались - как его найти. У кого муж был - что с ним делать. Вариантов было много - мало зарабатывает, пропивает деньги, не думает о детях, тем хватало на весь обеденный перерыв.
       Вот уже 10 лет я работаю в Йоганнесбургской Sandton Clinic в Южной Африке. Я привыкла к моим черным сотрудникам, хотя нам было нелегко привыкнуть друг к другу. Я считала, что они - лентяйки, ничего не хотят делать и по русской привычке им об этом сообщала. А они думали, что я - грубиянка и жаловались на меня начальству. Но это позади, за 10 лет мы научились обращать наши "cultural differences" в шутку. Иногда я напоминаю им, что они пришли сюда работать, а не пить чай целыми днями, а они отвечают мне, что я пришла сюда работать, а не воевать.И мы смеемся, у нас много шуток, которыми мы обмениваемся почти ежедневно.
       Я пъю кофе, читаю свою книгу и по отдельным английским словам, которыми они пересыпают свою речь, слышу, что они говорят о работе. Наверняка о том, как они "overworked and underpayed" - как они тяжело работают, а им так мало платят. О домашних проблемах они не говорят, это не принято. Не приносить свои проблемы на работу - это закон.
       Внезапно я слышу крик , снаружи, в коридоре. Кричит дочка нашей больной Mrs. Milner. Она пришла повидать маму и застала ее плачущей от головной боли. В русском госпитале на ее крик никто не обратил бы внимания - покричит и перестанет. В дорогом частном госпитале, где я работаю, это - черезвычайное происшествие. Дочка Mrs. Milner кричит на нашу медсестру Синди, которая работает в палате, где лежит ее мама.Вернее должна работать. Толстуха Синди, наверняка, даже не подумала зайти в палату, а иначе она бы обнаружила плачущую больную. Синди что-то бормочет в свое оправдание.
       Немного погодя я слышу другой крик. Кричит доктор Хейл, молодой белый доктор с лицом русского тракториста.Очевидно дочка больной позвонила ему с жалобой.
       - Bullshit! - кричит доктор Нейл - Почему мне никто не позвонил?
       Теперь он говорит по телефону с нашей начальницей - "Мatron".
      -- This bunch of monkeys did't give anything for pain to my patient whole night and whole day* - жалуется он на сестер.
       ___________________________________________
       * - Эти обезьяны не давали болеутоляющего моей больной всю ночь и целый день
       ___________________________________________
       Ну вот и приехали! Через 11 лет после окончания апартеида в Южной Африке назвать черных сестер - обезъянами - это неосторожность, граничащая с глупостью.
       Больше в отделении сегодня никто не работает.Мои чёрные коллеги возмущены. "Monkeys? Monkeys!" - только и разносится вокруг. О плачущей больной никто не вспоминает. Они звонят с жалобой начальству, прибегает взволнованная Matron с фальшиво сочуствующим лицом, обещает устроить митинг с обидчиком. Они звонят в свой "юнион", жалуются - там обещают принять срочные меры. Они решают, что им делать, чтобы наказать расиста доктора - не обслуживать его больных, организовать "той-той", позвонить в Medical and Dental Council - идей много
       В России сестры просто ответили бы доктору - "Сам ты обезъяна!" и продолжали работать. Здесь ситуация принимает угрожающий характер. Мои попытки разрядить ситуацию заявлением, что я не возражаю, если бы меня назвали обезъяной, и не надо "get overexcited", во внимание не принимается.
      -- Ты не понимаешь, Ирина! Нас во времена апартеида называли черными обезъянами. Мы этого больше не допустим!
       Они возмущены. Сверкают белки глаз, оскаливаются крупные белоснежные зубы, обнажая десны с черной пигментацией. Боже мой, как они и правда похожи на обезъян, мои коллеги. Я начинаю думать, что доктору Хейлу лучше покинуть Африку.
       На следующий день я прихожу на работу и опять вокруг слышится только "Monkeys, monkeys". Наверное, способность без конца обсуждать одно и то же событие тоже относится к разряду "cultural differences". Я уже больше не могу об этом слышать. Наверное поэтому, когда они зовут меня помочь перенести тяжелого больного из кресла на кровать, я, неожиданно для себя, решаюсь на очень рискованную шутку..
       - Нет, не пойду, это работа не для белых людей, это работа для Monkeys - говорю я и сама прихожу в ужас от того, что сказала. Вокруг меня тяжелое молчание. Сейчас они придут в себя и станут звонить начальству, обвинять меня в расизме, может быть организуют "той-той".
       Но вот уже сверкают белки глаз, обнажаются белоснежные зубы, они смеются.
       Опять никто не работает и вокруг разносится
       - Вы слышали что Ирина нам сказала?.
       Теперь у нас появилось много новых дежурных "расистских" шуток.
       - Ирина, ты думаешь, если ты белая, значит ты можешь сидеть и ничего не делать?
       - А вы думаете, что если я "white minority", то вы можете меня обижать?
       Мы смеемся. Десять лет, проведенные вместе не пропали зря.
       Я заработала право на такие шутки".
