Некий ученый-филолог занимался самоотверженно наукой. В том числе, собирал всякия сказания народные на малоизвестных сибирских диалектах. Ездил в командировки по глухим деревням. Записывал красивым почерком байки. И песни писал на импортный дорогущий диктофон "Филлипс". Весил тот как пружина от паровоза. Но силу очарования имел необыкновенную. Достаточно было кассету с Джо Дассеном поставить и любая слушательница через десять минут была готова к здоровому сексу. Ученый-филолог, наслушамшись этнических песнопений, накушамшись вкусностей таежных, неосторожно расслабил свой моральный облик. Да и трахнул селянку из-за антропологического любопытства...
"Хламидий по осени считают" гласит народная примета в отдаленных деревнях гинекологов-староверов.
Мда-а... туточки лаборантка со счету сбилась и в ужас пришла... Под микроскопом гулял та-а-акой зоопарк, что банальный триппер, представленный группой борзых гонококков, трусливо прятался в уголочке предметного стекла, прикрываясь сочными, раскормленными на деревенских харчах, амебами. Культивированные массовостью и тренированные таежным здоровым иммунитетом носительницы, бациллы только что строем не ходили, радостно осваивая новый для них организм. Попал любитель филологической экзотики "под раздачу" циничным венерологам по самое "то самое".
В итоге, поединок иммунитетов выиграл конский антибиотик. Но !... Настроение безнадежно испортилось. Захотелось повеситься. Вот только на филологических факультетах вешаться не учат. Даже факультативно. Потому повесился научный сотрудник бездарно и безрезультатно. Ногу сломал и мошонку отбил об отброшенную табуретку.
Всю эту историю, изложенную хорошим литературным языком, я выслушивал, укладывая поломанное щупальце в транспортную шину Крамера. После процесса вешания депрессивный нытик превратился в горячего жизнелюба и оптимиста. Особенно его интересовали перспективы регенерации отбитой мошонки. "Смогу ли я ?! Доступно ль мне ???" Звучали тревожным мотивом осторожные окольные вопросы. Увез страдальца в больничку, испытывая обоснованную тревогу за местный женский персонал.
Звонким топотом прогремела решетка-поскребушка у подъезда. Громыхнули почти одновременно двери "РАФы". Водила был новичком. Наверное потому застрял мозгом на последнем газетном заголовке и не сразу сообразил, что вся бригада уже в "луноходе" и жаждет ехать. Пациент тоже жаждет. Но потихоньку. Деликатно похрюкивая через интубационную трубку. Выполняя одновременно несколько действий, молодой водитель стартовал аппарат и аккуратно сдвинулся с места. Видимо из-за волнения горло слегка пересохло и вместо "Куда?" послышалось отчетливое "Кххх-х-р-ря?"...
"Конский селезень - твой папа!!! Гони в 1-ю горбольницу, спирохета бледная!!!" Доктор еще не отошел от активных реанимационных действий в малогабаритной квартире и потому был опасен всем препятствиям исполнению профессионального долга. Мы помалкивали и усердно тормошили пациента за живое. Водила выпучивал глаза и давил педаль до коврика...
... Через полчаса, успешно передав пациента в приемный покой, мы расслаблено выползли на крыльцо. Светка, ехидно прищурившись, кивнула на машину. Сияли неземной чистотой фары и лобовое стекло. Нежно дыша, водитель старательно полировал газеткой боковое пассажирское ...
- Эй! Кадет! За правильно понятое указание и доблестное выполнение объявляю благодарность коллектива! Можешь не считать себя больше конским селезнем и спирохетой! А будешь ты теперь... Резвым антилопом! Хвалю! Растешь на глазах!
Мы, с серьезными лицами, произвели бурные, но краткие аплодисменты. Парень из-под насупленых бровей зыркнул на нас, шмыгнул носом и расцвел в шикарной улыбке. Бревое крещение прошел. "Аттестация на шухер"... Наш человек!
Был послан на станцию за лентой для кардиографа. Вернувшись, обнаружил скромный огурчик на газетке, нарезанный "Бородинский" и... дразнящий аромат копченого сала. Но только аромат... не более. Закрались страшные сомнения...
- Жрете?!
- Жрем...
- А меня чего не позвали ?!
- Беспокоить не хотели. Сало было мало. Еле-еле самим хватило !...
От незаслуженной обиды задымилось пенсне. Увидев стра-а-ашное, коллеги мгновенно извлекли припрятанный (вот жеж, гады!) нежадный (ломтище, кусище!) бутерброд и молча заткнули душевную рану. Рана мгновенно затянулась и болеть перестала.
А вот теперь разрешите представиться. Кардиобригада. Доктор Мурсин. Эстет. Нахал. Кардиолог от Бога. Принципиально носит на дежурствах белые носки и наглаженные рубашки. С брезгливым выражением на хорошо выбритом лице сражается за любого пациента до последнего. Сестра милосердия Светлана Недосягаемая. Королева инъекций и процедур. Обладательница бодрящей экипаж фигуры и соболинных бровей. Невозмутима и непомята ни при каких обстоятельствах. Вот сеньор Морошкин. В миру - Петруччо. Временно исполняющий обязанности санитара. Паганнини клизмы. Когда надо - молча бежит и тащит. Умеет спать всегда и везде. И я - стажер Федоров. Штудент. Недоврач-универсал. Хочет все знать, потому везде лезет. Уже что-то может, но жаждет большего.
Вальяжно заползаем в салон "РАФы". По раз и навсегда установленному порядку рассаживаемся и расслабляем натруженные мышцы, кости и мозги. Доктор сосредоточенно пишет (не поверите!) каллиграфическим почерком карту вызова. По радиотелефону разговаривает с интонациями дирижера симфонического оркестра которому подсунули для обязательного исполнения партитуру увертюры "Время вперед!". Программа "Время" помнится с нее начиналась. Светлана сидит впереди. Радуя зевак красивым профилем, а водителя точеными коленками. Она выполняет роль корректировщика выброски десанта. Как-то ловко у нее получается подсказать оптимальный маршрут. И даже всезнающие и оттого немножко вредные водители "Скорой" с ней каждый раз удивленно соглашаются.
Милый родственник пациентки, расщеперившись как краб в руках пионера, пытается нас застращать своим потрепанным телом. Ему кажется неправильным желание бригады увезти кормилицу и поилицу в больницу. Высокое артериальное давление с нарушением ритма для его образовательного уровня - не аргумент. Пошли в ход угрозы, подкрепленные агрессивным помахиванием антикварным утюгом.
- Хочешь "танец с саблями", лишенец ?! Сейчас сделаем... Петруччо, фас!!!
Петя-санитар из состояния "завтрак туриста" переходил в статус "фугаса на подрыве" мгновенно. Вот только что он сидел незаметной мебелью в уголке и тут - здрасте! Ремба мускусная! Потная и злая! И всем хулиганам и агрессорам становится зябко и ослепительно понятно их близкое будущее. За несгибаемый характер и отфильтрованное чувство справедливости Петя отслужил в армии не два года, а четыре. Два - как полагалось, пулеметчиком в ВДВ. А еще два, в дисбате - как следствие восхищенной оценки прокурором воспитательных процедур, оказанных сержантом Морошкиным группе джигитов-дембелей. Петя был анархистом-самородком. Он категорически не признавал над собой власти мудаков. И подчинялся только тем, кого уважал, по какой-то своей таблице рангов. На удивление, он плотно прижился в бригаде Мурсина и гармонично уравновешивал своим пролетарским видом и повадками, снобские акценты доктора.
...Женщину отнесли в машину. Причем злой родственник бодро тащил носилки со всем старанием, удивленно подергивая внезапно распухшим ухом.
"Вовремя полученная затрещина прочищает мозг, уменьшает жизненную скорбь и избавляет от страданий в будущем!" - глубокомысленно изрек доктор, наблюдая небывалый прилив энтузиазма у недавнего ругателя и хулителя.
Читая Стругацких в трясущемся автобусе вдруг пришел к мысли, что не нужно искать экзотов и мутантов вне планеты, однажды они сами позвонят на "03" и позовут. Нужно только распознать правильный посыл иной цивилизации.
Услышал за спиной характерное покашливание с присвистом. "Ага, так и есть. Противная билетерша с астмой, позавчера у нее был. Узнала. Аж кашлять перестала. Вот что "Скоряк" животворящий делает... Будь жива, тетенька. Здоровье-то у нас, похоже, одно на всех. Кому больше, кому меньше. А вот жизнь у каждого одна. Пока, во всяком случае..."