Книга третья "Двойники", часть вторая. Продолжение.
"От сумы и от тюрьмы не зарекайся",- хорошая поговорка, - подумала Ольга, уже привычно подставляя охраннику руки. Железные браслеты легко защелкнулись на ее запястьях.
-- Вот теперь, мадам, на выход, - с брезгливой улыбочкой сказал охранник, указывая Ольге на дверь.
Через минуту они оказались во дворе следственного изолятора. Если бы Ольга призналась хоть в чем-нибудь, Эльдад и не подумал бы отправлять в ее в тюрьму, но Ольга упорствовала, а все сроки временного задержания вышли. Тем не менее, отпускать Ольгу домой Эльдад не собирался, и ее переезд в настоящую тюрьму был делом решенным.
Машина, на которой Ольга должна была туда отправиться, стояла посреди двора, пофыркивая заведенным мотором. Правда, похоже, никто никуда не торопился. Шофер и охранники, сбившись в кучку, курили и вяло переговаривались, не обращая внимания на своих подопечных.
Предоставленные сами себе, подследственные коротали время ,кто как мог. Рецидивистка Мирьям, которой тюрьма была, что дом родной, не вынимая сигареты изо рта, сильным красивым голосом пела тягучую марокканскую песню. Охранники то и дело поглядывали в ее сторону, но не возражали. Неподалеку от Мирьям жались друг к другу две молодые арабки в надвинутых по самые брови платках и длинных платьях-балахонах. Вид у них был абсолютно невинный и, если бы Ольга не знала о том, что одна из них убила своего мужа, а другая ей неплохо в этом помогла, то никогда бы не предположила ничего подобного. В тени, у борта машины несколько худых и бледных, но на удивление шумливых наркоманок галдели, перебивая друга, и полицейские шикали на них, впрочем, без всякого результата.
В общем, если бы не скованные наручниками руки , и не ряды колючей проволоки над бетонным забором, то картина выглядела бы вполне идиллической.
' Можно подумать, что мы все ждем опаздывающего автобуса', - усмехнулась про себя Ольга, удивляясь тому, что и она сама, также как остальные, томится в ожидании отъезда, словно торопится оказаться в тюрьме.
'Наверное, мы все так устроены. Хоть в тюрьму, хоть в газовую камеру, только бы не ждать. Интересно, кого же все-таки мы ждем? '- раздумывала она.
Промаявшись в ожидании еще пару минут, Ольга решила закурить, чтобы скоротать время. С ловкостью фокусника, скованными руками она умудрилась достать из кармана куртки пачку сигарет, открыть ее и даже чиркнуть о коробок спичкой. С наслаждением затянувшись, Ольга уселась на бетонный парапет и бездумно уставилась на то и дело хлопающую дверь следственного изолятора и полицейских, деловито снующих туда-сюда, словно муравьи.
Она уже почти докурила сигарету, когда на пороге появилась та, из-за которой так затянулось ожидание.
Молодая, высокая и стройная девушка с длинными черными волосами, гладкими и прямыми, как бывает у индейцев, вышла во двор, как и все остальные - со скованными руками и в сопровождении охранника. Девушка не была красива, но, несомненно , обращала на себя внимание. Все полицейские, словно по команде, обернулись и уставились на нее.
Во внешности вновь прибывшей все было необычно. В рамке черных волос ее бледное лицо казалось еще белее, а карие глаза были похожи на крупные перезрелые вишни. И хотя такими глазами на Востоке никого не удивишь, они поразили всех. И все потому, что они смотрели на мир из под фантастически красивых бровей.
Брови были главными на ее лице. Две линии над глазами, на которые обычно почти не обращают внимания, были такой неправильной и в то же время совершенной формы, что не любоваться ими было невозможно. В них было что-то колдовское, тревожно-мистическое. Брови словно жили своей отдельной гордой королевской жизнью. Маня и предостерегая, эти брови могли бы свести с ума любого мужчину и, судя по реакции начала оцепеневших, а потом излишне оживившихся 'стражей порядка', так оно и было. Охрана явно утратила душевное равновесие. Девушка же смотрела на эту суету, презрительно щурясь, и морщилась, словно ее раздражало мужское внимание.