       Вот так и живём. Думаем над каждым словом - стараемся быть "политкорректными", но кто знает на что могут обидеться или даже оскорбиться чёрные коллеги, ученики, больные или просто встречные на улице.
       Кто-то написал, что поэты - евреи в этом мире. Если в двух словах охарактеризовать положение белых жителей Южной Африки, то все мы - евреи.
       Нас не любит "небелое" население. Нам завидуют, потому что считают, что мы захватили все тёпленькие местечки, держим в руках банки, заводы, шахты и землю (Где мой банк? Где мои поместья?). Нас обвиняют, что мы эксплуатируем чёрных, цветных и всех небелых. Чёрные устраивают медленные, ползучие погромы - убивают и грабят белых фермеров, "перераспределяют" дорогие и не очень дорогие машины (не случайно ворованые и угнанные BMW в чёрных поселениях называют "Суэтский велосипед"). Организованные банды врываются в богатые дома белых районов, перины не вспарывают наверное только потому, что на перинах уже никто не спит.
       Незримая черта оседлости существует для нас - чёрные живут в Сандтоне и Норсклифе, если у них достаточно денег, чтобы купить там дом, но белый, даже обнищав, не сможет жить в Александре или Суэето - там он будет бедной белой вороной.
       "Антисемитский" закон - так называемая политика affirmative action - устанавливает процентную норму при получении работы и норму участия "чёрного" капитала в твоём собственном бизнесе.
       "Белые" школы практически ликвидированы, дожимаются последние островки сопротивления - африканерские школы. Мы не носим желтые звезды, наша кожа - это звезда Давида.
       Они пользуются нашими знаниями, опытом, технологией, последними достижениями европейской цивилизации, поэтому наверное они нас терпят.
       Есть конечно и отличия - чёрные "гои", хотя они и в большинстве, всё-таки говорят на нашем языке (не на идише и уж конечно не на русском, но по крайней мере на африканаас или на английском). Большинство принадлежит к христианской церкви и молится белому Иисусу, хотя в суэтской церкви есть икона "Черного Спасителя".
       Справедливо-ли всё это? Заслужили ли мы такое обращение?
       Наверное - да! Глупо объяснять, что наша семья не была частью апартеида, что к нашему приезду сюда апартеид уже практически не существовал, как система.
       Мы заслужили это, потому, что мы принадлежим к белой расе, потому, что (спорить можно, но бесполезно) с появления белых в Африке, чёрных стали считать людьми второго, а позже даже четвёртого сорта. Маятник качнулся, прошёл точку равновесия... Хочется, очень хочется верить, что он вернётся и то, о чём я когда-то писал - нация "Радуга" станет основной нацией в Южной Африке.
       Правда аналогия с "еврейским вопросом" на этом не заканчивается - сколько белых презирают чёрных и цветных "гоев", не ставят их выше макак - "Разве вы животные, чтобы выходить замуж за неевреев!?" - помните нашу учительницу в ульпане?
       "Разве вы животные..." - нет, пожалуй наши белые ортодоксы не употребляют таких слов. Смысл тот же, аргументация другая. "Они же грязные, у них нет никакого понятия о гигиене, о семье..." - короче ни о чём.
       Саша Брагинский в своём интервью показал, как это делается.
       ...в стране, ...в образовательных передачах объясняют как пользоваться зубной щеткой?..
       ...Здесь много народностей, самая многочисленная из которых - зулусы. Всех вместе их объединяет некая наивность что ли... Как дети. Зулусы же мне нравились тем, что у них все-таки существует понятие семьи, они живут семьями, а не как остальные - кого поймаю, тот и мой. Оттого там и болеет СПИДом каждый четвертый...
       И вроде правда - насчёт зубной щетки, да ведь мало ли мест, где и белых людей нужно этому учить. А насчёт "зулусов", вернее зулу, Саша просто перепутал - у них, у зулу, многоженство всё еще является традицией, за что другие чёрные народности их не поважают. Да и у остальных с семейными отношениями не всё в порядке, что правда, то правда, но вместо того, чтобы бросить в них камень можно просто принять как данность, что мы очень разные.
       Они громко разговаривают, почти кричат - такая уж у них культурная аксиома, говорить нужно так, чтобы все знали, что говорящие не шушукаются у них за спиной.
       У зулу мужчин много жен, а что делать если мужиков не хватает. Они же - воины, кого-то убили, а кто ещё живой и свой народ защищает, тому о бабах думать некогда, так великий Шака завещал.
       Они все грязные, от них пахнет - ну, во-первых не от всех, а во-вторых если живёшь в "сквотер-кэмпе", то-есть в хижине из картонных ящиков без коммунальных удобств и без водопровода... Думаю от самого белого критика запахло бы не хуже, вернее не лучше.
       Они червяков и глину едят, мы белые так не делаем. А если засуха, неурожай, а аргентинское мясо или американский маис не привозят - может быть и червяки в пищу пойдут... Ну и так далее...
       Не первый, не второй сорт, а просто мы - разные, совсем разные продукты. Продукты цивилизации и дети природы.
      
