Книга третья "Двойники", часть вторая. Продолжение.
Тюрьма страшна тем, что удручает и повергает в уныние. Дело не в замках и не в колючей проволоке, а в том, сто эти замки и решетки, которые окружают тебя, ты увидишь и завтра, и послезавтра, и еще бог знает, сколько дней. А дни в тюрьме тянутся словно годы. Если дать себе волю все время думать о своей несчастной судьбе. То тюрьма наверняка загонит в депрессию. Согнет или сломает. Заключение нельзя переживать, в нем надо жить, жить, как живут обычные люди, не думающие поминутно о свободе.
Это Ольга поняла еще в следственном изоляторе, вспомнив наставления своей бабушки.
Когда Ольга была студенткой, то как и многие, она читала запрещенную советской цензурой литературу, так называемый "САМИЗДАТ" - листки с текстами, напечатанными под копирку, на тоненькой почти папиросной бумаге. Тексты были настолько "слепыми", что едва можно было разобрать, что написано. Зато какие это были тексты! Солженицын, Ерофеев, Пастернак, Бродский, и еще, и еще... Это была литература, на которой втихаря росло целое поколение, и Ольга в том числе.
Тоненькие листочки "самиздата" Ольга складывала на дно самого дальнего ящика письменного стола и заваливала сверху какой-нибудь макулатурой. На большее ее конспиративных способностей не хватало. В ее столе никто не рылся, и до поры до времени ее подпольная самиздатовская библиотека спокойно существовала и пополнялась.
Но однажды, придя домой, Ольга была неприятно удивлена. Вместо привычных бабушкиных "последних известий", которыми та встречала Ольгу уже в прихожей, ее встретили гробовым молчанием. Открыв дверь, бабушка смерила Ольгу грозным взглядом и, поджав губы, молча удалилась в комнату. Это был плохой знак. Предчувствуя нагоняй, и гадая, в чем же она успела провиниться, Ольга поволоклась следом.
Бабушка сидела в кресле и курила, но не спокойно и с удовольствием, а нервно, затяжка за затяжкой. Ольга не решилась первой начать разговор, а только вопросительно-заискивающе посмотрела на нее.
-- Ты идиотка! Дура непроходимая! - вдруг взорвалась старуха и, в очередной раз затянувшись, в сердцах раздавила в пепельнице недокуренную папиросу, - Говно ты, а не диссидентка. Ну кто так прячет?! Кто так прячет!
-- А кто по чужим ящикам лазит? - не удержалась Ольга.
-- Сигаретку искала, ты же их в столе от предков прячешь. Папиросы кончились, а в магазин было лень идти, -смущено буркнула бабушка.
Ольга с облегчением вздохнула. Бабушка нашла "самиздат", а не презервативы. Впрочем, из-за "резинового изделия номер 2" бабуля, в отличие от родителей, не стала бы поднимать шум. Старая медичка была женщина прогрессивная.
В ответ на сетования бабушки Ольга только развела руками:
-- А куда я их еще дену?! Не под матрас же!
-- А хоть бы и под матрас! - воскликнула старуха, - Только не под свой, а под мой. Какое разгильдяйство! И почему ты мне не сказала, я, что, не поняла бы?!! - и она с укором посмотрела на Ольгу.
-- Ну, бабушка, какая разница под чей матрас! Если ты обыска боишься, то они и под твоим найдут! - возразила Ольга
-- Черта с два! - уверенно отпарировала бабушка, они к моему матрасу даже не притронутся!
--Это почему?
-- Лягу и скажу, что парализованная.
-- Так тебе и поверят! Стащат с кровати, и все.
-- А я возьму да и описаюсь! - гордо заявила бабка, -Хотела бы я видеть, как они меня стаскивать будут.
Она хитро прищурилась и закурила очередную папиросу:
-- И потом, раз у меня найдут, значит я и диссидентка. Я им в этом чистосердечно признаюсь. Пусть меня арестуют. Так что сдавай мне свои бебихи, только все, до последнего листочка, и чтобы впредь я такого не находила. Все ко мне, ясно?
