Впереди - новые дали. Покидая луизианскую Байю Кантри, держим курс на север. Через просторы дельты Миссисипи устремляемся в одноимённый с нею штат. По совместительству он ещё и "штат магнолии". Титул буколичен, сладок, свеж и благоухан, как её цвет. Однако история и теперешняя реальность Миссисипи меньше окроплены магнолиевым нектаром, чем кровушкой людской, потом и слезами. Не говоря уж о мать-сыре - воде. Притом сегодня Миссисипи - один из беднейших штатов страны. Так было не всегда.
Первым европейцем, торкнувшимся сюда за золотом в середине 16-го века, был испанский мореплаватель и конкистадор Эрнандо де Сото. Не найдя искомого, он живо ретировался, но в пути погиб от лихорадки. О чём не особо горевали автохтоны-индейцы последующие сто лет. Затем в эти края - плодородные, но немилосердно терзаемые паводками, грозами и ураганами-торнадо, - понаехали из Канады гонимые англичанами французы. Они создали здесь первое укреплённое поселение в 1799 году. Продвигаясь на юг, вниз по течению реки, французы с боем оттяпывали у индейцев всё новые пространства. И нарекли эту обширную местность одной сплошной Луизианой - в честь французского Короля-Солнца Людовика (Луи) XIV-го. Колонисты первыми завезли сюда многотысячный трудовой десант: чёрных невольников для возделывания хлопковых и табачных плантаций.
На тучные почвы зарились испанцы, англичане, а позже - американцы. После победы в Войне за Независимость в 1783 году сюда двинулись потоки переселенцев из восточных штатов. В самом конце 18-го века американское правительство объявило о создании территории Миссисипи. В 1817 году Конгресс поделил эти земли на две части. Одна отошла к Алабаме, а другая стала отдельным штатом с названием: Миссисипи.
Жизнь вроде бы наладилась, все оказались при деле: белые плантаторы сколачивали неслыханные состояния, качались себе в гамаках и радовались жизни. Рабсила - вкалывала по-чёрному. "Белое золото" текло отсюда рекой и по реке - за океан.
Через несколько десятилетий эта пастораль содрогнулась от оглушительных потрясений. Президентом страны стал не слишком большой энтузиаст рабства Авраам Линкольн, и миссисипские землевладельцы завозились, почуяв угрозу освобождения рабов и собственного разорения. В 1861 году штат вышел из состава США и вместе со своими южными соседями образовал новое государство: Конфедерацию штатов. Началась Гражданская война. Прокатилось по южным штатам "красное колесо" - янки с севера дали пинка под зад южным джентльменам, пожгли их усадьбы, поосвобождали чёрных мужиков-хлопкоробов. Да только счастье на эти земли так и не пришло. Чего не скажешь об упадке и тлене.
В состав США штат Миссисипи вернулся в 1870 году - через пять лет после принятия Конгрессом поправки к Конституции, отменявшей рабство по всей стране. Положим, на Юге с этим не торопились. И через сто лет, то есть, в не столь уж исторически отдалённые 1960-е годы, согласно позорным "законам Джима Кроу", чёрные были по-прежнему лишены права голоса, процветала махровая сегрегация. Безнаказанно разворачивалась в марше "братва" Ку-Клукс-Клана, творила суды Линча. Пылали подожжённые негритянские церкви, на тополях, как в горькой песне Нины Симон, качались странные фрукты: мёртвые чёрные тела.
Теперь, слава Богу, ужасы открытого расизма в прошлом. Но южный стоицизм со своими нюансами - остался. Беспокойное наследие войны аукается по сию пору - то приглушёнными, а то не особенно - роптаниями южных штатов супротив северных, и наоборот. Расовые отношения в штате Миссисипи вряд ли назовёшь идиллическими. Крутонравные патриоты-"конфедераты" позиций пращуров сдавать не рвутся. Правда, страсти больше не бурлят белым ключом, а так, побулькивают себе на медленном, но, похоже, вечном огне.
И то сказать: официально рабство было отменено в Миссисипи лишь в феврале текущего, 2013 года. Здесь просто взяли и забыли принять 13-ю поправку к Конституции. На 148 лет. Как говорится: у-упс!
Батька Миссисипи
Уяснив себе немножко истории, кратенько обращусь к географии. Где я? В Миссисипи - этим всё сказано. Здесь верховодит, властвует, казнит и милует Её Величество Река, которая дала название штату, и тянется вдоль его западной границы. Она тут и грузовая магистраль, и кормилица-поилица, и вдохновительница песенно-былинного фольклора. Она же - и грозная владычица-Салтычиха. Народ её в равной мере почитает и боится. Есть за что.
Для меня Миссисипи олицетворяют три феномена: её неоспоримый geniusloci (гений места) и "отец" Тома с Геком - Марк Твен; песня Ol` ManRiver в исполнении напрочь забытого ныне (кроме как в виде торта) Пола Робсона и детгизовский мальчик Дениска, фамильярно обозвавший реку: Миси-писи.
