Саванна, Джорджия
Сервер "Заграница":
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
САВАННА, ДЖОРДЖИЯ
(Моя Америка - 2012. Глава 4.)
1.
Ближе к вечеру, но ещё засветло, в холле "Плантерз Инн" устраивали нечто вроде светских раутов. Под сенью комнатных пальм расставляли кресла и банкетки. На видное место выкатывали сервировочный столик с крюшонницей из толстого стекла, наполненной водой со льдом и половинками лимонов. Получалось эффектно. Гостям подносили рюмки с дармовым вином и закуску на тарелочках - всесезонную ватную клубнику величиной с кулак и местный чеддер, нарубленный кубиками. За рояль усаживалась тапёрша в седых буклях. И, отчаянно фальшивя, начинала наигрывать "Moon River". Кстати, слова к этой щемяще-ностальгической песенке сочинил здешний человек, поэт и композитор Джонни Мёрсер. Вдохновившая его романтическая лунная река протекает вовсе не в Нью Йорке, где пела о ней Одри Хепбёрн в фильме "Завтрак у Тиффани". Река -здесь, в Джорджии. И название у неё такое же жаркое, тягучее, как у этого города: Саванна. Хотя местные буквоеды уверяют, что Мёрсер жил в доме, задним крыльцом выходившем на один из её притоков - маленький безымянный ручей. Там-де и проникся чувством. Теперь ручей зовётся Лунным.
Постояльцы и пришлый туземный люд по случаям вечеринок причепуривались. Дамы, прибавив громкости макияжу и бижутерии, облачались в шелка и бархат, а кавалеры - почти что в тукседо (по-русски: смокинг). Публика гомонила, интенсивно чатилась. Наконец-то, я разгадала загадку, уже давненько меня занимавшую: кто покупает самые передовые планшетные компьютеры, айпады и айподы, чья реклама каждый божий день неутомимо атакует мой почтовый ящик в Аутлуке? Ответ: американские пенсионеры. Их в холле было немало, и они азартно, с горящими глазами, обменивались ультрасвежими новостями от Микрософта.
В таком кипучем, но душноватом микроклимате меня одолевали приступы клаустрофобии. И я норовила незаметно улизнуть из отеля на волю, в город. Муж пытался удержать: "Ты что? Ведь это - наше самое близкое знакомство с миром Джима Уильямса!"
2.
О, Джим Уильямс. Культовая фигура Саванны. Интересный брюнет с кошечкой на руках. Кошка - серая, тигровая, звать: Шелтон. Сам Уильямс - джентльмен с аккуратными усиками, благородной сединой на висках, бархатным голосом и глазами, тёмными, точно тонированные окна лимузина. Всё видят, а внутрь не пускают. Пожалуй, стоило немножко пострадать, ради того, чтобы приблизиться к его миру. Допускаю, что отдельные тусовщики почтенных лет лично встречались с Уильямсом. Могли бы сообщить новые штрихи к его портрету, добавить пикантных подробностей.
И всё же провинциальный (п)шик отельных суарэ состоял с его миром примерно в той же степени родства, как грубая кухонная табуретка - со стулом красного дерева в стиле "Чиппендейл". Джим-то знал толк в "Чиппендейле". И в абажурах Тиффани. И в портсигарах Фаберже, и в китайском фарфоре, и в персидских коврах, и в кинжалах дамасской стали. И уж, конечно, в светских вечеринках. Недаром его грандиозные рождественские приёмы в Доме Мёрсера на Монтерей-сквер когда-то гремели на всю Саванну.
Этот город немыслим без истории о Джиме Уильямсе. Как и без книги "Полночь в саду добра и зла", в которой колумнист нью-йоркского журнала "Эсквайр" Джон Берендт поведал эту историю городу и миру. По книге, вышедшей в 1994 году, и ставшей супер-бестселлером, ветеран экрана Клинт Иствуд снял добротный одноимённый фильм, где роль автора играет Джон Кьюсак, Джима Уильямса - Кевин Спейси, Дэнни Хэнсфорда - Джуд Лоу, а отдельные персонажи второго плана (включая кошку) - самих себя. Картина снималась в Саванне, в тех интерьерах и экстерьерах, где история разыгралась.
