Польша - не заграница, или путешествия сквозь железный занавес (читая В.Амурского)
Варшавские фото на обложке ЛЕ N116 и статья В.Амурского "Польша мимолетная" всколыхнули воспоминания об этой стране. Впервые попали мы туда лет тридцать тому назад и потом (лиха беда начало) в 80-е ездили из Москвы в Польшу часто - чаще, чем в Питер. На наших глазах происходили разные события, которые теперь, спустя четверть века, уже можно назвать историческими. Мы знакомились с разными людьми, многие из которых до сего дня остаются нашими друзьями, и постепенно все больше и больше узнавали и понимали этот народ, эту землю, которая для нас была как бы прихожей европейского дома.
Конечно, железный занавес дополнялся густым пропагандистским туманом, так что мы в то время почти ничего не знали о многих событиях новой истории: о Катыни, о пакте Молотова-Риббентропа, слабо понимали разницу между Гвардией Людовой и Армией Краевой, мало знали о борьбе и гибели еврейского гетто, о варшавском восстании. А ведь Александр Галич уже спел в Дубне свою "Балладу о вечном огне", где были "червоны маки на Монте-Кассино" и пронзительные строки: "...Слышишь, труба в гетто/ Мертвых зовет к бою/ Пой же, труба, пой же/ Пой о моей Польше/ Пой о моей маме/ Там, в выгребной яме...".
Лучше мы были знакомы с делами дней давно минувших (российская смута, Литва, Понятовский, разделы Польши, восстания, Косцюшко, Суворов, наполеоновские войны, Мицкевич - Пушкин и пр). На наших экранах шли польские исторические фильмы: "Крестоносцы", "Пан Володыевский", "Пепел" с Даниэлем Ольбрыхским и др. Один знакомый пожилой поляк, приехав в Москву, очень просил меня сводить его в Бородинскую панораму. Ему очень хотелось увидеть там гордых белых орлов на знаменах польских уланов, идущих в атаку в составе наполеоновского войска. А варшавский наш друг Анджей как-то заметил: смотри-ка, на московском троне никогда не было никаких иноземцев, только поляки...
Сложные, противоречивые отношения Польши и России, славянское родство, "спор славян между собою", взаимопроникновение народов и культур с одной стороны, а с другой - имперская власть, угнетение, непримиримая вражда церквей, - все это осталось в генетической памяти. Польская русофобия была исторически оправдана, а события 20-го века - варшавский поход конной армии, Катынь, предательство восставшей Варшавы в 1944 г. только подливали масла в огонь обиды.
А в современной нашей жизни был ансамбль "Голубые гитары", журналы "Польша", "Кобета и жице", конкурсы песен в Сопоте и Зеленой Гуре, Анна Герман, джазовые фестивали. А на телеэкране красовался "польский Штирлиц" - капитан Клосс. Игравший его Станислав Микульский стал позднее, в перестроечное время, руководителем польского культурного центра, который открыли в Москве недалеко от нашего дома, у Тишинского рынка.
Экспресс Москва-Варшава с красивым названием "Полонез" отправлялся с Белорусского вокзала после обеда. У дверей вагонов стояли польские проводники в нарядной вишневой униформе. Мы тогда впервые увидели более тесные европейские вагоны, купе с полками в три этажа и умывальником. На рассвете нас будил грохот сапог. Это был уже Брест, и в вагон входили наши погранцы. Они командовали: "На коридор!" и проводили в купе обыск. После проверки паспортов они уходили, их сменяла таможня. Эти пытались добиться от нас признания, что мы вывозим из страны кучу дензнаков и ее золотовалютные резервы (один из них как-то сказал моей жене: я сейчас выйду, а Вы пока подумайте про золото. - А можно про бриллианты? - ответила та), копались в чемоданах, описывали надетые на женщинах ювелирные украшения. Иногда, если им что-то не нравилось, требовали выйти из поезда и оставить кое-что из багажа на таможенном складе в Бресте, чтобы забрать назад на обратном пути. Благо, времени для этого было достаточно, замена колесных тележек на границе занимала около двух часов. После этого, миновав распаханную полосу, уже по узкой европейской колее мы ехали еще пару часов до Варшавы. Конечно, все эти процедуры не доставляли удовольствия, но ко всему можно привыкнуть, Точно так же привыкали мы и к бюрократическому процессу получения виз, и к очередям в ОВИРе, а со временем даже в этом учреждении появились знакомые.
Центральный варшавский вокзал находится совсем рядом с Дворцом культуры и науки. В нашей семье об этой высотке хорошо знали еще до окончания стройки. Дело в том, что мой родной дядя был заместителем начальника строительства этого ДКН. Начальник руководил стройкой непосредственно в Варшаве, а зам отвечал за все поставки из СССР - материалы, оборудование, механизмы, рабочую силу (даже цивильная одежда для рабочих и ИТР поступала с московских складов). Когда в 1955 г. Дворец был подарен Польше, моего дядю Мишу наградили польским орденом "Возрождение", он показывал мне этот красивый белый мальтийский крест с польским орлом в центре. А в начале 50-х в Москве на Поварской улице (тогда ул.Воровского) перед зданием театра Киноактера неожиданно появились сделанные под старину красивые "пушкинские" фонари. Оказывается, они тоже предназначались для варшавской высотки, но мой дядя по какой-то причине их забраковал и заказал другие, а эти остались в Москве.
Увидеть интерьеры этого самого ДКН нам довелось значительно позднее, уже в перестроечное время. Знакомые поляки решили однажды пригласить нас туда в ресторан и угостить стриптизом. Все происходило на первом этаже, в высоченном неуютном зале с мраморными колоннами. Две худеньких голых девицы извивались перед столиками. Огромное помещение было плохо натоплено, девицам было явно холодно, их кожа напомнила мне цыплят по 1 руб.05 коп. из московских магазинов. Зрелище вызывало лишь жалость.
А на другой стороне Маршалковской улицы располагались три центральных универмага: Варс, Сава и Юниор. И мы, конечно, побывали там на всех этажах, поражаясь богатству выбора польских товаров по сравнением с отечественным.
К сожалению, я всегда ездил в Польшу без фотоаппарата, у меня в то время вообще не было приличной камеры. И от тех поездок сохранилась лишь пара сувениров - значок свободного профсоюза "Солидарность" и маленькая акварель, которую зимой 83-го нам подарил один молодой художник на Старом Мясте. Он понял, что нам нравятся его работы, но нет денег, чтобы что-то купить. Мы были очень благодарны и вскоре отправили ему через наших варшавских друзей знаменитые ленинградские акварельные краски "Черная речка".
Вообще безденежье отравляло все удовольствие от зарубежных поездок, от знакомства с жизнью неизвестной страны, с ее памятниками. Это ведь только теперь у отправляющегося из России в частную поездку за границу требуют подтвердить свою состоятельность банковским счетом, справкой о доходах и т.п. А тогда все было наоборот: независимо от срока поездки тебе меняли рублей двадцать на местные деньги и - привет, как говорится, "можете ни в чем себе не отказывать в пределах отпущенной суммы". И никаких тебе медицинских страховок и прочих глупостей. Так что от нас требовалось самое настоящее самообеспечение, всем приходилось как-то изворачиваться.
Экономика соцлагеря была полна абсурда. Чего стоил один прейскурант в варшавских гостиницах, там были четыре колонки цен: для поляков, для туристов из соцстран, для туристов из капстран и отдельно для югославских туристов. Несмотря на деятельность пресловутого совета экономической взаимопомощи, московский небоскреб которого был виден из окна нашего дома, в странах содружества были совершенно дикие ножницы цен, так что любой человек, попав за границу по работе или как турист, использовал эту возможность для решения своих проблем потребителя, живущего в крепких объятиях всеобщего дефицита. И поляки, у которых небольшой частный бизнес никогда не прекращался, здесь задавали тон. По перрону Белорусского вокзала катились тележки носильщиков, на них громоздились пирамиды коробок с телевизорами и прочей техникой. Проводники в ужасе кричали "Господа, это же не товарный поезд!". Я помню, как один наш знакомый из польской строительной фирмы "Будимекс", работавшей в СССР, купил с приятелем вдвоем трехместное купе, и они забили своими коробками все полки, кроме нижней, на которой сами спали вдвоем, расположившись "валетом". Профессиональные "челноки" появились у поляков лет на 20 раньше наших, на варшавском вокзале их можно было узнать по высоким, почти в рост человека, сумкам на колесах. "Челноки" работали очень толково и изобретательно. Особенно хорошо я убедился в этом позже, когда в 1984 году мы с женой вдвоем отправились на своем "Запорожце" в Венгрию. В 11 часов вечера через пограничный контрольный пункт в Чопе кроме нас и пары автобусов с туристами двигалась целая вереница маленьких польских Фиат'ов, поляки называют их ласково "малюх" (малыш). На привале в Венгрии мы разговорились с экипажем такого малюха и убедились, что это был настоящий магазин на колесах; трудно было даже представить себе, что из него можно извлечь так много товаров. Поляки ехали в Венгрию не напрямую через ЧССР, а через территорию Союза. Из Польши везли ширпотреб, главным образом, одежду для женщин. Все это продавалось в Закарпатье, причем вдоль дороги их уже ожидали перекупщики, которые затем будут перепродавать товар в поселках и городках местным модницам. А поляки на вырученные рубли заправлялись дешевым бензином, закупали советские электротовары, автоинструмент и т.п. и везли все это продавать в Венгрию. Там на вырученные форинты приобретались уже венгерские тряпки, и их везли опять через Союз, так что весь процесс повторялся, но теперь уже технику из Союза везли в Польшу, где она тоже была очень дорога. Таким образом за один рейс они четыре раза пересекали границу и каждый раз получали приличный "навар". Конечно, были накладные расходы. Например, жаловались поляки на наших гаишников, от которых приходилось откупаться не только деньгами, но и польской водкой "Житная", "Выборова". Так предприимчивые частные лица исправляли недоработки неповоротливых госпланов и внешторгов. А когда мы встречались в поездках с незнакомыми поляками, то после их первого вопроса "вы откуда?" следовал второй: "что есть на продажу?".
И нередко "у нас было". Наши варшавские друзья подсказывали, например: "привезите масляный радиатор", или "привезите кофемолки, ручную электродрель". И получив за эти вещи местные дензнаки, можно было принести домой вкусную копченую курицу (мы попробовали ее впервые в Варшаве), купить пряжу для вязанья, найти что-то из одежды для жены и дочек в универмагах или в многочисленных бутиках на Свентокшистской, Маршалковской, на Аллеях Иерусалимских. Там же находился еще один особенно интересующий нас магазин - Дом русской книги. К тому же наша старая московская подруга Татьяна, выйдя замуж за поляка и переселившись в Варшаву, подружилась с директрисой этого Дома книги, а потом и нас познакомила с ней. Так что из каждой поездки мы возвращались с хорошими книжками, а позднее даже получали оттуда с оказией тома подписных изданий Фолкнера, Фейхтвангера, Шолом-Алейхема.
Очень интересным местом был знаменитый рынок на Ружицкого. Там было все - от обычной барахолки до дорогих бутиков, где можно было купить американские джинсы, свадебное платье, ковер или меховую шубку - дешевую из кролика или дорогую из песца. Как-то раз, когда мои дамы отправились в поход по магазинчикам, я понял, что средства на исходе, и заметив, что многие торгуют здесь всякой всячиной, решил продать часы с руки и встал в общий ряд. Вскоре ко мне подошел человечек, у него на груди висели целые катушки билетиков, как у трамвайного кондуктора. Он оторвал один билетик для меня и показал, сколько надо заплатить за торговое место. Это было не дорого и вполне цивилизовано, а главное - не зря, ведь часы в конце концов у меня купили, и я был горд успехом.
А в один из наших приездов в первый же день на Ружицкого нас обокрали - вытащили у жены из сумки кошелек со всеми нашими документами (благо, деньги остались у меня в кармане). Пришлось идти в местную полицию, получить там бумагу, а с ней уже обращаться в наше консульство, чтобы сделали временные документы для выезда из страны. В полиции нам объяснили, что в этом районе крадут много и ежедневно, тащат из карманов, из сумок, из автомобилей. И все дамы в Варшаве давно носят сумочки, прижав их подмышкой и предварительно намотав ремешок на руку. Получив этот опыт, мы купили "паспортувки" - специальные маленькие сумочки для документов, которые надевают на шею и носят под одеждой, как ладанку.
Мы любили гулять по вечерней Варшаве, разглядывать витрины сувенирных лавочек в районе Старого Мяста, выйти оттуда к Королевскому Предместью, посидеть за чашкой чая в небольшом кафе. В один из зимних вечеров мы забрели в открытый допоздна костел Святого Креста, где похоронено сердце Фредерика Шопена. У этого костела нам нравился его совершенно аскетичный интерьер. Тогда там еще не было, конечно, появившегося позднее мемориала жертвам Катыни, но мы увидели огромную фотографию человека в полосатой одежде узника. Это был польский священник, его имя наша память не сохранила. Когда гитлеровцы расстреливали заложников и вызывали из строя каждого десятого, этот священник добровольно пошел на расстрел вместо своего многодетного соседа, на которого пал смертельный жребий. В нашем сознании этот незнакомый ксендз остался праведником мира, подобно Янушу Корчаку, добровольно отправившемуся на смерть вместе с ребятами из еврейского дома сирот. Об этом тот же А.Галич написал незабываемые стихи "Кадиш"
У нас, евреев, к полякам был свой особый счет. Помню, как-то в Москве к нам домой забрел один знакомый, профессор-физик. Увидев Анджея, нашего варшавского друга, профессор, сам родом из Польши, сперва выпил с ним водки, а затем вдруг спросил: Ответь мне, Анджей, почему поляки не помогли евреям, когда их убивали? - Смущенный Анджей пытался сказать, что не все были так плохи, некоторые, все-таки, помогали...Да, действительно, были и такие. Их было не много, но они укрывали еврейских детей, помогали спрятаться сбежавшим из гетто, некоторые заплатили своей жизнью. В израильском мемориале Яд ва-Шем записаны имена нескольких сотен таких праведников мира. Гораздо больше было тех, кто сказал себе "Эти еврейские дела нас не касаются" и равнодушно смотрел на уничтожение женщин, стариков и детей. И было много поляков, выдававших прячущихся евреев, и откровенных погромщиков, кто с радостью загонял вырвавшихся на "арийскую" сторону евреев обратно в гетто, помогал гитлеровцам сжигать в гетто дома вместе с их обитателями и расстреливать восставших. И набожные польские крестьяне, убедившись, что Боже за это не карает, поставляли немцам за три литра водки скрывающихся евреев - взрослых и детей. А когда в 1943 году после депортаций в Треблинку и уничтожения трехсот тысяч евреев практически безоружное варшавское гетто восстало, польское правительство в Лондоне отказало в помощи, и лишь отдельные командиры местных ячеек армии крайовой на свой страх и риск передавали евреям кое-какое имевшееся оружие, выводили из окружения. То же самое делали и некоторые ячейки гвардии людовой и ПРП.
Обо всем этом узнал я значительно позже из книги "Внимание, евреи!", автор Аб. Мише (Анатолий Кардаш). Правда об уничтожении варшавского гетто и о беспримерном мужестве восставших, давно известная всему миру, кроме нашей страны, стала в документальных подробностях открыта для русских читателей только в 1990 году. А тогда мы могли что-то узнать только из рассказов наших варшавских знакомых. Анджей жил на улице Валовой, неподалеку были улицы Францисканска, Бонифратерска, весь этот район находился на территории бывшего еврейского гетто. Мы набрели на сквер, где стоит памятник восставшим, увидели табличку "улица Мордехая Анелевича". Это имя 22-летнего варшавского еврея, члена левосионистской организации "Молодая гвардия". Анелевич возглавил Боевую Организацию евреев (БОЕ) и стал душой восстания под лозунгом: "Если умереть, то как люди, с честью и в борьбе". А неподалеку еще одна улица носит имя одного из руководителей восставших Эфраима Фондаминского, также погибшего в сражении в возрасте 33 лет.
Утром 18 января 1943 года 200 немецких жандармов, 800 литовских и латвийских фашистов при поддержке польской полиции ворвались в гетто, чтобы выселять евреев в концлагерь. Гетто ответило огнем. С этого момента началось вооруженное противостояние варшавских евреев и оккупантов. 16 февраля Гиммлер приказал ликвидировать варшавское гетто. А 19 апреля, в канун дня рождения Гитлера и пасхальных праздников, когда фашисты уже начали сжигать гетто и люди сгорали заживо в заколоченных домах, началась войсковая операция гитлеровцев по уничтожению сопротивления. Операция была расчитана на три дня и проводилась с применением танков, артиллерии, самолетов, огнеметов, газов. Однако лишь 16 мая немецкое командование официально заявило о завершении акции. Но даже в июле и августе, когда гитлеровцы уже взорвали развалины гетто, там еще звучали выстрелы, из развалин, взорванных бункеров и канализационных коллекторов появлялись последние группы уцелевших боевиков и нападали на жандармов и полицейских. Из 70 тысяч евреев, уничтоженных в гетто, 6 тысяч погибли в бою. Они воевали без тыла, плохо вооруженными, в массе необученными, большинству бойцов было 18 - 25 лет. Потери фашистов - 1350 убитых и раненных.
А последующая история евреев в Польше, подпитываемая неистребимым антисемитизмом, полна чудовищных зигзагов. В мае 1943 года нелегальная польская газета "Гвардеец" писала: "Еврейский народ своим сопротивлением поражает мир...Героические повстанцы варшавского гетто войдут в историю освободительных войн как пример неустрашимого мужества и отваги". А после окончания войны уже в сорок шестом в Кельце разыгрался кровавый еврейский погром, унесший много жизней. Эта трагедия нашла отражение в фильме Дмитрия Астрахана "Из ада в ад", снятом полвека спустя, он стал лауреатом премии "Кинотавр" в 1997 году.
"Последний арьергард нескольких миллионов евреев, замученных и отравленных газом в различных лагерях смерти, героически погибал в вооруженной борьбе со своими убийцами, воздвигая себе нерушимый памятник славы" - это писал в 1947 году Владислав Гомулка. А через двадцать лет, вновь став генеральным секретарем ПОРП, он повел борьбу с евреями, объявив их неполноценными гражданами Польши (кстати, сам он был женат на еврейке). И вскоре еврейская эмиграция из Польши приобрела массовый характер. Но этому предшествовало немало серьезных событий, о которых мы узнавали, главным образом, из "вражьих голосов".
Гомулка был смещен в 1948-м и вернулся во власть в 1956-м после очередного кризиса и рабочих выступлений в Познани, одновременно с венгерскими событиями. А в 1970-м экономика социалистической Польши испытала новый кризис, повышение цен привело к массовым рабочим выступлениям, на этот раз центром сопротивления стали судостроительные верфи в Гданьске. 44 человека были расстреляны войсками.
Мы побывали в этом старом ганзейском городе уже в конце 80-х и поразились его красотой и богатством. Бывший немецкий Данциг, он совсем не похож на польские города. Например, красота старинного Кракова, куда мы тоже съездили на своей машине, была совсем другой. К тому времени у нас был уже новый автомобиль - Москвич 2140. И возвращаясь на нем поздно вечером в Варшаву, мы попали в аварию. Когда я взял влево и пошел на обгон "Малюха", то вдруг увидел, что перед ним идет еще один такой же, который вдруг стал перед нами поворачивать налево на неприметную в темноте дорожку. В результате - аварийный маневр, столкновение, и мы уже в кювете. Выбрались оттуда своим ходом. После первого волнения, когда все с облегчением убедились, что с обеих сторон никто не пострадал, расстались вполне дружелюбно, дело, мол, житейское. Все дальнейшее касалось только полиции и страховки и проблем не вызывало. При этом мы абсолютно не заметили проявления какой-либо национальной неприязни.
После событий в Гданьске Гомулка снова был смещен и заменен генералом Ярузельским, в свое время отсидевшим срок в Советском Союзе. А вскоре мы впервые услышали имя молодого электрика Лешека Валенсы. Сопротивление обострилось в 1980-м, в августе на фоне нового повышения цен был создан независимый профсоюз "Солидарность", рабочие захватили верфи, погибшим товарищам поставили памятник, добились освобождения политзаключенных. А летом 1982 года, когда мы с женой ехали на поезде в ГДР через Польшу, там уже полгода действовало военное положение, и запрещенная "Солидарность" работала в подполье. Стоянка поезда в Варшаве была минут пятнадцать, и наши друзья пришли на вокзал повидаться с нами. Но выйти на платформу нам не разрешили, так что переговариваться пришлось через окошко. Через это же окошко нам передали и испеченные для нас пирожки - дорога ведь не близкая. А дней через десять нам надо было возвращаться из ГДР в Москву, но возникли неожиданные трудности с билетами. В конце концов, устав от безуспешных обращений в железнодорожную кассу, мы зашли на вокзале в Дрездене в русскую военную комендатуру, пожаловались на "этих немцев" и попросили помочь. Оказалось, что существуют советские военные поезда, которых нет в расписании. И вот мы уже едем до Варшавы на таком поезде, следующем в Прибалтику. Ночью мы в полной темноте вышли на западном вокзале, на платформе не было никого, кроме нас. Такси тоже не было, но потом нашелся какой-то частник, готовый везти за любую валюту. И подъехав к дому наших друзей, мы до утра гуляли по пустым улицам погруженного во тьму города, чтобы не напугать их неожиданным ночным визитом.
А в ноябре того же года Лех Валенса был освобожден из заключения, вскоре военное положение было отменено. К этому времени "Солидарность" уже объединяла 1/3 трудоспособного населения страны, это был единственный свободный (неправительственный) профсоюз в восточной Европе и роль его в последующем демонтаже социалистической системы была велика (25-летие "Солидарности" отмечали совсем недавно - в августе 2007 года). Вскоре появились новые фильмы А.Вайды, рассказавшие о событиях тех лет: "Человек из мрамора" и "Человек из железа".
Мы снова оказались в Варшаве осенью 84-го. И когда вечером 3 ноября вышли прогуляться, были поражены необычным зрелищем. У костела Св. Станислава Костки - толпы народа, а вокруг на всех улицах и прилегающих переулках вдоль тротуаров - светящиеся дорожки из горящих свечек (как мы потом узнали, это были похороны ксендза Ежи Попелюшко, он активно поддерживал "Солидарность" и был убит сотрудниками спецслужб). Вдруг мы услышали пение. Сначала тихое, оно становилось все громче, все больше людей присоединялось к поющим, и вот уже мощная неторопливая мелодия неслась над толпой, проникая во все дворы и проезды. Кажется, это был какой-то национальный гимн, впечатление было исключительное. На память приходили величественные звуки знаменитого хора из "Намбуко" Верди.
Через пять лет вслед за СССР Польша демонтировала свою социалистическую экономику. Шоковая терапия там была настоящей и последовательной, в отличие от российской. Отпущенные цены сразу взлетели на 500%. И если прежде наши друзья из Польши нередко привозили нам в Москву сыр, копчености, экзотические напитки (например, 70-градусную сливовую еврейскую водку-пейсаховку), то теперь мы везли им в Варшаву масло и пр. Конечно, население приспосабливалось к новой ситуации. Свежее, только что сделанное сливочное масло варшавяне покупали прямо с фабричных грузовиков, без торговых наценок. Друзья рассказывали, что шоковая терапия принесла свои плоды уже через полгода. А в 1990-м Валенса стал первым Президентом новой Польши.
Среди наших варшавских друзей была одна очень симпатичная пожилая пара -пани Эля (Эльжбета) и пан Зигмунд, мы часто останавливались у них. Они были лет на пятнадцать старше нас, и мы чувствовали себя в их теплом доме как у добрых родственников - дяди и тети. Юный Зигмунд в 39-м попал к русским и оказался в лагере в Сибири. А позднее, когда СССР уже воевал с Германией, и генерал Андерс набирал молодых людей для своей армии, формировавшейся на территории СССР, Зигмунд с братом попали в их число. В 1942 году через Иран они добирались до Ближнего Востока, позднее воевали в Италии. Зигмунд всю войну прошел фронтовым шофером, участвовал в знаменитом штурме Монте- Кассино, где поляки воевали вместе а американцами и англичанами. В этом сражении погиб его брат. После войны Зигмунд попал а Варшаву, там встретил свою Элю, с которой прожил всю жизнь, работал с автомобилями до старости. Мы с некоторым даже удивлением убедились, что польские пенсионеры, в отличие от наших, обеспечены вполне прилично. А в 94 -м Зигмунда с женой пригласили, как ветерана, на празднование 50-летия сражения на Монте-Кассино. Они с гордостью показывали нам свои фото, подарки и большой юбилейный том, посвященный этой битве.
А у нашей подруги Татьяны тем временем подрастала дочка Яничка. В начале 90-х она пошла в школу. Как-то мы заметили, что Яня не хочет больше разговаривать по-русски, стесняется одноклассников. Мы понимали, что сегодняшние антирусские настроения поляков вытекали из антисоциалистических, ведь социализм в Польше всегда был связан со "старшим братом". Но наша энергичная Татьяна мириться с таким положением не желала и тоже применила шоковую терапию. "Ах, вот оно что! - грозно сказала она. - Выходит, ты не хочешь быть русской? Так знай, ты даже и не русская, а вовсе еврейка!". Не знаю, это ли сыграло свою роль или окружающая атмосфера изменилась, во всяком случае, заканчивая школу, Яня заняла первое место на всепольском конкурсе на лучшее знание руского языка. И сегодня эта юная пани, прекрасно образованная, говорящая на семи языках, включая иврит, с удовольствием учится всему новому, да еще занимается танцами, музыкой, верховой ездой. Такие вот дела.
Последний раз мы приезжали в Польшу несколько лет назад уже с запада - из Германии. Польша тогда еще не была в Большой Европе, но глобализация уже сделала свое дело, и на каждом шагу на нас глядели знакомые вывески и рекламные щиты, так что ощущение заграницы исчезло совсем.