Вообще-то на языке одного из коренных индейских племён Оджибве Миссисипи означает: Великая Длинная Река. Что вполне исчерпывающе характеризует объект. Вместе со своими притоками она - крупнейшая в Северной Америке. С небольшого ручейка начинается река в северо-западной Миннесоте на границе с Канадой. Течёт через весь континент и через десять штатов и впадает в Мексиканский залив. За чётко проложенный курс - с севера на юг - её называют "подвижным меридианом".
Характерец у реки донельзя крутой и строптивый. "У Миссисипи всегда будет собственный путь, и никакие инженерные хитрости не смогут переубедить её в обратном" - компетентно предрекал отставной речной лоцман Марк Твен в своей эпохальной "Жизни на Миссисипи". Он же называл реку "первой в мире обманщицей". Длина её всегда приблизительна. А потому, что эта самодурка вытворяет то, что ей вздумается, и постоянно выкидывает коленца.. В своих низовьях петляет, по словам Марк Твена, подобно длинной ленте кожуры с аккуратно очищенного яблока, брошенной через плечо.
По весне река может внезапно дугой обогнуть препятствие, и тогда её длина возрастает за ночь. Но чаще Миссисипи прёт напролом. С упорством, достойным лучшего применения, она регулярно затопляет города и веси, смывая с лица земли целые селения с домами, дорогами, мостами и скотом, срывая с насиженных мест тысячи людей, и принося многомиллионные убытки. Особенно достаётся равнинам одноимённого с ней штата, где река устраивает отвязные гульбища - её разливы иногда достигают 130 км. Причём катастрофы возросли бы в разы, когда бы не дамбы, возведённые вдоль Миссисипи после Великого потопа 1927 года. Эта малоприметная насыпь, земляной вал высотой в десять-двенадцать метров простирается аж на четыре тысячи километров. Дамба укрощает норов реки, но полностью его смирить даже она не в силах.
От нашей реки - вашей реке. О, у нашей-то реки темперамент куда как более смирный. Хотя и она велика да широка, разве что покороче.
Никуда мне не деться от соблазна сравнения Миссисипи с моей родной Волгой. Отдельные соотечественники такие попытки уже предпринимали. Но этим лучше не увлекаться. Во-первых, в Америке у меня со сравнениями постоянно приключается облом. Примерно с тем же полезным выходом, что и сакраментальный детский вопрос: кто главнее - тигр или лев? Или, скажем, Путин или Обама? А во-вторых, сопоставление этих двух великих рек в русскоязычном сознании чревато гносеологическим тупиком - гендерного свойства. Ведь в русском языке и Волга, и Миссисипи - женского рода. Но на своей родине и для своих подданных Миссисипи всегда он. Такой могутный, двужильный старик, олд мэн ривер. С замашками записного разбойника и буяна. Не забуду (по радио часто передавали в 60-е), как пел о нём густым, сочным басом миссисипского грузчика и бурлака лояльный СССР Пол Робсон: Ol` manriver/Datol` manriver/Hemus` knowsumpin`/Buthedon`tsaynuthin`/Hejes` keepsrollin`/Hekeepsonrollin` along...
Кстати уж, не следует воображать и Темзу в образе церемонной почтенной леди, ибо в Англии она - батюшка Темза (FatherThames). А батюшка всё-таки - не то, что матушка. Тем паче - неродной. Со всеми вытекающими. Но я, кажется, здорово отвлеклась.
Хлопок налево, хлопок направо
Итак, мы находимся в самых низовьях Миссисипи. Наша очередная промежуточная цель - город Виксбург (Vicksburg), что стоит у слияния Великой Длинной Реки с её притоком Язу (Yazoo), на красивом холме левобережья. Там планируем переночевать и дальше уже держать курс на северо-запад, через Арканзас, в конечный пункт нашего путешествия: Канзас Сити, штат Миссури.
Сворачиваем с хайвея и пару часов катим по пустынному шоссе в сторону города Натчез (Natchez), пограничного между штатами Луизиана и Миссисипи. Мили и мили неоглядных хлопковых полей, почти без жилищ. Ни церквей тут тебе, ни магазинов, ни харчевен, ни административных зданий. Только поля с редким трактором и вездесущими тюками хлопка. Большое небо, обесцвеченное жарой, а на нём - пухлые клочки облаков, словно из ваты. Ты как будто заключён в этакую вселенскую хлопковую коробочку: хлопок налево, хлопок направо. А также снизу и сверху..
