Из Саванны наш путь лежит в Новый Орлеан. Центральную Джорджию сменяет южная, а её - северо-западная Флорида. После ночёвки в пригожем местечке Монтиселло (плюс: тишь, гладь и божья благодать плантаторских перин; минус: комарьё) направляемся к Мексиканскому заливу. Крюк в маршруте делаем с двумя скромными целями: посмотреть на залив и убедиться, что его уникальные белые песчаные пляжи и впрямь так хороши, как нас уверяли друзья и родственники, там побывавшие.
Дорога до морского порта Пенсакола - около 250 миль по хайвею. Только сосны по обе стороны автотрассы, только небо, только скорость, более ничего. Решили устроить привал в пригороде Пенсаколы под названием Галф Бриз. По сути это - остров, соединённый с материком длиннющим мостом, безупречно прямым и оптимистичным, как взлётная полоса. Едешь по нему и ждёшь, что ещё чуть - и взмоешь вверх, в голубой небосвод.
Как ни тривиальны мои восторги, но американские дороги, мосты и лифты их заслуживают. И ещё - души. Те, которые для водных процедур. Поражают размах, мощь, последовательность и оптимальная простота дизайна большинства поименованных сооружений, их комфорт и надёжность. Смущает одно: отличные автодороги, гигантские эстакады и развязки здесь (как, впрочем, и повсюду) зачастую проложены брутально, напролом, без оглядки на самобытные строения и некогда девственную природу. Видать, иначе строить было нельзя. Что ж, внушаю себе, не нравится - гуляй пешком через лесные чащи, через знойные прерии и болотные топи. Зато реки вспять не повернули и, похоже, этого не планировали - уже хорошо.
Флорида оправдывает своё испанское название LaFlorida: цветущая. И не только сочной и колоритной флорой субтропиков. Здесь и воздух словно в цвету: в нём роятся мелкие бабочки всех красок. Небо - слепяще-синее. Солнце, пальмы, насыщенная голубизна залива, и в самом деле ярко-белый, совсем как сахарный, песок пляжей. Право слово: красота! Над заливом летают пеликаны. Окунувшись в океан, и повалявшись на дивном песочке, трогаемся дальше. Впереди путь неблизкий, его бы одолеть до наступления темноты.
Флориду сменяет Алабама - штат, само название которого навеивает образ Мартина Лютера Кинга и опосредованную (или ложную? - словом, не из собственного опыта) память о борьбе негров за десегрегацию. Но мы проезжаем лишь небольшой лоскут штата, нигде не останавливаясь, и ничего не увидав, кроме хайвея, и местных длинноигольчатых сосен пообочь его обеих сторон. В противовес благостной песенке "Sweet Home Alabama", она не воспринимается такой уж милой и сладкой. Там стоит нещадная, нечеловеческая ЖАРЫНЬ. Бледно-голубое небо будто бы выцвело от неё. Ни тебе Southerncomfort, ни Southerncool. В машине - ещё куда ни шло. Но стоит выбраться наружу, и душа без церемоний прощается с телом. Кстати, о теле. Вот тут отвлекусь от дороги и вернусь на пару дней назад.
