Здесь, там и везде - 2
Сервер "Заграница":
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
ЗДЕСЬ, ТАМ И ВЕЗДЕ - 2
Америка-2014 (2)
Вермонт, Нью Хэмпшир, штат Нью Йорк
Ехать лучше, чем приезжать.
(Роберт Пирсиг "Дзен и искусство ухода за мотоциклом")
1. Сладкая тоска
Уже настрочив несколько страниц, опомнилась: заметки сворачивают со столбового пути и норовят слинять на обочину. Фактура-то благодатная, да на кой её живописать? Всё ж-таки Новая Англия - не экваториальная Суматра и не перуанская сельва. Места не сказать, чтобы совсем уж дикие и неизведанные. Высоколобые нью-инглиши вполне владеют предметом и квалифицированно воспели каждую здешнюю кочку. Всё давно схвачено, охвачено и освещено. Ещё и туристов с гостями наезжает регулярная армия - и все охотно делятся впечатлениями. Не говоря о классиках. Тут можно бы до опупения понавворачивать про ожившую географию, про действительность, как комментарий к литературе. Про магическое слияние вымысла и реальности. Про то, что если словесность не брать в спутники, то местность пребудет немой. Про ленточки-закладки, на века оставленные здесь Эмилией Дикинсон. Про категорический императив осмотра хотя бы озера Уолден, где робинзонил в лесу Генри Торо. Про эврики сличений оригинала с его худ. имиджем. Про Гениса места (в т.ч. и этого). Про релевантные метафоры - куда ж без него? - сертифицированного гения, нобелеатного автора "Колыбельной Трескового Мыса", замученного ссылками, причём посмертно - ещё и на себя. Ведь именно сюда он когда-то приплыл из другой империи сквозь баранину туч. Наконец, не лишне бы задним числом чокнуться бочонком амонтильядо с безусловным гением местного разлива, уроженцем пижонистого Бостона - Эдгаром А. По. И всё такое. Холден-то Колфилд тоже подумывал мониторить ребятишек над пропастью во ржи где-то поблизости. Ну, пусть в Пенсильвании - отсюда недалече.
Или нет. Оно, конечно, отсылки пришлись бы к месту, да нынче это делается так: кликнул мышкой - получил стихи и прозу в тему. А ты - о чём ни заикнись - всё выйдет вторичным, очевидным, банальным или неосновательным. Особенно, если тут не жить, не совершать сюда благоговейных паломничеств, а протарахтеть мимо лягушонкой в коробчонке, обозрев окрестности бегло и рассеянно. Хотя один из поименованных гениев утверждал, что любое место легче поддаётся описанию, если ты провёл там день, а не годы. По тому же принципу, что проще понять случайного прохожего, чем родную жену. С принципом согласна, с молниеносными озарениями на месте - не безоговорочно. Кого-то они посещают после, кого-то - никогда.
Ещё говорят, что мир смотрит на нас нашими глазами. Вот он и посмотрел. И ничего хорошего, прямо скажу, не увидел. Перед поездкой навалились разные обстоятельства. Нужно было как-то рассортировать их в голове и в натуре. Обстоятельства остались дома, а голову-то куда денешь? И вдруг - на тебе: Новая Англия. Поди, разберись, что тут тебя лично касается, а что - не очень. Разум бастовал, отказывался пытливо вчитываться в пейзаж и выдавать на-гора мыслеобразы. Я и сама не особо вписывалась в местность, и она откликалась снисходительным равнодушием. Проезжай уже себе - напуствовала - не таких тут видали.
Новая Англия - это восточное окно в Новый Свет, прорубленное его первопоселенцами в 17-м веке, богатый природой, уютный и цивилизованный, колоритный, напитанный историей, освежаемый и овеиваемый ещё и близостью океана, предбанник к настоящей Америке: Западу и Югу. Американские Север и Северо-Запад - особая статья, они для меня сокрыты за семью печатями, дотуда мы не добрались и задачи такой не ставили. За две с половиной недели из шести новоанглийских штатов прокатились по хайвеям и местным дорогам Массачусетса, Нью Хэмпшира, Вермонта и штата Мэн - примерно в такой же последовательности, обойдя Коннектикут и Род Айленд, зато вволю поколесив по штату Нью Йорк - бескрайнему, но технически к Новой Англии не относящемуся. И обзорно посетили канадские Онтарио с Квебеком - перед тем, как проследовать в штат Мэн, а дальше - обратно в Массачусетс, чтобы, под конец заплутавшись в авторазвязках вокруг бостонского аэропорта Логан, в темпе вернуть шевви хозяевам и чудом успеть на регистрацию ночного рейса в обратный путь, в Лондон.