По ее лицу то и дело пробегала тень боли и отчаяния. Это была всего лишь тень, исчезавшая то под надменной и злой, то под беспомощной и наивной гримаской. Ольга уловила эту игру выражений и от души пожалела девушку. Из своей практики Ольга хорошо знала, что таит в себе такая изменчивость черт : смятение, душевную борьбу и надлом, которые не каждая психика может выдержать. И если нервы сдают...
Но Ольге не удалось углубиться в рассуждения.
-- Пять минут на погрузку, и уезжаем, - донесся до нее резкий возглас одного из полицейских.
Как и все, Ольга обрадовалась: пришел конец ожиданию.
Охрана возилась с наручниками. Теперь их сковывали попарно, рука к руке, и Ольга невольно оказалась рядом с той самой необычной девушкой, привлекшей всеобщее внимание.
Через несколько минут закрытый грузовик с узкими зарешеченными окошками, который в России называют не иначе, как 'черный ворон', отбыл в сторону Лода. Этот небольшой городок - местная разновидность гангстерского Чикаго, где в любое время можно купить практически любой наркотик и в любом количестве, и неподалеку от которого расположены международный аэропорт и несколько тюрем, в том числе единственная на всю страну женская.
Дорога была неблизкая. От скуки все разговорились, правда, общей беседы не получилось. Разноязычная компания невольно разбилась на группы. И поскольку русскорязычных оказалось только двое, то Ольга и девушка с чудесными бровями завели беседу на двоих.
Часто бывает, что людям едва знакомым, но связанным общей белой легко говорить откровенно.
-- То, что случилось, могло и вовсе не произойти, а ,может быть, все и должно было случиться именно так. Судьба, наверное, такая, - задумчиво начала разговор Жанна. Так, оказывается, звали Ольгину невольную напарницу. И , словно напрашиваясь на согласие, она вдруг спросила, - Рассказать?
-- Расскажи, - кивнула Ольга и ободряюще добавила, - Расскажи, на душе легче станет.
Жанна недоверчиво покачала головой:
-- Не думаю, но все равно...
И она стала рассказывать.
История Жанны заставила Ольгу на время забыть о собственных злоключениях.
Хотя Жанна и родилась на крайнем Севере, о тех краях у нее осталось лишь одно воспоминание. Зато какое! Лучшее воспоминание всей жизни. Северное сияние жило в памяти. С ним, и только с ним было связано ощущение безбрежного, бесконечного счастья. Остальная жизнь на его фоне казалась убогой прозой. Пожалуй, еще только море вызывало у нее похоже чувство. Благо, море почти всю жизнь было рядом. Сначала холодное Белое, потом, когда ее семья переехала в Севастополь, теплое Черное, а теперь, вот уже несколько лет, Средиземное.
У моря можно было сидеть на камнях, обхватив руками поцарапанные коленки, и мечтать о будущем, глядя на отплывающие корабли. У моря можно было плакать, не стесняясь слез, ведь они так похожи на соленые морские брызги. А плакала Жанна часто. Плакала от обиды и жалости к себе -нелюбимой и не ненужной никому, даже собственной матери. И дело было даже не в ругани и в колотушках, на которые мать была щедра. Это было бы не страшно, если бы хоть иногда Жанне перепадали бы похвала, ласка и сочувствие. Но этого не было. Никогда. Она росла, училась, и училась неплохо. Жила сама по себе, вернее наедине с собой, с каждым годом все больше утверждаясь в мысли, что ее никто не любит, что ее почему-то нельзя любить. Эта мысль застряла в ее голове намертво, и все попытки Жанны доказать обратное были обречены на неудачу. Она хотела посту пить в медицинский - и провалилась, правда с блеском закончила медучилище. Но это не вдохновляло. Она впервые влюбилась, открыв душу нараспашку, а ее рыцарь наплевал туда с высоты своего белого коня и скрылся, даже не попрощавшись. Для борьбы ей не хватало ни характера, ни нервов. В общем, в восемнадцать лет Жанна казалась себе неудачницей, не заслуживающей ни любви, ни уважения.