Ещё в Саванне я сделала пренеприятнейшее открытие: забыла взять с собой в Америку таблетки - бета-блокаторы, от давления. Первичная реакция, кроме осознания собственного, мягко говоря, разгильдяйства: весёлый ужас. А - решила - как-нибудь перебьюсь! Заодно узнаю эмпирическим путём, насколько мой организм от них зависим. Может, пора уже и кончать с этими таблетками? Недолго фраер танцевал: на вторую ночь проснулась от кошмара. Снилось, что я в панике мечусь по дому, почему-то очень французскому, старинному и зловещему, как из фильма Шаброля, где в таких домах непременно кого-нибудь убивают. В ящики комодов, шкафы, рундуки - тщусь засунуть пару перчаток, якобы подаренных кем-то крайне неугодным. Перчатки не прячутся: куда их не запихнёшь - они оттуда предательски выглядывают. А во входную дверь уже настойчиво стучит моя (покойная) мать. Это от неё я должна утаить перчатки! Но поздно: вот она уже поднимается по лестнице, вот входит в комнату, посредине которой я окаменеваю, прижав ненавистные перчатки к груди... Вскочила: сердце бешено колотилось, в висках - набат, голова тяжёлая, ноги ватные. Не та кондиция, в которой вольготно колесить по чужим континентам. Да ещё по сорокаградусной жаре. Вот тут я уже всерьёз пожалела об оставленных дома таблетках! Характерная деталь: рецепт всегда при мне - таможенники на выезде\въезде часто интересуются назначением и конечным потребителем таблеток в моей сумочке. Покажешь бумажку - вопросы отпадают. Хотя другой практической пользы от неё здесь нет: американские аптеки британских сигнатур не признают.
Наутро потащились в местное отделение экстренной медпомощи - за рецептом. Клиника, само собой, платная. Пусто, чисто, прохладно. Любезная чернокожая медсестра измерила давление - высокое, вестимо. Тут дверь распахнулась, и в помещение с зычным воплем "Хай, гайз!" впрыгнул врач. Дюжий молодец лет тридцати - белый, румяный, жовиальный, с богатыми каштановыми кудрями, на макушке стянутыми аптечной резинкой в конский хвост. Казалось, что из головы его бьёт шоколадный фонтан. Доктор Уилсон бегло ознакомился с проблемой, не чинясь, выписал рецепт. Моих таблеток в Штатах нет, но есть аналог. На всё-про-всё ушло три минуты, и доктор приступил к светской части приёма: "Ах, вы из Англии - как интересно! Я, знаете ли, тоже". Далее последовала вдохновенная тирада о Плантагенетах, герцоге Ланкаширском и короле Джоне. Подробности не особенно впечатались в мой затуманенный мозг. Суть же такова: вообще-то Уилсон родом из Фресно, Калифорния. Но балуясь генеалогическим интернет-сёрфингом, он недавно обнаружил, что его фамильные корни уходят прямиком в английскую монархию. Доктор с удовольствием делился своими изысканиями, сверкал глазами и белозубо всхохатывал. Однако шутить и не думал - ободрённый нашими вежливыми восклицаниями, приводил всё новые доводы своего родства с британской короной.
Раскланявшись с престолонаследником, мы ретировались, уплатив в кассу без малого двести долларов. И ринулись в аптеку, где за ещё шестьдесят баксов получили пилюли. Вот и разноси после этого на все корки британскую налоговую медицину. Ругай за несовершенства национальную службу здравоохранения (NHS)! Её, действительно далёкую от идеала, перегруженную и снедаемую проблемами - всяк горазд хулить. Пока не слетает за океан.
В Англии таблетки достаются мне за сущие гроши. Там, если ты хроник, то покупаешь на полгода\год по божеской цене карточку, и по ней лекарства тебе потом просто выдают. А визит ко врачу (для всех, кто не лечится частным путём), если не считать немалых налогов, обходится и вовсе даром. И не обязательно с тем же результатом, т.е. без него, как сулит затасканная ново-руссская пословица: "лечиться даром - даром лечиться". Сдаётся мне, её придумали вовсе не те, кому претит лечиться даром. А, наоборот, - наивные люди, тешащие себя надеждой, что за свои деньги они теперь купят ещё и здоровье. И что исключительный гарант компетентности врача это сумма, отваленная ими за его, как говорится, экспертизу. Боюсь, легковерные блаженно игнорируют фактор фатализма, перед которым меркнут и наличные, и даже страховка.
Мне-то некого винить - фраера учить надо. Но - ах, если бы дело было только в деньгах! Калифорнийский цесаревич не то намудрил с дозировкой, не то напутал с аналогом - всю оставшуюся поездку я провела в пограничьи между полусном и полуобмороком. От реальности меня отделяла зыбкая, плавучая пелена. Ноги не слушались, голова кружилась, в ушах звенело. Всё это походило на жестокую форму джетлага, по русски: десинхронии. Состояние тем более анафемское и досадное, что положенная после трансатлантического перелёта и уже привычная сонная одурь меня как раз, неведомо почему, пощадила.
