Филиппов Сергей Геннадьевич: другие произведения.

день рождения героя

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Филиппов Сергей Геннадьевич (vrach4@yandex.ru)
  • Обновлено: 19/11/2003. 31k. Статистика.
  • Обзор: Россия
  •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    монопьеса.

  •   ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ГЕРОЯ
      монопьеса в двух действиях
      
      действие первое
      
      декорации комнаты, на сцене Герой
      
      
       Герой: Чем бы заняться, чтобы не блевать?
      
      звонок в дверь
      
      Герой: Кого ещё несёт? Может, это черти из ада пришли - допрос вести да в жопу ебать? Ничему не удивлюсь....
      
      затемнение
      
      действие второе
      
      те же декорации, на сцене Герой
      
      
      Герой: Родился я, как полагается человеческому существу, голым, беспомощным, жадным, эгоистичным - одним из миллионов высших приматов. Матерью моей оказалась женщина среднего роста с маленькой грудью, чрезвычайно худая и угловатая. Казалось, неосторожное с ней обращение может привести к серьёзному сбою в работе организма. Было удивительно, как я (а я родился довольно крупным) умещался внутри этого тщедушного тельца. Понравилась она мне позже, - увидев, что отец вытворяет с ней в спальне, я настолько захотел присоединиться, что, будучи не в силах по-другому выражать своих чувств, опростался и завопил. Успокоился, только когда мать положила меня рядом. Я лежал и бесился от собственного бессилия. Самое большое - я мог рассчитывать на её грудь, в которую безжалостно впивался беззубыми дёснами. Немудрено, что отец недолюбливал меня. Потом он исчез. Не лишённая чувства юмора мать, говорила мне, что он был испытателем-подводником.
      Родители кормили меня, регулярно меняли пелёнки, как могли, развлекали дурацкими погремушками. Иногда, между собой, строили планы на моё будущее. Любили они меня? По-моему, единственным критерием любви является осознанная готовность отдать свою жизнь за любимого человека. В этом контексте, думаю - нет. Не любили. Пожертвовать могли многим, особенно мать, даже очень многим. А вот чтобы жизнью, - сомневаюсь. Разве что, в состоянии аффекта. Так что, получается, рос я в условиях дефицита родительской любви. Полагаю, как все.
       Когда мне было семь лет, я странно реагировал на появление в классе своей первой учительницы. Невообразимых размеров бюст и ягодицы, толстенные линзы массивных очков, усики, кривые слоновьи ножищи, пронзительный злобный крик, постоянный запах пота. А-А-А! - выворачивало меня прямо ей под ноги. И-И-И! - визжала измученная и запуганная классная дама. Родители хотели перевести меня в другую школу, но я постепенно привык. Это был первый, тогда ещё неосознанный, шаг в направлении "прочь от себя". Позже количество и масштабы отступничеств увеличивались, но всегда, перед тем как сделать очередную, по отношению к себе, подлость, мне приходилось удерживать подкатывающий к ротоглотке сгусток желудочного содержимого.
      Четырнадцатилетним, я попал в молчаливую мужскую очередь, которая нагоняя тоску, нивелировала панический ужас в моих глазах, не проходящий с того момента, как я обнаружил каплю мутно-зелёного отделяемого на пылающих губках мочеиспускательного канала и ощутил характерное жжение в этой области. Утомлённый врач в несвежем халате со стеклянными палочками и жёсткими струнами, обмотанными на концах сухой ватой (и всё это - в канал, в канал), не добавил оптимизма, пробормотав что-то доброе и обнадёживающее - вроде "с кем не бывает". После излечения я первый раз в жизни напился в кал.