Шоссе тянется вдоль одного из притоков Миссисипи - Атчафалайи. Но ни берега, ни её самой не видать из-за дамбы. Неторопливые, мутно-тёмные воды реки открываются взору только с высокого моста - серебристого, клёпаного, с подъёмником. Неподалёку от посёлка Видалья виднеется крупная ГРЭС. Вскоре мы въезжаем на другой мост - уже через Миссисипи. Внешне она мало чем отличается от своего притока, разве что, шириной. Гладкая, притворно ленивая, буро-болотного колера. На другом её берегу высятся крутые горки, где раскинулся Натчез. На слух слово навевает образ мексиканских кукурузных лепёшек начос. Но это фонетическая обманка. Когда-то здесь проживали индейцы могучего племени Натчез. От нихбуквально осталось одно название. Бледнолицые колонисты обошлись с ними нехорошо. Правда, уже после того, как французы в начале 18-го века основали здесь порт с фортом, а индейцы методично совершали на него набеги и вырезали всех подряд. После нескольких войн с французами племя Натчез исчезло начисто. Недодавленные аборигены офранцузились, забыли свой язык, либо примкнули к другим индейским племенам. Потом порт с фортом прибрали к рукам испанцы, а у тех его прихватизировали англичане и американцы.
В штате Миссисипи выращивают ещё и табак с зерновыми. Но суть и стиль здешней жизни долго определял именно хлопок. В Натчезе и вокруг него выросли грандиозные плантаторские особняки и усадьбы. Однако Гражданская война между Севером и Югом закончилась разорением плантаторов и запустением Натчеза. Свою былую роль главной транспортной артерии Миссисипи уступила железной дороге. Теперь Натчез - сонный заштатный городишко, типа райцентра. Тем не менее, излюбленный туристами - вот за те самые довоенные особняки-антебеллумы, нынче, по большей части, превращённые в музеи и гостиницы. Да ещё тут есть несколько казино на набережной Миссисипи. Налоги с них идут на благие цели: помощь бедным районам (читай: графствам) и реставрацию местных достопримечательностей.
Сейчас здесь, видимо, для туристов не сезон. Оживлённой игорной жизни в условно-рабочий полдень тоже не наблюдается. Натчез практически безлюден, мы запросто паркуемся прямо на улице, полчаса прохлаждаемся в кафе за чашкой кофе и затем покидаем город. Отрезок пути намереваемся проделать по старинной дороге Натчез Трейс, соединяющей Натчез с Нэшвиллом (Теннесси). Когда-то она имела важное транспортное значение, при том, что заповедные и дремучие, мрачные натчезские леса кишели змеями и аллигаторами, не говоря о койотах и москитах, трясинах, зыбучих песках и боевых индейцах, по праву считавших эту местность своей. Так что, продираться чрез лесные кущи в экипажах по этой дороге, да ещё в несносную жару, было удовольствием ниже среднего. Приходилось, однако. После Гражданской войны дорога захирела, а теперь находится в ведении Службы национальных парков США.
Ехать по ней не то, чтобы жутковато, но как-то стрёмно: на протяжении первых пяти миль нам не встречается ни одного транспортного средства ни в ту, ни в другую сторону. Людей тоже не видно - вокруг только глухая лесная чаща с болотцами и озерцами. Где-то на шестой миле езды мы внезапно останавливаемся, наткнувшись на исполинские поваленные деревья, полностью блокирующие дорогу. Делать нечего: поворачиваем оглобли и возвращаемся на большак, то есть, на хайвей 61. И далее уже без приключений чешем по прямой до Виксбурга.
Виксбург
На первый, на второй и на все последующие взгляды Виксбург приятен во всех отношениях. Нет, пожалуй, на самый первый и малоосведомлённый взгляд, вроде ничего особенного: ещё один заглохший городок глубокого американского Юга. Но город опрятен и пригляден, только как бы замаринован в своём прошлом. Много зелени, ухоженные улицы, импозантные старинные здания - с непременными колоннами у входа. Среди жилых домов попадаются деревянные - пригожие, уютные с виду. Их окружают по-южному пышные сады, обнесённые белым штакетником. На предвечерних улицах пусто, тихо - уже закрыты магазины и сувенирные лавки. Жара ещё разлита в воздухе, но с Волги - пардон: с Миссисипи! - уже потягивает освежающий бриз. "Жестокий романс", да и только.
Хоть и зарекалась я сравнивать, но тут выбора нет: Виксбург до боли напоминает мне родимую Самару. Вернее, те её заповедные приволжские уголки, которые поди и сохранились-то только в моей голове - в форме снов и приукрашенных реминисценций. Сходство Виксбурга и Самары определяют два фактора: крутенькие улицы-спуски, сбегающие к реке, и полыхающий пурпурным золотом заречный закат. Пожалуй ещё - плоты и баржи на воде. На этом подобие городов и заканчивается. Масштабы, архитектура, общая атмосфера - всё здесь, разумеется, другое. Набережная, в моём (волжском) понимании, отсутствует. Зато вдоль берега проходит железная дорога, о чём напоминает характерное, почти кинематографично-бутафорское здание ж\д станции. А к речным причалам пришвартованы нарядные колёсные пароходы якобы марк-твеновского винтажа. Имитация, вестимо. Эти суда не бороздили просторов Миссисипи в 19-м веке, и здесь они состоят на службе у популярного и доходного игорного бизнеса. Тут же, рядом с казино, понастроены гостинично-ресторанные комплексы довольно сомнительных архитектурных достоинств. Но даже они не заслоняют дивных видов на реку с крутого холма. Миссисипи в этом месте делает живописный изгиб (bend), который неожиданно и почти мистически образовался ещё во время Гражданской войны между Севером и Югом.
При всей своей кажущейся патриархальности Виксбург когда-то был стратегически важным портом и знавал тяжкие, мятежные времена. Среди 500 сражений, происшедших в штате в Гражданскую войну, самым кровавым была 47-дневная (с мая по июль 1863 г.) осада Виксбурга. Штурм возглавлял главнокомандующий армии северян генерал Улисс Грант, который впоследствии стал 18-м Президентом США. Капитуляция южан и потеря ими контроля над Миссисипи послужили переломным (в пользу Севера) моментом в войне. Битва унесла жизни почти пяти тысяч человек - с обеих сторон. Осада и мощные артиллерийские обстрелы оставили после себя лишь выжженную землю. Город был заново отстроен и восстановлен.
Виксбуржане не больно-то расслабляются и в мирное время. Что ни год, то либо наводнение, либо торнадо - короче, не соскучишься. Не далее, как в мае 2011 года офигевший батька Миссисипи вышел из берегов и затопил несколько городов, в их числе и Виксбург, откуда срочно были эвакуированы две тысячи жителей.
Сейчас, правда, в Виксбурге тишь, сушь и благодать. Догорает закат, багровое солнце напоследок позлатило лучами водную гладь и завалилось на покой за кромку леса на другой стороне реки. Прогулявшись по затихшему, будто вымершему городу, и отужинав на застеклённой веранде прибрежного кафе с видом на огни Миссисипи (смешливая чернокожая официантка Фелисия, местное пиво "Пекан" орехового цвета и вкуса, раковые шейки и салат, плюс, в баре можно курить), мы устраиваемся на ночлег в бывшем каретном дворе дорогого, но колоритного B&Bc загадочным названием "Анчука". Тут же выясняется, что на языке индейцев племени Чокто это означает "счастливый дом". Вполне оправданное название, замечу. Основной корпус гостиницы - солидное, изящно меблированное антиквариатом историческое здание, один из немногих виксбургских антебеллумов, уцелевших в Гражданскую войну. Впрочем, наши каретные покои тоже оказываются на редкость комфортабельными, прохладными и безупречно чистыми. Мысленно салютуем хозяевам - по нашему умозрительному заключению, парочке геев: мужчине и женщине. И наутро, отринув даже самую мысль об обильном "плантаторском завтраке", каковой оценил бы Гаргантюа (в меню, среди блинчиков и омлетов, фигурирует поджаренный бекон, глазированный сладким сиропом), отбываем из Виксбурга восвояси. Как поётся в известной песенке, HittheroadJack!
Шестнадцать тонн москитов
Перед нами долгая дорога на север: Миссисипи - снова отрезок Луизианы - Арканзас - Миссури. За день этого пути не одолеть, при всём желании. Придётся заночевать где-нибудь в Арканзасе. Но о ночёвке думать рано: над хлопковыми полями Луизианы ещё только занимается горячее, душное утро.
Проезжая вдоль берега озера Провиденс, поросшего кустарником, где по деревянных мосткам разгуливают белые цапли-эгретки, а больше не видать ни души, останавливаемся возле обширного поля по левую сторону. Судя по указателю, тут неподалёку находится музей хлопка. Выбираемся из машины, и я мгновенно соображаю, отчего в этой местности не видать людей: меня атакуют и облепляют, забираясь в глаза, нос, рот и уши, тучи мух, комаров и какой-то мелкой, но липкой и кусучей, отъявленно настырной твари! Что характерно: Ричард, как объект вампиризма, почти не прельщает инсектов, они сосредоточивают свою боевую активность на мне. Солнце уже не по-утреннему жарит на полную катушку, в глазах у меня темнеет, ноги подкашиваются. Отбиваясь, отфыркиваясь и отплёвываясь от гнуса, продираюсь меж сухих, цепких и колючих стеблей хлопчатника и поспешаю к одному из дощатых строений этого безлюдного музея под открытым небом. Ричард направляется через поле в более отдалённый сарай. Там среди прочей с\х техники столетней давности выставлен интересующий Ричарда коттон-джин (cottongin - сокр. от cotton-engine) - хлопкоочистительная машина, изобретённая ещё в конце 18-го века, и революционизировавшая производство.
Но в хижине работника-испольщика (sharecropper`scabin), куда я в изнеможении вваливаюсь, чего-либо революционного не просматривается. Man, thissucks! Предельно аскетичное жилище с койкой, колченогим столом и парой стульев. Удобств - ноль, естественно. Испольщина (sharecropping) - это то, что пришло сюда на смену рабству и феодализму. Крестьянин-арендатор кроме своего труда вкладывал в хозяйство и часть своих средств. А землевладелец кроме земли - другую часть средств: семена, инвентарь, рабочий скот и проч. В сравнении с рабством, оно, конечно, было попрогрессивней. Но по сути - та ещё кабала. Залогом на кредит служил годовой урожай. Случись недород - а он-таки случался частенько - и ты в долгах, как в шелках. Отныне живи взаймы, корячься на хозяйских полях до посинения. Невзирая на зной с мошкарой. Я вон безо всяких полевых работ тут хлопаюсь в полуобморок уже через пять минут (не без помощи умопомрачительных пилюлек от доктора Уилсона из Саванны, следует заметить). А всучи мне ещё тяпку в руки да прикажи ею поорудовать часок-другой аль фреско- мигом отправлюсь на другие поля: елисейские. И не те, что в Париже.
Система испольщины действовала в Штатах ещё с 19-го века, расцвела в годы Великой депрессии и увяла с приходом механизации к концу 1940-х годов. Среди испольщиков были мужчины и женщины, белые, и чёрные. Последних - много больше. Да, весь этот джаз и блюз пришли именно отсюда, с этих вот полей, из этих убогих халуп. Когда б вы знали, из какого сора...
Попутно вспоминается песня в убедительной версии Эрни Форда, популярная в годы моего пионерского детства: "16 тонн". Там, правда, речь шла о шахтёрах-угольщиках, но у них система была та же: шахтёры за свой труд получали только в кредит в магазине компании (Companystore), жильё предоставлялось компанией же, оплата за него вычиталась из заработка, в итоге рабочих со всеми потрохами загоняли в долговую яму.
You load sixteen tons, and what do you get?
Another day older and deeper in debt.
Saint Peter, don`t you call me, `cause I can`t go,
I owe my soul to the company store
Мол, "ещё на день старше и глубже в долгах"...
Машинально бубню себе под нос "Сикстиин танз". Потом подхватываюсь и улепётываю во все лопатки по хлопковой стерне, в кровь раздирая ноги. Прочь из этого проклятого места, в спасительную прохладу "крайслера", скорей схорониться от летучих вурдалаков! А там уж и Ричард подоспевает, налюбовавшись антикварной сельхозтехникой.
Pedal to the metal и - поехали!
Дорога дальняя
Надо же, а ведь я не без подачи "Криденс" в семьдесят лохматом году всю жизнь так и воображала CottonFieldsв неком романтическом ореоле.Какая тут к лешему романтика! Сплошные пот, кровь и слёзы. Ещё одно свидетельство тому, что крушение иллюзий юности можно организовывать себе по гроб жизни. Глаза бы мои больше не глядели на эти хлопковые поля! Вот так всегда: сама себе творю миф, сама его и хороню. Потом сама же чувствую себя обобранной. В общем, нет пророка ни в каком отечестве. Тем более смешно его искать в болотистой тьмутаракани или на хлопковой ниве. За тыщи вёрст от стран происхождения и актуального домисиля.
Ладно, проехали хлопок. За окошком побежали другие поля, где растут какие-то зернобобовые. Глубокий Юг остался позади, мы уже в Арканзасе. В отличие от Глубокого, этот - просто Юг, мелкотравчатый, без пяти минут Мидвест, средний Запад. Элеваторы, трактора. Пыль и жара. Плоская, горячая земля. На ней пасутся чёрные коровы. На дорогах валяются чёрные ошмётки шин. Резину теряют траки-дальнобойщики. Неброские селения. Церкви. Бетонные коробки, где в розницу и оптом торгуют ликёро-водочными изделиями (LiquorStores). Оружейные лавки. Ломбарды. Склады и придорожные столовки. Вывески: "We Buy, Shell, Crack and SellPecans". "Hi Tech Taxidermy". "CatfishWhileYouCan". В переводе на русский теряется смак. Ну что это: "Покупаем, колупаем, колем и толкаем пеканы", "Хайтековая таксидермия" - где тут юмор? А в оригинале он есть. Про сома (catfish) вообще - непереводимая игра слов.
Кстати, о соме. Как и приснопамятные луизианские рачки-чемпионы мира, тот ли он, за кого себя выдаёт? В натуре американский сомик - это вам не среднерусский пышнотелый сом. Здешний бесчешуйчатый усач не так, чтобы уж совсем невкусен, хотя отдельные экземпляры изрядно отдают тиной. Но какой-то он щуплый, выморочный, как будто нашему приходится двоюродным кузеном - по линии внебрачных связей. Это моё частное мнение, я его никому не навязываю. Не хочу и не буду огульно охаивать традиционные американские ценности, будь то фауна или пища. Тем более, если речь идёт не об одиозном исчадии Америки - фастфуде, личного знакомства с которым я сознательно избегаю в европах вот уже почти четверть века. Не считая (клянусь, крайне редких!) вакханалий потребления его чисто британской разновидности: фиш энд чипс.
Настоящую, то есть, натуральную американскую еду(в отличие от повсеместного массового фабриката, который даже на его родине кличут хламом - junkfood), со всеми её регионально-этническими ингредиентами и вариациями, аршином общим не измерить. И в ней есть немало прелестей. Взять, к примеру, арбуз. Если не бередить себе душу воспоминаниями двадцатилетней давности о ташкентских и астраханских, то лучше американского южного арбуза действительно нет ничего на свете. Это отметил всё тот же Марк Твен: "Настоящий южный арбуз - это особый дар природы. Среди всех деликатесов мира он занимает первое место, он Божьей милостью царь земных плодов. Отведайте его и вы поймёте, что едят ангелы. Ева вкусила не арбуза, нет, это мы точно знаем: ведь она раскаялась". Охотно подписалась бы под этими справедливыми словами.
Тем временем, мы въезжаем в богоспасаемую столицу Арканзаса, город Литл Рок. С целью перекусить - не зря же я рефлектирую о еде. Долго рыщем по бетонным джунглям. Транспортные развязки, суровая муниципальная эстетика, угрюмые кварталы серых зданий. Не находим ничего лучшего, как на другой стороне реки Арканзас, переехав мост, приземлиться в районном филиале сети "Subway". И подкрепиться устрашающих размеров булкой-субмариной (Ричард), тремя дольками дубового яблока и коробочкой фруктового сока (я), на которой честно перечислены его составляющие: ароматизаторы, стабилизаторы, красители и прочие рукотворные элементы. Что ж, не в еде счастье. И уж точно не в такой.
Едем дальше. Долго. Через пару-тройку сотен миль рельеф местности, наконец, меняется - пошли лесистые холмы и озёра. Всё стало вокруг голубым и зелёным. И сделалось ощутимо прохладнее. Солнце уже зашло, стемнело. У развилки на Оклахома-сити и Форт Смит съезжаем на slip-road(соединительную дорогу), ведущую к последнему. Останавливаемся в дешёвом (четверть стоимости комнаты в вискбургской "Анчуке") и безликом бетонно-пластиковом отеле сети AmericInn.Справедливости ради, бетон комфорту не помеха. Наш номер просторен, функционален, чист и оснащён всем необходимым. Балкон, правда, выходит на автостоянку, зато, к моему ликованию, здесь можно курить! И тут мы с Ричардом дружно вспоминаем, что сегодня, 28 сентября, у нас годовщина свадьбы. Надо бы хоть как-то отметить. Но у нас уже нет сил пускаться в поиски ресторанчика, где интимный полумрак, столик при свечах и все дела. Как и желания колесить по запруженному трафиком Форт Смиту, будь он хоть трижды исторический форпост дикого Запада. Решаем, что снова сгодится массовый общепит. Нам бы элементарно поужинать - да и на боковую. А попразднуем потом, дело нехитрое.
Гектары примыкающей к многоэтажному отелю территории застроены ангарообразными параллелепипедами и кубами. Над ними, в чёрной синеве вечернего неба, призывно пляшут разноцветные огни неоновых вывесок. Выбираем "Furr`sFreshBuffet", купившись на слово фреш. Голод - не тётка, а я за весь день только хлебнула утром кофе, в обед куснула твердокаменного сабвеевского яблока и глотнула их же псевдофруктового сока. Впрочем, некого винить. Никто же не запрещал навернуть в "Сабвее" каких-нибудь жареных курей и картошки с пончиками и милкшейком. Кроме остатков инстинкта самосохранения.
Но так или эдак, а пробил мой час прощания с фастфудной невинностью!
Пища для души, тела и размышлений
Заведение оказывается сияющим неоновым светом и никелированными поверхностями витрин гигантским "шведским столом", где всего за десять долларов набираешь себе на тарелку снеди, садишься за стол и трескаешь, сколько влезет. Потом ты можешь проделывать этот финт adinfinitum. До тех пор, пока не: а) устанешь; б) налопаешься до отвалу; в) склеишь, как нынче говорят, ласты. Заинтригованные открывающимися перспективами, мы платим деньги приветливой и кокетливой девушке в кассе, получаем номерок столика и билетики на напитки и приступаем к делу.
Зал набит битком, но возле раздачи - ни давки, ни хаоса, ни нервозности. Все движутся спокойно, мерно, в каком-то давно заведённом и привычном для посетителей ритме, хотя и несколько роботически, будто в трансе. Публика всех возрастов, белые и афро-, многие пришли сюда целыми семьями, полно детей. Тарелки - циклопической величины, диаметром чуть ли не с полметра.
Заявленный в вывеске FreshBuffet, на удивление, сбывается. Тут всё без обмана: салатный буфет ослепляет богатством и разноцветьем зелени и овощей, любовно нарезанных кружочками и "жюльенными" брусочками, тонко нашинкованных ломтиками, наструганных соломкой, нарубленных кубиками и ромбиками. Всё - свежайшее, сочное, аппетитное, как с грядки. Алые помидоры и пунцовый сладкий перец соседствуют с огурцами, свёклой, капустой, редиской и нежными "лодочками" авокадо, сбрызнутыми лимонным соком. Листья шпината и молодой горошек в стручках - с половинками отварных кукурузных початков. Щекочут обоняние своим рассольным, чесночно-перечным духом корнишоны, оливки и маслины. Специи, приправы и заправки - на любой вкус. Прямо на месте можно с минимальными усилиями соорудить крутейший салат. Рядом - фруктово-ягодный вариант этого рога изобилия: свежие плоды целиком и кусочками, компоты, салаты.
Не верю глазам своим. Ужель передо мною - фастфуд нового поколения, с человеческим лицом?
Среди горячих блюд на главной раздаточной магистрали, помимо неизбежных бургеров, хот-догов, пиццы и кур, жареных во фритюре, в кляре или в сухарях - есть и овощные кушанья. И даже то, что на американском Юге зовётся soulfood. Об этой невидали отдельный разговор.
Традиционная для для афроамериканской культуры пища для души в ходу уже не одну сотню лет.Ключевое слово здесь: соул, как и в соул музыке, тоже произросшей на Юге. Но душевным харч стал уже в ранние 1960-е, одновременно с музыкой. Публика по сей день спорит о том, какой смысл вкладывается в название: тот ли, что это пища для души, или что она приготовлена с душой? Южане объясняют смысл приземлённо просто: в тяжёлые былые (и не только) времена готовить было особо не из чего. И тогда голь, которая на выдумки хитра, пускала в дело подножные или самые дешёвые продукты: рис, кукурузу, бобы, сорго, окру, репу, свекольную ботву, свиные ножки и ушки, а то и бычьи хвосты. Когда везло, свежевала и кидала в котёл мелкую дичь вроде белки, кролика или енота. При этом всю душу вкладывала именно в стряпню. Вот и получался суп из топора - нажористый и весь такой душевный-предушевный! Отдельные элементы кулинарной технологии афроамериканцы позаимствовали у европейцев, другие - у индейцев, к примеру, способ приготовления кукурузной муки.
Лучшую и подлинную душевную еду готовят, конечно же, для себя, то есть, дома. Но её навалом и в меню любой ресторации на Юге, от захудалой до топ-класс. Самые расхожие и популярные блюда: grits(маисовая каша из муки тонкого помола, вроде манки, заправленная растительным маслом или свиным жиром), cornbread(сладковатый маисовый хлеб в виде лепёшки) и greens(тушёные ботва, зелёная капуста кале - и всё зелёное, вплоть до листьев одуванчика).
В последние десятилетия в здешнем общепите под марку soulfood пошёл не только подножный корм (ау, луизианские рачки и сомик!), но и холестериновые бомбы вроде обвалянных в муке и зажаренных в кипящем масле кур. Или навьюченных липким приторным соусом барбекьюшных свиных рёбер. Мало-мальски здоровой эту пищу уже не назовёшь из-за прорвы углеводов, крахмала и жиров. Зато теперь ей выправили индульгенцию. То есть, уникальную торговую характеристику, т.н. sellingpoint: еда-то аутентичная, нашенская, исконно-местная.
Навалив на тарелки рыбно- (я) и мясо- (Ричард) растительного добра, и нагрузив миски весёленькой эклектикой из персиков, клубники, яблок и винограда, усаживаемся за столик и набрасываемся на добычу. Только-только я собираюсь спеть осанну продвинутому форт-смитовскому фастфуду и посыпать свою голову метафорическим пеплом, как, оглядевшись украдкой по сторонам, кумекаю, что не всё тут так просто.
На тарелках наших ближайших соседей, да и других едоков в зале, насколько хватает взгляда, не видать ни зелёного листика, ни травинки, ни даже помидорчика-огурчика или банана. Не говоря о шпинате, свёкле или "душевной" её ботве. Народ усердно рубает чудовищные порции жареного теста, картошки, мяса и птицы, уписывает за обе щеки горы плюшек, запивая всё это колой, и заедая мороженым из картонных ведёрок. Чихать он хотел на салатный бар и морковные жюльены! Приглядевшись попристальнее, уныло отмечаю, что почти весь контингент можно спокойно отнести к категории morbidlyobese, то есть, патологически тучных. Включая детей. А то, что мы видим вокруг, по-научному называется психогенным перееданием. Болезнь века. Большая беда далеко не только Америки. Хотя именно на американском Юге она, как нигде, агрессивна и неприкрыта. В любое время суток, везде и повсюду, без перерыва, народ от мала до велика здесь что-нибудь жует - из посудин, пакетов и коробок. С каждого столба развратно ухмыляются рекламный Биг Мак сотоварищи в компании с кульком жареной картошки. По городам, воздух напоён тошнотворной гарью сладкого жира из неисчислимых WaffleHouses - вафельных. И если вы при этом представили непритязательную пачку "Артека" отечественной выработки, а не крупноблочный монстр, залитый тягучим сиропчиком, то как раз и ошиблись.
Губит людей не пиво, губит людей: еда. Стоп: не пристала мне ханжеская роль обличительницы людских слабостей. О пагубе тяги к съестному хламу, как о любви, давно всё сказано. Да и чья бы корова мычала. Признаться, по части табака я такая же джанки, как и самый распоследний жиртрест, подсевший на пиццу. Механика зависимости мне неплохо знакома. К тому ж годами сама веду неравную борьбу с лишними килограммами. Какой уж тут фастфуд - мучному и сладкому дан суровый укорот, вкус белого хлеба забыт, как сон. И всё равно издевательски выигрывают килограммы, а не я. Поэтому при виде болезненно полных людей испытываю не чувство превосходства, не злорадство или презрение, а ужас и сострадание. За нашу поездку натерпелась страхов под завязку. Хихикать в кулачок желания не возникало. Не было повода и клеймить этих несчастных тупыми или ленивыми.
Если приглядеться, сегодняшняя Америка зиждется на костях своих толстяков. Ну, если угодно, на их дебелых плечах. Юг - уж точно. "Морбидно тучные" (в подавляющем большинстве - чернокожие), пока могут передвигаться, укладывают асфальт, метут улицы, ухаживают за больными, строят дома, патрулируют ночные кварталы, водят такси, обслуживают покупателей и сами тратят немалые деньги на тот же джанкфуд. Те, у кого есть работа, отдают обществу всё, что могут. Но они обречены на тяжкие хвори, и это трагедия. Перед ними реально маячит близкая угроза бесповоротно залечь на специализированную койку. За ними по пятам крадётся, уже наточивши косу, ранняя смерть.
Пока не придумают, как производителям запретить пихать в еду трансгенные жиры, сахар и синтетические добавки, а капитанам обжорного бизнеса - вменить в обязанность хотя бы редуцировать порции, меньше жарить и больше парить - трудовые и безработные массы так и будут сидеть на кукане калорийного рабства. Никакой персик-шмерсик не заменит в их мозгу булку с бургером как предмет гастрономического вожделения. Маловато шансов и у шпината с чечевицей.
Впрочем, как знать? Может, салатный бар в фастфудном заведении - это первая ласточка новых, постно-травоядных веяний? Авось, кому-то да приглянутся яблоки, капустка, зелёный лучок? И народ потянется следом? Пусть даже, как давно известно, одна ласточка ещё не делает весны...
Мы возвращаемся в отель, раскупориваем припасенную бутылочку шампанского и чокаемся казёнными стаканами. Пьём, для начала, за собственное здоровье. Затем за здоровье всех отсутствующих. Рухаем в постель: спать.
Завтра - последний бросок, последний отрезок нашего долгого автопробега.
Гудбай, Америка?
Нас утро встречает прохладой. Вдобавок, туманом и дождём. Так истекает южное лето. Кончился для нас Юг, кончается и наша дорожная эпопея. Предстоящая неделя в Канзас Сити не в счёт, там - дела семейные. А путешествие - у финиша. Остался рывок всего в двести с лишком миль.
Мало-помалу туман подымается и рассеивается. Сходит на нет и дождик. Впереди и по обе стороны - скалистые горы с красивым названием: Озарки (theOzarks). Чудится что-то ядерно-космическое и сказочное (квазары? кварки? Страна Оз?) Но на деле этот обширный гористый регион представляет собой древнее известняковое плато. Оно захватывает Арканзас, Оклахому, Канзас и Миссури. Простирается вдоль левобережья Миссисипи. Одна из топонимических версий: англизированное сокращение французского auxArks (auxArkansas)- из\от Арказаса,где последний имелся в виду как торгово-перевалочный пункт во времена европейской колонизации Америки.
Местность живописная, по-хорошему дикая - с лесами и озёрами, горными ручьями, зелёными долинами и лугами, карстовыми пещерами. Но любоваться красотами уже недосуг - наш свободный график закончился, пора поторапливаться к месту назначения.
Въезжаем в штат Миссури. Вот и горы остались позади, вновь потянулись беспредельные аграрные поля, изрядно пожжённые летошней засухой. Долго ли, коротко ли, добираемся до Канзас Сити. Наш безотказный поводырь, "Эмма"-GPS без проблем доставляет нас на нужную тенистую улицу, прямо к порогу старинного трёхэтажного особняка кремового цвета, а там нас уже и родня поджидает. Всё, приехали.
* * *
Через неделю мы приземлимся в Хитроу, где будет хлестать дождь и пробирать до костей холодный октябрьский ветер. Отсюда американский Юг, с его жарким солнцем, песнями, буйными красками, "южным комфортом", эксцессами, контрастами, легендами, иллюзиями прошлого и настоящего, - снова, как и перед отъездом, покажется мифическим, немножко придуманным и страшно далёким.
Гудбай, Америка. Где я не буду никогда? Похоже на то. Если когда-нибудь снова не даст передышку насущная реальность, и нас всерьёз не потянет на американский Север. И желания волшебно совпадут с возможностями, во что пока верится с трудом.