На этот раз цели поездки у нас чуть-чуть не совпадали - если отпуск в принципе можно нагрузить некой сверхзадачей. Муж давно мечтал поглядеть на осенний убор вермонтских лесов и на историческую примечательность здешних мест: крытые деревянные мосты. Я же попросту желала смены фона. На какое шило менять своё мыло - роли не играло. Три дня, проведённые в Исландии, пролились бальзамом на душу. Но здесь, за океаном, реакция на новое притупилась. Вместо нового, меня с головой накрыло старое. Результат: заторможенность и пришибленность. Положим, от этого не умирают. Но живут как-то вполвздоха. Потому и явления, вспыхивая в мозгу грозой моментальной, впечатывались в него едва ли на миг. И всё же, подобно кумиру далёкой юности, сорок лет назад круглые сутки нон-стоп наотображавшему и навоображавшему калифорнийскую реальность, мне жалко стало выбрасывать нью-английскую добычу на свалку памяти. И застарелый писчий рефлекс на всякий курьёз новых мест (блудливое перо, согласно экс-идолу) заставил придать путевым пустяковинам подобие формы. Ну, форма - это громко сказано. Разве ж я смогу так искромётно обрисовать Вермонт, как моя молодая землячка Наташа Апрелева - самарские сумерки, которых она сама - действующее лицо, соучастница и хозяйка? Хоть сто раз она их пересласти кобальтом и сапфирами, и перенасели словоохотливым людом, блукающим по крышам, подъездам и под окнами моей милой малой Родины. Нет, ни в жизнь не смогу! И не о сумерках единых - Наташа освещает всё происходящее под луной и солнцем губернского центра. Она - Тэффи, Гиляровский и немножечко Иероним Босх сегодняшней Самары. Ладно, замнём для ясности. Из Парка Гагарина - путь мне лесом, в Вермонт.
По выражению многомудрого и многострадального Диссидента Всея Руси, некогда здесь жившего, леса Вермонта, а, впрочем, и Нью Хэмпшира, и других соседних штатов - мирозданно хороши. Они несказанно хороши. Чтобы адекватно отразить их в слове, надо бросить вызов самому Творцу. Не сравнишь с ними родные просторы - больно уж глянцевы эти горы, озёра, реки, леса. Не верится, что они - чистая правда, а не фотошоп. Вослед "вермонтскому затворнику", которого глодала здесь сладкая тоска, можно горько повздыхать: мол, на чужой стороне и весна не красна. И даже здешняя прославленная осень. Но она-то как раз - феерически красна! То есть, оптически.
2. Осень в Вермонте
При одних только словах: "осень в Вермонте" принято аффектированно ахать, голосить о буйстве красок и закатывать глаза от восторга. Лично я впервые это проделала лет в пятнадцать, наткнувшись на фоторепортаж с места в журнале "Америка". Потом забылось. Эпизодически чары Вермонта сигналили извне: то блеснут лунным светом из песни Синатры, то мелькнут драматичным задником в худфильме, то зардеют чьими-то фотообоями или скринсейвером. Но когда диво предстало предо мной лайв, в широком формате, в "Техниколоре", в 3D и в стерео, я засомневалась: а не пиратскую ли версию мне подсовывают? Слишком уж эффектно, слишком картинно и напоказ. Спрашивается: где тут элегия, где скорбь, где, понимаешь, душа? Это ж бравура или, по-русски говоря, понты! И отчего всё во мне - молчит, как партизан? Может, оттого, что американского Пушкина на эти края не нашлось, и мне мысленно лепетались лишь чужеродные здесь в багрец и золото одетые леса? И американского собрата живописцу Левитану, похоже, не нашлось, хотя в штате Зелёной горы, он без работы бы не сидел. Спорю, что не нашлось и в системе всеамериканского наробраза волюнтариста, повелевшего бы в порядке принудительного патриотизма поместить картинку этих лесов на обложку аналога "Родной речи"? И то: Америка велика, а Новая Англия - относительно миниатюрна и нехарактерна. Короче, не нашлось и у меня эпитетов для пейзажей (или миражей?) Вермонта. Может, вообще уже финиш, потому и: на лугах лица нет, у прудов нет сердца, Бога нет в бору?