Вряд ли Вифлеем поимел от пиара в Новом Завете такой же навар, как Саванна - от "Полночи в саду добра и зла". Саванна крепко поучаствовала в судьбах и Уильямса, и Берендта. Те, в свою очередь, - в её судьбе, добавив к реноме города эпитет: "интригующий", и обратив его в Мекку для впечатлительных особ обоих полов и всех возрастов. Они же (Уильямс - посмертно, а Берендт - заочно) откопали золотую жилу для здешних риэлтеров, до небес задравших цены на недвижимость. Заодно авансом облагодетельствовали владельцев отелей, магазинов, ресторанов и ночных клубов, сферу обслуги, да и всю туристскую отрасль города. Оба - протагонист и автор - заслужили от горожан, как минимум, по статуе где-нибудь на Эллис Сквер, рядышком с уже имеющимся симпатичным монументиком Джонни Мёрсеру. Наверное, это вопрос времени.
Книга Берендта красуется во всех магазинах города. Повсюду можно увидеть её фирменную обложку с фотографией The Bird Girl (Девочки с птичьими кормушками) - кладбищенской статуи меланхоличной девочки, которая отрешённо держит в разведённых руках по чаше. Она выставлена даже в витринах бутиков, аптек и маникюрных салонов. Как оберег, икона, фигурка Будды, томик Ильича или цитатник Мао - актуальное подчеркнуть.
И книга, и фильм (особенно книга!) вызвали недюжинный интерес и ажиотаж поклонников во всём мире, включая Китай и Японию. Оно и не удивительно. Как раз тот случай, когда перед правдой жизни бледнеет любой вымысел. Публика получила "реалити шоу" высшей пробы, что не слишком характерно ни для такого жанра, ни для жанра faction (fact+fiction), в котором написана книга. Шоу сыграно виртуозно. Страшно и смешно, со знанием сцены, фактов и действующих лиц - из первых рук. Если одним своим боком книга Берендта - шоу, то другим она - плутовской роман, третьим - травелог, четвёртым - ужастик, пятым - криминальное чтиво. Покопавшись, в ней можно обнаружить и другие грани. Моралите, к примеру. Но вот трагедию ли? Не уверена. Если да, то уж очень американскую. Со счастливым концом. Пусть и отсроченным на реальное будущее в реальном городе - живом эпилоге книги.
В интриге истории имеются все дежурные элементы кассового успеха: путь "из грязи в князи" - и обратно, богатство, филантропия, буйный гедонизм, любовь (хоть и не самой традиционной ориентации), ненависть, убийство, суд, тюрьма, смерть героев. Сверх того, бонусом: бездна местного материала, со страшилками, апокрифами, анекдотами и байками, личное участие автора в событиях, чреда колоритных невыдуманных персонажей, изрядная порция южной мистики и ударная доза чёрного юмора.
Книга заразительно интерактивна: погрузившись в неё, невольно начинаешь додумывать ситуации, строить гипотезы, спекулировать на тему добра и зла и даже примерять на себя "шкуры" героев. Вот уже без малого два десятилетия в Саванну со всего света тянутся фанаты этой истории, чтобы причаститься к её тайнам. Лично оприходовать и пощупать те, что были вскрыты и слегка беллетризованы Берендтом (он также намеренно перетасовал хронологию событий и кое-что присочинил - что ж, имел право). И на месте поразнюхать о тех, что остались таковыми, как и подобает приличным тайнам.
3.
Мистика и впрямь витает в атмосфере города, достигая критической массы по ночам. Тут явно происходит какое-то параллельное действительности копошение. Недаром здесь когда-то вершила ритуалы Минерва, старая чёрная ворожея-худушница (от hoodoo - североафриканская магия: переселение душ, власть мёртвых над живыми, заговоры, проклятья, сучья, порошки, куриные кости и т.п.) Она рекомендовала творить волшбу добра в последние полчаса до полуночи, а зла - в первые после. Видать, кто-то здесь следует её заветам.
Уже с вечера влажная субтропическая духота чуть-чуть отпускает. Веет прохладный речной бриз, набегает волнами дурманящий аромат поздних цветов. В кобальтово-синем небе зажигаются россыпи звёзд. Южный полумесяц, рогами вверх, сияет кривым "смайликом". Его свет струится сквозь ниспадающий с деревьев седой испанский мох. Грезится, что ветви опутаны клочьями савана. Потягивает чем-то загробным. И за каждым фонарным столбом, за каждым кустом в скверах и парках города мерещатся некие олицетворённые силы добра и зла, которые так убедительно живописал Джон Берендт в своей книге. Так и ждёшь, что, для начала, вот-вот материализуется их наперсница: вездесущая Минерва со своей кошёлкой, набитой землицей с боговой делянки. Следом за ней - инфернальное существо произвольного пола, Леди Шабли - в психоделически-оранжевом боа из перьев марабу поверх вечернего наряда с блёстками и нахальным разрезом до попы... Может, и не они, но кто-то здесь точно колобродит. Иначе - откуда эти ночные шорохи, всхлипы и мелькание теней?
Впрочем, моим призракам вскоре нашлось вполне прозаическое объяснение. Набегавшись днём по невыносимому пеклу, три вечера подряд я повадилась перед сном уединяться в Рейнольдс-сквере напротив отеля: посидеть на скамейке, чтобы обдуло свежим ветерком. Да и выкурить сигаретку-другую. В центре сквера высилась сутуловатая статуя Джона Уэсли - родоначальника методистской церкви, которого в середине 18-го века с целью миссионерства пригласил в Саванну её основатель-англичанин, генерал и масон Оглторп. Поодаль, через дорогу, к ярко освещённым дверям отеля то и дело подкатывали автомобили, доставляя новые парочки принаряженных и напомаженных гостей. Из ресторана в соседнем "Розовом доме" с гоготом и визгом периодически вываливался подгулявший народ, укрепляя давнишнюю репутацию Саванны, как party city.
Но в сквере было безлюдно, темно и по-кладбищенски тихо. Только белки, шурша листвой, бодро взбирались на мощные корабельные дубы, увешанные прядями мха. В такой многообещающей обстановке я бы не удивилась, если бы статуя сошла с постамента и направилась лично ко мне с какой-нибудь проповедью. Например, о пагубе табака для тела и души. Или о грехе североафриканского язычества. Но преподобный мистер Уэсли оставался нем и недвижен и, казалось, надменно глядел на меня сквозь густеющий сумрак сверху вниз.
Не успевала я предаться своей приватной рекреации, как вблизи слышались возня, вздохи, кряхтение. Затем - глухой хруст шагов ступавшего по траве человека и шевеление веток. Кусты раздвигались, и вырисовывался очередной бездомный с протянутой рукой и кроткой просьбой о куреве или хотя бы об огоньке. То были чернокожие плетельщики розочек из пальметто - местной разновидности низкорослых пальм с длинными, стрельчатыми листьями. Из них бедолаги плетут на продажу туристам сувениры "Palmetto rose". Здесь, на юге, они служат символом вечной любви ещё с времён Гражданской войны. Однако цветки, скрученные из мёртвых листьев, расходятся плохо. На квартплату с них не выручишь. Большинство туристов шарахается от уличных торговцев, как от чумы. Сувенирный голод приезжие утоляют ширпотребом из магазинчиков на городском рынке и на прибрежном променаде Ривер Стрит.
* * *
Не сказать, чтобы Саванна была населена и наводнена расистами - исторически как раз-таки нет! Побывавший в городе в 1848 году английский сатирик-реалист У.М.Теккерей даже заметил улыбки на лицах рабов. И отозвался о Саванне так: "тихий старый город с широкими, обсаженными деревьями улицами, на которых то там, то сям попадаются счастливые негры."
Меня занесло в Саванну полтораста с лишним лет спустя, и я честно скажу: счастливых негров мне там наблюдать не довелось. Кроме торговцев розочками, встречались чёрные уличные музыканты, швейцары, уборщики улиц, официанты, студенты местного Колледжа Искусств и дизайна и просто горожане с горожанками. Но особого счастья на их лицах я не заметила. Возможно, я страдаю туннельным зрением, то есть, не смотрю по сторонам и не вижу перспективы. Да и как разглядишь в незнакомом городе за три дня, что-нибудь, что на поверку не оказалось бы поверхностным и неосновательным?