-- Угу, - кивнула Ольга.
-- Кстати,- вдруг сменила тему бабушка, - этот ваш, как его, Солженицын, очень даже ничего... а Ерофеев, - она поморщилась, - талантливый конечно, только матершинник. Не люблю, когда чересчур. Хотя, на нашу стану посмотришь, только материться и хочется... Может, он и прав...
Бабушка помолчала немного, а потом уже примирительным тоном сказала:
-- Ты не подумай, что я тебе запрещаю. Только, поосторожней, пожалуйста. Ты ведь только из книжек знаешь , что такое обыск, арест, допрос. Не дай тебе Бог на себе испытать, хотя в жизни всякое бывает. Лучше послушай, что расскажу. Надеюсь, не пригодится, но все-таки послушай.
И бабушка, пережившая в тридцать седьмом и обыск, и арест муже, и свой арест, и допросы, начала рассказ. Она почему-то старалась вкладывать в свои слова как можно меньше эмоций, и ее повествование скорее напоминало инструктаж. Может быть, поэтому Ольга так ясно запомнила, что говорила бабушка. А говорила она следующее:
-- Во время обыска в руки брать ничего нельзя, даже, если просят или нарочно суют. Даже если это все твое, все равно не прикасайся. Никто не знает, что уже успели подсунуть, особенно у сумку и в карманы. И вообще, надо стараться говорить поменьше. А если до ареста дело дошло, то главное - без паники. Надо думать, что все это недолго продлится и следователям не верить - ни хорошим, ни плохим. Это у них такая игра . Нет хороших, ты запомни. И еще запомни, что бы ни было, ты им ничего не должно - ни за предложенную сигарету, ни за шоколадку, ни за доброе слово. Ничего! Смело можно попользоваться и забыть. И бояться нельзя, во всяком случае, нельзя, чтобы они твой страх учуяли, а то сломают.
-- Бабусь, ты будто в тюрьму меня собираешь , - не выдержала Ольга.
-- Не собираю, а предупреждаю. Даст Бог, не понадобится. Кстати, о тюрьме, - как ни в чем ни бывало продолжила бабушка. Она явно задалась целью довести "инструктаж" до конца., - Так вот, в тюрьме главный враг человека это он сам. Ни унизить, ни оскорбить человека ничем нельзя, если он сам не готов унизиться или оскорбиться. Ведь не обижаются на птиц, которые гадят на голову и на собак, которые лают! Охрана, вертухаи эти, те же овчарки. Не бояться, но не дразнить и не лезть на рожон - вот и вся наука! И еще. Надо умываться, расчесываться, делать зарядку, есть и по возможности спать. Опуститься проще всего. А так - и время занято, и силы не теряются. И вообще, надо стараться жить, как обычно.
-- Нет, ты лучше скажи, откуда ты это знаешь? - приставала Ольга, пораженная бабушкиной информированностью.
-- Не твое дело! - буркнула та, - Лучше дослушай. Последнее, что хочу сказать - в тюрьме такие же люди, как и везде. Не лучше и не хуже. Всякие. Правда, в тюрьме свои понятия о справедливости, о чести, о долге, да и законы в тюрьме другие. Дашь на голову сесть - сядут. Будешь унижаться - унизят, а хамить начнешь, всегда кто-то покруче найдется. Так что ни опускаться, ни заноситься нельзя. В тюрьме фальшь чувствуют лучше, чем на воле, и не прощают. Вот, собственно и все.
Ольга была так поражена бабушкиным рассказом, что он врезался в память намертво.
" Говорида "Бог даст, не пригодится", - подумала Ольга, глядя в окно сквозь решетку, - Не дал. Пригодилось вот".
Она поднялась со своей "привилегированной" нижней койки, которая досталась ей по старшинству и благодаря рецидивистке Розе. Роза, обладавшая в камере непререкаемым авторитетом, заставила молоденькую сокамерницу уступить Ольге место внизу.
