Я прогуливался по многолюдным шумным улицам Стамбула, кругом возвышаются минареты, купола, мечети, красивая древняя архитектура.
Стамбул - это чересчур оживленный город, толкотня, суматоха, этакая восточная Москва. Но Стамбул - это город султанов, как это называют сами турки, и это так на самом деле.
Современные бары и ночные клубы, роскошные магазины, аллеи мод и рестораны с изысканной кухней, и так далее и так далее до бесконечности.
Я не собираюсь читателя знакомить со Стамбулом, возможно, он там был.
Я хочу познакомить читателя с одним весьма интересным человеком.
В Стамбуле познакомился я с ним случайно, он турок, зовут его Октай Зафер.
Интересный был человек. Ему было лет 70, отсидел в стамбульской тюрьме 30 лет. Бывалый, матерый волчара. Не женат, и никогда не был женат. Детей также не имеет.
Меня с ним познакомили турецкие журналисты, это произошло на окраине Стамбула, у ворот "Галата мехлеси".
Мы уселись в кафе, пили чай с пирожными, благо турецкий и азербайджанский языки очень схожи, более схожи, чем русский с украинским.
И поэтому проблем в общении не было.
Попытаюсь описать Октая.
Такой, сухонький, но жилистый старичок, лысоват, немного сутул, не курит, не ругается, по утрам делает зарядку.
Одет был по старому, далеко не изысканно, красная байковая рубашка, серый в полоску пиджак, потертые джинсы.
В процессе беседы часто краснел, но краснощекое его лицо привлекательное, физиономия напоминает русского актера Дворжецкого (фильм "Бег").
Большие и открытые глаза смотрят многозначительно, будто что - то пытаются сказать.
Щеки впалые, на лбу скапливались морщины, но около глаз их было мало.
Но в тоже время в его облике не было абсолютно ничего грустного, ущемленного.
Вроде бы человек половину жизни отсидел за решеткой, но выражение его было даже веселое.
Минут пять мы молча пили чай, прикатывались, пришпоривались друг к другу. Он развалился полулежа на стуле - нарочно или нет, не знаю.
Первым начал я.
- Октай, скажите, за что вы сидели?... - сразу взял быка за рога.
Он дул в дымящийся стакан ароматного чая, чуть глотнул его, и сухо, без чувств ответил:
- А - а....какая разница? Было дело, вот и отсидел. Все в прошлом.
- А говорят, что вы сидели в тюрьме как султан. Ну, то есть, у вас была отдельная камера, как номер в отеле, вы там кушали плов, к вам доставляли женщин, курили кальян и прочее и прочее. Разве не было такого? - я наехал на него нахрапом.
Мой вопрос не был голословным, первичная информация об Октае была именно такова, мол, он не отсиживал, а кайфовал в тюрьме, он был более чем вор в законе. Это был супер авторитет, около него не курили, все молчали.
- Если говорят, значит, так оно и было - совершенно просто ответил Октай. Хотя было очевидно, что ему это неприятно, легкая судорога пробежала по его лицу.
Он вдруг ласково посмотрел на меня, по отцовски, как бы жалея меня, В этот миг он был доволен собою, но это не мешало ему располагать к себе собеседника.
- Вы что, писать обо мне будете? - прибавил он через секунду.
- Если хотите, то буду, - развязным видом ответил я.
- Как хотите, - пробурчал он, как бы не боясь затрагивать эту тему.
В этот момент мимо нашего стола проходила группа людей из 7 - 8 человек, целая ватага. Все они до единого быстро подошли к Октаю и с большим почтением здоровались с ним обеими руками. Трясли ему руки секунд 10-15.
Когда они ушли, я обратился к нему:
- Октай, уважаемый наш Октай, вас в Стамбуле уважают, и вот поэтому мне жутко интересно, за что? За что вас баловали в тюрьме? За что вы сидели более 30 лет в тюряге как король? Для этого должны быть веские основания, не правда ли?
Он вздохнул, сложил перед собою руки, и начал рассказывать свою историю с большой даже охотой и с видимым удовольствием.
- Это случилось в начале 70 годов. Мне было тогда 37 лет. Я был не женат, но собирался жениться на одной особе. Она была моя кузина, младше меня на 10 лет.
И вот мы в тот вечер, 31 октября прогуливались на берегу Босфора. Было уже темно, сумерки.
Вижу, навстречу шестеро русских пьяных моряков. Русские тогда были не частые гости в Турции, в те годы они были тут изредка, ведь у вас был СССР, закрытая страна.
Но это были моряки, они были страшно пьяны, ругались, кричали, хоть я и не понимаю по русски, но все было и так ясно.
Они сначала окружили нас, и как назло, рядом никого, улица пустая, безлюдная. Видимо так было суждено.