* * *
Не сказать, чтобы жара скрашивала моё химически спровоцированное полубытие. Силы на нуле, реакции притуплены, мысли замедленны. Окружающее, как и собственное я, - сомнительны и шатки. Сохранить компос ментис стало насущной задачей каждого дня. Но видно придётся с этим смириться и жить дальше. То есть, до возвращения домой. Альтернатива мне уже знакома - хрен редьки не слаще. Зато теперь меньше шансов свалиться от удара или сердечного приступа.
Проезжаем через Мобил. Город с французским исконным названием, славный своей колониальной историей. Стоит он на Мексиканском заливе, но издали картинка такая: небоскрёбы на болоте. Да и при ближайшем рассмотрении, на скорый взгляд, город нас не особенно интригует. Решаем, что делать нам там нечего, а времени жаль. Мы покидаем Мобил, выехав на громадную дорожную развязку, и устремляемся вперёд, по отрезку штата Миссиссипи. До Нового Орлеана езды ещё двести с лишним миль. Прямая, монотонная трасса. Мчимся без остановок. Пересекаем границу штата Луизиана. Мы едем, едем, едем - в далёкие края... Пробки, дикая авария на встречной полосе. Всё, что успеваем рассмотреть: перевёрнутое авто, дым столбом, полицейские сирены, снижается вертолёт "скорой помощи".. Едем дальше, дальше. И вот, дорога выводит нас на мост. Он бесконечен. Кажется, что и он, и другие, параллельные ему мосты, протянуты через океан. Город нашего назначения расположен на перешейке между Миссисипи и озером Пончартрейн, у впадения реки в Мексиканский залив - оттого тут и море разливанное. Кругом вода, её гладь сливается с горизонтом, и не разобрать, где вода, а где - уже небо. Мосты, дамбы, плотины... Наконец, в сиреневатом, дрожащем мареве впереди замаячили высотки, фабричные трубы, купола и шпили Нового Орлеана.
--
Новый Орлеанper se
О нём уже столько поведано многими, а также слышано, читано и видано самолично, что, право, совестно кидать в эту копилку знаний свои нищенские десять пенсов. Ещё и замыленные аптечным кумаром, который мне подсуропил доктор Уилсон.. И всё же отважусь воспроизвести некоторые образы, осмысленные на месте и потом.
Попав в Новый Орлеан, первым делом озадачиваешься не Орлеанской девой, не оркестрами диксиленда, не нарядными пароходами на Миссиссипи. И даже не тем, о чёмпишут в путеводителе "Одинокая планета" и в местных рекламных брошюрах. Ну да, всё правильно, вот он: колыбель джаза, самый "европейский", исторически мультикультурный город Америки (креолы, кажуны, франко-испанский замес кровей населения со времён колонизации этих краёв в 17-18 вв, плюс, сегодняшние туристы со всего света), беспечная столица круглосуточной тусовки, съёмочная площадка и дежурный источник вдохновения для артистов любого профиля.
Но в первую очередь всё-таки приходит мысль о Катрине. Свирепый ураган затопил и сокрушил город всего семь лет назад. Прорвались дамбы, которые защищают город, и 80% его площади оказались под водой. Из телерепортажей с места события вырисовывалась сюрреальная картина: сверху Новый Орлеан напоминал рисовые чеки. Немногим лучше стало и когда вода сошла - снесённые крыши, разваленные дома, оборванные провода, тина, грязь, смерть и запустение. Доблесть одних жителей, мародёрство других, трусость и вероломность Администрации Буша-младшего. Из ТВ и газет известно, что от бури больше всего пострадали бедные городские окраины, "чёрные" кварталы и бидонвилли. Что там так и стоят неотстроенными тысячи руин, а их уцелевшие и эвакуированные бывшие обитатели не могут и не хотят возвращаться назад. Что восстановленный, новый Новый Орлеан - совсем не тот, что был прежде. И что тот город исчез навсегда.