-- Кыш наверх! Не видишь, человек старше тебя! - только и сказала она, и нижняя койка оказалась в Ольгином распоряжении.
Разогнув затекшую от лежания спину, Ольга поправила одеяло и задумалась, прикидывая, чем бы заняться. Читать надоело, курить не хотелось, хотя сигарет, извечного тюремного дефицита, ей хватало. Она зарабатывала их больше, чем могла скурить. Ольга усмехнулась. Никогда раньше ей бы в голову не пришло, что она будет работать даже в тюрьме. Но, кто хочет, найдет себе работу везде. Здесь ее работой было вечерами рассказывать всей камере "сказки". Ольга рассказывала все подряд, все что читала и что казалось ей интересным:" Графа Монте-Кристо" и " Трех мушкетеров" Дюма, "Милого друга" Мопассана, пушкинского "Евгения Онегина" и "Анну Каренину" Толстого. И надо отдать должное, благодарная публика слушала внимательно и эмоционально, с замиранием сердца переживала все перипетии героев, как свои собственные, и одаривала рассказчицу чем могла - сигаретами, кофе, даже конфетами Ольга не отказывалась от даров, но больше ее радовало, что своими россказнями она заслужила и уважение. К ней начали обращаться за советами, а когда узнали, что она еще и врач, то от пациентов не стало отбоя. Она помогала, как могла и радовалась успехам , пожалуй, больше, чем когда -либо. В общем, когда все были в сборе, Ольге было чем заняться, но сейчас все сокамерницы ушли на работу, а Жанну увезли на допрос, и Ольга, которая из принципа отказалась принимать участие в тюремном трудовом процессе, откровенно скучала.
Она потянулась, сделала пару наклонов и приседаний, но физкультура ей быстро надоела. Ольга подошла к столу, включила электрический чайник и, ожидая пока он закипит, бесцельно уставилась на горку сырых яиц, лежащих на тарелке и разложенных в ряд привядших авокадо.
" Яиц столько, что если по два этим мудакам раздать, то на всю армию хватит и еще на полицию останется, - усмехнулась она про себя, - Что с ними делать-то, с сырыми? Будто издеваются Разве что в чайнике варить или голову мыть"
Мысль о мытье головы с "яичным шампунем" показалась Ольге забавной.
" А из авокадо можно хорошую маску сделать, - подумала она, - Все равно пропадает. Никто не ест уже. Еще бы! По пять штук на брата, идиотизм! Не свиньи же!"
Больше не задумываясь об умственной неполноценности тюремной администрации, готовой впихнуть заключенным все, что ни попадя, Ольга, плюнув на чаепитие, занялась косметическими процедурами.
Когда соседки по камере вернулись с работы, то перед ними предстала потрясающая картина.
На койке по-турецки сидела Ольга со свежевымытой десятком яиц головой, замотанной полотенцем и с абсолютно зеленой физиономией.
-- Что это?!!- в ужасе взвизгнула сопровождавшая сокамерниц охранница.
-- Натуральная косметика, - стараясь не сильно шевелить губами, сквозь зубы процедила зеленая маска, - Спасибо администрации, хоть так о нас позаботились. Или это тоже запрещено?
Под общий хохот охранница гордо удалилась.
-- Ну, ты, блин, даешь! - хлопая себя по ляжкам и мотая головой, гоготала Роза, - Я аж испугалась, когда увидела. Ай, да Мексико! Вот голова! А мы все думали, куда столько яиц деть, да и авокадо ихние поганые! Ну, Мексико! Большой человек!
В устах Розы это было высшей похвалой, и Ольга польщено улыбнулась.
-- А яйца еще есть? - пискнула тоненькая, как тростиночка, молоденькая девушка, которой на вид нельзя было дать и пятнадцати, та самая, которую Роза согнала с нижней койки ради Ольги.
-- Навалом, - ответила Ольга, - полная коробка под столом, на всех хватит. А тебе, между прочим, не полагается.
-- Это почему? - обиделась девица и, тряхнув буйной черной гривой спутанных курчавых волос, заныла, - Что я сделала?! Опять воспитывать, да?