       Ну теперь можем отправиться дальше. Куда? Да вот, посмотрите - не хотите ли прогуляться по этой улице. Что в ней особенного? Чем она может быть интересна, кроме того, что она такая прямая и такая загруженная транспортом?
       Для нас с женой эта улица - ещё один большой кусок нашей эмиграционной жизни. По ней осенью 1992 я провожал Ирину на первое её "медицинское" интервью, в Милпарк госпиталь. Мы шли пешком - машина тогда только планировалась, мы были совсем другие - моложе, да и дорога была совсем другая - по одной стороне стояли в ряд частные особняки за высокими заборами, доживающие свои последние дни (через два года на их месте построили огромный "office park") и отделенные от проезжей части неширокой полосой газона с редкими деревьями.
       Через несколько лет, по пути на работу, я проезжал эту, изменяющуюся на глазах улицу почти каждый день - мой тогдашний "принципал", то-есть директор школы, где я и сейчас работаю, подвозил меня - "безмашинного" или, как говорят, "давал мне лифт" и через эту улицу пролегал его обычный маршрут.
       Однажды, разглядывая из окна машины от нечего делать проходящих по тротуару прохожих, я обратил внимание на быстро шагающего во встречном направлении высокого плотного мужчину. Привлёк он моё внимание тем, что был удивительно похож на одного из героев фильма о похождениях Джеймса Бонда, помните мордастого японца или китайца, убийцу-охранника в фильме "Goldfinger"? Само по себе это было любопытно, но и только. Самое интересное, что начиная с этого момента, мы стали встречать его каждый день. Перестраивалась улица, частные дома вытеснили здания оффисов, строилась новая транспортная развязка, а он всё также сосредоточенно шагал к одной ему ведомой цели. Я думаю, что он работал где-то в этом районе и этим объясняется пунктуальность наших встреч.
       Потом сняли нашего директора, потом было много разного, но как-то, лет через пять я в первый раз воспользовался "лифтом" моего коллеги, одного из наших учителей. Он тоже жил неподалеку от меня, мы выезжали из его дома в то же время, ехали по тому же маршруту. И в первый же день на изменившейся до неузнаваемости улице, я увидел "Goldfinger'а", так я назвал его.
       Он заметно постарел (я тоже не помолодел), но всё так же, деловой походкой шагал по тротуару.
       С тех пор, каждый раз, по пятницам, когда наша единственная машина была в распоряжении Иры и на работу я ехал с коллегой, я высматривал его среди прохожих. Он стал моим талисманом - встречу его и всё в школе будет в порядке, дети не будут слишком агрессивны, с начальством избегу трений...
       Но однажды, проезжая по талисманной улице я его не встретил. Еще раз, еще день, но больше он так и не появился.
       Может быть он сменил работу, может быть купил машину - и конечно ничего особенно плохого не случалось в школе, но что-то ушло, ещё раз продемонстрировав, что всё проходяще.
       А теперь, заканчивая нашу прогулку заглянем в Yeoville, но это уже другой рассказ.
      