Ей хотелось уехать куда глаза глядят от себя самой и от всего, что ее окружало. Она мечтала уехать далеко- далеко и начать новую жизнь. Наконец, случай представился. Учиться за границей, получить иностранное гражданство... Агитировать Жанну долго не пришлось. И, без сожаления глядя на удаляющийся родной берег, она отбыла в неизвестную теплую страну.
Израиль встретил Жанну приветливо. Новая жизнь пошла точно по расписанию, как здешние поезда. Пока с Жанной не случилось непредвиденное.
Однажды вечером она сильно раскашлялась. Поначалу это не очень ее взволновало. Кашель, как кашель, а кашляла она в последнее время часто.
Промозглая сырость теплой израильской зимы коварна, и простудиться проще простого. Жанна не обращала внимания ни на насморк, ни на кашель. Если поднималась температура, она выпивала пару таблеток аспирина, и к утру заставляла себя идти на занятия, утешая себя тем, что она не единственная простуженная студентка в университете.
Но в тот вечер кашель так привязался к ней, что пришлось выпить горячего чая и лечь в постель. Жанну все равно знобило, а кашель не унимался, доводя до исступления и выворачивая все внутренности, словно внутри что-то застряло. Промучившись с полчаса, Жанна , наконец, с облегчением почувствовала, что сумела выкашлять это что-то. Она сплюнула в платок. Дышать сразу стало легче. Жанна было обрадовалась, но, взглянув на платок, похолодела от испуга. Не веря своим глазам, она вертела в руках платок, на котором алели свежие пятна крови. 'Наверное, сосуд порвался от напряжения, ' - попыталась она успокоить себя. Но Жанне не долго пришлось утешаться этой мыслью. Она снова кашлянула, и кровь з горла хлынула так, что на этот раз ей пришлось уткнуться лицом в полотенце, чтобы не залить кровью постель. Перепуганная соседка по комнате вызвала скорую.
И с этого момента вся жизнь Жанны слетела с накатанных рельс и покатилась в пропасть. Страшный своей безысходностью диагноз. Туберкулез. Открытая форма. Тяжелая, но все же удачная операция, и долгие месяцы лечения. Она выздоровела, и это было чудо. Единственное, что осталось ей на память от туберкулеза, это резко положительные туберкудлиновые пробы и ослабленный болезнью организм, требующий больше сна и отдыха больше, чем обычно. 'Лучше не бывает', - в один голос твердили врачи. Это была сущая правда. Только это была правда, которая уже не имела значения. Положительные тесты на туберкулез закрыли путь к медицине навсегда. На медицинской карьере можно было поставить крест. Жанну отчислили из университета из-за профнепригодности по состоянию здоровья. Автоматически она лишилась и общежития. Социальные службы не сильно торопились с пособием. По веем документам. Жанна считалась здоровой и трудостособной. И ее направили на работу - уборщицей на завод. Увы, но махать тряпкой по восемь часов Жанна тогда не могла. Отработав всего один день, на следующее утро она почувствовала, что не находит в себе сил выйти на работу. Ее, естественно, уволили. Другой работы для Жанны не нашлось. И после очередного отказа выйти работать на уборку ее лишили пособия.
Жить стало не на что. В свои девятнадцать лет Жанна осталась один на один со своими проблемами. Без работы, без жилья, без средств к существованию. Это был край обрыва, и она на нем не удержалась.
