ПОЛНОЧЬ В ДОМЕ ЛАЗАРЯ
В доме Лазаря - свет, -
Госпиталь привидений...
(Умами)
Говорила же мне Банни: не ходи на Магдален стрит вечером - нечисто там! По-английски: evil spirits ("дурные духи", - и скорее Зла, чем дьявола).
Ну, положим, у Банни свои резоны. Мисс угодила в интригу с секьюрити из ночного клуба "Адвокат дьявола". То ли она этому амбалу деньги должна, то ли - обещала себя, а потом раздумала... А парубок-то - из украинской мафии. И теперь моей юной оффисиантке не то, что вечером, - днём лучше в тот райончик носу не совать.
Но просто так долговые кандалы этой дьявольской улицы не снять. Прежде чем перебираться на новые просторы, Банни нужно уплатить за квартиру - за целый квартал. "Квартира" - это слишком сильно сказано. На Магдален стрит Банни делила дрянной бедсит, на паях с Агнешкой. То есть, это они так условились, что на паях. Реально платить пришлось одной Банни. По странному совпадению, всякий раз, когда наступал срок гасить горящий счёт, польска краля кушала коктейль из антидепресшантов и водки и - прямой дорогой в реанимацию горгоспиталя. Куда Банни же её и везла. Там Агнешку бодро качали обратно в жизнь. Но потом на весь месяц у неё отшибало память. Во всяком случае, подкорку по вопросам финансов.
Однако эта извилистая дидактика к моим духам касательства не имеет.
* * *
Моя же история приключилась в то благословенное лето, когда я ещё увлекала себя политикой. В свободное от работы время, для души. Не то, чтобы её, этой свободы времени, было некуда девать, - просто душу духи ещё не очень беспокоили. И там оставались излишки жизненной энергии. И я мнила, что с ними надо что-то делать.
А тут выборы местной власти подоспели. (Смешно вспомнить!) И я так развесила уши под лозунги одного партийного красавца, что согласилась подежурить в их штаб-квартире, в субботу. Бесплатно. конечно. Как Агнешка - за дзянкую вери матч.
Меня привлекла партия прогрессивных либералов, сокращенно: проглибы. Поначалу, казалось, всего-то делов - пара часов за партийным компьютером, чтоб свести информацию с избирательных участков. Потому что совсем уж дурой я и тогда не была, так что вступать в их партийные ряды и не думала. Но числилась в их списках сочувствующей гражданкой. Забегая вперёд, отмечу, что и симпатия моя оказалось небеспредельной. Как только лондонские таблоиды докопались до причин растущей весёлости и румяности тогдашнего проглиб-лидера (алкоголизм, конечно), а также до пассий двух других видных проглибистов (мальчики по вызову и большие манильские конверты с банкнотами), - мой интерес и к этой партии остыл.
Если вы подумали, что проглибная штаб-квартира как раз и находилась на Магдален стрит, то вы в английской политике ничего не понимаете. Райкомов и обкомов оппозиционных и прочих альтернативных партий (за исключением тори, конечно) в провинициях вроде нашей ещё не видали. Так что "штаба" у проглибов не было вообще.
А тусовались они на частной вилле красного кирпича: в пристойном, чистеньком и зелёном пригороде. Магдаленная же улица, при всех своих пятнадцати веках существования, - натуральная трущоба. Как была, так и осталась: иммигранты, нелегалы, индо-китайские лавки (теперь ещё и польско-литовские), пивные и ночные притоны.... Я, конечно, не могу исключить, что и между местными проглибами и, к примеру, тем же "Адвокатом дьявола", существуют особые, подпольные связи.
Врать не буду: о связях между проглибами и сатаническими лойерами мне ничего не известно. Просто я объясняю, каким ветром меня в тот субботний летний вечер занесло на Магдален стрит.
У владелицы виллы, где мне предстояло эксцелить, вид был богемистый: седые распущенные космы по локоть, длинная небесно-голубая юбка из марлёвки, крупные бирюзовые бусы в несколько рядов... Она наскоро ознакомила меня и ещё одного сочувствующего волонтёра - худого, близорукого джентльмена по имени Арнольд - с фронтом работ. А также с удобствами, расположенными на первом этаже. Затем хозяйка провела нас на кухню, указала на затянутое прозрачной плёнкой блюдо с вегетарными бутербродами, нарезанными треугольничками, и на бутылки минералки в холодильнике. Игриво сделала нам ручкой, сверкнув тяжёлым перстнем, - и унеслась куда-то по партийно-выборным делам.