      
      
      
      
       Глава 23. Yeoville или потеряный рай.
      
      
       Этот небольшой район был когда-то действительно райским уголком. Не "седьмым небом", где-то пониже и не для всех конечно - на всех райских угодий не напасёшься, но для еврейского населения Йоганнесбурга и для молодёжи лучше места вряд ли можно было найти.
       Как дотошный антрополог по одной косточке воссоздаёт скелет первобытного чудовища, так и мы поселившись там в 1992 году, уже на закате апартеида, и прожив два года в Yeoville и около него, по кусочкам воссоздали как могли его славное прошлое.
       Собственно говоря, этногеографическому понятию Yeoville соответствуют три смежных района - сам Yeoville, Bellevue и Bellevue East, но даже люди живущие где нибудь на восточной границе Bellevue, утверждали, что живут именно в Yeoville, так велика была слава этого района. С запада на восток Yeoville пересекает центральная улица, которая без видимых причин вдруг меняет своё имя и вместо Raleigh становиться Rockey. Именно улица Rockey создавала славу району, особенно в молодежной среде. Как говорила тогда, моя подросток-дочь про себя и её друзей: "We belong to Rockey street generation". Эта неширокая и недлинная улица, застроеная странными домами по висячим переходам и балконам которых можно было передвигаться так же хорошо, как и по самой улице, а на крышах некоторых были устроены клубы (не "Культуры и Отдыха" конечно, просто - молодежные Clubs) самых разных направлений, стала по настоящему "культовым" местом.
       В домах жили художники и музыканты, по улицам прогуливались странные, причудливо одетые и ещё такие редкие тогда трансвеститы, а в небольшом театрике поблизости месяц за месяцем представляли запрещенное некогда "Rocky Horror Picture Show". В остальном же Yeoville мало чем отличался от других "спальных" районов.
       Одна сторона Raleigh-Rockey застроена была в основном многоквартирными жилыми зданиями, другая - частными домами.
       Это был район для людей со средним достатком, а таких, даже в еврейской комьюнити, большинство.
       В Yeoville было приятно жить - улочки тихие, тенистые, многоквартирные дома комфортабельные, чистые, рассчитанные на спокойную тихую жизнь, частные дома, пусть небольшие, но уютные, садики маленькие, но ухоженные, весьма располагающие к тихой беседе в летний "шабатный" вечер.
       Три или четыре синагоги, все в пешеходной доступности, кошерная булочная, она же кафе под самоговорящем названием "Тель Авив", видеотека, где очаровательная старушка, осколок и потомок эмиграции начала века, предлагала нам фильмы на тему "Холокоста", публичный бассейн - тогда еще чистый, садики, скверики, кафе и ресторанчики на любой вкус, магазинчики, в том числе два букинистических, где можно было найти странный подбор книг на русском языке (помню однажды на русской полке я нашёл стоящие рядом учебник по гидродинамике для ВУЗов, письма Николая II Александре Федоровне, парижское издание и книгу, название забылось, о славных делах первопереселенцев в Биробиджан, издания конца 30-х годов) - всё как будто было создано для приятной жизни в этом замечательном месте.
       Мы присутствовали при конце Yeoville - это было грустное, но закономерное явление - шёл 1993 год и апартеид кончился, хотя многие в это ещё не верили.
       Yeoville лежал на главной дороге "чёрных" такси, здесь было достаточно многоквартирных домов и до центра было недалеко - район повторил судьбу Hillbrow.
       Сначала "почернели" самые непрестижные дома вдоль больших улиц, потом очередь дошла до более, а потом и самых дорогих домов. Схемы были разные - если в дешёвые дома заселялись как правило целым табором, превращая квартиры, а потом и сами дома за считанные недели во что-то совершенно нежилое, то в более приличных домах происходило постепенное выдавливание жильцов с белой кожей. Имеея перед собой пример близлежащего Hillbrow, владельцы квартир, при поселении в доме первой черной семьи, пусть даже самой порядочной и тихой, старались продать свои квартиры как можно дешевле и быстрее, пока цены не упали, а они падали стремительно. Центробежное настроение, по мере того, как на улицах появилялось больше и больше чёрных лиц, уличных торговцев всем и ничем -
       есть такая разновидность торговли в Йоганнесберге, сидит у лотка человек, полудремлет. На лотка, вернее на куске доски на двух кирпичах, два-три яблока, горсть конфет и сапожный крем - ну, просто самые необходимые в хозяйстве вещи. Никакой коммерческой активности продавец не проявляет, покупателей не зазывает, да и покупателей-то не видно. Зачем сидит? Может хобби у него такое, а скорее всего торгует он вовсе не шнурками от ботинок и товар его знающим людям известен и без рекламы...
       граффити на стенах и мусора на тротуаре, усиливалось с каждым часом и горе было тем, кто опоздал.
       Сначала квартиры, а потом и дома продавались за бесценок, и на вырученные деньги люди могли перебираться из уютных, обжитых собственных домов разве только в тесные квартирки где нибудь в "белом" районе или в "кластеры", где дома стоят так тесно, что за стеной слышно дыхание соседей.
       Закрывались магазины на Rockey, сначала книжные и антикварные, потом еврейские и вместо них открывались Pawn-shop'ы, китайские "мелко-розничные" и прочие неизбежные магазинчики. Закрылся экзотичный магазин, где продавались разные вещи военного обихода, от пилоток до палаток и где можно было найти даже советскую военную форму - от солдатской и по-моему настоящей, до генеральской, явно фальшивой.