Судьба подбросила ей весьма простое решение всех проблем в виде коротенького объявления в газете:
'Требуются молодые симпатичные девушки для работы по сопровождению состоятельных бизнесменов. Хорошие условия. Зарплата до трех тысяч долларов в месяц'.
Словно зачарованная, Жанна позвонила по указанному телефону. Ее встретили с распростертыми объятиями. Как зарабатываются эти пресловутые три тысячи долларов ей объяснили без стеснения и не скрывая деталей. Нельзя сказать, что это Жанну обрадовало, но шокирована она не была.
' Всегда можно уйти. Заработать, скопить немного, уйти и забыть об этом навсегда' - думала она.
Проститутка - это профессия, блядь - это состояние души. А блядью Жанна не была. Присущая всем туберкулезникам повышенная сексуальность конечно облегчила ей последний шаг ' на панель'. Хотя виллы и пятизвездочные гостиницы с чистыми номерами панелью не назовешь. И все же , сначала Жанна после каждого 'выхода' чувствовала себя так, словно ее облили помоями, и не раз ей в голову приходила мысль о самоубийстве. Но человек ко всему привыкает, и со временем Жанна притерпелась. Да и деньги сильно поднимали настроение.
По всем внешним признакам жизнь налаживалась. Через полгода работы Жанна сняла квартирку в престижном районе. Она приоделась, накупила косметики и даже стала каждый месяц отсылать деньги в Севастополь. Родители, судя по письмам, бедствовали. От чего же не помочь, если можешь. К тому же, не смотря ни на что, Жанна любила и отца, и мать. Ей казалось, что так она заслужит их любовь. Деньги принимались с благодарностью. И только. Ее судьбой родители не интересовались.
И все же теперь жизнь можно было бы считать сносной, пусть в ней и не хватало двух очень важных вещей - любви и уважения к себе. С тем, что она прослыла 'русской проституткой', Жанне было трудно смириться. Она, действительно резко выделялась на фоне своих товарок. Она продолжала читать серьезные книги, даже собиралась начать учиться. Однако, на учебу у нее не хватало ни терпения/, ни времени, ни воли. 'Работа' съедала все силы и расшатывала нервы, а привычка к алкоголю затуманивала мозг.
Через пару лет своей 'трудовой деятельности' стала нервной и раздражительной, можно даже сказать злой. Женщин она презирала или за ханжество, или за глупость. Мужчин же тихо ненавидела и, насмотревшись на все их причуды, считала их не более , чем животными до того момента, пока не встретила 'Его'.
Любовь вспыхну4ла, как пожар. Ее избранник был далек от идеала, но какое это имело значение! Жанна влюбилась яростно и безоглядно. Она ревновала его ко всему и вся. Она была готова растерзать на части любую приблизившуюся к нему женщину. И не важно, что ни для кого, кроме самой Жанны он не представлял никакого интереса - ни яркой внешностью, ни объемом кошелька он похвастать не мог. В общем, ни кожи, ни рожи. Однако, Жанне было важно только одно - она любила его, а он - ее.
Возлюбленный с романтическим именем Рамон оказался первым и единственным человеком, полюбившим ее. Его чувство было искренне и безусловно. Он был прекрасно осведомлен о ее 'работе', но не стыдился своей любви к проститутке. Он только мягко уговаривал ее оставить эо занятие. Впрочем, Жанну и уговаривать было не надо. Влюбившись, она сама решила 'завязать' с доходным промыслом.
Несколько месяцев они прожили скромно и спокойно. Жанна больше не роптала на судьбу. Уборщицей так уборщицей. Только бы каждый вечер быть рядом с ненаглядным Рамоном. И пусть денег хронически не хватало, это было счастливое время. Но жизнь снова приготовила Жанне ловушку.
Авария, в которой Рамон уцелел лишь чудом, случилась по его вине. Пострадавшие судились упорно и грамотно. Без хорошего адвоката и думать было нечего без 'срока' выбраться из всей этой судебной фантасмагории. А хороший адвокат, само собой стоит таких денег, каких у влюбленной парочки в помине не было. Состоятельных родственников и друзей тоже не имелось. И Жанна, ничего не сказав Рамону, вернулась на прежнюю 'работу'.
Он, конечно же, быстро узнал обо всем и молча терзался, но ни словом не упрекнул Жанну ни в чем. Казалось, теперь он даже сильнее любил ее. Правда, он нет-нет, да и стал выпивать, а вместе с ним и Жанна. Так легче было смотреть друг другу в глаза.
Суд кончился условным сроком и огромным штрафом, который , зарабатывая честным трудом, не выплатить за всю жизнь. Рамон, понимая это, предложил расстаться. Но Жанну ничто не могло заставить бросить любимого на произвол судьбы. Она готова была отдать за него жизнь, а не то, что тело.
Все пошло по-прежнему. Они жили вместе и любили друг друга. Утром Рамон шел на завод, а вечером встречал Жанну с 'работы'с готовым ужином. О ее занятии между собой они даже не упоминали.
Однажды, крепко подвыпив, Рамон, обычно сдержанный и немногословный, вдруг стал говорить о каких-то сокровищах, добыв которые, они смогут не только расплатиться с долгами, но и безбедно прожить до старости. Жанна только посмеялась, посчитав его слова бредовыми пьяными мечтами. Но Рамон с пеной у рта клялся, что все сказанное чистая правда.
-- Ты еще скажи, что нашел золотой ключик, Буратино ты мой , - шутливо отмахивалась от него Жанна.
-- И скажу, - не унимался Рамон
Впрочем, скоро он успокоился и больше не откровенничал.
Жанна быстро забыла про разговор о сокровищах и вспомнила о нем совсем недавно, попав в одну из полицейских облав.
Это была не первая облава, в которую она угодила, и Жанна поначалу совсем не испугалась, прекрасно зная, что бояться, собственно, нечего. Документы у нее были в порядке. Законную гражданку из страны не вышлешь, а за проституцию в тюрьму не сажают. Дело откроют, погрозят, попугают и отпустят. Так было всегда . Но на этот раз все оказалось гораздо серьезнее, чем она предполагала. Она даже не сразу поняла, на что указывает полицейский, выворачивая ее сумочку. Когда свернутый бумажный пакетик перекочевал на стол, и ее спросили, все ли вещи в сумочке принадлежат ей, то Жанна ни на секунду не заподозрив подвоха, согласно закивала. Эта оплошность дорого ей обошлась. В бумажном сверточке оказался белый порошок.
--Э, голубушка, да ты стала кокаином баловаться! Раньше за тобой такого не водилось. Да что баловаться! Торгуешь, небось. Тут не одна доза, дорогуша. Лет на семь тянет.
-- Что тянет? - возмутилась Жана, еще не понимая, что произошло, - Какие семь лет!
-- За торговлю наркотиками. Кокаин штука дорогая. А у тебя его немало. Вот взвесим, и разберемся, что на сколько тянет.
-- Я наркотики не употребляю! Можете анализы сделать. Это не мое! - уже по настоящему испугавшись, выкрикнула Жанна.
-- Сама же сказала, что в сумочке все твое, - сказал полицейский, ехидно улыбаясь ей в лицо, и глубокомысленно изрек - Тот кто торгует, не обязательно сам употребляет. Суд разберется. А пока, дорогуша, мы тебя задержим. До выяснения, так сказать...
-- Значит, и тебя по той же схеме, - грустно улыбнулась Ольга, сочувственно глядя на Жанну.
Та удивленно вздернула свои чудесные брови:
-- Что значит по той же схеме?
-- А то и значит, что фантазии у нашей доблестной полиции маловато, - усмехнулась Ольга, - Стандартно работают. Правда, эффективно. Меня почти так же подставили... в общих чертах.
-- Что? И тебя так?! -охнула Жанна, - За что?!
-- Да ни за что, - отмахнулась Ольга, - просто им кое-что из меня надо вытащить, но со мной все ясно, а ты-то им зачем сдалась?
-- Если бы я знала! - ответила Жанна, - я действительно ничего такого не делала.
Она ответила искренне. Ольга сразу поняла, что девушка не лжет , и поспешила сказать*
-- Да конечно же, не делала. Но зачем-то им надо было тебя задержать! Ты смотри, поаккуратней. Не сболтни лишнего
-- Я же не знаю чего лишнего! - воскликнула Жанна.
-- Ничего, скоро ясно станет, тихо сказала Ольга, - На первых допросах тебя пугали, а теперь начнут расспрашивать, о чем им надо. В тюрьме человека легче сломать. Вот и будут мурыжить... Держись, а там видно будет. НЕ навеки же они нас засадили. Как-то все образуется. Ты только не бойся. Ладно?
Жанна молча кивнула. Она хотела сказать еще что-то, но не успела. Машина резко затормозила. Через секунду лязгнул замок, и дверь открылась.
Как и остальные заключенные, Ольга и Жанна, щурясь от бьющего в глаза солнечного света, спрыгнули на разогретые бетонные плиты тюремного двора.
Нехитрая, но унизительная процедура приема в ряды тюремных жителей, к счастью, не заняла много времени.
Ольга абсолютно спокойно восприняла то, что лишилась части вещей, которые охранницы посчитали неуместными, и пожалела только о паре книг, которые не успела дочитать.
-- Ничего! Для таких психов, как ты, библиотека есть,- повертев пальцем у виска, ответила охраница.
НЕ успели новоприбывшие войти на внутреннюю территорию тюрьмы, как им повстречалась группа заключенных, возвращающихся с работы на кухне.
--Фу-ты, ну-ты! Мексико! - услышала Ольга радостный вопль, и тут же оказалась в объятиях Розы, которая недавно была ее сокамерницей в следственном изоляторе, - давай, Мексико, просись к нам! У нас в камере место есть! - тормошила ее Роза.
Ольга тоже обрадовалась встрече. Взбалмошная, но добросердечная Роза, при всем ее криминальном колорите, была яркой личностью, к тому же со своими принципами. И пусть ее представления о справедливости и нравственности были весьма своеобразны, в ней чувствовался душевный стержень, и это Ольге очень импонировало.
-- Привет! Да не тряси ты меня так! - Ольга и деловито осведомилась, - А еще одного места у вас в камере не найдется? Девочку надо пристроить, - и она указала глазами на Жанну, растерянно наблюдавшую за столь бурной встречей.
-- Эту? - Роза поманила Жанну пальцем.
Та с опаской поглядела на нее, но Ольга ободряюще кивнула, и Жанна подошла ближе.
-- А ничего девочка! - хохотнула Роза, - Твоя? Ай да Мексико!
-- Иди ты... - беззлобно огрызнулась Ольга.
-- Ладно, ладно, шучу. Найдем ей место. Я все устрою. В лучшем виде. Вы там охраннице скажите, чтобы к Розе в камеру, я ее предупрежу.
Похлопав Ольгу по плечу, Роза быстро зашагала к стоящему в стороне длинному серому одноэтажному зданию.
-- Пошли, - сказала Ольга растерявшейся Жанне, - ты не обращай внимании. Роза баба хоть и грубая, но неплохая.
-- А почему она тебя ' Мексико' называет? - вдруг спросила Жанна.
-- Это она мне такую кличку дала. Потому, что ей моя история мексиканские сериалы напоминает, - рассмеялась Ольга,- Она и тебя как-нибудь обзовет Ладно, пошли устраиваться.
И они, прижимая к себе полиэтиленовые пакеты с нехитрым скарбом, не спеша, побрели в сторону барака, в котором уже скрылась Роза.