А на прощанье отрекомендовала свою любимицу. Молодую бело-розовую бультерьершу звали Луна, с ударением на первом слоге. Имя хозяйка объяснила тем, что собаку нашли в ночь лунного затмения, привязанной к фонарному столбу. Кто-то, очевидно, бросил животное на произвол судьбы. А то и на погибель. Если верить партийной гарпии, Луна тем не менее была не бойцовой собакой, а ангелом.
В принципе, так и оказалось. Всё оставшееся время зверюга сидела подле столика с проглибным компьютером и, не мигая, смотрела на меня узенькими и блестящими, как арбузные семечки, глазами. Ангельским бы я этот оскал всё же не назвала, злобное рычание тоже навевало ассоциации скорее подземельного, нежели чердачного направления. Впрочем, всё в мире относительно. Возможно, у бультерьеров так любовь проявляется. Могла ведь и порвать, - сходу, без церемоний.
Арнольд тоже оказался адекватным. На моё счастье, он хорошо разбирался в компьютерах, так что работа у нас пошла (у Арнольда был свой лаптоп). Вот только... часа через два я обнаружила, что мой партийный симпатизант почему-то не смывает за собою в ватерклозете. Ещё через четыре - что он делает это намеренно и последовательно. Предположить, что он до такой степени забывчив, я не могла - для этого Арнольд был слишком уж не сенилен. Скорее всего, так он реализовывал свои он принципы любви к природе. Сортиро-буддист, стало быть (или джайнист?)
В суть этой философии мне вникать не хотелось. В конце концов, мог же Арнольд просто экономить партийную воду?! Ещё одна заморочка нынешней Куулной Британии. И всё-таки во мне нарастал внутренний дискомфорт. Пользоваться же удобствами в других отсеках штаб-квартиры я не осмелилась: бдительная любовь ко мне Луны не вдохновляла меня на блуждания по закоулкам большого, старого, многокомнатного дома.
Что проглибам и на этих выборах ловить было нечего, выяснилось скоро. Собственно, политпророки им на ближайшие тысячу лет побед в Соединённого Королевстве и не сулили. Но Арнольда, похоже, поразила цифровая констатация разгрома. (Ох, уж эти мне компьютерные люди! Они пока не подсчитают процент погрешности и степень вероятности, не поймут - живы ли ещё сами, или скорее всё же нет.)
По мере того, как Арни сводил результаты голосования в итоговые таблицы, его и без того благородное лицо вытягивалось в тепличный огурец под ультрафиолетовой лампой. Потирая виски тонкими костлявыми пальцами, камрад-партиец страдал над своим лаптопом и постанывал, будто от зубной боли. Даже Луне передалось его уныние, и грозное рычание сменилось тягучим нытьем с подвывом.
Короче говоря, когда мой эксцел скушал последнюю скормленную ему мною цифру, я почти с восторгом пожала Арнольдову липкую руку. И спаслась, наконец, из бессчастной партийной виллы наружу, в жизнь - на свежий, вечерний воздух.
* * *
Знаете ли вы, как безнадёжно пуст респектабельный английский пригород по вечерам? Как он мертвецки тих и предсказуем? Здесь даже из растворённых окон особнячков, притаившихся под сенью вековых платанов за чугунными оградами, не доносится ни музыки, ни голосов, ни вообще каких-либо человеческих звуков или шума. Ну, разве что, мелькнёт голубой отблеск телеэкрана, или послышится плач младенца. Если ты один и не особенно спешишь домой, то гулять в таких местах - всё равно, что искать колодец в пустыне. Единственное утешение - смотреть на закатное небо и вспоминать лучшие дни.
Не скажу, что я возжаждала народных гуляний, карнавалов и шествий, - о, нет! Но после общения с Арнольдом и Луной вдруг отчаянно захотелось увидеть и услышать каких-нибудь живых людей и свидетельства их существования. Ускорив шаг, я миновала несколько кварталов, с полдюжины перекрёстков и пару крупных автомобильных развязок с безадресно мерцавшими светофорами. На дорогах царил почти полный штиль, и на пути мне не повстречалось ни одного человека.
Так я и добралась до старого центра. А там уж стали попадаться редкие прохожие, зажглись уличные фонари, и сделалось веселее. Вот уже остались позади тёмная громада собора и прилепившийся к нему домик-пряник - отель "Голова девы", построенный ещё при Вильгельме Завоевателе, и служивший пристанищем для королевы Елизаветы (Первой). Королева со свитой в несколько сот человек гостила в нашем городе в конце 16-го века. Где ночевала свита, я не знаю, но кто-то из королевской челяди занёс в эти края чуму, которая выкосила половину горожан.
