Аннотация: Прошло жаркое лето. Впереди сезон дождей, корни дерева напитаются живительной влагой. Глядишь, к весне дерево снова протянет руки... нет, что я говорю? Протянет ветви к моему окну.
Напротив моего окна роcло дерево. Высокое, до уровня четвёртого этажа. Каждое утро я здоровалась с ним, по нему определяла время года. Облетела листва, стоит голенькое - ноябрь.
Вдруг в момент зазеленело - пришёл апрель.
Ах, какие на его ветки садились диковинные птицы с синезелёным оперением! Жаль, любимые мои зелёные удоды не прилетали, потому как они выбирают экологически чистые уголки. А здесь какая уж чистота, если дерево росло близко от улицы с автобусным движением.
Поверх моего дерева я видела Средиземное море - всю акваторию до самого горизонта. А над ним потрясающе расцвеченные закаты, справедливо причисляемые к десяти чудесам света. Морская палитра за моим окном менялась ежедневно - от аквамариновой ангельской голубизны до свинцового тревожного неблагополучия.
Когда Монька был в возрасте двух-трёх лет, я брала его на руки, чтобы и он проникался красотой и величием панорамы моря из моего окна. И он выдыхал восторженно: "Коябля!" Да, тогда кораблей на рейде было много, от самого горизонта и дальше вправо, по направлению к Хайфскому порту. С началом интифады кораблей стало намного меньше. Однако сейчас наблюдается явное оживление. Но и раньше, и сейчас можно видеть, как гордо и деловито поспешают вдоль морского побережья сторожевые катера ВМФ Израиля.
Правда, море из моего окна видно через частокол бойлеров на крышах домов, но я привыкла их бочонки не замечать, как бы не видеть. Точно так же, как не слышу всегдашний шум от проезжающих автобусов и скрежет от развозки мусорных контейнеров.
Я в этом городе сидел в тюрьме.
Мой каземат - четыре на три. Всё же
Мне сквозь решётку было слышно море,
И я был весел.
И.Сельвинский, "Севастополь"
Маленький Монька (ставший нынче вполне взрослым гевером, - ведь он уже в возрасте бар-мицвы) восторгался птицами, обитавшими в листве дерева под моим окном.
"И я был весел"...Но веселие кончилось, душевное моё равновесие нарушилось, когда в двадцатых числах марта этого года рабочие, нанятые для стрижки разбушевавшейся за время зимних дождей травы вокруг нашего дома, обрубили заодно ветки и ствол моего дерева. Видимо, таково было задание ваадбайта - выбранного жильцами нашего дома старосты. Так сказать, председателя домового комитета, как говорили в СССР.
Когда я увидела такое кощунство, в душе возникло ощущение грядущей беды. Заплакала и отчётливо подумала, что это событие - не к добру в моей жизни.
На следующий день я сломала руку.
Вот как это было. Рано утром я отправилась на экскурсию - вожделенную экскурсию, давно ожидаемую, в уголок на северо-востоке Самарии по названию Сфар- Шомрон. Всё так хорошо для меня начиналось в то утро. Саша Непомнящий, руководитель экскурсии от общества "Эрец Неэдерет", организовал тремп и подсадил меня в машину очаровательной семейной пары из Хайфы. Красивая дорога через Афулу и Бейт-Шеан. Встреча всей группы на цомет (перекрёстке), куда съехались машины со всех концов страны. Много знакомых лиц, только собрались пообщаться, как команда экскурсовода Миши Эзера "по коням". И машины длинной колонной двинулись по дороге в места, когда-то, в давнюю старину, бывшие под контролем мамелюков.
Помню, что вначале было долгое восхождение наверх на высокую гору, к остаткам крепости мамлюков 14-ого века. Виды со склонов горы вокруг - невероятные, красоты и панорамы, разумеется, неописуемые.
В те мартовские дни заканчивалось обильное зимнее цветение. С какой любовью наш дорогой экскурсовод Миша Эзер рассказывал про каждый вид цветка, о происхождении древних названий, об использовании людьми в обыденной жизни издавна живительных свойств цветов....каланит, адонис, марганит, авив(молодой ячмень), марор, пишта (местный лён), нааманим, лютики ("нурит")... Названия цветов и рассказ о них звучали у Миши, как музыка.
Вообще, Миша Эзер известен в Израиле как один из лучших экскурсоводов на русскои языке. Мало того, что, как историк, он знает буквально всё об иудейских и самарийских землях. От него исходит ощущение сверхъестественной связи с древней еврейской землёй. Миша, сам житель самарийского поселения Кдумим, исходил Иудею и Самарию пешком вдоль и поперёк.
Впрочем, его знания энциклопедичны. Я бывала на лекциях Миши по истории евреев, скажем, Португалии. И Испании. Жду обещанной им лекции о крымских евреях - караимах. Но Миша Эзер - герой моего другого незаконченного очерка, и сейчас я умолкаю. И возвращаюсь к той экскурсии с Мишей, на которой я сломала руку.