Держа информацию в голове, во всё это трудно поверить, находясь в черте старого города. Среди сегодняшнего пекла невозможно представить и дождик - не то, что наводнение. Кое-где на стенах зданий указана отметка уровня, достигнутого водой во время потопа. Сейчас он кажется неправдоподобно высоким. Фасады и крыши - целы, раскалённые от солнца тротуары - ровны. Сознаёшь, что всё это - вот именно что фасад, что следы бедствия где-то глубже, подспуднее и\или заметны в других частях города. Быть может, хаос и (согласно проф. Преображенскому) разруха здесь тоже гнездятся не только в клозетах, но и в головах? Кроме туристов, по улицам и площадям бродит, сидит на скамейках в скверах, поодиночке и группами, неприкаянный народ с потухшим взглядом. Преимущественно чёрные и цветные. Среди них много нездорово тучных людей. Местные они, или пришлые - не поймёшь. С налёту не разберёшься, в какой мере сегодняшний Новый Орлеан - потёмкинская деревня, в какой - итог искусной реставрации, и в какой - секрет Полишинеля. Остаётся принимать город на веру: таким, каков он есть теперь. И каким он попадает в нечёткий фокус твоего зрения.
Новый Орлеан, да простится мне дремучий штамп, полон контрастов. Они более-менее стандартны и характерны для всей Америки: богатство и бедность, чёрное и белое, старое и новое. Самый разительный - тот, что первым бросается в глаза по въезде: между заповедным FrenchQuarter (Французским кварталом) и небоскрёбами делового центра, которые над ним громоздятся, будто задник театральной декорации. Разумеется, не я открыла этот чисто ново-орлеанский контраст. Куда красочнее о нём отозвались мои именитые соотечественники из России.
В начале 1930-х гг. сюда, в ходе своего пан-американского турне, наведался русский писатель Борис Пильняк. О поездке он отчитался в небезынтересной книжке "О`Кэй". Книжечка, кстати, вполне раритетная, я разжилась ею в лавке оксфордского букиниста ещё в прошлом веке. Вот каким увидел Пильняк Новый Орлеан: "Город в своё время принадлежал французам, сюда бежали гугеноты, бежали враги, а потом друзья Наполеона. Из-под французской старины ползут американские небоскрёбы, заглушая узкие французские переулочки в решётках и жалюзи. Порт лёг на Миссисипи, дымит, как и все порты. Жилые переулочки тонут в цветах и проституции. Улица Лафайета заросла небоскрёбами и залита огнями не хуже нью-йоркских, и там падают огненные ниагары и танцуют огневые ню".
Несколькими годами позже Ильф с Петровым в "Одноэтажной Америке" так аттестовали Новый Орлеан: "Город распланирован необыкновенно просто. Улицы, идущие параллельно реке, повторяют изгиб, который река делает в этом месте, и имеют форму полумесяца. Их пересекают улицы совершенно прямые и очень длинные. Под одной из них, расположенной примерно в центре города, скрыт самый большой канал. В честь этого невидимого канала названа и сама улица - Канал стрит. Это - главная улица. Она делит город на две части - французскую, неряшливую, как старый Париж, с узкими уличками, маленькими аркадами на тонких деревянных столбах, лавчонками, невзрачными на вид ресторанчиками с первоклассной французской кухней, портовыми кабаками, булыжником и уличными прилавками, заваленными овощами и фруктами, красота которых особенно выделяется благодаря соседству грязи и выплеснутых прямо на улицу помоев, - и американскую часть...".