Пройдя мимо тёмных окон ресторана "Законник" - куда в полдень, как косули на водопой, обычно устремляются на бизнес-ланч лощёные стада здешних юристов, я направилась к реке. Из более демократического паба "Говяжьи рёбра" раздавались оживлённые голоса и смех, на открытой веранде у самой воды народ кушал гигантские порции "фиш- энд-чипс", запивая их пивом. По реке плыл ярко освещённый прогулочный теплоходик, украшенный гирляндой из цветных лампионов. Пассажиры и едоки приветственно махали друг другу. Лёгкий вечерний зефир разносил по воздуху аромат душистого табака и петуний из палисадников и муниципальных декоративных корзиночек, каких в нашем городе понатыкано на каждом углу.
Здесь мне нужно было свернуть в один из переулков и подняться по крутому спуску наверх, к автобусной остановке - давно пора возвращаться домой. Но ноги несли меня дальше. Из какого-то непонятного мне самой упрямства, я перешла через древний горбатый мостик. Он славен в городе тем, что в средние века с него свешивали длинный шест, на котором был укреплён специальный стульчик, куда сажали особо горластых возмутительниц общественного спокойствия (по-русски говоря: хабалок) и макали их в воду - для охлаждения пыла. Не самое жестокое (хотя и эффективное) наказание, из тех, каким подвергались в давние времена разного рода неформалы, но бедностью воображения экзекуторы точно не страдали.
Меня, как магнитом, тянуло в направлении неблагополучной Магдален стрит. Где-то в глубинах сознания, не вполне вербализованно, барахтался вопрос: почему Банни сказала "нечисто", а не, например, "опасно"? Да ещё, растягивая "e" в слове "evil", прищурилась и скроила устрашающую гримаску, которая, впрочем, мне тогда показалась довольно потешной.
* * *
Тут надо бы сделать передышку и объяснить, что же всё-таки это за улица такая. Кстати, наш город - единственное в Англии место, где имя святой Магдалены (в топонимическом контексте, как вот, к примеру, один из оксфордских колледжей) произносят так же, как пишут: Маг-да-лен, а не "Модлин".
В начале 12-го века город решил строить новый собор. (Старый храм был снесен ешё раньше, норманами.) Руководил строительством, как ему и положено епископ (говорят, и сам большой грешник). А при часовне Святой Магдалены (бишоп это место очень не любил) попы открыли лепрозорий - один из первых в Англии.
Прокажённых тогда называли "лазарями", по имени библейского Лазаря. А приют для больных - домом Лазаря, или, по-русски говоря, лазаретом. Часовню позже перестроили в церковь св. Магдалины, она и дала имя улице. Правда, службы в этой церквушке давно не ведутся. Одно время здесь молодёжь собиралась на рейвы, потом был какой-то склад, а нынче - и вовсе неизвестно что. Окна завешены, вход в церковь заколочен. Палисадничек возле церкви давно зарос крапивой и даже репейником (редкость в нашем городе).
А вот в средние века жизнь здесь била ключом. И не только жизнь. Епископ специально организовал лазарет на выселках, чтобы проказа не перекинулась на горожан. Однако местный люд к проказе относился фаталистически (то есть игнорировал лепрозорий).
И по-прежнему собирался возле церкви св. Магдалины на свою "камышовую" ярмарку. Туда привозили домашнюю птицу и ходовой стройматериал - камыш с окрестных болот. И, как на ярмарках заведено, устраивали шоу: медвежьи травли, петушиные бои, состязания лучников...
А чтобы жизнь раем не казалась, нарушителей правопорядка, диссидентов, героев анти-норманской борьбы за свободную Англию, языческих партизан и эзотерически ориентированных граждан и гражданок (в просторечии: ведьмаков и ведьм) приходовали чуть поодаль: с той стороны городских ворот, где находилась местная Голгофа. У нас её называли Висельной горкой. Она и по-прежнему там бугрится под тем же названием. Вот только виселицу вырыли и увезли прочь. Кажется, уже в конце 19-го века.
Столетиями улица росла и перестраивалась. В основном, за счёт задних двориков и садиков за домами. В двадцатом веке, после Второй Большой войны, старые дома на Магдален стрит опять посносили. И превратили большой её участок в обособленную слободу, которая вполне похожа на советский микрорайон эпохи позднего репрессанса. Когда-то здесь было много приличных магазинов, мясных и рыбных лавок. Народ приезжал сюда за покупками со всего графства. Сейчас здесь приличные люди торговать боятся. К тому же в городе понастроили супермаркетов и торговых центров, те, кто побогаче, переселились из Старого города в чистенькие пригороды. А в таких вот боковых улицах и улочках стали селиться иностранцы или люди совсем без средств. Либо - промышляющие тем, что англичане зовут dodgy business. По-русски: темные делишки.
Святая Магдалена как была, так и осталась на отшибе. За "висельными" воротами и частично уцелевшей со средневековья городской стены начинаются склады, механические мастерские, бензозаправки, а за ними: поля, леса и озёра.
Что же до привидений, то этим Магдален стрит славилась всегда. Убийство есть убийство, - а тут оно порой совершалось на потоке, как на мясокомбинате. Особенно когда к борьбе против партизан и язычников подключились римские инквизиторы. Рассказывают-то много чего... Впрочем, есть ли в Англии места, где нет привидений? Поэтому я спокойно относилась к местным страшилкам о блуждающих по ночам задушенных девушках, о летающих в полночь черепах и рунических надписях, появляющихся на крепостных стенах в день зимнего солнцестояния...
Лет двадцать назад археологи из здешнего университета раскопали Висельную горку и обнаружили с полтысячи почти целых человеческих скелетов. По официальной версии - массовое захоронение умерших от эпидемии чумы. По общераспространенной же - жертвы после массовых казней еретиков. Казнили тут много. И жгли, и вешали. Одних лоллардов (противников католичества) за стеной от Магдален-стрит в 15-м веке официально убили около полутысячи. А трупы сбрасывали в яму неподалёку, возле реки. Её так и назвали: Лоллардова яма. Теперь там автостоянка. Три минуты ленивым пешочком от Святой Магдалены.
* * *
Перейдя через горбатый мостик, я остановилась возле углового здания с неоновой вывеской: "Армейская карьера". (Хорошо хоть, что не "карьер"). Нечто среднее между былым советским райвоенкоматом и пропагандно-пиаровским центром для молодёжи, желающей послужить в Королевской армии. В подсвеченной неоном витрине - плакат с приглашением войти и сделать это. Почти как в рекламе американской тапочковой компании: Джаст ду ит, нау! На очень даже соцреалистической фотографии постера - суровая, неприветливая местность: горы, редкие деревья, снег. Вернее, характерная кашица из снега и грязи, которая так распространена в межсезонье по всей Восточной Европе. На Балканах, к примеру. Вокруг полусгоревшего автобуса разбросаны убитые и раненые солдаты. Двоим парням в камуфляже и касках довелось уцелеть - и они отстреливаются из-за обгоревшего автобуса. По диагонали плаката, красными неровными буквами: "Твой отряд попал в засаду снайперов. Есть идеи?" Идей у меня не было. Можно, наверное, спрятаться под автобусом. Но долго ли там просидишь? Другой вариант: уползти куда-нибудь подальше от снайперов. А как же раненые? Всех-то на себе не потащишь... Сдаться в плен? Ну, нет - это не по-геройски! Да и прибьют же всё равно...
-Вертолётное подкрепление вызвать, - да и все дела! - раздалось вдруг сзади, - а так, конечно, - кранты!
Голос был мужской, с безнадёжно американским акцентом. Господи, на улице же никого не было! Я обернулась. Позади, очень близко стоял высокий человек крепкого сложения в коричневой кожаной куртке. На голове - залихватски сдвинутая почти на затылок пилотка с ярким значком. Я глянула вниз и заметила, что брюки эксперта по вертолётам заправлены в высокие ботинки со шнуровкой. В фильмах-боевиках такие носят американские лётчики времён Великой войны, номер два.
Как же неслышно он подкрался... Не люблю такие сюрпризы. Наверное, идёт с какого-то фэнси-дресс-парти (так в Англии называют вечеринки с маскарадами). Мужчина показался похожим на актёра Джимми Стюарта. Не помните? Он играл в фильмах Хичкока в 50-е годы. Актёр, вроде бы, умер лет десять назад. Только у Стюарта в кино была благородная шевелюра. А этот деятель - коротко подстрижен. КрюКат - кажется, так называют эту армейскую причёску.
Я не знала что сказать. Какое-то время искала фразу, потом старательно выговорила, в американском же стиле:
-Хорошая мысль! Только как его вызвать, подкрепление? По мобиле, что ли?
Мужчина криво усмехнулся. Молча развернулся на каблуках. И - растворился в темноте. А я так старалась американить!
Тут бы и мне повернуть, да поспешить к автобусу, но какое там! Непонятная сила влекла меня к тусклым ночным огням Магдален-стрит, как мошку - на горящую свечу. Впрочем, "ночные огни" - это, пожалуй, слишком громко сказано. Тут вам не Бродвей. Так, обычные уличные фонари, да кое-где лампочки в вывесках индийских и пакистанских кабачков, из подвалов которых шли пряные, удушливые ароматы карри.
Миновав "Джайпурскую жемчужину", "Сапфир Мумбая", а потом и одиозного "Адвоката дьявола" (из его мрачного чрева доносились тягучие аккорды "Сантанико Пандемониума" Тарантино), я пошла в направлении церкви Св. Магдалины. Ну, вот дойду до неё - и тогда уж точно: назад!
На смену сгустившейся лиловости сумерек неотвратимо антрацитилась ночь. Полная, яркая луна монархически выкатилась на небосвод из-за тёмных крыш домов и верхушек деревьев.
Я было зазевалась, глядя на луну и звёзды, как вдруг увидела: прямо на меня с неба устремлялось какое-то огромное белое животное со светящимися глазами. Крылатая кошка? - пронеслось в голове. Нет, сова! Белая амбарная сова, расправив крылья, пикировала мне на голову. Всё произошло так стремительно, что я даже не успела испугаться, а только на мгновение представила своё окровавленное лицо, растерзанное птицей, как это случилось с героиней того фильма Хичкока, будь он неладен, уже второй раз за вечер придя мне на ум! Я даже не сообразила защититься руками от летучего чудовища. Лобовое столкновение казалось неизбежным. Однако, к моему изумлению, в лицо мне ударило не пернатое существо весом в несколько килограммов, а нечто лёгкое, влажное, белёсое, будто облачко пара. Одновременно послышалось хлопанье крыльев уже где-то над макушкой. В этот же миг в ушах у меня раздался разбойничий посвист, а в голове что-то взревело и рухнуло. Резко запахло нашатырём. Весь окружающий мир плавно свернулся в трубочку, померк и погас.
Сова прошла сквозь мою голову. Навылет, - только и смогла я регистрировать краем ускользавшего сознания.
Тут следует отметить одно обстоятельство. До этого рокового момента в обморок я падала только один раз в жизни - тридцать лет назад, в очереди за ползунками в областном универмаге "Юность", на восьмом месяце беременности. Дело было в совершенно другой стране и в другой жизни. И упасть мне не дали добрые люди. Я тогда просто сползла на чьи-то животы и авоськи. И кто-то не дал мне упасть, и кто-то подхватил меня и отвел в уголок, и чья-то заботливая рука сунула мне под нос ватку с нашатырём.
* * *
Но теперь рядом со мной никого не было. Не знаю, как долго я пребывала в забытьи, очнулась на мостовой, прислонившись в углу, откинувшись головой на каменную панель. Меня тошнило, всё кружилось перед глазами. С трудом преодолевая боль в голове, ощупала лицо и затылок. Крови, вроде бы, не было. Нос цел, блузка не в крови, зытылок чист, только немного волосы растрепались.
-Это я от голода, что ли? - вяло, тускло проскользнула в голове усталая мысль. Я вспомнила, что ничего с утра не ела. Только противный партийный бутерброд с кресс-салатом.
Я осторожно поднялась на ноги. На улице вокруг - ни души. Тяжело, размеренно, низко ударили куранты на башне городской ратуши. Я пыталась сосчитать, сколько раз. Но запуталась, сбилась со счета. С трудом сконцентрировала взгляд на наручных часах. Цифры расплывались, перед глазами всё мельтешило. Кажется, пробило полночь. Но уверенности не было. Как будто на меня сверху давила незримая, мрачная сила.
И казалось, как будто в окружающем мире что-то повернулось. То ли звёзды потухли и поникли, то ли обоняние лишилось всякого ощущения. Всё стало ватным, лишенным вкуса и смысла.
Я сделала шаг, другой, держась за глухую стену дома. В тёмном переулке не было ни души. Через несколько минут я добрела до маленькой церкви. С огромным напряжением попыталась вспомнить, как она называется, и куда мне отсюда идти. Но не смогла, даже близко ничего не сумела сформулировать.
Странно, - в стрельчатых окнах церкви теплился огонёк. Продравшись поближе к церкви сквозь заросли крапивы и лопухов, едва не падая от головной боли и тошноты, я стала вглядываться в этот мутный свет...
Тут, под моими ногами, между репьями что-то завозилось и зарычало. Из лопухов высунулась оскаленная морда.
-Луна?! - ахнула я.
Собака меня узнала - и не бросилась, не вырвала из меня клок
мяса. Луна доверчиво потерлась о мою исцарапанную голень своей отвратительной, киллерной мордой. Ласково, влажно лизнула мне руку. Как странно! Я всегда так боялась именно эту породу собак. А они, оказывается, такие вежливые! Или это всё только обман?
-Ничего, пёсик, всё хорошо, - пробормотала я. Хотя какой же она пёсик? Но "сучкой" я Луну никак не могла назвать, - нет уж, увольте!
- Ты чего же тут делаешь, Луночка? - я погладила собаку по голову, она одобрительно тявкнула. - Хочешь, я тебя домой отведу? Только, боюсь, уже не сегодня...
Вдруг Луна подняла морду к окну, потом перевела взгляд на меня, потом снова на окно. Как будто привлекая моё внимание. Я всмотрелась - теперь уже пристальнее. Ну, что там? Обычная макулатура, от которой английский народ избавляется после рождеств и пасх. Подарочный хлам, как будто специально выпускаемый исключительно для рециклинга : "Настольная книга менеджера бухгалтерии вашего предприятия", "100 рецептов - и вы похудеете!", "Юные годы Дианы, принцессы Уэльской, в самых лучших картинках-раскрашилках"...
Оп-па! Голова снова сильно закружилась, на лбу выступил холодный пот. Я протерла глаза, стремясь отогнать наваждение. На хлипкой проволочной полке, по соседству со "Справочником смотрителя железнодорожных путей", стояла книга с моей физиономией на обложке. Фото пятнадцатилетней давности, моих куда лучших времен. Почему-то в широкой чёрной рамке. Непонятно - то ли для траурности. То ли это такой дизайнерский кунштюк: на весёленьком зелёном поле из геральдических лилий - чёрный квадрат вокруг моего портрета.
А внизу название, набранное готическим шрифтом.
The Post - Room
Оно бы, конечно, ничего особенного - подумаешь, книжка. Однако: я её прежде в глаза не видала. И, конечно, не писала. И даже не замышляла.
-Так, спокойно, - скомандовала я себе, - бывает. Всё - бывает. Ну, мало ли чего не бывает? Деревья, автомобили, лягушки в саду поют. Сегодня меня,... - впрочем, стоп! Хватит! Забудь про это!
Было глупо ожидать, что магазин открыт в такой поздний час.
И всё же я зачем-то толкнула, казалось, намертво запертую дверь. С тяжким скрежетом, она неожиданно подалась.
-Тоже мне - "магический театр"!" - фыркнула я, изо всех сил храбрясь, - "вход не для всех, не для..."
-... всех! - как будто шамкнула сзади меня Луна. И - легонько ткнула меня тяжёлым, прохладным носом сзади ниже колена, побуждая сделать первый шаг.
Я растворила пошире очень легко поддавшуюся, бесшумную дверь и переступила порог. Внутреннее пространство церкви было большим, пустым и тускло освещённым. Старые витражи лишь с трудом пропускали жолтый свет уличных фонарей, так что дальние углы полностью тонули в мраки. Алтарь не просматривался вообще. Возможно, его давно уже вынесли вон? Но кресты на ближних участкак стен всё ещё висели. Или это просто железные скобы, для крепления накренившихся балок и каменных блоков? Не могу назвать себя истовой христианкой, но от одного присутствия этих старых, потемневших от времени железяк мне стало легче. Всё же, очутиться ночью в компании английских сатанистов мне бы не хотелось.
К высокому сводчатому потолку над входом (или выходом?) был подвешен круглый кованый канделябр со свечами. Их неровный, колеблющийся свет выхватывал из тьмы каменные стены средневековой кладки, с полустёршимися (или стёртыми?) граффити. Электрический свет хозяевам или смотрителям этого учреждения явно представлялся излишним.
Ни полок с товаром, ни прилавка, ни кассового аппарата. На затоптанных, выщербленных плитах в беспорядке свалены ящики с книгами и несколько чёрных пластиковых мешков. Судя по виду - с какими-то тряпками. Угу, от Версаче, точно. В углу - небольшой контейнер, под наспех наброшенной старой, пыльной портьерой. Или это скорее занавес? Как-то непонятно он свисает с потолочной балки, как будто специально задернут, чтобы что-то скрыть. У двери - несколько колченогих стульев. И всё, вроде бы.
-Хелло? - мой голос позорно осекся. Церковь срезонировала гулким эхо. "Ох, чорта бы мне тут!..." - испуганно подумала я, не решаясь даже додумать мысль. Собственно, я хотела только поближе посмотреть на свою книгу. Или это была книга - себя ?
Я осторожно сделала шаг. Он прозвучал поразительно громко, раскатился по всей церкви, отразился от дальней стены, вернулся обратно - и было такое ощущение, что это огромный зал, а не старая часовня. Но никто не объявился. И снова наступила тишина. Я приободрилась, уже смелее прошла к проволочной полке в оконной витрине, протянула руку к моему собственному книжному лицу... Ах, ну, конечно же! Тут-то вы и выскочите сзади! Как я ненавижу это магазинное, торгашеское ханжество: "О, мы к вашим услугам, чем можем помочь? Просто шаг вправо, шаг влево - расстрел, олл райт?"
За моей спиной действительно послышался стук каблуков. Резкий, громкий, как будто усиленный динамиками. Вздрогнув (вздрогнешь тут!), я обернулась. Непонятно откуда взявшись, царственной походкой манекенщицы на меня держала курс холёная, консервативно застайленная дама средних лет. Слегка завитые иссиня-чорные волосы уложены в аккуратный бубикопф. ("Гарсон" не такой, я знаю, о чём я говорю!) Тонкие, змеиные губы эффектно не просто накрашены, а наново вырисованы карминной помадой, ласцивным узором тридцатых годов. Лёгкое отрезное платье "гингам",- в мелкую бело-голубую клетку, с пышной юбкой (в бальные вечера моего далёкого детства такие назывались "полусолнце"). Белоснежный, рафинированно-кружевной воротничок с остро-готическими зубчиками (Брабант отдыхает!) Только передника с рюшами не хватало. Такое вот совмещение Средних веков с эпохой коалиционного фашизма-сталинизма.
-Чем могу? - без улыбки осведомилась дама. Небольшие, чёрные, глубоко посаженые глаза взирали холодно и отстранённо. (Ах, матушка! Тебе бы ещё чорные квадратные усики и кривую трубку в зубы - и хоть икону с тебя рисуй!)
-Я хочу... вон ту книгу, - я мотнула головой и лишь потом вспомнила про природу составного сказуемого и поспешно добавила, -... купить.
-Это не книга, - тепло, как карцер, процедила надзирательница, - нет.
-Что... нет? - поразилась я. Ох, право же, на нормальный английский магазин тут было не очень похоже!
-Нельзя, - сногсшибательно констатировала адская доминатрикс.
-Но почему... у вас же... ээээ... магазин? Ситуация мне решительно не нравилась. Признаюсь, я уже совсем отвыкла от такой классически-советский манеры торгового общения.
-Не магазин, - прямо в лицо мне зевнула товарищ продавец.
-А что? Чэрити? Собес?
-Не хамите, женщина, - равнодушно, без всякого пролетарского задора произнесла моя визави. Но всё же снизошла, - Кафе.
Тут хозяйку с замашками начальницы цензурного комитета по булочкам странно передёрнуло. Мне показалось, что напудренное лицо окрасилось судорожной ухмылкой. Как будто его сняли с предохранителя и дослали патрон.
Клацая острыми каблуками чёрных лакированных монстров, она прошествовала в дальний угол помещения. Откинула портьеру, раскрыла дверцы контейнера, который оказался пузатым буфетом эпохи принца-регента, достала оттуда изящный серебряный подносик. И проклацала ко мне, держа его на вытянутых руках.
-Это вам, прошу, - ярко окрашенные губы ощерили желтые, прокуренные зубы, - так надо, лав.
На табулеттке - изящная голубая тарелочка веджвудского фарфора. На тарелочке - несколько печений. Вернее, - пирожных, сорт "мадлен". Раньше они мне очень нравились. Эти пухлые, тающие во рту бисквиты, напоминающие по форме морской гребешок, ценил и Пруст в своих "Поисках утраченного". Что там в Сване повернулось, когда он откусил от такой мадленки? Перестал ощущать себя смертным?
Я почувствовала резкий спазм в желудке, - он требовал пищи. Даже закружилась голова от голода, плюс недавний обморок. Может быть, местная тов. Круэлла де Вилль снизойдёт и даст мне хотя бы полистать эту меня саму, - если я не откажусь от её угощения?
Я уже протянула руку к пирожному, как из-за портьеры выпрыгнула растрёпанная блондинка в белом балахоне до пят. Большие голубые глаза - вытаращены от ужаса. "Так, нордическая явилась, - пронеслось у меня в голове, - в общем, пора уже было". С криком: "Вы опять за своё, миссис Оллбрайт?" девица поскочила к даме и ловко выбила у неё из рук поднос. Посуда со звоном покатилась по полу, пирожные разлетелись о камень в крошки.
-Вот вам дейсвтительно надо было травить эту леди? - прохныкала девушка, подбирая с полу фатальные осколки, и отирая их длинным рукавом с воланами, - я как чувствовала, не пошла нынче дежурить в номер девятнадцать! А всё из-за вас!
-Никто её не неволил, - равнодушно пожала плечами брюнетка, - а яд действует избирательно, не на всех, не на всех...
-...всех! - шамкнула сзади Луна, которая удобно пристроилась на деревянном пороге и склонив на бок голову, внимательно за нами наблюдала.
Тем временем, я исподтишка рассматривала девицу. Поразительное женское богатство. Не удивительно, что она в такой балахон рядится. Её плоть будто распирало - как сверху, так и снизу. Так что даже и очень просторные одежды не могли скрыть гипертрофированную, почти непристойную телесность. Поначалу мелькнула мысль: беременна, что ли? Но нет - в порывистости и легкости движений, в постоянной наклонности нагибаться и разгибаться, ползать на коленях с совком и веником, в неумении и минуту постоять спокойно не чувствовалось никакого телесного бремени.
- Теперь мне от сэра капитана снова нагоняй будет, -- скулила сама с собой девица, - ведь вас тогда облыжно повесили за потраву, в 1575-м! Ведь сами же сказали, что не виноватая вы, что это ваш муж-француз подсыпал гадких трав в мадленки, которые вы с ним пекли! Ведь вы же из любви к мессиру Марселю на казнь пошли! А ведь теперь вы же сами хулиганите, не мсье Марсель! И уже в который раз!
Девушка расплакалась, достала из рукава кружевной носовой платочек, и с чувством в него высморкалась. Выглядела она - очень, очень секси. Чорт, да куда же это меня занесло? Это что - розыгрыш?
Театр?!
-Спокойно,- процедила брюнетка, будто читая мои мысли, - ты не на сцене! Да вымя своё подбери! Ишь, расхристалась тут перед публикой!
Потом стальная женщина долго, внимательно, злобно осмотрела меня с ног до головы. И, наконец, процедила, ледяным голосом: - и не мечи перед ней бисер. Ну, какая она тебе леди? Ты что, не видишь? Нашего поля цветочек, ей мышьяк - что слону ягодка...
Пока дева стремительно приводила себя в порядок, расчёсывалась, прятала длинные, очень белые волосы в старомодный и аморфный чепец, миссис Оллбрайт продолжала, по-солдатски рублёными фразами:
-А про капитана не ври. На номер девятнадцать он поставил лолларда. Как его там? А, не важно. Они все на одно лицо. Хоть и не их объект. А ты завтра у ямы дежуришь. И нечего тут соплить! Ясно? Повторить!
-Да, как же... - снова захныкала девица, - , а вы-то почему не на дежурстве, а? Миссис Оллбрайт, ведь вам надобно быть в "Адвокате дьявола", на дежурстве в вашей с мессиром Марселем пекарне. А вы здесь нашу дорогую гостью травите... И не стыдно вам, а?
Тут, как будто от пинка, открылась входная дверь и в церковь браво шагнул тот самый мужчина в кожаной куртке. Которого я встретила нынче вечером, перед "военкоматом".
-Хай! - нехарактерно дружелюбно рявкнул мне двойник Джимми Стюарта, - забыл тебя спросить: что такое "мобила"?
-Бросьте, - буркнула я. Мне не понравилось это американское панибратство. - всё вы знаете. Хоть вы не косите под 44-й год или Третий крестовый подход.
Троица ряженых стояла передо мною, как ожившая скульптурная группа. Ведьма отобрала у распущенной девы поднос и гляделась в него, как в зеркало. И уже снова красила губы, помадой в фигурном золотистом патрончике. Знаю я такие патрончики: фирма "Клиник". Широкий ассортимент на первом этаже универмага "Дебнамз". Отсюда пешком - минут десять. У Марлены Дитрих с Любовью Орловой таких ещё не было.
А моя спасительница, приподняв (пожалуй, чересчур высоко) подол своей необъятной викторианской ночнушки, энергично давила обеими босыми, очень белыми и пухлыми ногами крошки пирожного, растирая их в пыль.
И лишь мужчина (видимо, их босс?) ни в чём не отступил от аутентичности своего маскерада. Под "лётчицкой" курткой из чортовой кожи, которую он снял и небрежно бросил прямо на пол, оказался вполне антикварный комбинезон. США, сороковые годы, офицерская форма цвета хаки. С кучей металлических значков и даже орденскими планками. Прямо как в кино.
-Ну-с, леди. И что же вам тут от нас надо? - офицер устало вздохнул. Он перестал кривляться и заговорил на спокойном, чистом, почти учтивом английском.
-Собственно, - ничего. - Я пожала плечами, - просто увидела в витрине книжку и зашла купить.
-Книжку? Какую ещё книжку?! - голос капитана стал сердитым, но уже явно не ко мне, так как он переводил взгляд с брюнетки на блондинку, - кто разрешил?
-Это всё она, она! - тут же разревелась и засуетилась туда-сюда пышная дева, - это не я! Это миссис Оллбрайт придумала!
-Заткнись, Офелия! - рявкнул капитан, - уж ясно, что не ты!
-И не я, - прошипела брюнетка, - собачку свою к стенке ставь, садист! Это она её сюда привела и втолкнула!
-Это правда, Луна? - осведомился капитан, произнеся имя собаки совершенно по-русски.