За подсказкой обращаюсь к Джону Берендту. Прямого ответа он не даёт. Дипломатично (мол, за что купил - за то и продаю) вкладывает его в уста своих персонажей-автохтонов:
"В шестидесятые годы борьба за гражданские права несколько обострила межрасовые отношения, но в целом интеграция прошла относительно мирно".
"В 1964 году Мартин Лютер Кинг объявил Саванну "самым десегрегированным городом Юга". По статистике в 1980 году половину населения города составляли белые, половину - чёрные".
"Саванна управлялась по большей части умеренными белыми, которые стремились сохранить хорошие отношения с негритянской общиной. В результате был достигнут расовый мир, и чернокожее население осталось политически консервативным, то есть, пассивным. В Саванне не было заметно какой-либо общественной или политической активности со стороны чёрных. Однако было совершенно очевидно, что под внешне холодной оболочкой бушует вулканическое пламя злобы и отчаяния, которые укоренились в них так глубоко и выражалось такими вспышками насилия, что Саванна не без оснований могла считаться общенациональной "столицей убийств Америки". (перевод А.Н. Анваера).
Уточню, что сказанное не обязательно адекватно отражает сегодняшнюю ситуацию. Берендт написал книгу около двадцати лет назад, а реалии, ею охваченные, в основном, ретроспективно растягиваются ещё на пару десятилетий. Но определённая пища для размышлений здесь есть.
* * *
Купленный за пятёрку витой пальмовый цветок теперь уже совсем иссох, выцвел и скукожился. Он пока ещё лежит на моём письменном столе, исправно собирая пыль, и напоминая о призрачных и обманчивых чарах ночной Саванны.
4.
Помимо истории Джима Уильямса, (и того, что в городе снимались отдельные сцены "Форреста Гампа", а во время летней Олимпиады в Атланте в 1996-м здесь проходили состязания по парусному спорту) основная claim to fame (заявка на славу) Саванны - история, как таковая. На южном побережье Атлантики по части историко-архитектурной заповедности и, соответственно, привлекательности для туристов, Саванну многие годы затмевал относительно близлежащий Чарльстон (Южная Каролина). Да они и по сию пору тихо соперничают. Чарльстон - крупнее, шумнее, известнее, доступнее для транспорта. Саванна - компактнее, обособленнее, уютнее и зеленее. В этом - и её главные козыри.
По американским меркам Саванна - старый город. Своё название он получил от реки, в устье которой расположен, - неподалёку от океана. А река, возможно, - от имени коренного индейского племени Шауни (Shawnee). Другая правдоподобная топонимическая версия: от испанского слова sabana, то есть, буквально "саванна" - субтропическая степь с травами, деревьями и кустарником.
В 1733 году Саванна стала первым поселением в английской колонии Джорджия, наречённой так в честь короля Великобритании Георга (Джорджа) II-го. Уже к середине-концу 18-го века Саванна сделалась крупным океанским терминалом по ввозу рабов на плантации и по экспорту хлопка, выращенного на них.
Основал Саванну генерал Джеймс Оглторп, a man with a plan. В своём плане генерал не только скрупулёзно наметил будущие населённые пункты и сельхозугодья новой колонии, но и начертал подробную схему городского центра Саванны. За образец Оглторп взял планировку римского военного лагеря. Улицы должны были образовывать правильную решётку, пересекаясь под прямыми углами. Колонистам предписывалось возводить общественные здания, церкви и жилые дома в кварталах, с четырёх сторон примыкающих к 22-м площадям в форме квадрата, расположенным через равные интервалы. Каждой площади следовало являть собой зелёный сквер с фонтаном или памятником в центре. Оглторп лично заложил четыре площади. По замыслу генерала город должен был стать гигантским садом.
Этот беспрецедентный для тогдашнего градостроительства, эстетически безупречный и экологически здравый план был выполнен по всем пунктам. Практически все (кроме одной) площади-скверы дожили до наших дней и теперь, вместе с соединяющими их тенистыми аллеями, сообщают каждому - своё. Облику Саванны - редкостные стиль и класс. Туристу - photo op (топ фото). Изнурённому путнику - хлад и кайф. А бесприютному горожанину - кров и стол.
Среди многих формальных и народных прозвищ Саванны особо знаменательно "Hostess City of the South" - что-то вроде "Главной хозяйки Юга". Гостеприимность в крови у Саванны ещё с тех времён, когда в порт прибывали купцы со всего мира, и разноязыкие посланцы далёких материков выбирали город на вечное жительство. Но, по Берендту, здешнее радушие простирается куда дальше: на тот свет. Скажем, если вас, чужестранца или просто иногороднего, угораздит туда отправиться, - не беспокойтесь! На старом кладбище Bonaventure Cemetery для таких оказий имеется специальный резервный склеп под названием Stranger`s Tomb. "Могилу странника" в беломраморном мавзолее организовал для нас с вами местный хлебосол-эксцентрик, устроитель шумных городских вечеринок Уильям Гастон - ещё в 19-м веке. Он позаботился о том, чтобы горемыка-гость, отойдя в Саванне в мир иной, не валялся потом где попало, а - пусть временно, зато с комфортом, - попокоился бы на одном из красивейших кладбищ мира. Разумеется, до приезда своих родственников и поступления от них надлежащих распоряжений.
5.
Саванна, этот реликт архитектуры 19-го века, маленький анклав на побережье среди болот и сосновых лесов, город, где не любят новшеств и перемен, прекрасно сохранилась. Тому было несколько причин.
Во время Войны за независимость повсеместная разруха не коснулась города. Его контролировали британские войска и лойялисты, бдительно отражая налёты французов и янки в 1779-м. Англичане удерживали Саванну до 1782 года, пока опасность физического развала города не миновала.
Другая кампания развернулась под городскими стенами в ходе Гражданской войны, когда Саванной вознамерился завладеть генерал Шерман. На этот раз штурм удался, и в декабре 1864-го Шерман телеграфировал своему главнокомандующему - президенту Аврааму Линкольну: "Прошу Вас принять в виде подарка к Рождеству город Саванна со ста пятьюдесятью пушками, горой боеприпасов и двадцатью пятью тысячами кип хлопка". Линкольн презентом не побрезговал, уважил генерала. А тот пощадил Саванну и не применил к ней своей излюбленной "тактики выжженной земли". Шерман остался в городе ещё на месяц, потом двинулся маршем на Колумбию (Южная Каролина), и вот её уже спалил дотла.
После войны Саванна плавно вошла в режим бизнеса, как обычно (business as usual). Из порта отчаливали корабли, гружёные "белым золотом", держа курс на Ливерпуль, а позже - и на Манчестер. В Англию поступало сырьё для текстильных мануфактур, там набирала обороты промышленная революция. Тем временем, Саванна ковала свои капиталы. Она стала ведущим хлопковым портом мира. И неуклонно хорошела. Верные плану Оглторпа, разбогатевшие торговцы хлопком и набобы-судовладельцы понастроили себе по периметрам скверов элегантные дома в стиле нео-классицизма. Люди стали ходить друг к другу в гости. Так приёмы, балы и вечеринки сделались здесь образом жизни. Саванна - не то, что другие города Джорджии. Согласно Джону Берендту, первый вопрос, который вам задают в Атланте: "чем занимаетесь?" В Мейконе: "в какую церковь ходите?" В Огасте, в первую очередь, справляются о девичьей фамилии вашей бабушки. А в Саванне попросту интересуются: "что пить будете?"
Даже невыгодная для Юга отмена рабства, катастрофическое падение мировых цен на хлопок в конце 1880-х и последовавший экономический спад (ещё задолго до Великой депрессии, а потом - и в ходе неё) по-своему сыграли Саванне на руку. Сюда не заявились девелоперы с железной "бабой" и динамитом, не порушили ничего исторического, нео-классического и красивого во имя доходных домов, универмагов, бензозаправок, автостоянок и скоростных шоссе, рассекающих центр. Как произошло, к примеру, в Атланте и во многих-многих городах Америки, ставших многоэтажными бетонными монстрами - клонами "Метрополиса", породившими, в свою очередь, сотни и тысячи своих клонов на других континентах.
Саванна на десятилетия затаилась в коконе своего былого, порядком потрёпанного и ветшающего великолепия. Всё более уступая медленному, но верному декадансу, только теперь уже утратившему болезненное очарование, присущее ему по определению. Старые дома превращались в откровенные руины, заваленные хламом. Окна домов были разбиты или заколочены, водостоки - проржавели, крыши осели, тротуары покрылись засохшей грязью.
По улицам разгуливали деловитые дамы полусвета, а добропорядочные семьи с детьми боялись селиться в центре, считая этот район опасным. Ни один банк не давал денег на спасение города от окончательного разрушения.
В 1946 году в Саванне проездом останавливалась леди Астор. Та самая первая дама-депутат британского Парламента, которая однажды любезно заметила Черчиллю: "Если бы я была вашей женой, Уинстон, то подсыпала бы вам яду в кофе". На что он ответил: "Если бы я был вашим мужем, то выпил бы его". Склонная к афористичным высказываниям, депутатка-аристократка припечатала Саванну фразой: "Красавица с чумазой физиономией". Саваннианцы обиделись, группа патриотов потихоньку начала приводить центр в порядок. Но их субботники канули каплей в море.
Застройщики нагрянули в город в середине 1950-х. Они, первым делом, нацелились на изящный, начала 19-го века, Davenport House в федеральном стиле (американский аналог английского Ридженси или немецкого Бидермейера). Намеревались заменить историческое здание многоэтажной автопарковкой. Кирпичи пустить на стоительство загородных вилл. И двигаться дальше, расчищая бульдозерами подуставшую старину, как того требуют прогресс, урбанистический бум и здоровое частное предпринимательство. Затея, однако, провалилась. На защиту своего кровного архитектурного наследия грудью встали гражданки Саванны. Великолепная семёрка состоятельных дам-энтузиасток основала "Общество истории Саванны", скинулась, создала оборотный фонд, выкупила и отреставрировала Davenport House, а позже устроила в нём музей. Затем инициативу подхватили другие горожане. Концепция была проста: Фонд Саванны покупал дома, а потом перепродавал их (часто - с убытком) - тем, кто подписывал обязательство приступить к реставрации в течение восемнадцати месяцев. Уставный капитал фонда определили в двести тысяч долларов. Деньги по тем временам достаточные, чтобы выкупить все нужные дома, при условии быстрого оборота. Это условие было выполнено.
Вот с этого места, чувствую, придётся поподробнее. Рассказ о ренессансе Саванны будет неполным без участия того, кто сыграл в нём далеко не последнюю роль: уже не раз мною помянутого Джима Уильямса.
6.
Истинной истории Джима Уильямса не знает никто. Даже Берендт. Искусно подретушированной и драматизированной, виртуальной его истории - не знает только тот, кто не смотрел фильма и не читал книги. И если такие оригиналы ещё остались в мире, то нижеследующее - для них. У меня нет намерения пересказывать сюжет. Поскольку я веду речь о Саванне, то и в истории Уильямса, вольно придерживаясь её канвы, выделю лишь эпизоды, существенные для роли личности в судьбе города. Как бы ни было велико искушение цитировать книгу кусками. Сознаюсь: периодически соблазн меня побеждал. Читатель, я не сильно сопротивлялась!
Не зря Берендт трудился над книгой целые десять лет. В двух словах эту историю не расскажешь. Слишком эпохальна, витиевата, слишком плотно населена. Читателя она захватывает не то, чтобы фабулой или криминально-судебным аспектом. Скорее, своим вторым планом, который постоянно пробирается на первый: деталями, историко-краеведческими вставками и персонажами. Среди них главный, пожалуй, - город Саванна. Говорят, что не место красит человека, а наоборот. Но иногда оно даёт человеку фору. Так, Джиму (Джеймсу Артуру) Уильямсу (1930-1990 гг.) сперва повезло с местом, а потом уж он сам принялся отдавать ему долги. Ведь кем он был, явившись сюда на заре 1950-х из рабочего посёлка близ Мейкона, где главной достопримечательностью слыл меловой карьер? Да никем: юным собирателем старья. Полным амбиций, но безо всякой амуниции, то есть, без цента в кармане. Зато попал в правильное место! Джима околдовал этот "город у моря, полный благородных традиций", выражаясь словами Маргарет Митчелл - автора "Унесённых ветром". Город незаурядной архитектуры и бурной светской жизни, но запущенный и обнищавший. Он манил, многое сулил, но требовал хозяйской руки, присмотра и заботы.