      В восемнадцать меня полюбила девочка - журналистка. Она любила меня до самозабвения. Вообще, их было три подружки. Три журналистки. Две симпатичные, а третья любила меня. Я лишил её девственности во время очередной пьянки в общаге, прямо в той комнате, где народ выпивал и закусывал. Прямо при всех. Простынь, матрас, одеяло, подушка; даже шторы и тапочки, - всё было в крови. Протрезвев, я ужаснулся, а она пожелала мне доброго утра. Меня потом неделю полоскало.
      К тому же периоду относятся первые опыты с изменёнными состояниями сознания. Ощущать себя стеклянным было странно, но очень приятно. На руках отрастали дополнительные пальцы, увеличивалось количество суставов. Слова выговаривались пор-ци-он-но. Абсолютно нереальные цвета наполняли немыслимые геометрические фигуры. Стекло, из которого я состоял, было податливым и пористым. Я быстро научился проваливаться в этот вязкий эфир, а потом, варьируя дозу и способ введения препарата, натренировал нужные рецепторы и смог находиться одновременно там и здесь, иногда, правда, путаясь. Потом я видел первую в жизни смерть. Глаза закатились под лоб, тело мешком повалилось на ручку кресла; ни на шее, ни в паху пульс не прощупывался; дыхание не определялось. Пришлось уходить, придумывать алиби. Утром нашли; было следствие; решили - суицид с передозировкой. Хорошо, что мы не успели пожениться.
      В ночь, перед двадцатым днём рождения, мне приснился сон, во многом определивший дальнейшую мою жизнь. Он повлиял на критерии ежедневного выбора, а именно в обозначении этих критериев, жизнь, вероятно, и состоит.
      Так вот. В мой город приезжает "аттракцион трёх лотерей". Все знают, что это за аттракцион, и есть много чудаков, которые хотят на него попасть. Количество билетов ограничено и они не продаются, а разыгрываются в первую по счёту лотерею. Каждый желающий, абсолютно бесплатно, берёт себе один шар с цифрой. Потом следует розыгрыш, и какое-то количество народу, допустим - сто человек, выигрывают. Их шар становится пропуском в балаган, где и состоится ожидаемое действо. Счастливчики стекаются к балагану и охрана на входе, проверив номера лотерейных шаров, впускает людей внутрь. Обратно не выпускают никого до самого конца представления.
       Заметьте, что всем известны правила проведения аттракциона - информация давалась в рекламных объявлениях и плотно муссировалась в средствах массовой информации. Это очень важно! Вам правила станут понятны несколько позже. Слушайте!
      Смысл действа в том, что в течение одной ночи, скажем, с шести вечера до шести утра, попавшему в балаган представляется возможность отведать все плотские удовольствия мира. Еда и напитки - какие угодно! Самые экзотические женщины и мужчины - к Вашим услугам! Вы - некрофил? Нет проблем! Предметы Вашего вожделения разложены рядками в специальной комнате. Выбирайте! Хотите ванну из ослиного молока - пожалуйста. Наркотики, музыка, книги...словом, всё, что пожелаете. Размеры и устройство балагана позволяют, как уединяться в отдельных кабинетах, так и веселиться в компании. Исключаются лишь прихоти, связанные с насилием и убийством, а что до остального - без ограничений. И отрываются все на полную катушку - кто во что горазд. Заметьте, на халяву. Маленький перерыв в безумии объявляется ближе к полуночи, когда все собираются вместе перед небольшой эстрадой. На эстраде - распорядитель праздника - хозяин балагана - начинает розыгрыш второй лотереи. На этот раз выявляется один победитель. "Выиграл шар Љ такой-то!" - выкрикивает хозяин, и Љ такой-то выходит на сцену. "По условиям проведения аттракциона, Вы сейчас будете повешены!" Звучит туш, победитель встаёт на табурет, голова его помещается в петлю. "Хотите ли Вы сказать что-нибудь перед смертью?"