       Закрывались некогда столь популярные среди молодёжи и пожилых рокеров кафе и клубы и открывались всяческие "take-away" и закусочные типа "шабин", что лучше всего переводится как "шалман" - и созвучно и по смыслу подходит. Помню уличное кафе на самой "Rockey", оно по-моему так и называлось "Rockey". Совсем "парижское", как мы представляли Париж, со столиками вдоль улицы, отделенное от людского потока невысоким барьером, недорогое и чистое, оно привлекало разношёрстную, часто весьма оригинальную публику. Седые байкеры в кожаных прикидах и совсем ещё зеленые панки с разноцветными волосами, траурные "готы", "яппи" неизвестно каким ветром занесённые сюда и полу-"хобо", которыми всегда был полон Yeoville, чёрные и белые - все приходились здесь ко двору и уживались друг с другом.
       Нужно сказать, что в наших условиях "порча" района означает не наличие или проникновение чёрных (всё-таки в Африке живём), а исчезновение, вытеснение белых.
       А мы ещё помнили последний праздник улицы, когда показалось, что всё еще в порядке и дух Rockey будет жить. Но рассказ об этом дне требует небольшого предисловия.
       Как я себя впервые старым почуствовал.
       Нет, не пожилым, не заматеревшим, а сразу, без перехода старым- старым. Было это еще в Москве, в бытность мою СНС в НИИПИ (все поняли, или уже необходим перевод?) Было мне тогда 42 года и сам себе я казался ещё ого-го. Шёл 1989 год, в полном разгаре была перестройка и в нашем институте - приюте бездельников, в духе времени возникали разные подводные течения. Люди перестраивались вместе со страной: одни ушли в политику и, продолжая получать исчезающую зарплату, из института тоже исчезали, их звали площади и баррикады.
       Другие немедленно организовали что-то к профилю института отношения не имеющее и используя нехитрое институтское оборудование начали ковать деньги.
       Третьи, почуяв веянье ветра перемен, полностью доверились чутью нашего директора и с новым рвением взялись за привычную околонаучную работу. Кстати говоря они в основном и выплыли.
       Я был занят с диссертацией, на работу ходить особой необходимости не было, зарплату всё еще платили - жизнь казалась вовсе не такой плохой.
       В один из редких визитов на работу, я зачем-то должен был зайти в один из ещё функционирующих тогда отделов - "к математикам" как этот отдел у нас называли. Там работала в основном молодежь, ребята 24 - 26 лет, и, хотя выгнать они меня не могли, но боже мой, как заморожено они со мной разговаривали, с какой смесью высокомерия и презрения держались... Поначалу я не мог взять в толк в чём дело, в чём причина такого отношения - я ни в коем случае не мог быть их конкурентом в дележе куска гипотетического директорского пирога, я не входил ни в одну враждующую с "математиками" группировку, я вообще редко навещал этот отдел. Глаза мне открыл мой приятель, мой ровесник и коллега по работе.
       "Ты слишком стар для них" - сказал он мне. "Ты принадлежишь к иному поколению"
       Я был для них "папик" - так нас назвал Виктор Цой в одном из интервью, так думали о нас два молодых сотрудника отдела, где мы работали, начинающие "новые русские" и старательно, но вежливо выживали из кабинета, где были установлены первые и такие интересные компьютеры. У них-то что-то уже было схвачено, они уже раскручивали какой-то полу-легальный бизнес и "папиков" туда не принимали.
       В советской России почти угасшие классы постепенно заменились на возрастные группы, не стало дворян, мещан, купцов, но появились "папики", "отцы" и фанаты "Спартака" или группы "Кино", уличные подростковые банды, клубы "Кому за 40" и "Кому за 50".
       Интересно - если бы 51 летний пришёл бы на вечер тех кому только за 40, его выгнали бы или нет?
       Помню, что во время моей первой поездки в Эстонию меня больше всего поразили таллинские кафе и ресторанчики. Не столько интерьер или обслуживание, сколько публика, вернее специфическая часть публики - таллинские старушки. Они парами, тройками сидели за столиками, нет не "Пельменных" или "Блинных", не "Столовых" с зазывающими названиями "Ромашка" или "Дубок", где казалось им и место, а в уютных ресторанчиках под такими милыми названиями - "Пирита", "Старый Томас" или "Олимпия" и чуствовали себя прекрасно.
       Они были так не похожи на московских старушек-бабушек, эти милые женщины, в кокетливых шляпках и нарядных платьях, никто не смотрел на них с насмешкой, не называл "бабками" или "старыми (галошами, перечницами, каргами - ненужное зачеркнуть". Много вы видели старушек в кафе "Лира" или "Моложёжное" в те далёкие годы?
       Но пора вернуться на Rockey street и объяснить наконец почему я вспомнил о давней московской истории.
       Я не совсем уверен который год стоял на дворе, по моему весна 1993, когда в последний раз проводился "День Улицы" или по-просту уличный карнавал.
       С утра Rockey street была перекрыта для транспорта, музыка, акробаты, жонглёры, всюду продавалось пиво, но пьяных практически не было. Мы с женой без цели бродили из конца в конец не слишком длинной улицы, такой живописной в этот день и просто отдыхали, наслаждались окружающим шумом и суетой. Около одного из кафе рок-группа играла что-то вроде "heave metal". Вокруг довольно плотно толпилась молодёжь в возрасте от 15 до 25 лет. Мне захотелось подойти поближе.
       "Куда ты? - попыталась остановить меня жена. - Ты только посмотри на них, они же тебя побьют"
       Публика скопившаяся в этом месте выглядела действительно угрожающе. Описывать их нет необходимости - публика на концертах "Тяжелого металла" везде почти одинакова. Но я всё таки начал пробираться ближе к площадке, жена потянулась за мной, наверное желая получше разглядеть, как я буду наказан за самонадеянность и вы знаете, что произошло!? "Металлисты" расступились, пропустили нас к самой эстраде. Они улыбались. Они не говорили нам: "Ей, старьё (папики, мамики) куда лезете, это не для вас..." или что-то в этом роде.
      