Прошло восемьдесят лет, и свидетельствую: картина мало изменилась. Разве что, поубавилось грязи. Хотя чистотой город, понятно, не блещет. Вот фруктовых прилавков теперь не сыщешь. За всю поездку ни в одном городе американского Юга нам ни разу не попалось на улице - ни в киосках, ни на лотках - ни банана, ни апельсина, ни яблочка. Идёт бойкая торговля гамбургерами, хот-догами, мороженым, колой, жвачкой и миллионом snacks в призывно-броском целлофане. Но за свежими фруктами надо ехать куда-нибудь на выселки, в супермаркет. Новый Орлеан - не исключение. Витрины сувенирных лавок пестрят футболками с игривыми слоганами, пляжными аксессуарами, всевозможными гаджетами и тёмными очками. Ни овощей, ни зелени, ни фруктов, ни натуральных соков нет даже на здешней примечательности - старом Французском рынке. Уж там-то найдёшь чёрта в ступе. Прилавки завалены причиндалами для магии вуду, амулетами от сглаза, бисерными кошельками, серьгами-кольцами, лубочными картинками и чучелами аллигаторов в широком ассортименте. Там же несложно откушать гамбо (острого креольского супа), джамбалайи (риса с креветками, овощами и колбасой) и другой местной всячины. Строго говоря, рынок - блошиный. То есть, товарно-вещевой. И не поручусь, что где-нибудь поблизости, в недрах старых улочек, не запрятаны лавки зеленщиков, какие-нибудь обжорные ряды со свежей снедью, предназначенные длясвоих - не для бездельников-туристов, а для горожан, живущих многотрудной человеческой жизнью. Просто нам эта земная радость в глаза не бросилась.
Навязчивый туристский китч на ново-орлеанских улицах давит на психику. Небоскрёбная перспектива визуально давит на старину, но в общем-то всё вместе довольно мирно сосуществует. Французский квартал, эта душа города, по-прежнему сто очков вперёд даёт каменным джунглям Даунтауна. Туристам этого объяснять не нужно - они все кучкуются во французской стороне. Проституцией я специально не интересовалась, но шалманов с огневыми ню здесь предостаточно, и наружность отдельных прохожих обоего пола оставляет мало сомнений в характере их промысла.
Что до первоклассной французской кухни, то неказистые с виду ресторанчики позиций не сдают - еда там и вправду: сюперб. Нужно только знать правильные места, а совета лучше спрашивать у местных жителей. Но про еду - не здесь и не сейчас.
И американцы, и посланцы других континентов приезжают сюда за острыми ощущениями, за отвязным куражом, за развлечениями и удовольствиями самого широкого спектра. Новому Орлеану по штатуположено быть весёлым городом. На деле же он предстаёт печальным и болезненным. А может, я проецирую на него собственную немощь? Радует однако уже то, что массовиков-затейников тут нет. И хоть в Новом Орлеане ты вроде как долженhavefun, но насильно веселиться без удержу никто тебя не заставит. Даром что ли ещё в эру Сухого закона город окрестили TheBigEasy (Большой Кайф)? Живи тут, как хочешь, впитывай то, что впитается. А нет - не на кого пенять, твоя же потеря. Полчища туристов тебе не указ. У них своя повестка дня, у тебя - твоя.
Знаю, ох знаю, что попадая в (разной степени) известные, но лично для тебя новые места, полагается осматривать их популярные достопамятные объекты. С целью пометить их галочками и\или потом с чистой совестью отрапортовать об их посещении реальным или воображаемым ревизорам. Передо мной такой задачи сроду не стояло. Уехать из города, не повидав там какого-нибудь общеизвестного сооружения, для меня не составляет трагедии. Программу с проставленными в ней галочками мне предъявлять на контроль некому. А Всевышний ею не сильно озаботится и визировать её вряд ли станет. Положим, немножко обидно было бы отправившись целевым назначением полюбоваться конкретно Северным сиянием или Фудзиямой, так и не узреть ни того, ни другого. Но для меня всего завлекательнее - атмосфера места, сличение его со своим внутренним, уже сложившимся образом, пусть даже и банальным. И, соответственно, узнавание его, либо - полный сюрприз или даже шок, в хорошем или плохом смысле. Эта-то неизведанность меня и будоражит, ради неё и путешествую. Еду, стало быть, за туманом и за запахом тайги.
В моём сознании Новый Орлеан неразрывно ассоциируется с двумя бессмертными музыками. Во-первых (порядок тут произволен), с блюзом-балладой "Дом восходящего солнца", каковым романтическим именем в местных краях традиционно вуалировались либо бордель, либо - тюрьма. На звание оригинального прототипа в этих категориях в городе равноправно претендуют несколько заведений. Поход в них отпадал.
Во-вторых, с классическим блюзом "St. JamesInfirmary" - непременно в пронзительной версии достославного сына этого города, Луи Армстронга. Пусть и означенный в песне лепрозорий в далёкие времена находился в Лондоне, а не здесь. И всё ж торжественно-погребальный ритм этого блюза с примесью забубённого ухарства упрямо звучит в моей голове при первом упоминании о Новом Орлеане. Чтобы проникнуться аутентичной атмосферой, нам следовало бы отправиться на старое кладбище Сент Льюис, с его легендарными многоэтажными саркофагами, увековеченными ещё и в культовом фильме Денниса Хоппера "EasyRider" (в вольном переводе: "Протобестия", хотя в России фильм известен как "Беспечный ездок"). Город-то расположен ниже уровня моря. Из-за частых наводнений мёртвых здесь в земле не хоронят - оттого и надземные склепы. Но ползти на кладбище по жаре в моём состоянии я была способна лишь в один конец. В принципе, я бы не особенно возражала. Даже не настаивала бы на принятой здесь по таким оказиям ритуальной помпе - оркестре и народном шествии. Романтика погоста вообще-то мне не близка. Однако, согласитесь, родиться в Самаре и упокоиться в Новом Орлеане - не самая ординарная планида. На ум приходит ответ умиравшего американского комика Боба Хоупа на вопрос его дочери о том, на каком кладбище он предпочёл бы быть погребённым: "Surprise me!" В моём случае, это уж точно был бы сюрпрайз. Да вот незадача: странноприимной "Могилы приезжего", как на саваннской Бонавентуре, в здешнем некрополе не имеется. Кладбище тоже пришлось отставить.
Апофеоз туристских чаяний - карнавальные празднества "MardiGras" ("Жирного вторника") в городе отыграли ещё в феврале. На дворе стояли знойные сентябрьские будни.
Мне оставались две опции: 1). сколь достанет сил, прошвырнуться по центру и послушать уличных музыкантов, попивая прохладительные напитки, и 2). кемарить у водоёма, во внутреннем дворике отеля "Ле Ришельё", где мы остановились - на Рю де Шартр, в самом сердце Французского квартала.
Свою персональную программу-минимум я выполнила.
3.ОТВЕТ ЗНАЕТ ТОЛЬКО ВЕТЕР?
Отель по-своему примечателен. Общий стиль его в двух словах можно обозначить как потёртый шик (shabbychic). Или - потускневший блеск, что, впрочем, характерно для многих здешних интерьеров. В декоре заметна изрядная толика поддельного ампира. За сто с лишним лет своего существования здание, с примыкающими постройками, успело побывать тремя фабриками: макаронной, мебельной и матрасной. Затем долго пустовало. В начале 1960-х было переоборудовано в отель, и для него настали звёздные времена. На стенах бара - фотоиконостас гостивших тут обладателей громких имён: Криса Кристофферсона, Джоан Баэз, Марианны Фэйтфул и даже сэра Пола Маккартни, которого на родине по-свойски величают Маккой. Тогда ещё не сэр, он проживал в этом отеле в середине семидесятых вместе с семьёй два с половиной месяца и за этот срок успел сочинить первый пост-битловский, но не самый свой удачный альбом "Венера и Марс". В холле - иная экспозиция. Зал украшает портрет кардинала Ришельё в полный рост. Оказывается, землёй под отелем когда-то владела семья Дюплесси, родственников сановного военачальника и великого интригана. На другой стене - картина маслом с изображением плывущей по реке пироги, в которой сидят, в такой последовательности: чёрный кот, белый джентльмен в сюртуке и цилиндре и чёрный парень с веслом. Полотно привело меня в тихое ликование, но кто его автор, и чем навеян сюжет, выяснить не удалось.
Слава отеля уж давно перевалила через свой зенит, впрочем, комната, сервис и обстановка более, чем адекватны, в комплекте с баром и уютным патио, где бассейн и пальмы. Особая благодать нисходит сюда, во дворик, когда стемнеет. В воздухе разливается прохлада, в ночном небе зажигается лоркианская, чесночной долькой,луна. Так и кажется, что вот-вот со свистом втянется обратно в какую-нибудь космическую воронку пара световых лет. И компанию тебе составит, допустим, молодая Джоан Баэз. Ведь в те самые, невыносимо далёкие семидесятые, она как раз занимала твоё юное воображение, не правда ли? Как беззаветно хотелось подражать нью-йоркско-мексикано-шотландо-калифорнийской цыганщине и неистовому пацифизму пламенной фолксингерши! Даже и не имея на то решительно никаких личных активов, не говоря уж о негодных историко-географических предпосылках.
И вы с ней молча сядете на кафельный бережок бассейна и опустите белы ноги в подсвеченную неоном, фиолетово-зелёную воду. Из одного окна, выходящего во дворик, будет доноситься треньканье гитары Макки, а из другого выглянет заспанная Марианна Фэйтфул, изъявив желание к вам присоединиться. Но она к тому моменту уже так переусердствует с апперами-даунерамии прочими амфетаминами и опиатами, что дорогу до патио не осилит, и рухнет на диванчик в холле тряпичной куклой в изящном ворохе дизайнерских лоскутков. Прямо под картиной с лодкой, котом, белым господином и негром, на фоне которой она наутро позволит себя сфотографировать (о, совершенно случайно!) забредшему сюда папараццо.
А вы с Баэз, тем временем, на двоих раскурите добрую самокрутку. Потом - вторую, третью. И тогда Джоан расскажет про войну и мир, про борьбу за гражданские права, про униженных и оскорблённых. И тихонько напоёт про алмазы и ржавчину. А ты ей - поклянёшься стать активисткой "Эмнисти Интернэшнл". И так вы прорефлектируете долго-долго - пока над крышами угомонившейся французской слободы не зарозовеет заря. И за порогом, дальше, впереди, будет ждать ещё целая жизнь - прекрасная и удивительная.
Меня захватывает такая фантазийно-реверсивная картинка, хотя, конечно, она грешит нестыковками. К примеру, в семидесятые Марианна из своей пропащей фазы уже вступила в чистую: покончила с наркотой и напела приличный диск "Broken English" новым, хриплым голосом. А ещё через двадцать лет (и двадцать лет тому назад), я слушала её в концерте, по-местному, athergig, в Оксфорде, в небольшом Новом театре, что возле отеля "Рэндольф". Марианна, простая, как правда, в строгого покроя костюме алого цвета, респектабельно исполняла немецкий шансон времён Веймарской республики. И охотно делилась с публикой избранными эпизодами своих разгульных годов. Собранная, профессиональная, трезвая, она напоминала стойкого оловянного солдатика, прошедшего огонь, воду и медные трубы, и чудом уцелевшего в своих смертельных схватках с жизнью.
Что до Джоан Баэз, то мне она живьём не повстречалась ни разу. Сэра Пола и мои пути тоже не пересекались, да и не надо.
Неохотно вернувшись в реальный мир, продолжаю знакомиться с городом. Дохлятиной, тухлятиной и тленом на улицах Нового Орлеана вроде не пахнет. Если принюхаться, - слегка потягивает болотцем, затхлыми половиками, нагретым на солнце камнем, фастфудом, коктейлем из дорогой и дешёвой парфюмерии.. Хью Лори - английский актёр, снискавший мировую популярность благодаря заглавной роли в телесериале "Доктор Хаус", - недавно снял документальный фильм о Новом Орлеане. Там он, подъезжая в сумерках к городу, и наблюдая вдали неоновые сполохи весёлых кварталов, доверительным полушёпотом сообщает в камеру: "It smells of f**ck" (здесь несёт, скажем так, блудом). Спору нет, вечерком - да, вот тем самым пованивает.
Но от рассвета до заката, собственно, круглые сутки, в Новом Орлеане стоит крепкий дух другого (кстати, любимого мистером Лори) занятия: джаза. Им и вправду пропитан весь Французский квартал. Играют и поют повсюду и непрерывно. И для туристов, и для фанатов, и для зевак, и на продажу, и (хочется верить) просто для себя. На рыночной площади в уличном "Market Cafe" джазмены безостановочно и, насколько могу судить, недурно лабают и классику, и современный джаз, и соул, и рэггей. Как Мемфис для кантри и рок-н-ролла, Новый Орлеан для джазистов всех мастей - город цеховой. Сидим, смотрим, слушаем - у воды да не напиться?
Музыканты меняются, за столики усаживаются новые люди, гуляющая публика задерживается возле кафе, девушки танцуют. Город сполна отрабатывает свою богемную славу. Кем чувствовать себя на этом празднике жизни: чужим или своим, - выбирай сам.
Колониальное прошлое Нового Орлеана на каждом углу смотрит тебе в лицо. Повсюду старинные особняки в полуиспанско-полуфранцузском стиле. Дома с балконами чугунного литья, увитыми декоративной зеленью, уставленными кадками с цветами. Многие с четырёх сторон опоясаны ажурными галереями на тонких колоннах. За арками ворот виднеются укромные дворики с фонтаном посредине, садики с пушистыми газонами, цветочными бордюрами, апельсиновыми деревьями, жасмином, кустами роз. Рю Бурбон, известная своими игорными домами и стрип-клубами, днём выглядит вполне пристойной и немножко сонной. Если не считать всё тех же аляповатых сувенирных лавок и массовых набегов сюда их целевой группы. Из-за которых эту улицу теперь насмешливо кличут креольским Диснейлендом.
Ну и, конечно, Новый Орлеан стоит на Миссисипи. Обычно к речным набережным надо спускаться. Только не здесь, где река на метр с лишним возвышается над городом. Под палящим солнцем, влекомая и подталкиваемая мужем, мобилизовав остатки сил, я вскарабкиваюсь по крутой лестнице на дамбу - она, понятное дело, много выше метра. Бездыханна, оседаю на лавку и гляжу перед собой. Глазам моим открывается обширное, но гладкое и флегматичное водное пространство скучновато-серого цвета, рассекаемое несколькими баржами. На далёком горизонте просматриваются какие-то строения и длинный мост. Это и есть коварная, норовистая Миссисипи, которая мне с детства представлялась огромной, величавой и великолепной, с подачи её истинного знатока - мистера Сэмюэла Клеменса, то есть, Марк Твена. Оценить её красоты мне удастся позже, в другом месте, вверх по течению реки. Но пока сентиментальных струн в моём сердце она не трогает.
Утром меня одолевает такая слабость, что я едва удерживаю в руках фен для сушки волос. С ватными ногами и головой я уже как-то свыклась. Но ватные руки? Это перебор. Далее анализировать свои недуги мне, по счастью, не приходится - надо собираться в путь, на запад. Три дня в Новом Орлеане пролетели, вот именно, как сон. Пора разглядеть Луизиану более крупным планом, попробовать её на вкус и на цвет. В спешке успеваю лишь на секунду задаться вопросом: что же такого должно случиться в моей жизни, чтобы мне ещё когда-нибудь захотелось вернуться в Новый Орлеан? Нет ответа. И сомневаюсь даже, что его знает только ветер. Сегодня над рекой и над городом стоит полный штиль..