      Представляете, какие могут быть монологи? Это же момент абсолютной свободы, которого человек ждал, быть может, всю свою жизнь! Можно всё! Контроль потерян! Связи разорваны! Бояться нечего! Вот она, жизнь! Вот её истинная цена - в последних мгновениях перед концом! Концом, не каким-то заоблачным и далёким, а совершенно реальным, затянутым на шее! Дерзай! Ты выиграл! Ты - победитель! Ты - главный! На тебя все смотрят и завидуют! Ведь никто, ни один из них, не может позволить себе подобного! Ты - живой (пока) Бог! Можно сказать про всех! Всё! После этого, включается обратный отсчёт, по окончании которого компьютер, выбивающий табурет из под ног победителя, должен сработать. И вот тут происходит розыгрыш третьей лотереи.... В одном из ста случаев компьютер не срабатывает! Вероятность выживания - один процент! Веселье, при любом раскладе, продолжается до утра.
      Я проснулся и всё понял.
      Во-первых, мне стало противно разговаривать с людьми.
      Во-вторых, стало очевидно, что для того, чтобы достигать поставленных ЦЕЛЕЙ, надо постоянно быть собранным.
      Собранным в точечку.
      Всегда собранным в точечку.
      Предельно возможная концентрация всё время!
      Что для этого надо сделать?
      Что делать, что бы всё время быть устремлённым в бесконечно малую точку?
      Не знаете?
      А я догадался.
      Я догадался. Надо всё, что тебе дают, брать правой рукой, а отдавать - левой. Брать - правой, отдавать левой. Всё время. Тогда начинаешь закручиваться по Солнцу. По часовой стрелке. Закручиваешься, и, по правилу буравчика, ввинчиваешься в точечку.
      Я стал так делать и скоро понял, что могу достичь любой поставленной ЦЕЛИ. Любой! Через пару лет практики, мне даже делать ничего не надо было. Только брать правой рукой, а отдавать - левой. Я был настолько собранным, настолько ввинченным, настолько сконцентрированным, что каждая поставленная ЦЕЛЬ достигалась автоматически немедленно. Понятие ЦЕЛИ утратило всякий смысл. Мне незачем было ставить перед собой ЦЕЛИ, ведь я не тратил никаких усилий для их достижения. Мне надо было просто жить.
      А как жить без ЦЕЛИ?
      Тогда я испугался и решил, что пора раскручиваться.
      Существование в точечке оказалось пугающе БЕСЦЕЛЬНЫМ.
      И я стал брать левой рукой, а отдавать - правой. Всё, что мне давали, я брал левой рукой, отдавал - только правой. И раскручивался против Солнца. Постепенно я настолько раскрутился, что меня вынесло на самую периферию мишени. Я потерял горизонты и попутал берега. Я был настолько несобран, настолько нецелостен, настолько разбросан, что не мог достичь ни одной, даже самой пустяковой, из поставленных ЦЕЛЕЙ. Все мои попытки направить свои усилия на достижение ЦЕЛИ, лопались, как мыльные пузыри. Ставить ЦЕЛИ было незачем - я всё равно не достиг бы ни одной. И опять само понятие ЦЕЛИ утратило смысл. Мне опять приходилось жить БЕСЦЕЛЬНО.
      Выход оставался только один.
      Чтобы хоть как-то прекратить безумие, я стал хаотично орудовать руками:
      возьму правой, отдам левой, возьму левой, отдам левой, возьму правой, отдам обеими, возьму левой, отдам правой, возьму обеими и вообще не отдам - съем, правой, обеими, левой, опять левой, правой, правой, правой, обеими, левой, не возьму - хоть режь.
      И вот тогда всё упорядочилось. Стало более или менее осмысленно.
      Только разговаривать с людьми стало ещё противнее.
      Просто невозможно.
      И я прикинулся глухонемым. То есть - внезапно оглохшим и так же внезапно онемевшим. Устроил скандал в общественном месте, жестами объяснил прибывшим блюстителям порядка, что я потерял слух и речь. Плакал, царапал лицо руками, мочился в штаны и хохотал над их глупыми рожами и над ситуацией вцелом.
      Меня забрали и захотели лечить.
      Но таблетки я пил нерегулярно, режим не соблюдал, учить обезьянью азбуку пальцев не стал, чтобы не менять шило на мыло и не обрекать себя на коммуникацию с мычащими созданиями, которые, наверняка, не многим отличались от говорящих. Ко мне отнеслись гуманно, потому что я был единственным таким случаем в истории, и наблюдать меня казалось им интереснее, чем давить нейролептиками.
      