       Может быть поэтому, я всё еще не могу смириться со своим возрастом. Иногда трудно представить, что через какие-то 5 лет наступит время "заслуженного отдыха", и за отсутствием в Южной Африке партнёров по домино, придется наверное учиться играть в бридж.
      
       И всё-же, почему Yeoville? Почему не какой нибудь другой не менее славный район? Что если заглянуть в Sandton или Norwood - смотрите, как там красиво, какие роскошные виллы, тенистые сады, образцовые школы. Или совсем напротив, если вам хочется африканской экзотики - вон, совсем неподалеку знаменитая Alexandra - настоящее "туземное" поселение, с узенькими замусоренными улочками, жуткими трущёбами - "флавелами", которые у нас называют "шак"и, таинственной полукриминальной жизнью... Почему же всё-таки Yeoville?
       Наверное потому, что наша жизнь и жизнь многих персонажей моего описания, пусть даже не все они попали на его страницы, начиналась, была связана с этим уникальным районом.
       Вот в этом доме, в странной квартире, где одна комната была почти треугольной и окрашенной в синий цвет, когда-то жили мы, отсюда, вот по этой улице отправлялись в их первую южно-африканскую школу наши дети.
       Вот здесь, в этом гараже мы бесконечно ремонтировали нашу первую машину (жуткий утиль, но что ещё мы могли тогда себе позволить). А вот здесь напротив синагоги у нас её украли в последнюю ночь старой Южной Африки.
       На этой когда-то белой, а теперь совсем облупившейся стене, кажется ещё можно разобрать слово "Алиса", его в порыве патриотизма выводил, орудуя баллончиком краски, приятель моей дочери. Он растворился, исчез в таинственных мировых пространствах и совсем другие подростки выводят на стенах только им понятные иероглифы.
       Здесь жил Лёнечка-Ариэль. На доме не установят мемориальную доску, но у нас, когда мы проезжаем мимо него, привычно сжимается сердце - "Где ты, мальчик Бананан?"
       А вот на этой тихой улочке... Читатель, ты напуган? Ты саркастически крутишь головой. "Тихая? Ничего себе... Да тут в глазах чернеет и дух захватывает (от мусорного зловония наверное)" Начну по-другому: на этой некогда тихой улочке жило сразу несколько героев и не-героев моей книги.
       Вот здесь, в этом когда-то неплохом многокватирном доме дожидался третьей эмиграции профессор Гутник с семьей. Был он скрытен от природы или эмиграция сделала его таким, но до самого последнего момента никто не знал, что он сидит на чемоданах. Мы приходили к ним в гости с нашей и их местной благодетельницей, нас угощали капустным салатом и варёной картошкой, дети Гутников эту нехитрую еду ели с такой жадностью, что благодетельница чуть не плакала от вида их ужасающей бедности. Мы не плакали, но удивлялись - в семье двое работающих, пусть не бог весть какие, но две зарплаты, на них хотя бы детей можно было бы не морить голодом. Мы не знали, что они копили деньги на переезд. Дай им бог в Новой Зеландии есть досыта.
       Рядом с его квартирой занавешенные окна квартиры "пана Учителя", а вот здесь, совсем неподалёку - небольшой домик... Боже мой! Неужели эта полуразрушенная хибара и есть тот самый уютный домик, где жила когда-то семья наших приятелей - третье поколение еврейских эмигрантов из Литвы или Латвии. Они пропустили перемену ветра, они всегда как-то отставали от перемен, и вынуждены были бежать из Yeoville, продав за бесценок этот уютный домик и расставшись с любимыми кошками - в "кластере", куда они вынуждены были переехать, животные не разрешались.
       Здесь жила семья Райхер, из этого окна вёл неприцельную стрельбу по похитителям чужой машины наш Yeoville'ский "Вильгельм Тель", на этом углу... в этом кафе...
       Но пора покидать когда-то такой милый, а теперь такой злой Yeoville. Уже вечереет и здесь становится опасно.
      