Зато здесь, как и по всей Новой Англии, на красивом холме возле автотрассы, можно осмотреться вокруг и перевести дух в туристском центре. Тут всё для путника: обзорные веранды, чистые туалеты, прохладительные напитки, плоды земли, или, говоря по-модному, по-винодельчески: терруара. То есть, союза всех местных условий: розы ветров, почвы, воды, трав, леса, животных, и т.д. Продукт такого альянса наделён уникальными свойствами и смаком. Вестимо, где родился - там и пригодился. К примеру, лучший сидр получают из яблок, растущих там же, где его варят. И всего вкуснее он - в своём ареале, у себя на родине. У привозного будто бы не тот сексапил. Хотя вот, скажем, пармезан, коньяк или вобла - они и в Африке проканают, пусть и на любителя. А истинная космополитка, верней всего, капустная кочерыжка - на всех широтах вкусом одинакова. Почему так? Бог весть.
Рядышком - изделия местных промыслов: домашние сыры, плюшевые мишки, яблочные плюшки и фигурные бутылочки с кленовым сиропом в широком ассортименте. Клён, покуда не опавший и не заледенелый, сейчас гвоздь сезона. В эту пору сюда съезжается тьма народу со всех Штатов, да и со всего света - поглазеть на огненную агонию листвы. От старичка-лесовичка за стойкой информации узнаю, что из трёх сортов здешнего клёна самый знаменитый - сахарный. Именно из него гонят вездесущий в северной Америке сироп, и его милостью лесная палитра в эти дни расщедрилась на киноварь, кармин, рубин и бронзу. Кроме сахарного клёна, до весны закрывают свои хлорофилловые фабрики ольха, бук, ясень, орешник, осина, дуб, липа, рябина, сумах. И затевают прощальное шоу. Умеют же уйти красиво! Каждое дерево - видная фигура в общей панораме и её особая статья: силуэтом ствола, ветвей, кроны, узором листьев. Каждое - яркий пигмент в коллективном многоцветьи: охра, кадмий, пурпур, терракота, все тона червонного и пунцового. До шедевра картину поднимают горы, поросшие вечнозелёной хвоей, и кубово-синие озёра. Сегодня - апогей, кульминация действа. Но дальше художества пойдут на убыль, всё будет глохнуть изо дня в день, неуклонно оскудевая, суровея красками, и двигаясь к финалу, подобно жизни человеческой.
- Ещё у нас много берёз, - старичок с хитрым ленинским прищуром возвращает меня с небес на землю, - один здешний фермер надумал собирать их сок! Знаете, оказывается, совсем неплохой.
- Да уж знаю, - киваю с готовностью. Мне ли не знать? Или не моя родина щедро поила меня берёзовым соком, берё-озовым соком? И почему только эту песню так любили наши алкаши? Свою риторику не озвучиваю, а, откланиваясь, принимаю от служителя турцентра бесплатный буклетик про Белые Горы Нью Хэмпшира - вон, значит, куда нас уже занесло!
Поехали. Атмосфера и жизненный уклад в этих местах курортно-дачные, охотничье-рыболовные. Одна за другой - американские горки. Всё время катишь то вверх, то вниз. На горизонте многообещающе синеют вершины северных Аппалачей. Реки извилисты и быстроводны, их поймы каменисты. Промышленности практически нет - разве что, встретится на пути какая лесопилка или мастерская: мебельная, авторемонтная. Сельхозпроизводство фрагментарно и декоративно: мелкокусочные поля, тучные коровы, старинные красные амбары, трактора, алые, как раки, блестят на солнце лакированными боками. Деревушки и городки уютны и опрятны, похожи друг на друга: шпилями и башенками белых церквей, лавками с антиквариатом и ловчей снастью, сельмагами General Stores, фермерскими рынками, осенними ярмарками. О! Вот ещё один гвоздь сезона: тыква. Круглобокий овощ всех степеней яркости, размеров и форм, повсеместно представлен оптом и в розницу, в роли товара и для красоты: выложен затейливыми горками возле крылечек, призывно желтеет и оранжевеет с каждой витрины и лотка, на каждом углу, у входа в скверик, в арт-галерею, в кафе и даже в банк. До Хеллоуина ещё ползти да ползти, но его элементы уже присутствуют почти во всякой тыквенной инсталляции, в форме вырезных черепушек, разукрашенных тряпичных и пластиковых мертвецов, чертей, вампиров, ведьм на помелах и т.п.
В провинциальную идиллию удачно вписываются дома, построенные по традиционной североамериканской технологии клэпборд - с обшивкой из досок, горизонтально уложенных внахлёст. Есть простые, бревенчатые, надёжно и мастеровито сложенные. Много особняков колониального и неоколониального винтажа - двух- и трёхэтажных, с парадным крыльцом и колоннадой при симметричном фасаде. Они придают благородный облик улицам городков, пастельно светлеют среди лесных чащ под сенью раскидистых дубов или платанов.