      откуда-то слышна детская возня, смех
      
      Вот! Слышите? Это мои счастливые соседи.
       Самое опасное - стать счастливым. Пропадут вообще все желания, кроме самого примитивного - жить. Причём, жить непременно счастливо. И не появится уже вопрос - "зачем?", зачем он теперь нужен? теперь всё понятно - жить надо для счастья.
      Счастье - это ловушка на пути движущейся к пониманию единицы.
       И я попался в эту ловушку с остервенением, достойным идиота. Я был счастлив абсолютно. Как абсолютный ноль. Как абсолютный конь. Все молекулы прекратили движение. Я всё понял про бесконечность.
      Она была красива, как Афродита и слышала голоса с Венеры. Нашу дочь мы назвали Цирцеей.
      Дочь умерла быстро - в первые десять дней жизни. То ли оттого, что ей совсем не приглянулся мир, в который она попала; то ли от лекарств, которые получала мать. А мать действительно сошла с ума. Тогда мне надоело быть глухонемым, и я заговорил.
      Меня неохотно отпустили.
      С тех пор я ненавижу ни детей, ни счастье!
      
      возня и смех смолкают
      
      А тут уже двадцать пять.
      И в ночь перед четвертьвековым юбилеем, сниться мне новый сон.
      Я в аду. Я точно знаю, что место, в которое я попал, - ад. Ад - это огромное помещение со множеством комнат и коридоров. В аду я не один. Нас много. И все - мои знакомые. Всех я встречал в различных жизненных ситуациях. Странно, что они собрались вместе. Какие-то фигуры из детства стоят бок о бок с моими нынешними счастливыми соседями. Первую учительницу, умершую двенадцать лет назад, обнимает за плечи рыжий мужик, живущий в соседнем подъезде. Тут же находится медсестра, с которой у меня был роман. И множество других знакомых или единожды увиденных лиц.
      Часть из нас в этом аду работает. То есть, натурально, люди тянут лямку с девяти до шести, кроме выходных. Все знают, где находятся. Одни стоят и чего-то ждут, другие - исполняют служебные обязанности.
      В комнату входят четверо молодых людей (где-то их видел) в костюмах чёртиков, и вежливо предлагают нам разделиться на четыре группы. Мы делимся. Каждый молодой человек забирает свою группу и, как профессиональный гид, уводит в один из бесчисленных коридоров. Тех, среди которых оказался я, гид-чёртик приводит в какую-то другую комнату и, попрощавшись, оставляет одних. Мы опять стоим и ждём. Понятно, что сейчас должен появиться главный. Каждый представляет его по-своему: кто- с рогами и хвостом, кто со шпагой и в шляпе, кто - ещё как. Ждём долго. Успевает надоесть ждать, но мы ждём. Наконец, появляется. Таким, как я его и воображал. То есть, в таком же виде. Это ещё один мой знакомый, одетый в костюм Сатаны. Он тут работает Диаволом. Произносит положенный текст, выполняет необходимые телодвижения и уходит отдыхать, а нас ведут ещё куда-то. И мы постоянно ждём. Находимся в состоянии перманентного предвкушения следующей комнаты. Потом случается новое представление в исполнении знакомых людей, работающих в аду персонажами, потом опять ожидание, вновь представление... по кругу. И тут я понимаю, почему это - ад!
       Ад - от ожидания!
      От ожидания следующей комнаты.
      От уверенности в том, что скоро мы окажемся в новой комнате и там... Ад! Ад ада, в котором мы находимся. Чтобы вырваться из ада, надо перестать ждать.
      Проснулся я со слезами на глазах.
      Проснулся и всё понял.
      
      звонок телефона
      
      Вот смотрите что твориться! Вы только посмотрите! Мы едва успели обозначить пространство нашего с вами существования! Мы наметили два полюса, или, если угодно, два берега. В образовавшееся между ними пространство мы вбрасывали субстрат сосуществования: я - слова и эмоции, вы - мысли и чувства. Потом, из всего вброшенного мы начали бы ваять. Всё что угодно. У нас с вами сформировался бы один мир, один язык, один аппарат понятий, одна система образов. Никто нам не судья в нашем собственном мире! Мы могли бы построить вавилонскую башню! Всё складывалось просто чудесно! Было комфортно и естественно. Я вёл себя дисциплинированно и, в то же время, спонтанно. Вы мне сопереживали.
      И - пожалуйста!
      Откуда я могу знать кто там сейчас - на другом конце телефонного провода? Чего он хочет от меня? Что он принесёт в пространство нашего сосуществования? Надолго ли он к нам? Не придётся ли нам менять конфигурацию нашего пространства - с биполярной на треугольную, приняв его равноправным членом нашего сообщества?
      