      
      
       Прощание с книгой
       Вот и подошла к концу моя эмигрантская "эпопея".
       Конечно о многом я не рассказал - сколько интересных характеров осталось "за кадром", сколько весёлого или грустного можно было бы рассказать о нашей африканской жизни..., но нельзя рассказать обо всём, как нельзя объять необъятное.
       В конце концов я только хотел описать и по возможности правдиво, путь эмигранта начала 90-х годов. Не путеводитель по Южной африке или Израилю, но и не портрет "потерянного для России" поколения. Просто рассказать, что случилось с нами (а я думаю, что и еще со многими) когда мы перевернули всю нашу жизнь кверху дном.
       Нужно заканчивать, в книгу всё больше и больше стало проникать наше "сегодня", а это уже тема другой книги. Мы уже не чувствуем себя здесь иностранцами, эмигрантами, а значит "Страна Эмиграция" осталась только в воспоминаниях и в этой книге.
      
       Вместо эпилога.
       И всё же на главный вопрос я так и не ответил.
       Такое уж свойство моего характера - созерцательность. Признаться, я больше люблю наблюдать, а анализировать, раскладовать по полочкам - терпения не хватает. Пусть на главный вопрос попробует ответить моя жена, в одном из её коротких рассказов. Итак...
      
       "Стоило или не стоило уезжать?" - обычная застольная тема разговоров в нашей эмигрантской компании выходцев из России. Это не тема для дискуссии, так как людей, считавших, что эмигрировать не стоило, с нами уже нет - они вернулись обратно. Задавая друг другу этот вопрос мы обсуждаем наши проблемы. Говорим о "черном расизме", о том, что не придется ли нам убираться из Южной Африки, как когда-то белым пришлось убираться из Родезии. И кроме того, мы любим сравнивать свою жизнь здесь с нашей прошлой жизнью в России. Мы пытаемся, как бы закрыв глаза, увидеть внутренним взглядом - что бы было с нами сейчас, если бы мы не уехали. Мой муж говорит, что он видит и что ничего хорошего там нет. А у меня не получается. Как ни закрываю глаза, представить себя в России сейчас не могу. Не хватает воображения. Могу только вспоминать прошлое.
       Помню детские путешествия. На маленьком папином "Москвиче" мы отправлялись в ближайший к Омску и единственный курорт Чернолучье. Ехали мы по кошмарным, ухабистым, размытым дождями дорогам, а скорее по отсутствию дорог, и застревали в первой же луже. Бежали в соседнюю рощицу, приносили ветки, подкладывали под колеса, с горем пополам выбирались из этой лужи и застревали в следующей. Дожидались проходящего грузовика, папа давал шоферу "на водку" и он вытягивал нас из лужи. Кое как добирались до Чернолучья, высовывали нос из машины и на нас накидывались полчища комаров. Папа отличался повышенной чувствительностью к комариным укусам, поэтому он запирался в машине и на пикник не выходил. Мама имела в голове идею "отдыха на свежем воздухе" и, как человек, обуреваемый "большой Идеей", мелких комариных укусов не замечала. Я металась между папой и мамой, я отличалась папиной чувствительностью к комарам, но имела мамину склонность к "Идеям". Кстати, способность формировать "Сверх Идеи" очень помогла мне на первых и самых трудных этапах эмиграции. Я забрала себе в голову "Идею эмиграции" и долго не понимала опасностей и не страдала от унижений начала жизни в чужой стране.
       Уже позднее мы с мужем и детьми много ездили по России. Мы были молоды, дети были хорошие путешественники, но эти жуткие хибары Кавказа и Крыма, в которых мы были вынуждены останавливаться, так как в гостиницу нельзя было попасть ни за какие деньги! Эти грязные сортиры, вонючие столовые!
       Нет, Россия не была приспособлена для путешествий! И мы отправились в наше самое большое в жизни путешествие - эмиграцию.
