НАША ДЬЯВОЛИАДА ПОД АНГЛИЙСКОЙ ЛУНОЙ
Смеркалось. В стремительно темневшем сентябрьском небе над древним и прекрасным городом Чичестером, знаменитым своим собором и бурлящей театральной жизнью, висела жёлтая горбушка луны.
Перед началом представления, возле сиявшего неоновыми огнями Фестивального театра по зелёной травке, меж винегретно-ярких клумб бегонии разгуливала нарядная богемистая публика, попивая красное вино из бокалов буфета "Шик". Дамы были преобладающе одеты в мини, в чёрные пончо и в сетчатые колготки.
В тот вечер здесь давали последний спектакль по роману Булгакова "Мастер и Маргарита".
Труппа - одна из лучших в стране. Театр - авангарден в самом хорошем смысле. Постановка получила отличную прессу.
Но, мне, честно говоря, было не по себе. Тоскливо предвкушала я появление Понтия Пилата, к примеру, - в джинсах от "Дизеля", Мастера - в ушанке, а Маргариты, чего доброго, - в балетной пачке и с зонтиком. И ка-ак зацветёт пышным цветком - думала я, - разлюли-малина, она же - развесистая клюква. Михаил Афанасьич, - думала, - в гробу перевернётся (ему - не впервой!). А у тихого зрителя с алым советским подбоем в биографии, да ещё и ознакомившегося с первоисточником в год его выхода в свет, останется послевкусие, как от "Доктора Живаго" голливудского разлива.
И потом - о Господи! - Воланд же со своей свитой по-английски будет морочить и резать головы квази-москвичам. То есть, Азазелло с Бегемотом и с Коровьевым как раскроют свои пасти, да как начнут разбойничать, кривляться, хамить и пакостить в лучших традициях британской театральной школы... Тут уж точно: хоть святых выноси.
Да и как вообще возможно, - думала я, - инсценировать такой многофабульный, полифонический, многослойный, философски-фантастически-сатирический роман? Эту культовую мениппею высшего порядка?
Любимовского спектакля на Таганке мне посмотреть не довелось, ни одной из 160 других мировых сценических адаптаций романа - тоже не пришлось. Терять же девственность своего восприятия "Мастера и Маргариты" на чичестерской земле было как-то боязно.
Ну и напрасно, как выяснилось.
Достаточно было прочитать письмо автора театральной адаптации - Эдварда Кемпа - автору романа - Михаилу Булгакову, - инкорпорированное в программку спектакля, чтобы на некоторые мои подозрения легла тень благостного сомнения.
"Столкновение реального мира с потусторонним, - пишет Кемп, - для английской публики станет большим шоком, чем для русской: дьявол в собственном обличьи не разгуливал по нашей литературе четыре столетия. У нас не было Гоголя, которому ничего не стоило заставить демонических крестьян якшаться с самим Сатаной, и который стал бы предтечей автора романа (то есть, Достоевского), трактующего метафизическое с такой же уверенностью, с какой английский роман справляется с физическим."
"Я знаю, Михаил Афанасьевич, - продолжает драматург, - что Вы любили клоунов, цирк и карнавал. Наш театр в Чичестере в этом смысле хорош. Он и сам напоминает цирк-шапито, и нам неплохо удаются шоу с магией... Однако более интимные планы нам ставить сложнее. Учитывая то, что аудитория располагается вокруг сцены, нам пришлось хорошо поработать, чтобы добиться убедительности иллюзионных номеров. Во многом ... мы полагались на физические ресурсы и воображение наших актёров.... Наш стиль не предполагает мейерхольдовской биомеханики "актёр-марионетка", столь раздражавшей Вас. Нам также чужд снижающий натурализм Станиславского. Уверяю Вас, что наши Мастер с Маргаритой не будут разъезжать по сцене на велосипеде, объясняясь друг другу в любви..."
Велосипеда действительно не было. Зато режиссёр Стивен Пимлотт и все, занятые в спектакле актёры предельно выложились в интерпретации сложнейшего драматургического материала.
Из десятка обшарпанных дверей - единственной декорации, не считая периодически проваливавшегося в преисподнюю пола сцены-арены, - появлялись одетые в серое, - но! - в аутентичное для Москвы 20-х годов серое - актёры. Молниеносно и роботически слаженно они изображали то сонную толпу, спешащую на работу, то - монструозных Рабочего и Колхозницу, то - роковой трамвай, обезглавивший приятно монголоидного (Джуникс Иносиан) Берлиоза (голова со стуком покатилась под ноги почтеннейшей публики).
Огонь, гром и молния не замедляли появляться с жутким треском и грохотом в релевантных местах. В воздухе пахло серой, хотя и не факт.
Стакан, в который ведьма-вампирочка Гелла (Клэр Фостер), сверкая зубами и бриллиантовой диадемой, наливала водочки для поправки здоровья директору Театра Варьете Стёпе Лиходееву, спокойно и автономно висел в воздухе.
Кот в натуральный человеческий рост темнокожей актрисы (Нома Думезвени) с душераздирающим мявом драл своих жертв и жрал сосиски.
Огромная, трупной бледности луна вставала над городом Ершалаимом, вызывая всё новые и достоверные, как насморк у моей соседки слева, приступы гемикрании у Прокуратора Иудеи (Дэвид Киллик). Почти такого же достоверного, как и сама моя соседка слева, самозабвенно и беспрерывно плакавшая то ли от грусти, то ли от хохота.
Застенчивый, ранимый и мятущийся Мастер, он же - Иешуа Га-Ноцри (Самуэл Вест), - своей гениальностью и исступлённой верой в доброго человека вызывал сострадание и импульсивно-безраздельную любовь не только у Маргариты.
Сама же она (Клэр Холман) - хрупкая, но атлетично-гибкая, была несколько надсадна и громогласна. И, на мой субъективный взгляд, - чуть более того, чем это могла себе позволить булгаковская героиня, - сексуально агрессивна. Но на дворе, как ни крути, - двадцать первый век. А головокружительные кульбиты и прочая акробатика актрисы чуть ли не под куполом цирка-театра не могли не вызывать у публики временной остановки дыхания.
Воландовская же камарилья была просто великолепной. На каком таком языке они болтали, - я напрочь забыла через секунду после явления развратно вихлявшего бёдрами и скалящегося клыком Азазелло (Рикки Фирон). Другой демон - Коровьев-Фагот (Тоби Седжвик) совершал беспримерные сальто-мортале через скамейку и возникал на сцене вот именно, как чёрт из коробочки, поражая неизвестными мне доселе ресурсами человеческого тела.
Мессир, со своим гермафранцузским акцентом, стальными зубами и разными глазами, глумливо карал массолитовцев и прочую шушеру за нарушение норм христианской морали. Тем самым он олицетворял не столько уже Зло, сколько как бы ещё и Добро.
Сцена с переодеванием московских крутобёдрых барышень во французские хвостатые платья во время сеанса чёрной магии в Театре Варьете и с выбросом в публику почти настоящих советских купюр образца 1923 года была выстроена режиссером мастерски и впечатляюще и фейерверком разорвалась за какие-то считанные минуты. Купюрам, правда, почему-то никто не обрадовался.
И, если бы не некоторая занудность и дидактичность второго акта, не подкреплённая уже динамикой и экспрессией первого, можно считать, что спектакль был отменным.
Жаль, если он не пойдёт в Лондоне. Там его смогут оценить не только англичане, но и более широкая, чем в Чичестере, аудитория русской диаспоры.
Вест-Суссекс, сентябрь 2004 г.