      звонок в дверь
      
      Ну, и что теперь?
      Если я начну говорить по телефону, не открыв двери, то стоящий под дверью услышит, как я говорю, и ни за что не уйдёт, а будет назойливо звонить, пока ему не откроют. Если же сначала пойти открыть дверь, то телефонному человеку может показаться, что меня нет дома, и он смолкнет.... Вряд ли, конечно. Те, кто мне звонят, знают, что я подолгу не беру трубку и не сдаются до победного. Так что лучше всего - трубки не брать, двери не открывать! Никого не впускать в наш с вами сложившийся мир. А чтобы звонки не так действовали на нервы - надо написать письмо маме.
      
      садится, пишет
      
      
      Мама не умеет пользоваться интернетом, и я пишу ей бумажные письма. Я пишу маме каждую неделю. Если писать реже - она начнёт звонить. Она и так иногда звонит.
      "Привет, Ма! У меня всё без изменений. Стабильно и плавно. С работой всё - слава Богу". Теперь надо написать о том, что я себе что-нибудь купил и влюбился "на этот раз точно по-настоящему".
      
      пишет
      
      Иногда я хочу убить её. Мне кажется, так будет гуманнее. Всё, что оставалось ценного в её жизни - исчезло бесследно. Отец сгинул. Я уехал. Пустая квартира. Телевизор. Полоумная соседка. Разве это жизнь? Её убийство будет классифицировано как эфтаназия. А мне уже точно терять нечего....
      Не удивляйтесь.
      Я достаточно убивал.
      И продолжаю убивать.
      
      дверной звонок смолкает
      
      
       "В отпуск приеду обязательно и подробно всё расскажу".
      Я так зарабатываю на жизнь. После того сна про ад, я понял, что самый честный способ добывания денег - это охота. Я выслеживаю жертву, убиваю её, забираю из карманов деньги и ценности.
      Уже пять лет.
      Можно, конечно, не убивать, а, просто грабить, угрожая ножом. Но мне страшно. Вдруг начнёт сопротивляться, а драться я не умею. Или убежит и непременно начнёт розыск - придётся жить, как на иголках.
      Нет, убивать - всего надёжнее.
      К тому же убивать людей - дело благое! Это я знал наверняка!
      Начинать было трудно. А потом - ничего - втянулся.
      Первым я задушил средних лет мужика - хозяина летнего кафе на окраине города. Он неспешно брёл, попивая пиво, а тут я у него на пути с зубастой струной-пилкой. То, что он пойдёт именно этой дорогой, я знал наверняка, - он каждый вечер, около одиннадцати, сняв дневную выручку, ставил машину в гараж, покупал бутылку пива, и шёл домой через сквер. Сквер был настолько грязный, что там и днём - то бывали разве только бомжи, а ближе к вечеру он оставался вовсе безлюдным. Разбитые лавки, фонари, которые никогда не горят... Струну я накинул на горло и стянул что было силы, надеясь продавить хрящ и достать до шейных вен. Он, сдуру, начал хвататься за удавку, брыкаться, и, практически, сам себя додушил. Денег было немного, но мне важно было другое, - я боялся, - не случиться ли у меня приступа тошноты в самый ответственный момент, и не замучает ли меня раскольниковщина после. Ни того, ни другого не случилось, и во сны ко мне никто с кровавым шрамом на шее являться не начал.
      