Крытые мосты. Это примерно такая же диковина, ностальгический символ Новой Англии (хотя попадаются и за её пределами), как древние пабы, чёрные кэбы и красные тумбы королевской почты на её пра-родине. У крытых мостов имеются фанаты, для них и для просто любопытствующих проводятся специальные туры, а селфи "я и крытый мост" - святой долг всякого приезжего. Местные жители лелеют оригинальную старину, реставрируют и сохраняют её в надлежащем виде, что непросто и накладно. Мосты из древесины со сквозными фермами и прочной деревянной кровлей возводили, по большей части, в девятнадцатом столетии в расчёте на то, что крыша защитит проезжую поверхность от здешнего зимнего бедствия: ледяных дождей. И что повозки, а позже авто, не будет сносить в реку в гололёд. Ещё бытовало мнение, что и животинке не так боязно пересекать водную преграду, раз мосты похожи на амбары. Среди них есть признанные фавориты-гиганты и махонькие мостки под крышей, словно избушки, парящие над водой. Но каждый - изюминка, органичный элемент новоанглийского ландшафта, и ласкает глаз (если зажмурить другой, чтоб не видать толп туристов и заточенного под них сервиса - аляпистых рекламных плакатов, киосков с базарными сувенирами и условно съедобной дрянью в целлофане).
3. Небо
Стою под дощатой крышей одного из мостов - через реку Винуски, приток озера Шамплейн. Тишина. Только шумит быстрая вода. В златоверхих соснах сквозят закатные лучи. Озирая лес окрест и бурный поток внизу, вдруг проникаюсь не умилением дикой природой, не древесным духом давней эпохи, а резвостью, с какой утекает из-под ног оставшееся мне время. Без пафоса и надрыва, всё нормально: к любому рано или поздно приходит понимание, что, в принципе, он своё отбегал-отпрыгал, отгулял, отгрешил, отсмеялся и отплакал. И что колготиться в земной юдоли осталось всего ничего. И что все прекрасные земли и неба, которые он знал, рано или поздно, скукожатся в жалкий клочок: с овчинку. В таком контексте, далекохонько же я завеялась от сколько-нибудь обжитого и осмысленного собою угла Земли! И от родного пепелища, и от отеческих гробов. Можно бы развить мысль, но нет, стоп, запретная зона. Давно ведь зареклась залипать на этом моменте. И почему он посещает непременно здесь, под предвечерним небосводом Нью Ингланд? Да ведь небо над нами - един покров. Вот и отворяет его золотой ключик памяти, где ни попадя. Со скрипом, конечно.
В девичестве воздушный океан властно манил к себе. Идея собственной роли в лазоревой тверди эволюционировала так: лётчица, парашютистка, стюардесса. Притязания скромнели по мере осознания своих лимитов. Первые две задачи отпали из-за полного пролёта в точных науках и физподоготовке. Дядьки в ДОСААФе ржали, когда мы с подружкой Верой явились записываться в парашютный клуб: малость тощеваты да бледноваты. Последняя цель выкристаллизовалась как самая реалистичная. Тогда "Аэрофлот"и все его атрибуты были в моде, "горячими", как теперь говорят. Одна понюшка реактивного топлива на аэродроме уже ввергала в эйфорию. На моей памяти, народ ступал на борт авиалайнера не в трусах и сланцах, а при полном параде. Дело нешуточное, торжественное. Взревут моторы, оторвётся самолёт от прозы жизни, взмоет ввысь. "Лебединая сталь в облаках - вперёд!" Круто накренится в иллюминаторе сине-зелёный изгиб Самарской Луки, прощально блеснёт Волга, канут во мглу грозовых туч Сокольи горы, жилмассивы, заводы, рощи, овраги. Час с хвостиком в заоблачной синеве, вместо девятнадцати железнодорожных - и ты в Москве. Небожительница в голубой униформе пощебечет про ремни безопасности, поулыбается пассажирам, попотчует их мятными "Взлётными" леденцами и небесной водицей из синтетических полстаканчиков. Для пущего адреналина: риск угона, катастрофы, пожара, героизма. В общем, "104 страницы про любовь". К семнадцати годам я обнаружила в себе все качества, потребные для неземной профессии: смела, стройна, умна, язык подвешен, по инглишу твёрдая пятёрка. А мне летать охота! Спала и видела себя в пилотке и на "шпильках", пронзающей озоновый слой и стратосферу. "Воздушной официанткой? - только через мой труп!" - отрезвила мать, как отрезала. Так я не стала стюардессой, позже функционально переименованной в бортпроводницу. Наташа Апрелева - стала. Ешё задолго до того, как выучиться на аэрокосмического инженера и податься в самарские колумнистки, девочка летала в дальние