--Да, - рассмеялась Ольга, - Ты не верещи. Получишь, сколько хочешь, как только зажигалку отдашь.
-- Какую зажигалку? - якобы не понимая о чем речь, спросила девушка, нарочито невинно хлопая длинными черными ресницами.
-- Ту, что ты у меня из кармана стянула, - спокойно ответила Ольга, на которую эта демонстрация честности не произвела никакого впечатления.
-- А-а... - девица сунула руку себе в карман и безропотно протянула Ольге зажигалку.
-- Ах ты, паразитка! У своих красть! - возмутилась Роза.
-- Ладно тебе, - махнула рукой Ольга, - Она просто квлификацию терять не хочет. Правда, детка?
Девушка кивнула и потупилась.
-- Чего???- опешила Роза.
-- Экая ты непонятливая, Роза, - покачала головой Ольга и начала объяснять, - Этот говно-ребенок у нас кто? Воровка, да?. К тому же известная. Не портить же ей карьеру! Ей бы фокусницей быть, руки-то чудо. Но ведь все равно воровать не перестанет. Так пусть уж тренируется.
-- Нет, ты чокнутая, Мексико, ей-богу! А ведь права - будет тренироваться - позже попадется.
-- Вот и я о том, - заключила Ольга и обратилась к львиноголовой девице, - Ты, если хочешь, сожжешь снова у меня зажигалку украсть. Не замечу - с меня сигарета. Только потом зажигалку все равно вернешь, пойдет?
Девица радостно закивала и понеслась в ванную, не забыв ловко , одной рукой, прихватить со стола штук шесть яиц.
-- Если ты такая умная, Мексико, - задумчиво проговорила Роза, - то скажи и про меня что-нибудь.
Ольга вздохнула :
-- А что скажешь! Ты же сама все знаешь. Знаешь, что жизнь свою губишь. Наркотики эти... грабежи ... полжизни по тюрьмам. Там три года, тут пять... Детей отняли. А ведь ты способная. Книжки читаешь, по-французски говоришь. Пока сидишь тут могла бы выучиться чему-нибудь, потом работу нормальную найти...
-- Нет, Мексико, - грустно покачала головой Роза, нет, не могла бы. Куда мне...У меня вся семья такая. И родители, и братья, и муж. И все друзья. Мне не вырваться. Совсем одна останусь и все равно сорвусь. Нет уж, пусть все идет, как идет. Поздно.
Она сказала это с такой горечью и обреченностью, что у Ольги защемило сердце. У нее не находилось для Розы слов утешения, и Ольга только ласково коснулась ее руки, но от этого безмолвного сочувствия Розу словно порвало.
Она, матерая рецидивистка, не плакавшая , когда с простреленной ногой на мотоцикле отрывалась от полицейской погони, не уронившая ни слезинки, когда ее лишали родительских прав, вдруг разрыдалась, по-детски размазывая по лицу слезы, и уткнулась Ольге головой в колени.
Ольга молча гладила Розу по голове, не пытаясь успокаивать ее.
"Пусть выплачется, может ей легче станет, - думала Ольга, - За что ей это? За что такая безысходная, гиблая судьба! Как несправедливо, как глупо! Почему ей не дали шанса на игру? Почему? Она бы могла... Или она упустила свой шанс? А может, Роза пешка в чьей-то игре Невозможно понять их правил. Или в этих играх вообще нет правил?"
Неожиданно резко прозвенел звонок.
-- Обедать пора, - встрепенулась Роза, шмыгая носом, - Душевная ты баба, Мексико, жалко не лесбиянка, а то бы мы с тобой... - добавила она уже своим обычным тоном и мечтательно закатила глаза.
-- Все! Ты в своем репертуаре, - рассмеялась Ольга, спихивая Розину голову с колен, - Значит, все в порядке. Пошли обедать!
-- Ты рожу-то смой, а то охрана инфаркт получит, - хихикнула Роза, уже справившаяся с истерикой.
-- Ох! - спохватилась Ольга и рванулась к умывальнику.