      смолкает телефонный звонок
      
       Хорошо. Никто не тревожит.
      И стал я жить так.
      Я работю всем, что доступно: ножами, кирпичами, бельевыми верёвками, осколками бутылок, полиэтиленовыми пакетами, голыми руками, сердечными гликозидами, хлоридом калия внутрисердечно, стамесками, молотками, прочим слесарным и плотницким инструментом, etc. Нет, я не то чтобы всё своё время трачу на подготовку и осуществление убийства, я живу нормальной полноценной жизнью - общаюсь с друзьями, влюбляюсь, радуюсь солнцу и звёздам. Удовольствия от умерщвления людей я, конечно, не получаю, но по-другому добывать деньги не хочу абсолютно, хоть и устраиваюсь, время от времени, на какую-нибудь работу - для виду. Такая работа создаёт ширму, за которой укрывается основной источник моих доходов, но является настоящим испытанием для нервной системы.
      До последнего времени я трудился продавцом в большом супермаркете - в отделе "Сад и огород". От дома до работы добирался на автобусе. Сорок минут. Народу - уйма. Все едут на работу.
      
      в автобусе
      
      В седьмом классе я очень любил автобусную давку. Растопырив пятерню, с удовольствием вжимал её в ягодицу симпатичной двадцатипяти - двадцатисемилетней взрослой(!) дамочки и следил за реакцией. Затем, если мой манёвр оставался незамеченным, (я искренне полагал, что они ничего не понимают и скучающе пялятся в окно), пальцы потихонечку сжимались и вспотевшая ладонь начинала елозить по вожделенной заднице. Интересно, что мои избранницы, зачастую, так и разглядывали городские пейзажи до самого конца поездки, не высказав ни возмущения, ни удовольствия. И сейчас, думаю, не составит большого труда разыскать таких оголодавших онанистов в транспортном потном сообществе. Нет, не выхожу. Мне ещё ехать и ехать.
      Ведь у них у всех какие - то планы на сегодняшний день. Все что - то задумали
       Каждый - божок своего собственного мирка. Даже вот этот - с рожей недоразвитого бульдозериста. Тоже божок. Бог. Бог-бульдозерист в пожелтевших спереди, обвислых трусах.
      Еду как все эти уроды за каким - то хреном. Может подойти к водителю, ебануть его молотком по башке, потом повернуться ко всем и захохотать в полную мощь голосовой щели? То - то охуеют. А что потом? Ментура, суд, психиатрическая экспертиза, поиски мотивов. А мотивов - то и нет! Никаких у меня мотивов нет убивать этого водилу. И не убивать тоже никаких мотивов нет. Еду себе и еду. Ну, добуду я денег и что? Мне же на дух ничего не надо. Даже дрочу чисто автоматически, как будто домашнее задание делаю в школе: сказали - делаю. И выпить не хочу. При всём при этом, пиздец как пугает перспектива помереть. Парадокс.
      
      на улице
      
      Вот и место моей конспиративной каторги. Магазин. С девяти до шести. Больше трёх месяцев я здесь, конечно, не продержусь, но для создания видимости социально полезной деятельности приходится иногда и такое проделывать. Блядь! Забыл метоклопрамид! Я же без него не выстою. Заблюю весь прилавок. Так... что делать? Бегом в аптеку!
      
      в аптеке
      
      Ну, ёбаный насос! Нет метоклопрамида... Давайте церукал в ампулах и шприцы. Ширнусь в туалете. Забавно, что на основной работе меня не тошнит, а когда устраиваюсь в какие - нибудь магазинчики - фирмочки, и строю из себя положительного гражданина, - без противорвотного не могу. Раньше меня рвало, если я делал что - то противное своей природе, а сейчас? Да и сейчас, похоже, так же. Выходит, торговать граблями - это противоестественное для меня занятие, а людей убивать - вполне органичное. Ну и мутант. Как земля - то меня ещё носит?
      
      В МАГАЗИНЕ:
      
      на входе
      
      Извините, опоздал. Болею - заходил в аптеку. Не знаю, что - то с желудком. Нет, не обследовался. Нет, что Вы, конечно могу, мне уже лучше. Ещё одно слово - уебу по морде. Молодец, промолчал. Шеф отдела, блядь.
      