рейсы, аж во Владивосток. И повзрослев, делала то, что хотела. Но тут вся фишка в индивидуальном выборе. Не закружил Наташе голову прекрасный заморский принц, и не усвистала она пожизненно к чёрту на рога. Осталась там, где воруют, где дураки и дороги, где административный восторг и "страшно жить". Там, где хмурое утро, ледяная вода и пустые пивные бутылки на песке, где короток век, и не только бабий. Но там же (и это важно!) все рассветы и закаты, все грозы и снегопады, "сугробы, ледоколы, конькобежцы", ледоходы и ледоставы, сумерки, ёлки, рынки, парки, катки и снеговики - её, Наташины, личная собственность, местообитание и натуральная экосреда. Терруар, так его разэтак. И там ВСЁ большое, на всю катушку, нараспашку, всклень и навзрыд: страна, река, деревья, людские отношения, счастье и горе. Там не знают полумер, не живут вполнакала. Реальность не позволит, и соплеменники не дадут. Досрочно помереть - это пожалуйста, жить в полвздоха - ни Боже мой!
4. Американская готика
Город Бурлингтон, США. Относительно неподалёку есть ещё Бурлингтон канадский - местами элегантный, в целом приятный город, где возле отеля на берегу озера Онтарио можно запросто повстречаться со здешним обитателем: енотом. Даже накормить его остатками ужина, которые тебе в ресторане упаковали в картонку и чуть ли не силой вручили на выходе. А енот - он, не чинясь, скушает и скажет спасибо, отсалютовав на прощанье роскошным полосатым хвостом перед тем, как юркнуть в кусты. Но я - про Бурлингтон вермонтский, тот, что у озера Шамплейн, в сравнительной близи от канадской границы, поименованный журналом "Форбс" одним из прелестнейших городов Америки. И он-таки впрямь очарователен - лежит себе, словно в чаше, среди синегорья, расцвеченный золотой листвой, осиянный озёрными далями, и бурлит студенческой жизнью. Город импозантен и пригож своим Университетом, колледжами, неоклассикой и неоготикой, церквами, нарядным променадом Church Street. Найти парковку здесь так же просто, как и мировую справедливость. Наградой за мытарства - пушистый смотритель сада при особняке с белой колоннадой. Царственный мейн-кун, признанный Гулливер среди кошачьего племени, хоть и не вполне абориген - его родина штат Мэн. Глаза кота раскосы и янтарны. Кисточками на ушах он смахивает на рысь, а "наборным" хвостом - на того же енота. Его Мурлычество в имбирно-рыжей шубейке лениво перепрыгивает через штакетник, которым огорожен сад, и пересекает улицу, начихав на трафик. Нам тоже - через дорогу, на пешеходную Чёрч стрит.
Сегодня воскресенье, теплынь, солнечно. По главной улице праздношатаются студиозусы. Примерно половина бульвардье похожи на "дюдю" Биг Лебовски - шорты до колен, гавайские рубахи навыпуск и ещё бейсбольные кепки козырьками назад. Их спутницы серьёзны, аккуратно причёсаны и прикинуты в стиле библиотечный шик. Среди них не видать бедовых девиц с голыми пупками и татуированными ногами, каких полно в Лондоне и по городам Англии. Из чего я заключаю, что жизнь местных коллежанок лучше устроена, или родительский присмотр над ними строже. Однако повсюду - и в Британии, и в Европе, и здесь - учащаяся молодёжь теперь трезвее, приземлённее, рассудочнее и буржуазнее. Где - богема, декаданс, вольнолюбивый дух, вызов Голиафу-истэблишменту, протест против косности и кастовости общества, против его дебилизации медийными корпорациями, против злодейств ЦРУ? Сдаётся мне, что всё это вымерло. Не злодейства - бунтарство скубентов. Молодняк преждевременно оквадратился, прогнулся под капитал. Типичный предел мечтаний: статус, недвижимость, портфель инвестиций... Впрочем, классическая богема давно сдулась и в Париже. Внешность взрослых бурлингтонцев обыкновенна. Оборотный же облик отдельных обитателей тутошней глубинки представляется мне в духе персонажей картины Гранта Вуда "Американская готика" - сурового фермера с вилами и женщины с губами, собранными в куриную гузку. Глаза потомков американских первопроходцев лучатся верой в свою верховную правоту. Или пуританским фарисейством - это как посмотреть. Вон, вдоль променада стоят скамейки. Многие пустуют. Почти все - именные. Благое вроде бы дело. Да только благо не для всех. На медных табличках, кроме имени посвящанта, выбит грозный окрик: "Эта скамейка для некурящих!" Или: "Просьба не занимать эту скамейку надолго - дайте и другим посидеть!" Таблички напоминают мне сэлинджеровскую