Аннотация: - Китай и далее весь мир
- Почему Шанхай?- Дальние моря и страны- В СССР встречают с цветами- Хочу обратно в Америку- Человек вправе жить там, где хочет- Встечи с Сахаровым- Московские книги
Виктор Федосеев-Мартин - наш земляк, денверчанин, писатель, журналист, правозащитник, лектор. За плечами 16 лет жизни в Китае, французская школа, пять лет плаваний мотористом на торговых океанских судах в разные концы света, ранняя краткая жизнь в США (где подозревался в антиамериканской деятельности) и более чем краткая в СССР (где подозревался в антисоветской деятельности). Год жизни в Иерусалиме (где ни в чем не подозревался, а назывался просто "русским сионистом"). Работа в Лондоне на Би-би-си, затем на радио "Свобода" в Мюнхене с 1972 по 1995 гг. в качестве создателя, автора и редактора программы "Права Человека". Будучи моряком и журналистом объездил свыше 50-ти стран. В 1995-м бросил якорь в Колорадо.
Предлагаю читателю интервью, которое В. Федосеев любезно согласился дать.
В данном тексте В. Федосеев внес некоторые изменения по сравнению с газетным вариантом.
Давид Генис
Газета "Горизонт", Денвер, Љ 29/522, 7 августа 2009 г.
Часть 1. Китай, и далее - весь мир...
"Что ты умеешь делать?" - "Да всё!".
Можно сказать, что с этой фразы (и с этого ответа на нее) и началась самостоятельная жизнь Виктора Федосеева (позднее еще и Мартина). Почему? Да потому, что однажды 16-летний выпускник французскй школы - неукротимый мечтатель, как все мальчишки, оказался на палубе датского океанского судна... Моряки... Романтика дальних плаваний... Кого из подростков это не будоражит?
Подошел помощник капитана, разговорились... Но еще до этой палубной встречи единственный, пожалуй, кто обратил внимание на юного Виктора, был шанхайский авто-механик, устроившийся на американский десантный катер, приспособленный местьными антрепренёрами для перевозки по реке людей и грузов. То был 1945-й. Война окончена. Прибывшие в Шанхай американские войска многое из использованного военного снаряжения отдали (или продали) местным жителям. В том числе и тот самй десантный катер, способный вместить около полуторы сотни людей или добрую сотню тонн груза... Послушаем, что говорит Виктор дальше.
ВФМ: Шанхай - в переводе с китайского Город на Море. Хотя точнее было бы тогда именовать его Городом-космополитом, наполненным десятками наций... Кроме механика (поляка) были на этом катере и два матроса (китаец и индус). Механик поставил меня за руль, подбодрив: "Кто рулит, тот и "капитан"... Более полугода мотался я подобно водителю грузовой машины по шанхайской реке Хуанпу. Подвез как-то провиант к датскому кораблю, пришвартовался, поднялся на борт, и, оказавшись на палубе - просто ошалел... вот-вот заработает двигатель и я выйду в океан... Подошел молодой офицер, поздоровались, и я поинтересовался, не нужен ли им работник. Сразу услышал вопрос: "А что ты умеешь делать?". Задумался: мне пошел семнадцатый, лишь на-днях получил в советском консульстве паспорт, профессии, в общем, никакой, кроме вождения катера. Потому и ответил: "Всё!". Отвели к капитану. Тот отфутболил меня к главному инженеру. Не прошло и полчаса, как зачисли в машинное отделение на должность, ниже которой не существует - по-английски wiper (по-русски: "вытиральщик"). Показали койку, на которой отныне буду спать и дали время до конца дня на сборы. Не чувствуя собственного веса от счастья, сдал я поляку катер, попрощался с друзьями и родителями, а к вечеру в новой, чуть ли не адмиральской, фуражке явился на то самое датское судно Sally Maersk.
- В чем заключалась работа?
ВФМ: Механик подтягивал болты, смазывал узлы двигателей, а я следом вытирал подтеки. Да и драил всё, на что указывали. Зато не подручным работал на палубе, а в самом машинном отделении. Стал присматриваться, меня учили. Вскоре перешел на второе судно уже в качестве моториста. На третье меня зачисли "старшим мотористом". А на седьмом корабле (это уже к концу пятого года плавания), был внесен в список экипажа аж Четвертым механиком, и стал питаться в офицерской столовой, чем, разумеется, гордился, хотя кроме практики, никакого специального диплома у меня не было,
Почему - Шанхай?
В самом деле, почему - Шанхай? И почему "французское" учебное заведение? Родился ведь Виктор в Уссурийске. Опять слово Виктору:
ВФМ: Отец вместе с семьей прибыл в Китай, когда мне едва исполнилось четыре месяца. В семье шестеро детей. Отец, Иван, специалист по строительству и ремонту железнодорожных мостов, работал по договоренности с китайским правительством на железнодорожных объектах. Русско-иммигрантские школы, которые, как позднее разъяснил отец, считались "белогвардейскими", его не устраивали, а посему он пристроил детей во французскую школу. А после того как я перекрутил пружину домашней виктроле ("Виктрола", или граммофон - чрезвычайно популярное слово 30-х годов российского молодняка за границей, среди которого я рос) , отдал меня в школьный интернат. Родителям или старшему брату разрешалось раз в месяц забирать меня домой. Десять лет проучился я в школе "Реми", освоив французский, а на шанхайских улицах - английский и китайский языки.
Здесь же, в Шанхае, подспудно и была заложена суть воззрения Виктора на то, что человек, это прежде всего - человек. Такой взгляд (а точнее, убеждение) и станет основой всей его последующей, в том числе, правозащитной деятельности. Как это происходило?
ВФМ: Город-космополит означает разные лица, разные языки, разные национальности. На улицах, среди соседей, да и в школе каких только национальностей не было. Школьных приятелей знал ближе, чем собственную семью. Именно в таком окружении и рос, сознавая с раннего возраста, что человек всего лишь человек, независимо от разреза глаз, цвета кожи, да и того, крестится ли он вообще или просто отмеряет поклоны. Отсюда и сложившееся убеждение в том, что нет национальных, политических, религиозных или расовых преимуществ или прав, которые превосходили бы права Человека...
Бродил по Шанхаю и в годы японской оккупации, оклеенным повсюду пропагандистскими плакатами, изображающими скрепленные в рукопожатии руки с китайским и японским флагами на манжетах и броской надписью "ДРУЖБА НАВЕКИ!". Как-то мой одноклассник Лэрри (живет он сейчас в Австралии) и я, дерзко решив заменить японские флаги на плакатах американскими, подготовили на толстой бумаге карточки со "звездно-полосатым" и, сварив банку клея, объехали добрую сотню стенных плакатов, заклеивая японские флаги американскими. Дико радовались находке: "Дружба навеки" Китая с Америкой! Правда, то не был политический протест, в котором мы не больно разбирались, а скорее ожидание неминуемого партнерства китайцев с американцами, которых, правда, мы больше знали по ковбойским фильмам. В школе, естественно, такое оценили иначе, и меня исключили на неделю.
Дальние моря и страны...
- Посещая разные страны, не стали ли Вы убеждаться в том, что люди действительно разные?
ВФМ: Разные на вид - да. Разные языки, пища, манеры, обычаи - конечно! Но человеческое начало у людей одинаково. Нам всем одинаково больно и обидно, когда нас обижают, и одинаково приятно и смешно, когда развлекают... Мой первый рейс был в Японию. Когда я туда прибыл, то увидел, что там, оказывается, живут очень даже милые люди, а не те жандармы, которые охраняли уличные заграждения в оккупированном японцами Шанхае. Не грозные и придирчивые, а весьма скромные люди, которые стесняются даже смотреть в глаза, дабы не сочли это за дерзость. Так что мое убеждение в том, что люди могут быть и хорошими и плохими независимо от расы и цвета кожи, напротив, стало еще больше укрепляться... Затем Филиппины... До этого я полагал, что лишь в Китае множество этнических и языковых групп, но, оказавшись на Филиппинах, я воочию убедился во многоязычности этой много-островной страны. Народы, названия которых я раньше и не слышал - висайя, тагалы, илоканы, биколы - лишь наиболее многочисленные из множества жителей, населяющих Филиппины, не говоря о поселенцах иных горных и прибрежных мест, а также о множестве китайцев, европейцев и американцев, уютно устроившихся в этой стране. Большим облегчением явилось то, что с приходом в страну в ХVI веке испанцев, все их языки были объединены латинским алфавитом... Затем Индия - поистине многонациональное государство... говорящее бог весть на скольких языках
индо-арийской группы. Калейдоскоп культур, где по сей день важным языком общения между различными народами и этногруппами в значительной степени является английский...
- Вы плавали только на датских судах?
В.Ф.М.: Первые два были датские, затем я перешел на норвежское судно, потом были панамский, канадский, опять датский... Посещал страны не только Азии, но Южной и Северной Америк, Европы... Подкопив деньжат, списывался с судна. В Аргентине однажды задержался на несколько месяцев, разъезжая по стране и соседними Парагваем с Боливией, пока не истощились финансы. А потом нанялся на другой корабль - на сей раз танкер.
- Так в скольких же странах Вы все-таки побывали?
В.Ф.М.: Когда много позднее приехал в Советский Союз, со мной несколько часов просидел в каюте уже советского корабря сахарно-вежливый полковник КГБ, подробно записывавший мою биографию. Он насчитал 52 государства, которые я посетил за пять лет. Если исключить повторные заезды, то реально я побывал в меньшем количества стран. Посетил почти все портовые страны Европы. Пребывание в порту обычно длилось 3-5 дней, пока шла разгрузка и погрузка. Плавал на торговых океанских судах среднего калибра, водоизмещением 10-15 тысяч тонн. Любопытствовал на Гаваях и, конечно, больше всего в США. Вот в Австралию заехать не удалось.
Позднее, когда Виктор приступит к писанию книг, пять лет странствий по морям и странам, естественно, станут багажем его житейского опыта, обогатив его разнообразием типов, характеров, ситуаций и подарив массу неповторимых наблюдений. Всё это вместе с завидной памятью, особым отношением к человеку, явным талантом и художественным чутьем, и привело к появлению интересных книг Виктора Ивановича Федосеева.
Встреча с США.
- Несколько лет назад в доме наших общих знакомых я немного слышал о вашей жизни в США в далекие пятидесятые годы. По тогдашней терминологии, вы были борцом за мир. Это, как я понимаю, стало проявлением вашего внутреннего протеста против нарушения прав человека?
В.Ф.М.: Когда я впервые прибыл в США в 1947-м году, в Сан-Диего, я вдруг почувствовал какую-то родственность со страной. Я прилично говорил на английском - языке моей школы, работы и улицы. Через Панамский канал я оказался в нью-йоркской гавани, там и списался с судна. Сам город, где я немало прожил, стал моим, как говорят моряки, "домашним" портом. Там же начал учиться на юридическом факультете Колумбийского университета.
Еще в Шанхае, обратился я в американское посольство с заявлением о постоянном жительстве в США (у меня был советский паспорт). Позднее узнал от школьных друзей, что получил такое разрешение.
Как-то в 50-м возвращался по загородным улицам Балтимора в сухой док, куда затянули наше судно, чтобы отскрести присосавшиеся к брюху ракушки. Вечерело. Вдруг раздался окрик моего имени с французским прононсом - с ударением на последний слог. Я обернулся. То был Лэрри, тот самый Лэрри, которого вместе со мной исключали из французской школы за расклейку на японском пропагандистском плакате "дерзских" американских флажков. Короче, встреча с Лэрри привела к тому, что в том же году мы поселились в Балтиморе. А год был маккартистский, когда в США, под маркой "антикоммунизма", разворачивалась безудержная кампания против любых неугодных.
Мы живо образовали группу из себе подобных ребят для сбора подписей под "Стокгольмским воззванием" о запрещении атомного оружия - стояли у кинотеатров, бродили по паркам, заглядывали в ресторанчики и кафушки, предлагая подписаться под Воззванием против использования атомной бомбы. Даже начали издавать собственный журнал "We the Youth" ("Мы - молодежь"). Это был первый журнал, который я редактировал. Едва выпустили четыре номера, как к нам домой явились служащие иммиграционной власти. Меня арестовали. Потребовали документы. Предъявил советский паспорт. Спросили о визе. Я ответил, что разрешение на въезд в страну получил, но на руках его у меня нет, думал, коли есть виза, не о чем беспокоиться.