      за прилавком
      
      Это очень хорошие грабли! Обратите внимание на разводку и заточку зубцов. Уверяю Вас, как профессионал, лучше этих грабель Вы нигде не найдёте. Это очень хорошие грабли! Обратите внимание на разводку и заточку зубцов. Уверяю Вас, как профессионал, лучше этих грабель Вы нигде не найдёте. Это очень хорошие грабли! Уверяю Вас, как профессионал...
      Что Вам? Серп? Да, есть отличный серп, как раз для Ваших яиц. Вот, пожалуйста. В кассу, пожалуйста. Да, пожалуйста. Нет, пожалуйста. Пожалуйста, обратитесь к менеджеру, он в офисе, пыжит референта на великолепном кожаном диване, который, кстати, Вы тоже можете приобрести в нашем магазине.
      Удобрения? Да, у нас есть удобрения. Отличное первостатейное говно! Купите - не пожалеете! Скажу Вам доверительно, я сам пользуюсь только этим говном. Попробуйте сами, и все прочие говна померкнут, как ложная мудрость пред солнцем бессмертным ума! Да, я люблю Пушкина. Вы будете брать говно?
      Что ещё я могу сделать для Вас? Не желаете посмотреть финский умывальник? А японскую газонокосилку? А замечательную водостойкую бочку из экологически чистой пластмассы? А пососать? Есть прекрасный насос! Куда же Вы?
      На Вашем месте, я не стал бы покупать мышеловку. Нет, она качественная, просто убивать мышей грешно. Вы отягощаете карму. Лучше купите лохань для свиней, это безопасней.
      Пора в туалет. Терпеть не могу сам себя колоть. Каждый раз трясусь. Ой, как тошнит - то!
      
      в туалете
      
      
      Жаль, что я не режиссёр. Поставил бы "Горбунов и Горчаков". Не вероятно, как можно так писать! Бродский - Пушкин двадцатого века, или даже больше, чем Пушкин. Горбунова и Горчакова играли бы очень похожие артисты, а когда Горбунов умирает, Горчаков читал бы его монолог из "Горбунов в ночи". Горбунов и Горчаков - это я и я. Хоть, впрочем, хорошо, что я не режиссёр, - испортил бы великий роман.
      
      за прилавком
      
      
      "Hello! I love you. Won't you tell me your name?". Вот ведь привязалось. Здравствуйте! Я вчера нагрубил Вашей жене? Ну, это я не со зла... просто, она дура, а сказать ей об этом не кому... Вы ведь тоже, судя по всему, не большого ума. Как меня зовут? Пойдёте к директору? А что это у Вас ручки - то дрожат и очочки на носу прыгают? Запомни, имбицил! Скажешь хоть слово - убью твою жену топором! Скажешь два - придушу леской, а за три - распилю пополам в твоём присутствии. Не веришь? Попробуй! Кабинет директора на втором этаже. Аминь.
      Нет, дружище, я не куплю у тебя моток кабеля. Понимаю, что трубы горят, всё равно не куплю. Почему? Да потому, что он мне на хуй не нужен. На, вот, тебе лучше двадцатку. Не за что. Интересно, почему этот алкаш мне симпатичнее всех, с кем я виделся сегодня? Он же, наверняка лупит смертным боем жену, а дети прячутся на кухне, заслышав папкины шаги. Он, конечно, пропил всё, что можно лет десять назад, а всё что нельзя - никак не меньше пяти. Он дебил. Дальше портвейна мысль его не идёт и уже не пойдёт никогда. Если цирроз не сгубит его в ближайшие год - два, то он может порезать кого - нибудь в угаре, если уже не порезал. И он мне нравится! Он мне ближе покупателей с их садом - огородом, ближе женщин, которых я любил, ближе матери, которую я не видел целую вечность. Он - самый близкий мне человек. Сука!
      Вот так вот! Нате вам! Не вынесла душа - таки. Что, прикупил леечку? Ну и харя у тебя, господин хороший. Понимаю, что на костюм. Понимаю, а сделать ничего уже не могу, - вегетатика. Возьмите вот ещё. И ещё. Фу - у. И церукал не помог. Ишь, всполошились... Да, шеф, я пожалуй пойду (на хуй отсюда). Даже не знаю... жирного поел, наверное. Да, конечно, обращусь. Спасибо за заботу, шеф, ебать ту Люсю.
      
      звонит телефон
      
       Опять интервенты. Пора дать им достойный отпор.
      
      берёт трубку
      
       Алло.... Здравствуй, ма.... Спасибо.... Спасибо, мамочка.... Всё в порядке.... Я в душе был - от того и трубку не брал.... И на работе все в порядке.... Ну, конечно нет! Я сыт и доволен.... Три раза в день.... Я скоро отпуск возьму, мам... Ага.... Приеду.... Всё расскажу.... Мы с тобой таких дел натворим!... Вот увидишь..... Пока не скажу.... Сюрприз.... Ну, какой сюрприз, какой сюрприз.... Если скажу - какой же это сюрприз будет.... Тебе понравится.... Уверен.... Нет, не женюсь... Ещё интереснее.... Ну, подожди ты с внуками.... Я тоже очень соскучился.... Постараюсь как можно скорее... Мам, извини, мне прямо срочно-срочно бежать надо... Машина ждёт.... Спасибо, ма.... Целую.
      
      кладёт трубку, подходит к окну, выглядывает на улицу
      
      Сидит. На лавочке у подъезда. Я так и думал, что она будет сидеть. Думает - я ненадолго вышел. Скоро вернусь. А я и так знаю - зачем она пришла. Во-первых, она поздравит меня с днём рождения. У меня сегодня, очень кстати, день рождения. Мне исполняется тридцать лет! Ей кажется, что сегодня - "подходящий день, чтобы начать всё с начала". Именно так она и скажет: "всё с начала". А я задумаюсь: "Какое из начал она имеет в виду? Не то ли начало, когда я первый раз увидел её? Или когда мы поцеловались? Или когда переспали - через год после поцелуя? Или когда она ушла первый раз, а я укусил до крови свой локоть, и она вернулась? Или с беременности? Или с аборта? Или с того начала, когда она ушла второй раз и вернулась сама, хоть я и не хотел её пускать? С какого начала предлагает она начать на этот раз?" Повиснет долгая пауза. Она, скорее всего, расплачется. Мне, скорее всего, станет её жалко, и я закушу губу, чтобы не расплакаться самому. Она уйдёт. Потом вернётся за забытой сумочкой. Ещё десять минут перебрасывания пустыми словосочетаниями. Потом опять уйдёт и с полчаса просидит на этой самой лавочке у подъезда - чтобы я мог видеть её вздрагивающие плечи. Вся эта бодяга на час минимум...
      Хорошо, что не открыл дверь. А то мне сегодня на работу. А нервничать перед работой - последнее дело. Могут ведь и отловить. Если всё раскрутят, - широкий общественный резонанс гарантирован. "Больше сотни убийств с целью наживы!", "Страшный убийца оказался не маньяком, а обыкновенным вором!". И ведь вонять будут не из-за того, что я многих поубивал, а из-за того, что мотивы покажутся не достаточно серьёзными: "и деньги - то маленькие...". Дебилы. Ни хуя они не раскрутят.
      пишет письмо маме
      
      "А сегодня ночью, мама, я видел сон. Заходит ко мне в комнату, весь в белом свечении, Иисус Христос. И говорит: "Ума не дал Я тебе. Так ты хотя бы улыбайся". И улыбается во весь рот. А я смотрю - во рту у Него по два ряда зубов сверху и снизу - как у акулы. И свечение белое от них распространяется. Поулыбался так, развернулся и ушёл. А я проснулся и всё понял".
      Я всё понял.
      
      оставляет письмо, подходит к окну, забирается на подоконник
      
       Я не согласен вообще ни с чем!
       Слышите! Вы! Мясные капсулы!
       Я не согласен вообще ни с чем!
       Сосите все хуй!
       Мой длинный толстый метафизический хуй!
      
      прыгает за окно
      Конец.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Филиппов Сергей Геннадьевич (vrach4@yandex.ru)
  • Обновлено: 19/11/2003. 31k. Статистика.
  • Обзор: Россия
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка