Мэтью, Розалинд и Джексон
Весь день, не переставая, льёт дождь. А под вечер на пять минут выглядывает солнце, теперь уже никому не нужное. В кустах жимолости под окном белки занимаются любовью. Занимательный факт: в английском языке белка - это мужчина. То-есть, белку навскидку, не разобравшись в половых признаках, что само по себе - непростая задача, - обозначают местоимением "он". И не надо ломать голову над тем, как называть самца. Белка он и есть белка. Как, впрочем, лиса, свинья и собака. У них все животные и птицы - изначально мужского рода.
В рабочем положении дымчато-серые хвосты белок напоминают ёршики для чистки бутылок. А для любовных утех беспечные грызуны выбрали неправильный куст. Жимолость в этом году не уродилась, и теперь её тонкие, хилые ветки жалобно гнутся под тяжестью молодых беличьих тел.
"Фу, нехорошо заниматься вуайеризмом, - медленно соображает Джексон, - надо бы лучше пойти им орешков насыпать в кормушку, - пусть подкрепятся, негодники".
Но тут звонит телефон. Так и есть, - это Мэтью. Ему снова пришла охота поговорить, и Джексон в очередной раз выслушивает знакомый монолог на тему, уже потерявшую свою свежесть и актуальность. Мэтью говорит о любви и дружбе. Вернее, - о ненависти и предательстве. Но вся гамма чувств и инвектив адресована не Джексон. Ей отведена роль сочувствующего реципиента монологов Мэтью, который переживает глубокий эмоциональный кризис. Мэтью недавно тридцатник стукнул, но его запальчивость запальчивость, максимализм и отсутствие хитинового покрова, которым наша душа незаметно, но верно обрастает к зрелому возрасту, больше пристали ранимому подростку.
" - Нет, послушай, эта сучка считает, что можно вот так всё взять и растоптать. Все три года, что мы были вместе, весь наш мир: наши книги, наш с ней секретный язык, нашу музыку... И как мы с ней в Нью Форесте, в отпуске прошлым летом на звёзды смотрели, и как нам хорошо было вместе в постели! Представляешь: палатка, звёздное небо, - и мы с Роз - одни. Она что - забыла? Введь она - моя первая девушка, - Софи не в счёт, - это было детство. Лучше бы Розалинд меня убила. А как подло она всё это за моей спиной обстряпала - сама уж несколько месяцев втихаря встречалась с этим подонком. Конечно он подонок, раз ходил к ней в наш магазин и любезничал прямо при мне. А я, как идиот, думал, - обычный покупатель, - ещё и книжки ему предлагал - по компьютерам, - улыбался этому гаду... Да дело даже не в нём, она-то как могла?! У нас дружба была - какая во сне не приснится. Я со всеми её психозами и капризами мирился, а характер у неё ещё тот, да ты сама знаешь! Ты скажи, скажи, какие у неё могут быть общие интересы с этим мерзавцем? Да у него башка квадратная, он ни в чём не сечёт - ни в астрономии, ни в камнях! У него и чувства юмора-то поди нет. А помнишь, как мы вместе в подсобке хохотали? Кто теперь ей эти приколы заменит? А что я по магазинам не люблю ходить, - ну не люблю! Но когда ей джинсы новые были нужны или там кроссовки, - я всегда пожалуйста. Возил её в Брайтон и в Гилфорд, таскался вместе с ней по этим ненавистным топшопам и ривер айлендам, сидел возле кабинок примерочных часами, - тоска зелёная! Вот она мне заявила, что мол на дискотеки и в ночные клубы перестала из-за меня ходить. Ну где справедливость, скажи? Да не нужны ей были эти чёртовы клубы! Мы и дома всегда могли "Стереофоникс" послушать. Захотела косячок - да выкури на здоровье. Сам и сверну - в комфорте и без свидетелей. Ты же знаешь, - я из-за неё даже вегетарианцем стал, потому что Розалинд ни мяса, ни рыбы на дух не переносит. Ну, и из идейных соображений, потому что, как и ей, - животных жалко. Сейчас-то я привык, а поначалу думаешь легко было? Как мать пастуший пирог приготовит, так аромат стоит на весь дом. Все за стол садятся, этот пирог наворачивают, а я говорю матери потихоньку: мне только зелёной фасоли зелёной и морковки, пожалуйста. Да теперь-то мне вообще ничего не хочется, - живу на одном кофе с сигаретами. Нет, ты скажи, чем я ей не угодил? Какие я ей книги дарил: - специально в Штатах её любимого Алджернона Блэквуда доставал! Его нигде нельзя было найти, даже в "книжном банке". На аукционе через интернет купил...