спичечную картонку, где золотом было начертано: "Эти спички украдены из дома таких-то". Повести о Глассах - полвека с гаком. Но верные заветам пращуров, благочестивые обыватели по сей день вправляют мозги окружающим, чётко маркируют, что - чьё, и указывают аутсайдерам их место. Точнее, не-место. Любопытно, кого гоняли с этих лавочек в былые времена, прежде, чем табак повально вселил в нацию экзистенциальный ужас? Чёрных? Левых? Геев? Те-то круто спикировали из опалы в фавор. Будто всем гамузом вернулись из космоса, где выполняли секретное задание партии и правительства, и вот, страна, ликуя, чествует своих героев. Но кто там на очереди в изгои, когда придёт карачун последнему куряке: толстые? Бродяги? Чужеземцы? Антиникотиновый джихад ведётся тут так же свирепо, как прежде охотились на ведьм пуритане и маккартисты, а ныне и присно, не спросив у глобуса, навяливает ему свои ценности Госдеп, позиционируя себя моральным Прометеем.
Но хей, говорю себе: эта страна - не моя страна. Мне тут не жить, детей не крестить, пуда её соли не съесть. Чужая, заморская земля, и я тут - пришей-пристебай. Оно мне надо? Вот, отчего-то же всё вставляю новые элементы в свой американский пазл. Быть может, оттого, что и Америка, выражаясь новоспиком, вставляет? Своими горизонтами, своей континентальностью. И доступностью её преодоления. Скоростными хайвеями, протянутыми вширь и вдоль, от океана до океана, от таёжных снегов до тропиков. Америка доставляет - весь спектр сильных эмоций, от восхищения до ярости. Она цепляет - безмерным богатством природы, грандиозными городами, старосветской провинцией. Смесью одежд и лиц, племён, наречий, состояний. Фирменной предприимчивостью народа. "Локтевой смазью", втёртой в её просперити многими поколениями американцев, вкалывавших, как сукины дети. Талантами своих титанов. Блеском идей отцов-основателей. Треском их интерпретаций. Манией своего величия. Абсолютной властью и беспардонностью бюрократической системы. И противоречиями. Красота тут разительно уживается с уродством, оригинальность - с пошлостью, человечность - с корыстью, размах - с крохоборством, рациональность - со скудоумием, либерализм - с замшелой узколобостью, дремотная тишь - с огнестрельными вакханалиями. Историческая амнезия - со страстью к семейным генеалогическим изысканиям. Сакраментальные контрасты между нищетой и богатством, чёрными и белыми - само собой. Есть Америка такая, а есть сякая. Слоёная она, сложная и разнопёрая - этнически, географически, культурно, социально, интеллектуально и как угодно. На раз-два её не рассчитаешь, в линеечку не построишь, не отфрендишь и не лайкнешь, как видеоклип с котиками в Фейсбуке. Великий пролетарский поэт предлагал закрыть Америку, типа, на учёт, а потом снова открыть. Некоторые государства, организации и частные лица пробовали забить её наглухо - без ощутимого успеха. Она сама кого хошь не прочь угандошить - чем охотно и занимается не первую сотню лет. Какой бы Америка ни была, она жива, реальна и вряд ли врежет дуба на нашем веку. Изнывать от любви к ней, либо мнить её тотальным исчадьем ада - по-любому, мартышкин труд. Ей от того - ни жарко ни холодно. Да и амбивалентность собственной натуры не велит. Выход один: акцептировать Америку всем скопом, с её парадоксальными потрохами. Отделение мух от котлет - дело хозяйское. Оттарантинился для тебя Тарантино - не смотри. Не торкает рэп - не пляши и не слушай. Воротит от фастфуда - не ешь. Выносит мозг Хусейныч - не ты его выбирал, и не тебе с ним жить. Чиллакс уже. Не обобщай, не суди её по её крайностям, не разглядывай каждый её плевок через субъективную лупу... Но и не ищи в ней философского камня или воплощённых идеалов свободы с демократией: голый вассер. Кабы ещё давать себе зароки и блюсти их было одинаково просто! Ну, коль совсем уж припрёт, читай на ночь Уолта Уитмена. Приезжему Америка, в лучшем случае, способна на время навеять то ли сон золотой, то ль иллюзию полной самодостаточности его местонахождения. Не гляди в газеты, не включай телевизора, не бери ничего в голову, придуши тоску и тревогу, усыпи совесть и память - и других континентов, с их кризисами, войнами, неразрешимыми конфликтами и приватными концами света, будто бы и нет. Живи да радуйся - пока есть баксы на то, и на другое. Уколоться Америкой и забыться. И сном окружена вся наша маленькая жизнь, как сказал Шекспир.
5. Ночные страсти
Ночёвки в пути - отдельный сказ. По привычке, отправляясь в дальние края, половину отелей мы бронировали загодя, в остальном полагались на волю случая. Как и в жизни, в пути интереснее повиноваться внезапным импульсам, да и не всякую оказию спланируешь наперёд. Хотя от гостиничной "русской рулетки", то есть, от шоковых сюрпризов, не всегда страхует и бронь: одно дело картинка на вебсайте, и совсем другое - её живое воплощение. Приключения гарантированы, комфорт и нега - через раз. В некоторых случаях они зависят от тебя самого. В первую же ночь, где-то на просторах Новой Англии, я сверзилась с широченного и высоченного ложа, утратив бдительность, ориентиры и чувство края. Может, во сне сама себе привиделась перекати-полем? Падая, звезданулась об угол тумбочки и очнулась на полу с расшибленным боком и лбом, частично разодранным в кровь. Ударный старт потом аукался всю дорогу.
Городок Литтлтон, Нью Хэмпшир. Останавливаемся на ночлег в гостинице Thayer`s Inn - изящном белом здании середины девятнадцатого века, типичном клэпборде. Фасад с колоннадой и внушительным балконом выходят на главную улицу, а с тыла из окон открываются виды на реку Аммоноосук и старинную мельницу. Декор и меблировка - аутентично архаичны, полы натёрты до блеска. Кроме коммивояжёров, здесь гостили президенты, политики и киноактёры. Голливудская звезда 1930-х-1950-х гг. Бетт Дэвис, при большом стечении людских масс, отмечала тут свой ДР. Веком раньше с балкона являлся народу и толкал речь президент и полководец Гражданской войны - Улисс С. Грант, по прозвищу "мясник Сэм", т.к. отличился скорее брутальностью, чем тонкой стратегией. Утончённостью в прочих сферах тоже не блистал, в чём сам как-то признался: "Из мелодий знаю только две. Одна - Янки-дудл, а другая - нет".
Приустав с дороги, валимся, как убитые, в постель, где почивали Р.Никсон, Н.Рокфеллер, Дж. Картер, Дж. Буш (старший) и, кажется, Б.Голдуотер. Почему-то кошмары-привидения нас не донимают. Выспавшись, в пять утра выползаю на исторический балкон, с которого вещал президент Грант и посылала воздушные поцелуи толпе Бетт Дэвис. Покурить конечно, - зачем же ещё? Мысленно жму руку хозяину - по такой нужде не гонит постояльцев на двор, как другие. Темень, свежо. Устраиваюсь в плетёном кресле, достаю сигаретку. Над головой подтаявшей мятной облаткой висит луна, перед носом полощется подсвеченный звёздно-полосатый флаг. Тиха новоанглийская ночь. Внизу по тротуару движется одинокая бегунья. В подошвах её кроссовок и на нарукавнике мелькают цветные огоньки. Предрассветный джоггинг - это хардкор, не для слабаков. Девушка смугла и грузна, в свете уличного фонаря видно её лицо, полное решимости: губы сжаты, брови сдвинуты. Охота ей бежать в такую рань. Могла бы, например, травануться табачищем, как некоторые. Альтернативно, навернуть блинчиков с кленовым сиропом - с тем же полезным выходом для здоровья. Интересно, что бы я сообщила с балкона жителям Литтлтона? А вот что: "Спите спокойно, дорогие товарищи!"
Уже которую свою свадебную годовщину мы встречаем в пути. Дорогой длинною, под гитару фолксингера Вуди Гатри, пересекаем штат Нью Йорк, рассчитывая до наступления ночки лунной добраться в Сиракузы. Лес дивен - мрак и тишина, но много миль ещё до сна, но много миль ещё до сна. Далеко позади, в Нью Хэмпшире, осталась деревенька Франкония, где сделал первые поэтические шаги автор хрестоматийных строчек, Роберт Фрост. Вот уж и темнеет. Предвкушаем ужин с шампусом и постельку. Но где они, эти Сиракузы? Нет их. Согласно навигатору, мы уже в них, как бы, въехали. По обе стороны трассы тянутся вереницы складов и транспортных депо - не видать ни жилья, ни живых людей. Мы угодили в некое промышленное предместье. А сами Сиракузы, крупнейшие среди множества своих американских тёзок (не считая древнего сицилийского оригинала), благополучный университетский город на берегу озера Онондага и родина Тома Круза - остались где-то побоку, в густеющих сумерках. Выпутываемся из чреды авторазвязок, долго петляем, потом едем тёмным лесом - и снова попадаем в треклятый город-спутник, лже-Сиракузы. Наконец, с третьей попытки, оказываемся там, куда вроде бы надо. Кружим по безлюдным улицам, минуем чёрные громады университетских корпусов, площадь с памятником кому-то, госпиталь, сонные жилые кварталы, где освещены редкие окна - никаких признаков отеля. Негде приткнуться, кругом тупики и "кирпичи". Дорога выносит нас на задворки: дома с заколоченными фанерой окнами, пустыри, мусорные баки, придорожная лебеда. Возле опоры бетонной эстакады мутно светится стеклянный куб бензозаправки, рядом кучкуются чернокожие подростки загадочного рода занятий. Игнорируя мои протесты, Ричард тормозит, выбирается из машины, подходит к ребятам в мешковатых трениках и в шапочках, натянутых на лбы. Только что, не в балаклавах. При виде мужа, сиракузские гавроши оживляются, что-то ему объясняют, простирая руки в разные стороны.
- Отель здесь рядом, за углом, - оптимистично сообщает мой верный Автомедон, снова берясь за руль. И точно: сворачиваем за угол, а там на торце многоэтажной башни горит неоном вывеска: "Crown Plaza". Меня по жизни настораживают пышные названия. Обычно за ними кроются отборные гадюшники. Лишь наутро выяснится, что соседний квартал кишмя кишит отелями всех категорий. А сейчас наша задача проста: подкрепиться с дороги - да и на боковую. Повезло: при "Плазе" имеется ресторан! Он пуст. То есть, открыт, но посетителей нет. Обслуги тоже. Официант, скроив елейную гримасу на синюшном, нехорошем лице, тут же прячется. Сидим, ждём, оглядываемся по сторонам. Стены заведения украшены картинами явно кладбищенского профиля: надгробья, скелеты в саванах, какие-то демоны в перьях. Нет, это не сезонная дань Хеллоуину - слишком по-родственному гармонирует живопись с мрачным декором и тусклым освещением ресторана. Не иначе, как тут - штаб-квартира местного клуба погребальных энтузиастов. Американская готика, вишь ты. Обстановочка мало располагает к шампанскому, обойдёмся без него. Подтягивается ещё пара едоков. Взору является бледнолицый хранитель склепа и прямиком поспешает к новоприбывшим клиентам. Видать, свои люди - романтики погоста. Смирно сидим ещё с полчаса. Но вот и еда! Её тоже будто извлекли из гробницы, где она долго служила могильным подаянием: хлеб каменный, масло прогоркло. И салатик оттуда же: вялая, подгнившая руккола полита подкисшей заправкой; по краям тарелки раскиданы четыре креветки - резиновые на зуб, горькие на вкус, вонькие на нюх. Ясно, что в Сиракузы мы не за гастрономическими изысками пожаловали. И что заезжему гостю не всегда обломятся хрустящие листья прямо с грядки, все в утренней росе. Бывало, в детстве, на даче, где моей бабушке, кулинарке от Бога, приходилось готовить обед из ничего, она говаривала: "В поле и жук - мясо!" Но корм из тухлятинки - перебор даже для полевых условий. Не дожидаясь "горячего", просим метрдотеля включить ужин в общий счёт за постой и бежим вон из мертвецкой ресторации - в лифт и к себе в номер - стандартный, без заупокойных выкрутасов, но (сюрприз!) пригодный для ночёвки. Там заздравно подымаем чекушки брэнди, припасённого ещё в Массачусетсе, и зажёвываем шоколадкой. Не было бы большей печали! Отметим свою дату потом - впереди ещё Канада и штат Мэн. Мэн, о Мэн - благодатный приморский край, славный гостеприимством! Но сперва: Ниагара.
* * *
(Продолжение следует)
Англия, Норфолк, декабрь 2014 - февраль 2015 гг.
Связаться с программистом сайта