Итак, вернусь к долгому восхождению на гору с остатками крепости мамлюков. Оно было непростым даже для молодёжи. Меня добровольно вызвался страховать замечательный молодой человек. Кстати, мой тёзка - Женя Греков из города Модиин. Женя был тактичен и внимателен, я уверенно опиралась на его сильную руку.
Крепость на горе относится к 14-ому веку. Сохранились остатки стен, ворот, ограды, рва, которые защищали крепость от вторжения. Из крепости, расположенной на большой высоте, мамлюки наблюдали за оживлённой дорогой Шхем - Бейт-Шеан - Дамаск. Отсюда был и ближайший путь в прибрежную Кейсарию. Дорога использовалась для кратчайшей почтовой связи. Например, почта от Дамаска в Каир доходила всего за пять дней! Ну, а грабить торговые и почтовые караваны для воинов - мамлюков было одно удовольствие.
Мы провели на вершине горы с остатками крепости мамлюков два часа. Саша Непомнящий приготовил чай на спиртовке. У Миши Эзера оказалась гитара. Его рассказы исторического плана перемежались песнями.
Потом спуск вниз и тоже не менее опасный. И вот, когда уже спустились к дороге и пошли по совершенно ровному месту, моя бдительность иссякла. И Женя Греков тоже расслабился от забот обо мне и отвлёкся на интересный объект - старинный колодец. Друг Олежка Струэнзе окликнул снизу, от стоянки наших машин: "Как вы, Женя?" Ну, а я в ответ, уже совсем не глядя под ноги, воодушевлённо заорала песню: "Шагать осталось нам немного. Вдали виднеется она. Ши-ро-кая до-ро-га..."
И споткнулась. И упала всем телом на левую руку. Допрыгалась.
Ну что вам сказать? Два перелома у запястья левой руки, гипс на пять недель. Но это уже потом. А пока, пытаясь встать, вижу бегущих со всех сторон мужчин и твержу одну фразу: "Не пишите, пожалуйста, о том, что упала, в Живом Журнале!" К слову сказать, сама же об этом потом и растрезвонила... Мне повезло - Миша Эзер, профессионапьный гид, имел с собой прекрасную походную аптечку. И искусные руки врачевателя. Он положил анестезирующую мазь и наложил лубок.
Миша Эзер
Экскурсия продолжилась, и я не стала обременительным её участником. Правда, длинные выбеги в горы по ходу экскурсии игнорировала и ожидала возвращения соратников, посиживая в машине и общаясь на языке жестов со сбежавшимися к ней арабчатами из местных, автономно стоящих, хуторов. Чумазые, оборванные, голодные. Попрошайки. Но личики смышлённые. Вот так до конца экскурсии.
Казалось, всё обойдётся ушибом или, в крайнем случае, вывихом. На обратном пути, уже ближе к Хайфе, анестезия от чудодейственной Мишиной мази прошла. И не заезжая домой, я явилась сдаваться в травмопункт, откуда через три часа дочь забрала меня с гипсом от запястья до локтя.
Что меня ожидало (кроме боли, конечно)? Трудности с компом и не только. На носу был Песах, а как делать уборку? Что с кучей накопленных дел? Я не могла справляться даже с такими односложными действиями, как зажечь спичку или порезать лимон.
Сломатая моя рука была той ещё штучкой! Пыталась с ней договариваться, чтоб не ныла, предлагала ей разные варианты успокоения. Писала в Живом Журнале в те дни: "Хошь, рука, вертикально повиси, вдоль меня? А хошь - прижму к сердцу в горизонтальном положении? Нет, не хочет, дрянь такая, соглашаться ни на что - ноет и ноет. Ничё, говорю я ей, пройдёт времечко, и будешь ты, как миленькая, снова мыть полы и посуду, снова не будешь мешать влезать в любимые свитера, не оглядываясь на твой, как будто кованый, пока ещё белоснежный панцырь (внуки уже подбираются нарисовать на гипсе цветочки).
Прошедшим утречком надо было мне поехать на очередной суд над ставшим уже родным американцем Шмуэлем Затамом. И вдруг понимаю - ужас! никого дома нет, а сама, пардон, не могу застегнуть на себе лифчик. И пришлось мне кинуть его в сумку, чтобы потом с помощью приятельницы одеть в шерутим (туалетной комнате) здания суда."
* * *
Всё проходит в жизни. Сейчас, спустя полгода после экзекуции, дерево моё подросло. Прошло жаркое лето. Впереди сезон дождей, корни дерева напитаются живительной влагой. Глядишь, к весне дерево снова протянет руки... нет, что я говорю? Протянет ветви к моему окну.
![[]](/img/e/ewgenija_s/doprigalas/cwetysewernojsamarii.jpg)
![[]](/img/e/ewgenija_s/doprigalas/pict12289.jpg)
![[]](/img/e/ewgenija_s/doprigalas/mishaezer.jpg)