Я же из-за неё работу бросил, - не мог больше слушать, как она мурлыкает по телефону с этим негодяем. Полгода уже без работы, - сама знаешь, каково это. Хорошо ещё, что родители кормят и на бензин да на сигареты подбрасывают. А мне больше и не надо. Это ей нужно было из магазина уходить, а не мне. Тварь такая, всю жизнь мне изгадила. Я теперь вообще на женщин смотреть не могу, - мне во всякой видится расчётливая, жестокая дрянь. Вот я ей сегодня опять текст по мобильнику послал: мол, если больше не любишь, давай хоть друзьями останемся. Друзьями! Думаешь, она мне ответила? Уж ответить-то могла, - большое дело! Сказала бы: нет, не хочу больше быть твоим другом, проваливай навсегда. Мне бы гораздо легче стало. Начал бы свою жизнь с чистого листа. А так - она меня держит, не отпускает. Думает, если подонок её бросит, - я тут же с распростёртыми объятиями назад приму. А я ещё подумаю, принимать-то. Как ты думаешь, Розалинд ко мне вернётся?"
Прокашлявшись после долгого молчания, Джексон мягко - уже в который раз - говорит Мэтью, что её мнение ничего не значит, что она не берётся быть арбитром и знатоком чужих дел сердечных, - в своих собственных полжизни разбиралась. Что Розалинд безусловно поступила с ним некрасиво и несправедливо, но что сердцу не прикажешь. Если тебе всё же угодно знать моё мнение, - говорит Джексон, - то идея чистого листа, - как раз то, что надо. Для начала неплохо бы найти работу. Потому что жалость к себе деструктивна, а когда ты - с разбитым сердцем и без денег, - то жаль себя становится вдвойне. Чем дольше так живёшь, тем больше растёт жалость. От этого может и башня поехать, - тебя такой вариант устраивает? Хватит того, что и так уже сидишь на антидепрессантах, маму свою пожалей... Быстро проходит не только хорошее, но и плохое. Пройдёт и у тебя. В море полно других рыбок. Ты вот не любишь массовых камланий, а в дискотеках пасутся сотни таких, как Роз, и даже лучше.
И, наконец, - Джексон пускает в ход свой последний и самый неубедительный аргумент, - счастье в личной жизни - это ещё не всё. Посмотри на меня, дружище. Да, я нашла свою "половинку", и тема измены у нас с мужем - стучу по дереву - на повестке дня никогда не стояла. Но что у меня за жизнь? После долгих лет странствий по белу свету осели мы с мужем на его - и твоей - родине. Нет, я не жалуюсь. Англия - замечательная страна. Здесь хорошо родиться, вырасти, состариться и умереть. Но в отрыве от двух первых компонентов, два последних уже как-то не вдохновляют. Смотри: живу вдали от друзей и родственников, по-русски практически не говорю. Родного сына два года не видела, - в гости не наездишься. После известной тебе истории в магазине - нахожусь, употребляя ваш английский эвфемизм, между работами. Уже больше полугода. Положим, с голода я не пухну. Но и деньги лишними тоже не будут. Это ты с родителями живёшь, презираешь моргидж как элемент чуждого тебе истэблишмента. А нам с мужем не хочется жить на каком-нибудь караван-сайте - возраст не тот. Да и на психику безработица давит. Муж целыми днями на службе, словом перекинуться не с кем. Сижу вот сейчас, как дура, и ворон считаю. Вернее, за белками наблюдаю. Ты, Мэтью, не принимаешь ценностей общества, ну и молодец. А знаешь, какая это роскошь - быть своим среди своих, говорить на родном языке? Тебе не надо доказывать, что ты - не тупой, даром что национальность подкачала. Да при минимальных усилиях ты сразу же работу получишь. Хочешь завтра вместе в центр занятости поедем?"
Мэтью вежливо соглашается, горестно поддакивая. Всё это он уже слышал не раз и не два, и увещевания Джексон для него - что мёртвому припарки. Тот факт, что кому-то приходится ещё круче, чем ему, Мэтью совершенно не утешает. Уверенности в своей правоте у Джексон нет ни на грош, и она замолкает.
Кроме собственной сердечной драмы Мэтью мало что трогает. А в центре занятости они с Джексон уже были. Там теперь такие автоматы установили, - полное самообслуживание. Стоишь, кнопки нажимаешь, а на экранчике вакансии высвечиваются. В заданной тобою отрасли и на интересующей территории. Но в южноанглийском городке, где живут Мэтью и Джексон, ни ему, ни ей - с вакансиями не везёт. Мэтью категорически не приемлет работу "от звонка до звонка". У Джексон - другие заморочки. Не юна, компьютером пользуется только как пишмашинкой и почтовым ящиком. Да ещё панически боится принимать телефонные звонки от клиентов. С таким "подарочным набором" далеко не уедешь. Мэтью хоть машину водит, правда, безо всякого энтузиазма, и правит нервно, напряжённо вцепившись в руль. На дорогу смотрит так, будто каждый раз видит её впервые, изумляясь наличию дорожных знаков и несущихся мимо автомобилей. История же о том, как Джексон овладевала навыками вождения, горька, как полынь, уныла и бесконечна, как октябрьский дождь. Но, живя в провинции без машины, трудно рассчитывать даже на место уборщицы. Они здесь все моторизованы, ибо хоть что-то заработать можно только успевая в несколько мест за день. А места эти разбросаны, как правило, по всему графству.
В тот день Джексон с Мэтью вышли из центра занятости понурые, несолоно хлебавши. Побрели к автостоянке. И тут Джексон вдруг смех разобрал. Не смех даже, а нервический хохот. -Ты чего? - испуганно спросил Мэтью, со смущением озираясь вокруг.
-Знаешь, на кого мы с тобой похожи, - истерически захлёбываясь, выдавила, наконец, Джексон, - на лису Алису и кота Базилио! В стране дураков! На старую русскую лису Алису и на английского доходягу Базилио. Только без криминального дара.
-Это что за лиса и кот такие, - слабо и неуверенно улыбнулся Мэтью, - из русского мультика?
-Нет, из сказки про Буратино, то есть, Пиноккио, - успокоившись сказала Джексон. - Да пошли уже. Смотри, опять дождь начинается."
С Мэтью она познакомилась полтора года назад, когда он был ещё составной частью "мэтью-и-розалинд". Так их все и называли в магазине. Как всегда, - мэтью-и-розалинд на пятиминутку опоздали, - негодовала темноокая красавица Кейт, мстительно щурясь. А почему мэтью-и-розалинд нет в подсобке? - спрашивала Джексон на лету португалочка Изабел. Отнеси-ка платёжные квитанции мэтью-и-розалинд, а то они опять забыли взять в офисе, - скрипучим голосом просила бухгалтерша Джуни.
По всем вопросам, связанным с мэтью-и-розалинд, народ всегда обращался к Джексон. Потому что, как у Британии с Америкой, у неё с ними исторически сложились особые отношения.
Поиски работы в Англии у Джексон подразделялись на три этапа. Сначала она искала что-нибудь "по специальности". Потом - по смежным направлениям. И наконец - всё равно какую, - лишь бы работу. Последний этап неожиданно увенчался успехом. Самый крупный в городе книжный магазин расширялся, и им как раз была нужна рабсила. Свежеотремонтированное здание, в которое переехал магазин, напоминало ломоть свадебного торта, выложенный на веджвудскую тарелку центральной площади. На фасаде - элегантная лепнина начала прошлого века. Внутри - два этажа просторной торговой площади, кофе-бар, источающий бразильские ароматы, и офис - на третьем. Стол заказов и бесконечные стеллажи с книгами. Около сотни разделов - от истории и философии, - до всякого мумбо-юмбо, вроде фенг-шуй, массажа головы по индийскому методу и восточных единоборств.
Джексон с детства любила возиться с книгами. Но вскоре она обнаружила, что торговать (а именно этим и занимаются магазины, и, как ни странно, - даже книжные) - не умеет совсем. Первое время стояла за кассой и быстро поняла - не её это дело. С детства с цифрами не дружила. А тут - деньги, кредитные карточки, ваучеры, всякие купоны на скидку для пенсионеров и школьников. Сдачу нужно отсчитывать молниеносно, наплыв покупателей огромный. Джексон металась за прилавком, точно безумный мартовский заяц, лихорадочно бормоча: так, Фиона сказала, что скидка на эту книжку - пять фунтов, на наклейке - минус полтора, по каталогу цена - девять, а в компьютере - только семь. Что же делать? В этот миг звонил телефон - женщина с резким шотландским акцентом требовала принять срочный заказ из школы на сто двадцать экземпляров учебников по математике, уровень "А". "О" или "А"? - бестолково переспрашивала Джексон со своим неистребимым русским акцентом. Голос в трубке обиженно уточнял, но Джексон опять не схватывала. Атмосфера на другом конце провода накалялась. Тут же тянулся к прилавку дотошный до тошноты пожилой джентльмен: а почему у вас на медицинской литературе из Америки нет британских ценников? Где-то сбоку заходился от крика младенец в коляске, беспечно оставленный возле кассы юной мамми, - она отправилась пить кофе с подругами.
Для Джексон так и осталось загадкой, откуда черпали энергию и самообладание в такой обстановке её английские коллеги. С неизменной улыбкой они умудрялись в этом бедламе ещё и ворковать с покупателями о погоде и о новинках периодики по яхтам и по мотоциклетному спорту.
В конце концов, начальница - юная, тоненькая Фиона, похожая на оленёнка Бэмби, - сказала Джексон так:
" - Знаешь, мне не хочется тебя терять. В тебе столько славянского шарма... Вон видишь тележки, набитые книгами? Будешь расставлять новые поступления по разделам, консультировать покупателей. Когда нужно - в подсобке поможешь - на приёмке товара."
Так Джексон вошла в мир Мэтью и Розалинд. У них в подсобке витал дух анархии; здесь была зона, свободная от лакейской атмосферы магазина. Тут можно было носить нормальное выражение лица, не скрывая своего настроения. Негры от книготорговли трудились на совесть - таскали тяжёлые коробки с книгами, в чётком темпе заносили в компьютер данные о новом товаре, сортировали ненавистный "возврат" - непроданные книги, - ругались по телефону со складскими работниками, выносили тонны мусора во двор, набивали контейнеры пустыми коробками. Всё это у них получалось быстро и красиво - в лёгких маечках, ловкие - они действовали в слаженном ритме, будто электронные фигурки в компьютерной игре.
Поначалу они общались с Джексон с вежливой настороженностью. У ребят была своя шкала ценностей, с которой они автоматически сверяли всё, что так или иначе попадало в их поле зрения. Людей они тоже мысленно вносили в какой-то свой неписанный секретный каталог. Им было легче жить, поделив мир на верных и неверных. К первым они относились миролюбиво, хотя и с разной степенью доверия. Последние - для них будто бы и не существовали. Идолами для Мэтью и Розалинд были природа и всевозможная эзотерика. Врагом и объектом ненависти, - вся человеческая цивилизация, с присущими ей пороками и атрибутами - политикой, традиционной религией, психоанализом, массовой культурой, банками, ипотекой, охотой и рыболовством, промышленностью, загрязнением окружающей среды... Правда, они тепло относились к мультфильмам и к освоению космоса, - оба были помешаны на астрономии и звёздах. Минералы, грибы, растения, птицы, друиды и вуду, НЛО, рептилии, привидения, шаманизм, киты и дельфины, масоны и теория мирового заговора, гадание на картах Таро, чаша святого Грааля, кошки, чёрная и белая магия, - во всём этом Мэтью и Розалинд ориентировались свободно и осведомлённо. Мэтью коллекционировал зубы и фрагменты костей доисторических животных. Розалинд - карты звёздного неба и редкие минералы.
Мало-помалу Джексон стала с облегчением замечать, что вроде в их чёрный список не занесена. Вернее, она не подлежала их категоризации, поскольку со своим космополитическим багажом и сама была как бы не от мира сего. Мои суррогатные детки, - называла их Джексон. Они и впрямь были как дети. Обоим под тридцать, но выглядели словно подростки. Худые, с полупрозрачными бледными личиками и тонкими запястьями. Смешные, долгоногие, странные. Зимой они ходили в одинаковых вязаных шапочках с помпончиками. Натягивали эти шапочки по самые брови. Мэтью - рыженький, как подсолнух, весь в веснушках. Розалинд - белокожая, синеглазая "готическая" ведьмочка. Отдавая дань лёгкому флирту с сатанизмом, свои роскошные, рыжие же волосы она красила в жгуче-чёрный цвет с фиолетовым отливом. Оба на удивление были похожи друг на друга, будто две горошины из одного стручка. Редкий случай совместимости.
У них даже в генеалогии было сходство. Мама Розалинд в свингующие шестидесятые была моделью у Мэри Квонт - той самой, что одела всю планету в мини-юбки. Папа Мэтью в те же годы был известным фотографом, - ну почти, как Дэвид Бейли. Страсть к фотографии передалась по наследству и Мэтью. Только он снимал не голеньких красоток, а собственноручно сконструированные из старых сучьев, травы и камней фантастические "лунные" пейзажи. Но со временем что-то не сложилось в карьерах соответственных родителей Мэтью и Розалинд, гламур из их жизни ушёл, и они зарабатывали более прозаическими способами - мама Розалинд убиралась в богатых домах, а папа Мэтью служил в обычном фотошопе на Вест стрит.
Джексон подружилась с ребятами. Ни ей, ни им разница в возрасте не мешала. Им было даже весело втроём. Мэтью научил Джексон пользоваться "книжным банком". Это такая компьютерная система, с помощью которой можно заказать и купить практически любую книгу. В этот банк, как в чёрную дыру, уплывала почти вся немудрящая зарплата Джексон. Впрочем, и мэтью-с-розалинд зарплаты - тоже. Они покупали книги дюжинами. В торговые залы Мэтью и Розалинд выходили редко - избегали стресса от общения с покупателями. Народу в магазине - не протолкнёшься. Тут тебе и румяная молодёжь "Гарри Поттера" спрашивает, и бледноликие увядшие девы кельтским оккультизмом интересуются, и старцы в инвалидных колясках требуют "Битву за Британию" в мягкой обложке, и мамаши с младенцами хотят почитать что-нибудь свеженькое о постнатальной депрессии. Всем надо угодить, - найти искомое, порекомендовать новинки. Джексон носилась по залам с тяжёлой кладью, держа пизанские башни книг на вытянутах руках, и придерживая их подбородком. Время от времени какой-нибудь идиот подходил и предлагал ей хлопнуть в ладоши. За день примерно пять таких шутников набиралось. В ответ Джексон приходилось изображать на своём лице задорную улыбку. Переходить с ними на вербальное общение от неё не требовалось. Нужно было успеть рассовать книги по разделам в алфавитном порядке. Джексон приносила в подсобку вести с театра боевых действий. Нагружая очередную тележку новым товаром, делилась с ребятами торговыми курьёзами. Как-то один тип настойчиво требовал найти для него книгу. Ни автора, ни названия - не знает. Жена, говорит, срочно просила купить. Сказала - стоит в разделе "автобиографии" на букву "м" между двумя томами в зелёных обложках.
" - Псих, - уверенно резюмировала Розалинд. - Я его знаю. Он вот так же ко мне в прошлом году приставал. Пришёл вечером, перед Пасхой, за три минуты до закрытия. Не уйду, - говорит, - пока не найдёте мне справочник по северомонгольскому шаманизму. А такой книги в природе нет, я-то знаю. Держись от него подальше."
Не взирая на склонность "суррогатных деток" к обскурантизму и экомании, к чему душа Джексон была глуха, меж ними скоро наметилась некоторая общность интересов. Как и им, Джексон нравилось разглядывать иллюстрации к фольклору и сказкам. Тут у них культурный обмен происходил. Мэтью с Розалинд открыли для Джексон Артура Рэкама, Россетти, Эдмунда Дюлака. Джексон, в свою очередь, приносила из дому книги с картинками Билибина, Кочергина, Васнецова. Троицу объединяли неприятие массовой истерии по поводу "реалити ТВ" и дурных американских книг, содержащих советы о том, как казаться лучше, чем ты есть; нелюбовь к политикам и сострадание к униженным и оскорблённым мира сего.
В перерывах они забирались на крышу покурить. Оттуда можно было увидеть весь город. Над ними простиралась бесконечная синева, вокруг пестрели черепичные крыши и шпили; свежий ветер колыхал верхушки древних мачтовых сосен на горизонте, - красота! Вырвавшись на волю из душной, наполненной книжной пылью подсобки, они делились забавными историями и много смеялись. Иногда, вернувшись в подсобку, детки продолжали дурачиться. Розалинд пророчески предостерегала Мэтью: смех до полудня, - слёзы к вечеру.
Так оно и получилось. Недолго длилась идиллия. К лету Роз сделалась замкнутой и раздражительной. Цеплялась к Мэтью по поводу и без. Уединившись в углу, подолгу бормотала с кем-то в свой мобильник. Потом выбегала из подсобки, хлопнув дверью, и часами где-то пропадала. Джексон бросала свои тележки и становилась на её место. Мэтью, обескураженный происходящим, ничего не понимающий, - тоже замыкался в себе. Целые недели проходили в атмосфере зловещего молчания. Лишь изредка Джексон с Мэтью перебрасывались ничего не значащими дежурными фразами. Так прошло всё лето, затем и осень. Наконец, Розалинд объявила Мэтью, что полюбила другого. Что тут началось! Банальная история на глазах Джексон разрасталась до масштабов шекспировской трагедии. Разлад Мэтью и Розалинд сопровождался бурными многочасовыми выяснениями отношений, демонстративными уходами с работы то одного, то другого, а то - и невыходами обоих. Либеральная менеджер Фиона - она как раз переживала свой личный кризис - решила не вмешиваться в любовную драму парочки и не применять грубых административных мер. "Пока пущу всё на самотёк, - доверительно сообщила она Джексон, - а там - посмотрим... Ты-то хоть не подведёшь?"
Джексон старалась не подвести ни Фиону, ни заодно - своих друзей. Всё чаще ей теперь приходилось самой таскать в подсобку по двадцать-тридцать коробок и ящиков в день. Ящики надо было принять с платформы грузовика, отволочь на тележке в подвал, там погрузить в лифт, затем снова выгрузить наверху и складировать в подсобке. Часто доставлялись крупные предметы, - металлические конструкции в упаковке, рекламный материал. "Негабаритка" не входила в лифт, и эти бандуры Джексон приходилось громоздить на второй этаж на своём горбу. Коллеги по магазину определённо её зауважали. "Наша русская рабочая лошадка", - так стали её называть. Впрочем, - это приукрашенная в переводе версия. Ведь всем известно, что уменьшительных суффиксов в английском языке нет.
Временами Мэтью и Розалинд всё-таки появлялись в магазине. И тогда атмосфера в подсобке становилась наэлектризованной, как в трансформаторной будке. Девушки-продавщицы и войти-то туда не решались. Оттуда доносились рыдания Розалинд вперемежку с демоническим хохотом на низких голосовых регистрах. Она и раньше-то была известна своим взрывным характером и резкими сменами настроения. А теперь к ней было страшно подойти. В моменты крайнего возбуждения Роз переходила на кокни, и, небрежно глотая согласные, обильно уснащала свою речь крепкими выражениями. Под горячую руку ей лучше было не попадаться.
Незадолго до Рождества Мэтью уволился с работы.
Город готовился к празднику. На площади установили гигантскую ёлку, карусель с лошадками и реликтовый аттракцион "хелтер-скелтер", увековеченную битлами в одноимённой песне. Почему-то в тот год местные декораторы ударились в авангардизм и изукрасили средневековые улицы и площадь мохнатыми звёздами и ромбами из оранжевого искусственного меха. Казалось, будто вокруг разыгрывается странное, сюрреальное действо, какая-то тревожащая сердце феерия.
Наступили самые горячие для магазина дни. Привычное оживление в залах сменилось столпотворением. Количество ежедневно доставляемых ящиков и коробок с книгами доходило до пятидесяти, а то - и семидесяти. Подсобка была завалена товаром.
Розалинд беспрестанно болтала со своим новым избранником по мобильнику или принимала от него романтические тексты. Теперь она успокоилась. Она была влюблена, до всего остального ей не было дела. Поневоле Джексон сделалась её конфиданткою. По утрам, пытаясь сосредоточиться, торопливо сверяя кипы накладных с фактом, Джексон не слишком внимательно выслушивала девичьи секреты Розалинд.
Распустив по плечам свои огненно-фиолетовые волосы, Роз садилась среди высоченных стопок книг на широкий подоконник огромного викторианского окна, болтая стройными, длинными ногами в расклешённых джинсах, и прижимая к груди драгоценный мобильник.
" - Мэтью - страшный зануда, - говорила она. - Наконец-то я узнала, что такое - настоящая свобода. С ним у меня ни на что не хватало времени, - ни на своих кошек, ни на чтение. К бабушке в гости - и то никак не могла собраться. Вцепится в тебя, как клещ, и не отпускает. Часами может сидеть дома, - только кофе цедит - чашку за чашкой - и курит без конца. Мне его рассказы о динозаврах уже в печёнки вьелись. Вот Том, - совсем другое дело. Он не заполняет целиком моё жизненное пространство. Вчера мы с ним в ночном клубе так славно время провели..."
Но тут раздавалась телефонная трель, и, припав ухом к плоскому пенальчику мобильника, Розалинд спрыгивала с подоконника и удалялась в коридор. Оттуда доносился её счастливый смех.
Ежедневный маршрут Джексон был таков: с утра - успеть распаковать вчерашнюю доставку. Часам к двенадцати, - сбежать вниз, принять груз, проверить накладные, поднять коробки и ящики с книгами наверх, распечатать, распаковать, расставить товар по полкам и тележкам, внести данные в компьютер, а потом - бежать во двор: трамбовать пустые картонные коробки в мусорные контейнеры...
Надо заметить, что стоять весь день на ногах, - это одно. А выполнять к тому же погрузо-разгрузочные работы в одиночку, - уже несколько другое. Джексон сделалась стройна, как тополь, но радоваться этому уже не было ни сил, ни времени. Она ходила в магазин в старых, вытертых на коленях брюках и в стоптанных полуботинках, какие на родине Джексон называются "мальчуковыми". На обломанные ногти и вечные цыпки на руках уже не обращала внимания. Каждый вечер, доползя домой после работы, без ног, как Маресьев - до штаба, - она мешком падала в кресло и тут же засыпала.
Пыльная подсобка, мрачный, сырой подвал магазина и двор-колодец с мусоркой стали её естественной средой обитания. Джексон познала изнанку торговли, закулисный мир, зазеркалье сверкающего чистотой и огнями театра британского сервиса. Как-то раз, в подвале, взвалив в лифт очередной пластиковый ящик, набитый энциклопедиями, Джексон почувствовала, как в спине у неё что-то хрястнуло. И тут перед её глазами встала отчётливая картинка: как она лежит на больничной койке и слабыми, дрожащими руками подносит к запёкшимся губам кружку с казённым чаем. Одновременно в мозгу пронёсся и текстовый ряд: необратимый процесс, полная неподвижность... компенсации не дождёшься - в головном офисе сидят жмоты... бесправная иностранка.. стоит ли так горбатиться за гроши... муж этого не переживёт... и, наконец: да что же я здесь делаю?
Джексон провожали с почестями. Ходили всем коллективом в паб "Корона" через дорогу от магазина и пили пиво. Её решение ни у кого не вызвало вопросов, даже у Фионы. Девчонки нагрузили Джексон цветами и коробками конфет. Кто-то тихо плакал. А может, ей просто послышалось.
Теперь Мэтью приезжает к Джексон в гости каждую неделю. Он страшно похудел и теперь напоминает бледного рыженького скелетика. К его приходу Джексон печёт пирожки с капустой или с грибами. Такие пирожки Мэтью считает экзотикой, но никогда не отказывается. Джексон заваривает крепкий чай для себя и кофе - для Мэтью. А потом они сидят и курят. Слушают музыку. Смотрят, как в саду хулиганят белки, - прыгают с дуба в цветочные горшки.
В остальные дни Мэтью ей звонит. И они ведут долгие разговоры - о ненависти и предательстве. О любви и дружбе.
Розалинд теперь стоит за кассой в торговом зале, отдел научно-популярной литературы. А в подсобке работают парни-студенты. Их там несколько и они постоянно меняются, так что никто пока не надорвался.
Вест Сассекс - Норфолк. 2001 -2003 гг.
9