       Большого выбора - куда эмигрировать - у нас не было. Из неуютной, неприспособленной для нормальной жизни России мы уехала в маленький, крикливый, похожий на восточный базар Израиль. А оттуда бежали в Южную Африку, сразу же покорившую наши сердца красотой, климатом, разнообразием и, конечно, дорогами. Как только смогли купить нашу первую подержанную машину, мы пустились в дорогу. Сначала высовывали нос недалеко: из Йоганнесберга в Сан-Сити и обратно, в Преторию и обратно. С покупкой новой машины мы осмелели, отправились в Дурбан, Дракенсберг, Лесото. По прекрасным, ровным лентам highways, c ночевками в придорожных отелях или guesthouse'ах. И всегда, куда бы мы не ехали, где бы не останавливались в этой так хорошо приспособленной для жизни стране - путешествие было удовольствием. Самый маленький отель был чистым, сервис - хорошим, еда вкусной.
       Так вот, стоило или не стоило уезжать? Чтобы ответить себе на этот вопрос, мы иногда ездим в Россию. И приезжаем обратно с ощущением, что мы ездили в какую-то другую страну, не в ту Россию, из которой уехали. И что вряд ли мы бы хотели жить в этой другой стране.
       В мой последний приезд в Россию я, как всегда, обходила наших друзей. Уставшие, так долго работающие, так много проводящие время в транспорте, в бесконечных пересадках, они очень старались встретить меня, угостить. Мы встречались так, как будто не прошли долгие годы разлуки. Но постепенно я начинала ловить себя на том, что я больше не понимаю их жизни, и что на самом деле мы так далеко отошли друг от друга. Наверное, они чувствовали то же самое. А их крошечные квартирки, в которых кажется нельзя дышать! По сравнению с просторными домами южной Африки они наводили на меня ужас. И везде текли краны, обваливались обои, и никто не замечал разрухи. В этом была безнадежность. Что толку ремонтировать текущий кран, если нет денег на замену разбитых плиток в ванной, когда нет ни времени, ни сил клеить обои в прихожей.Что толку выбираться из одной лужи, если все равно застрянешь в следующей.
       Мои мама и папа давно уже не живут вместе.
       Папа заперся в своей маленькой квартирке на Иртышской набережной. Его чувствительность с годами усилилась, ему все труднее защищаться от укусов жизни. Он не выпускает изо рта сигарету, доливает конъяк в рюмку чтобы только забыть о старости, о том, что жизнь уходит.
       Моя храбрая мама теперь имеет другую идею - "помогать животным, попавшим в беду".
       И вот, в жестокой к людям и животным России, мама приводит или приносит в свою двухкомнатную квартиру на 8 этаже несчастных, бездомных и больных собак и кошек. Кормит их, лечит, водит гулять. И, занятая животными, не замечает, что из красивой женщины она превратилась в страшную бабу-ягу, не замечает ужасной грязи, которую принесли с собой собаки и кошки. Только удивляется, почему никто не хочет заходить к ней в гости.
       А я вернулась к себе домой, в Южную Африку. Как всегда я мечусь между папой и мамой. Моя чувствительность с годами тоже усиливается, поэтому людей вокруг меня становится все меньше. Как моя мама, я тоже помогаю животным, но не всем, а только некоторым, стараюсь не превращать свой дом в собачий и кошачий приют. Хочу, чтобы люди тоже могли жить в нашем доме. Да у нас и легче держать животных: дом и сад, места для животных достаточно.
       Вчера мы с мужем прилетели из Кейптауна, куда ездили на 28-летие нашей свадьбы. Мы прожили неделю в отеле на берегу Атлантического океана, в комнате был соленый запах моря, на балкон прилетали чайки. Мы гуляли по Кейптауну, который был слишком красив, чтобы быть настоящим городом. На маленькой черной KIA, взятой на прокат мы ездили по побережью Атлантики. Добрались до сурового, пронизанного ветром, мыса Агулис - самой южной точки Африканского материка. На следующую годовщину свадьбы, если будем здоровы, поедем в Намибию, к красно-песчаным дюнам и старым немецким городкам, поглощаемых пустыней Намиб. А потом, может быть, в Мозамбик.
       Даже если нам придется в будущем подобру-поздорову убраться из Южной Африки, эта страна принесла нам столько счастья, что, конечно, "уезжать стоило".
      
      
      
       37
      
      
       121
      
      
      
      
  • Комментарии: 34, последний от 26/04/2022.
  • © Copyright Елисеевы Анатолий Ирина (anatoly@iburst.co.za)
  • Обновлено: 08/06/2014. 412k. Статистика.
  • Повесть: Юж.Африка
  • Оценка: 5.95*22  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка