ВЕЛИКИЙ НЕВРОТИК
(из цикла "Безумства гениев")
Легко ли быть гением? Не знаю, не пробовала.
Но так вот иногда остановишься посреди коловращенья жизни, запнёшься на полуслове, захлопнешь книгу, замрёшь, призадумаешься.
Дорогой ценой некоторые платили за свою гениальность...
Взять хотя бы англоязыких.
Соседа моего по Суссексу, к примеру. Имение Филд-плейс, где он родился в конце восемнадцатого века, находилось через (условный) забор от дома, где мне посчастливилось жить за пять лет до конца Миллениума. Камин там был, помнится, ещё со времён короля Джона.
А в конце Миллениума, прямо в центре близлежащего городка Хоршэм филантропы-фундаторы из страховой компании "Ройял Сан Аллайенс" споспешествовали воздвижению поэту рукотворного монумента: так называемого "фонтана Шелли."
Редкого безобразия матовая сфера в гроздьях подозрительно коричневой акриловой шелухи (слабая догадка: Shellлуха? Издевательский намёк на фамилию?) почему-то ёрзает вверх-вниз по толстому алюминиевому стержню под сантехнический шум воды, каждые пятнадцать минут низвергающейся из-под невнятной глобулы. Очень концептуально и непроницаемо получилось. Монумент и сейчас там стоит, радуя детей, и пугая впечатлительных взрослых. Местные жители, содрогнувшись и повозмущавшись, привыкли и прозвали мемориал "фонтаном со смывом".
Сам город, кстати, мил и уютен. Одна из его достопримечательностей, согласно веб-сайту краеведов, заключается в том, что далеко не все магазины там оборудованы скрытыми телекамерами: красть удобно. Это я обнаружила на личном опыте, - служа в одном из эмпориумов славного города Х.
Не было там никаких камер, а все устрашающие таблички - липа в расчёте на дураков. Народ это знал и пёр книги пачками. Но не Некрасова и Гоголя. В фаворе были путеводители по жарким странам из серии "Одинокая планета". Шелли тоже не трогали.
Перси Биш входил в обязательную программу "английской" школы, которую мне довелось посещать в другой стране и в прошлом столетии. Времена тогда были суровые, и нас из-под палки заставляли учить наизусть (в оригинале, натурально) его трепетные стихи. "Озимандию" - про мистическую расчленёнку в пустыне. И - ну, это уж непременно! - "Оду к жаворонку", где, обращаясь к птахе, поэт легко рифмует gladness с madness:
Teach me half the gladness
That thy brain must know,
Such harmonious madness
From my lips would flow...
Лирика Шелли неизменно окрашена в моём представлении в голубой цвет георгианского неба и циферблатов часов на англиканских церквах.
Но сколь далёкой от безмятежной голубизны была жизнь его.
Два с лишним века назад тихий, рефлектирующий мальчик с нежным именем Перси ткнул в Итоне своего однокашника-мучителя вилкой в бок. Тогда и прозвали маленького мечтателя "бешеным Шелли". Не путать с Биш - это второе имя! А мальчик любил пускать по водам прудов и рек бумажные кораблики и читать книжки, близко придвинувшись к каминному огню.
Позже из Оксфорда был изгнан за вольнодумие и атеизм. Стал визионером-философом, демократом, борцом за соц. справедливость, атеистом, романтиком и поэтом. Наивно считал, что избыток зла в мире порождает добро. Мерси, Шелли. Если бы так!
Годы спустя он следующим образом записывался (почему-то по гречески) в гроссбухах отелей на Женевском озере, где подружился с другим поэтом - лордом Байроном: "Шелли, демократ, любитель человечества и атеист."
Джордж в перерывах между работой над "Манфредом" и "Чайльд-Гарольдом" потом бритвочкой подчищал Персины записи - ему было неловко за друга перед швейцарцами и швейцарами.
Личная жизнь Шелли была полна страданий. Удел романтиков.
В своём трактате "О любви" он писал: "Найти своё соответствие; встретить ум, способный оценить твой; воображение, способное понять тончайшие, неуловимые оттенки чувств, которые ты лелеял; тело, чьи нервы вибрируют вместе с твоими, подобно струнам двух лир, сопровождающих голос певца; найти всё это в том сочетании, какого жаждет наша душа, - вот невидимая и недостижимая цель, к которой стремится любовь. Чтобы достичь этой цели, она побуждает человека ловить хотя бы слабую тень того, без чего не находит покоя сердце, где она воцарилась".
Поиски были мучительными.
Исповедуя романтизм, он одновременно пропагандировал (и не только в теории) радикальную по тем временам идею свободной любви.
Выкрал из родительского дома шестнадцатилетнюю Харриет Вестбрук, увлёк её за собой в Шотландию и там на ней женился, хотя и презирал институт брака. Но вскоре, на беду, увлёкся либеральными идеями философа Уильяма Годвина, а вместе с ними, - и его дочерью Мэри.
Харриет была разлюблена, хотя у них уже пошли дети.
У Шелли начались "нервные атаки" и приступы лунатизма. От того и от другого он принимал лауданум. Настойка опия в те времена была так же популярна, как теперь - парацетамол. "Безумие на волоске подвешено над его головой", - отзывался о Перси его кузен.
Понятно, что ни Харриет, ни отец семнадцатилетней Мэри не пришли в восторг от нового увлечения поэта. Тогда Перси явился в тоске и печали к дому Годвинов, держа лауданум в руке и пистолет под мышкой. Кричал и плакал, грозился покончить с собой.
Он всё-таки умыкнул Мэри и устремился с нею в Европу.
Влюблённые прожили шесть недель в Швейцарии, пока не кончились деньги.
Через год молодую пару снова туда потянуло. Как-то дождливым летом 1816 года Перси, Мэри, её сводная сестра Клэр Клэрмонт, лорд Байрон и его врач Полидори - все писатели! - собрались на швейцарской вилле. Было скучно, и Байрон объявил конкурс на лучшую историю с привидениями. Тогда-то Мэри и замыслила своего бессмертного "Франкенштейна".
Осенью, когда молодые вернулись в Англию, начались уже настоящие трагедии.
В приступе депрессии покончила жизнь самоубийством одна из сестёр Мэри - Фанни. А месяцем позже, холодным ноябрьским утром в пруду Серпентайн в Гайд-парке нашли тело Харриет Шелли. Тоже - суицид. Остались маленькие сын и дочь, из-за права на опеку которых Перси долго судился, но проиграл.
Он женился на Мэри. У них рождались и умирали дети, - один за другим. Шелли писал и писал. Памфлеты, сонеты, поэмы, трактаты и трагедии. Переводил Платона, Гомера, Спинозу, Кальдерона, Гёте и арабских поэтов.
Они с Мэри поселились в Бакингемшире, где Мэри закончила "Франкенштейна", а Перси продолжал работать, как одержимый, не забывая без устали помогать бедным, чем снискал себе у местных аристократов оригинальную кличку "mad". У него развилась ипохондрия. Как-то ему случилось сидеть в экипаже рядом с женщиной, у которой были толстые ноги. После этого он начал воображать, что сам страдает элефантизмом, и никто не мог его в этом разубедить.
Во время оздоровительной поездки в Италию забеременела вечная спутница супругов Шелли - сводная сестра Мэри - Клэр Клэрмонт, у которой уже была дочь от Байрона. Родившаяся потом девочка (бедняжка тоже долго не прожила) была записана как Шелли, поскольку Перси и был её отцом.
Смерть младенцев, распадавшийся брак привели его в полное уныние. Он даже и стансы написал: "В унынии". Очень грустные: ни надежды, ни здоровья, ни спокойствия вокруг...
Такой предстала ему собственная жизнь.
В двадцать восемь лет Шелли выглядел худым, измождённым, сутулым, с cедыми прядями в волосах. Душевное здоровье Перси пришло в полный упадок. Ему являлись видения, он страдал от кошмаров. Постоянно преследовала галлюцинация: в комнату входят его лучший друг Эдвард Уильямс и его жена Джейн; лица их залиты кровью. "Твой дом рушится", - обращаются они к Перси. Он бросается в спальню к Мэри, чтобы предупредить её о грозящей беде, но, внезапно проснувшись, к своему ужасу обнаруживает, что пытается её задушить.
Находясь в Италии, Шелли попросил одного из своих друзей прислать ему смертельную дозу синильной кислоты. "Золотым ключом в заветную комнату вечного покоя" назвал он желанный фиал с ядом.
Но золотой ключ не понадобился. В июле 1822 года, в окрестностях Ливорно, за месяц до своего тридцатилетия, Перси вместе со своим другом Эдвардом Уильямсом отправился в морскую прогулку на парусной шлюпке. Погода для таких прогулок была самая неподходящая: разгулялся шторм. Шлюпка затонула, а тела Шелли, Уильямса и матроса-итальянца были выброшены морем на берег десять дней спустя.
Тело Перси было кремировано, а пепел предан земле на протестантском кладбище в Риме. Сердце его, переданное Мэри, было захоронено в Борнмуте.
Его последнее неоконченное стихотворение почему-то называлось "Триумфом жизни".
Норфолк, ноябрь, 2004 г.