Оказалось, моряку без визы в США разрешается жить 90 дней, а я жил уже много месяцев. Быстро составили обвинение в том, что будто я выступаю с коммунистических позиций, точнее - "антиамериканских". Состоялось слушание. Пытался убедить, что я просто человек, которому дороже всего жизнь. Мне угрожали депортацией за "антиамериканскую деятельность". Спасибо друзьям по юрфаку, помогли покинуть США "добровольно", без депортации - иначе возврат был бы невозможен на протяжении 99 лет.
В СССР встретили с цветами
Рожденный в советской России и проделавший многолетний и многомильный "круг" по странам и морям, Виктор Федосеев, правда, не совсем добровольно, "вернулся" на родину, в Советский Союз. Каким был контраст двух миров?
В.Ф.М.: С помощью посольства СССР в Вашингтоне меня зачислили радистом на советский торговый корабль "Краснодар". Не разбираясь в радиотехнике, но любуясь Атлантическим океаном, Дарданеллами, а затем Черным морем, плыл я в СССР. В октябре 50-го корабль пришвартовался в Одессе. Встречали меня с цветами.
- Почему?
В.Ф.М.: Потому, что американские газеты, в частности, "Балтимор Сан", со смаком описывали мое "выдворение", в то время как в СССР газеты помпезно именовали меня "Борцом за мир". Сам Николай Тихонов, председатель Советского Комитета защиты мира, изволил адресовать мне личное письмо с аплодисментами. В общем, встречали почти как позднее Гагарина. Привезли в Москву. Рекомендовали поступить в Институт международных отношений, однако директор ИМО, выслушав мой русский и мое близкое к нулю "знание" истории СССР, посоветовал поучится сначала в двух последних классах средней школы.
Отвезли к родителям в Свердловск, которые к тому времени давно вернулись из Китая. Поступил в вечернюю школу и обо мне вежливо забыли. Устроился на завод, производящим холодильники, в отдел технического контроля, вскоре стал мастером. По окончанию вечерней школы научился грамотнее писать по-русски, а историей СССР так и не проникся. Об Институте международных отношений думать не хотелось. Слишком сильным было разочарование всем увиденным.
"Хочу обратно в Америку"
Выучился Виктор не только писать по-русски, но и проникаться пониманием советской жизни. Невольно стал открыто проводить сравнения со свободами в Америке. Когда задумал поступить на юридический факультет, то вдруг откровенно сказали, что с его "биографией" туда не примут. Поступил в Политехнический, где проучился полтора года. О цветах речь больше не заходила.
В.Ф.М.: Не скрываю, что сильно разочаровался Советским Союзом. Убивало всесоюзное ханжество. Большинство, чтобы не лицемерить, сдерживало язык. Стала расти тоска по Америке - чего никак не ожидал. Начал всё больше поворачиваться к ней лицом, поглощать о ней классику, историю и всё больше стал проникаться - не к маккартистской Америке, а теплой, человеческой.
Наступил 1953-й. Дело врачей... Безудержный антисемитизм на работе, в институтах, трамваях, автобусах, магазинах и, конечно, на улицах... Вот мы и решили с приятелями (еще трое помимо меня) познакомиться с еврейскими девушками и оберегать их. На мою долю выпала Рахиль, студентка музыкального училища. Оказывается, родилась она в Китае - получается, что мы чуть ли не родные. В Китае Рахиль училась в английской школе, приехала в СССР в
14-летнем возрасте. Мы крепко подружились, и в том же 1953-м, поженились. Сама женитьба тоже рассматривалась (иными чиновниками) как бы открытым вызовом! Но что бы ни говорили про евреев, про Рахиль, она была умненькой, мужественной и сверхчуткой. Всё мечтала поехать на Кавказ, чтобы перебраться через границу, хоть в Турцию, хоть в Иран. "Или пуля в спину, или свобода!" - говорила она.
Уехать надо! Но куда? В Америку - только во сне. Купили карту СССР и стали высматривать наиболее "западную" точку. Выбрали Ригу. Там и жили до середины 60-х годов. Поступил Виктор в Рижский университет, на исторический - приняли без никаких. Специализация: этнокультуры, иноязыки. В Латвии же увидели свет две его первые книги: повесть "Гермес из Манхэттена" (Рига, 1962) и сборник рассказов "...И всюду человек" (Рига, 1964).
Человек вправе жить там, где хочет
Рижский период жизни завершился переездом в Москву. Но это не был поиск спокойной столичной жизни. Вот что позднее было занесено в Краткую Еврейскую Энциклопедию (Иерусалим, т.7, ст. 637): "В Москве, с весны 1970 до начала 1971 года, издавался журнал "Исход", включавший документы движения за репатриацию: обращения, протесты, материалы судебных процессов. Редактором журнала был русский правозащитник В. Федосеев". Так что же это было?
В.Ф.М.: Это был "Исход" - сборники самиздатских писем и документов, посвященный праву евреев жить на своей исторической родине. Каждый номер журнала состоял из 30-40 машинописных страниц. Выпускал я его в Москве. То, говорят, был первый еврейский самиздатский журнал советского времени. О нем много писалось в Америке и Англии.
- Как же это сошло вам?
В.Ф.М.: К счастью, пронесло - не посадили. В "Исходе" ведь не значилось, что основал и выпускает журнал - Виктор Федосеев. Началось с того, что еще в конце 60-х на кухне московской квартиры я написал первые 12 писем от имени евреев, готовых открыто заявить о желании выехать в Израиль. Рахиль бегала по городу, собирая подписи. Первое письмо написал в 1968 г., под ним было двадцать подписей. Начиналось оно словами: "Мы, евреи, желающие выехать из Советского Союза в Израиль...".
- Кому адресовано было письмо?
В.Ф.М.: Генеральному Секретарю ООН У Тану и Брежневу. В письме подчеркивалось, что каждый человек имеет право свободного выбора места жительства. Почему, например, англичане вправе жить в Англии, французы во Франции, а еврей, если он того хочет, не может поселиться на родине своих предков - в Израиле? Разве еврей, как любой другой, не вправе на защиту собственной культуры?
- Как понять фразу, повторяющуюся в ваших письмах "Мы, евреи..."?
В.Ф.М.: Мне нередко приходилось встречать людей, которые спрашивали, не еврей ли я? Нет, не еврей. Я русский. В детстве мама меня крестила. Получается, я - крещенный русский. Но это не делает меня ни лучше, ни хуже. Я вырос, повторяю, в космополитической среде. Некоторые пытаются найти более упрощенный ответ: "Ага! У вас жена была еврейка!". Да, моя первая жена, Рахиль, была еврейка. Но, если то, что я делал в Москве, походило на сионизм, то оно же было исполнено и озабоченностью о правах человека - что для меня главное.
Живя в Свердловске, я, например, выступал в защиту баптистов. Пришли как-то верующие и говорят: вот, мы собрались в доме помолиться, а нас предупредили, что арестуют. И я стал писать, выяснять, на что человек имеет право?.. "Мы - не религиозная страна!" - поучали меня в Горсовете и Облисполкоме. "Но разве это обязывает человека не верить?" спорил я. Впрочем, право на то, чтобы не верить не больно разделяли со мной те же баптисты и другие христиане, особенно ортодоксальные мусульмане, для которых нет большего врага, чем неверный. И поскольку как для тех, так и для других, я был всё-таки "неверный", то от меня отворачивались как те, так и другие! Признаюсь, что нелегко убедить человека в том, что Вера или Неверие - его личный выбор. Для меня же, если свобода религии не призывает к насилию, то такую свободу я защищаю. Точно так же я в равной степени готов защитить как верующего, так и неверующего.
"Мы с Сахаровым пересекались"
- Вы сказали, что "пересекались" с Сахаровым. Как это понять?
В.Ф.М.: Прежде всего, не поймите меня в том смысле, что я, дескать, видел Ленина, а потому стою особо! С Сахаровым я познакомился в 70-м году в доме Валерия Чалидзе, основателя московского Комитета прав человека. Именно Права Человека и были тогда темой нашего разговора с Сахаровым, затянувшемся за полночь. Там же мы виделись еще раз - на сей раз доминировала бесконечно дорогая нам обоим тема свободы передвижения. Одобрительно Андрей Дмитриевич отозвался о моих письмах в защиту евреев, особенно о том, что я составил совместно с Чалидзе. Позднее, работая на "Свободе", я написал о Сахарове свыше двухсот заметок и комментариев к его статьям. Подготовил три сборника его самиздатских статей, которые послужили публицисту Джорджу Бейли крайне необходимым материалом для создания книги о Сахараве.
Помимо Сахарова, мой круг московских правозащитников включал и ряд других инакомыслящих: мужественного Петра Якира, мудрого Кронида Любарского, весьма бескомпромиссного Виктора Красина и еще и еще...
Да, забыл упомянуть, что встречался и с Еленой Боннер. Однажды в разговоре со знакомым я нечаянно сформулировал фразу несколько неуклюже: "Как-то я провел ночь с Еленой Боннер в Вене...". Человек ошалело выпятил глаза. Я быстро пояснил, что познакомился с Еленой Георгиевной на Венской Коференции о правах человека. Но только к вечеру нам удалось остаться наедине, посидели мы в ближайшем кафе, а затем до рассвета бродили по набережной Дуная, обкатывая всё ту же тему человеческих прав... А вы что подумали?..
Московские книги
Не могу не упомянуть о книгах, изданных в Москве. В 1966 году в издательстве
"Молодая гвардия" вышла "Подсудимый невиновен" тиражом в 65 тысяч экземпляров. Вот что написано в редакционной аннотации: "В основу этой книги легло событие, которое произошло в действительности и о котором еще недавно сообщалось на страницах зарубежной печати. Подобные процессы происходили особенно часто в США и Англии, где "учение" "Христианской науки" получило наибольшее распространение. Всё, что рассказано в этой книге о "Христианской науке", является историческим фактом".
"Подсудимый невиновен" о том, как порой вера застилает ответственноть. Книга повествует о "Христианской науке". Героиня - подсудимая мать, следуя этой религии, не верит во вмешательство медицины. Ее дочь упала с велосипеда, ушибла голову, в коме. Матери советуют вызвать врача, а она только молится и молится, считая, что бог поможет. Молилась она на протяжении 12-ти дней, а девочка постепенно умирала.
Книга - не просто захватывающее описание судебного разбирательства, а, скорее, осуждение бездумного следования догмам; это призыв выдвигать на первое место право на жизнь, на чем и стоит автор. Читая эту правдивую историю, я вспомнил далёкие первые годы своей врачебной работы в аулах южного Казахстана, когда родители не позволяли делать уколы умирающим детям, ссылаясь на волю Аллаха ("Бог дал, Бог взял"). Да и сегодня, вспомним призывы иранских аятолл, осуждающих профилактические прививки, как "происки сионистов и американцев". Книга написана более сорока лет назад, но, к сожалению, и сегодня отражает нашу грустную действительность.
В Москве же увидели свет еще две книги Виктора Федосеева: "Мэри, нас избрали" (1968) и "Сэйлсмен" (1970). Эти книги также посвящены американской действительности. Я не ставил целью комментировать их, хотя и не могу удержаться, чтобы не процитировать слова автора из "Сейлсмена", актуальные и ныне: "В беду сосед попадает, когда гость в его доме начинает наводить свои порядки". И еще: "Хороший сэйлсмен (по-русски - коммивояжер, мелкий агент по продаже) обязан убедить покупателя, что ему не просто нужен, а необходим тот товар, который ему собираются продать. Когда вы сумеете убедить эскимоса, что ему нужен холодильник, то я скажу: вы - настоящий сэйлсмен".
Разве сегодня мало тому примеров, и не только в мелкой торговле?...
Продолжение следует
Давид Генис
Приложение - 3 фото
Виктор - матрос (слева). Шанхай, 1945 г.
Федосеев (справа), член команды датского судна. Сан Диего, 1947 г.