Вот. Эти русские моряки вытащили свои ножи, и ругаясь, подтрунивая надо мной, приказали мне вывернуть карманы, а у моей девушке попросили сумочку.
Сначала я растерялся и побледнел. Мы исполнили их приказ.
Их было много, я не хотел крови, видит Аллах.
Я вспыхнул, ужасно разозлился, но промолчал.
Я осматривался по сторонам, искал, ждал какого нибудь прохожего, но все как будто вымерли.
Потом один из этих русских ударил меня по лицу кулаком, удар пришелся под глаз, откуда искры повылетали, я взбесился, но опять выдержал, проглотил.
Моя кузина вскрикнула, сплеснула руками, попросила их успокоится, не драться, а они еще больше резвились.
Двое из них подошли к ней, к моей девушке, а один из них предложил пойти с ней. Я это понял по его жесту, по мимике, по глазам.
Она хотела его оттолкнуть, но он дал ей пощечину.
Я дернулся, рассердился, все внутри кипело, но я опять выждал, не сорвался. Русские это заметили, и усмехнулись.
Но когда четверо из них подошли к портрету Ататюрка, он висел на витрине магазина, и демонстративно плюнули на него, точнее стали по очереди плеваться в портрет, я не выдержал.
Это был уже край! Я уже знал, что это конец, но они сами вызвали меня на такой финал.
Я превратился в бурю, в ураган, кровь закрыла мне глаза, я ничего не соображал.
Я налетел на одного из стоящих близко, у него был большой кинжал с блестящей рукояткой.
Ударом головы я снес его на асфальт, выхватил у него его нож, и воткнул ему в горло под челюсть. Кровь оттуда хлынула как фонтан.
Остальные русские не ожидали, с секунду стояли шокированные, как памятники, разинув рты.
Воспользовавшись этим, я успел пырнуть ножом еще двоих, они стояли правее меня.
Одному удар пришелся в самое сердце, я даже с трудом его оттуда извлек. Но вытащить надо было, ведь остальные уже приходили в себя. Другому же в печень, я обнял его за шею и воткнул шпагой нож ему в печень. Я сам нарочно резанул его в печень.
Оттуда хлынула черная кровь. Оба они рухнули вниз как палки.
Очередной русский попытался ударить меня ножом, он стоял чуть сзади, но его движения были машинальные, после этого они все делали вхолостую.
Увернувшись от его удара, я кинулся к нему, и прорезал на ходу ему горло. Он упал ниц, зажимая горло руками.
Потом я стал бежать за остальными двумя моряками, один убежал, я его не догнал. Другой же недолго убегал от меня, я догнал его, пробежав за ним через всю улицу, совсем позабыв о своей кузине.
Нагнав его, развернул за шиворот, свалил на землю, придавил его коленом, и шесть раз ударил его ножом в живот, оставив нож в животе.
Вдруг вижу, кузина бежит ко мне, она навзрыд кричит, что там целое море крови, укорительно строго качает головой и дрожит от страха.
Четверо из них умерли, один чудом выжил, другой же просто убежал.
Меня посадили, дали пожизненное заключение, потом отменили, дали 40 лет, и отсидев 30, меня выпустили.
Меня все поняли, поняли до последней черточки.
Но о содеянном не жалею по сей день.
Все - таки Ататюрк, это наше достояние, и оскорблять его не дано никому, тем более русским пьяным морякам.
Это надо наказывать, и я стал их наказанием.
Вот поэтому я жил в тюрьме как царь.
- А как же твоя кузина? Она вышла замуж потом?...
- Нет, нет. По сей день не замужем. Часто навещала меня, приносила в тюрьму передачу: гостинцы, сладости, виноград, пирог. Но мы не женились. Она сама не захотела выйти за меня. Как сама говорила, берегла мой образ про себя. Это ее дело.
В этот момент трое карабинеров в серых спецовках в бордовых беретах присели за соседний стол. Заметив старика Октая, один из них, высокий турок, подошел к нашему столу, и склонил голову перед Октаем Зафером.
- Салям алейкум, Октай аби - с большим уважением он поздоровался с ним.
Чувствовалось, что Октай Зафер знатный авторитет, его безмерно любят и уважают.
...
Я попрощался и уходил оттуда с двояким чувством:
вроде бы патриотизм - это хорошая вещь, главная, нужная, необходимая.
А с другой стороны, стоит ли перебарщивать, перегибать палку?
Признаюсь, я был поражен выходкой Октая, я даже некоторое время не знал, что сказать, смотрел на него в глубочайшем удивлении.
Но если читатель хочет узнать мой ответ на вопрос: нужен ли такой кровавый дикий патриотизм или нет?