Изучив предмет и ремесло, Уильямс всерьёз занялся торговлей тем, к чему с детства лежала его душа: антиквариатом. Собственноручно ремонтировал старинную мебель. Открыл свою лавку. Стремительно и баснословно разбогател. При том он любил повторять, что жителей Саванны объединяют две характерные черты: любовь к деньгам и нежелание с ними расставаться. Не беда! - наладил контакты с дилерами и покупателями из Атланты, Нового Орлеана, Нью Йорка, а затем - из Франции, Англии, Италии, Швейцарии. Заработал себе имя на авторитетнейших аукционах мира. Сделался завсегдатаем самых фешенебельных салонов Европы. Начал скупать в Саванне окрестные земли и недвижимость. Поселился в Доме Мёрсера, построенном в середине 19-го века генералом-конфедератом и прадедом того самого Джонни Мёрсера, что написал "Лунную реку" (теперь там музей, которым заведует нынешняя владелица дома, сестра Уильямса).
Дом этот, надо сказать, при всей своей импозантности и (псевдо)итальянском обаянии, славу имел не самую добрую. Ещё в начале 20-го столетия его тогдашний хозяин, оступившись на лестнице, упал, расшибся и через три дня скончался. А полвека спустя мальчик, гонявший голубей на крыше дома Мёрсера, сорвался вниз и убился насмерть, напоровшись на острия чугунной ограды... Но для Уильямса магнетизм нехорошего дома заключался в его представительности и аристократической красоте.
Итак, Джим Уильямс стал владельцем великолепного особняка красного кирпича, с высокими арочными окнами, балкончиками чугунного литья, просторными комнатами, бальным залом на втором этаже и стеклянным куполом на крыше. Вместе с каретным сараем (где Уильямс держал магазин и реставрационную мастерскую), огороженным стеной садом, полным тропических растений, зелёной лужайкой и кустами азалий перед входом, здание занимает целый квартал в историческом центре Саванны. Уильямс бережно отреставрировал Дом Мёрсера с трепетной щепетильностью в воссоздании деталей. Вплоть до оригинальных оконных шпингалетов и дверных ручек. Установил в доме настоящий орган. И заполнил свою новую обитель подлинными сокровищами - шедеврами мировой живописи, раритетной мебелью, драгоценными коврами, зеркалами, коллекционным оружием, старинными вазами, шкатулками и статуями. Благо, такое добро у денежного антиквара всегда под рукой, буквально.
Но Уильямсу этого было мало. Он решил поднять Дом Мёрсера на новый уровень: общественной значимости. Завершив восстановительные работы под Рождество, объявил о праздничном вечере и пригласил самые густые сливки саваннского общества. Зажёг канделябры во всех комнатах. На площади собрались десятки зевак. Горожане в изумлении глазели на прибывающих гостей, разодетых в пух и прах, и на освещённые пламенем свечей окна дома, доселе годами уныло прозябавшего во тьме, в тиши и забвении. Теперь с первого этажа доносились звуки рояля - там играли музыкальное попурри для коктейлей. Со второго, из бального зала, лились торжественные органные аккорды. По дому сновали лакеи в белых ливреях с подносами из серебра, предлагая шампанское и прохладительное. Для почина гостей потчевали изысканными канапе с маринованными креветками и крошечными томатными сандвичами. Закуски самолично готовила светлокожая негритянка Люсиль Райт - известная поставщица отборной провизии на банкеты в лучшие дома города. Фуршетные столы ломились от деликатесных яств, фруктов и вин. Дамы, фрагментарно задрапированные в атлас и шифон, вверх-вниз скользили по винтовой лестнице, блистая бриллиантами.
Старая Саванна выпала в осадок.
С той поры рождественские званые вечера в Доме Мёрсера стали гвоздём программы, точнее, календаря светских событий города. Саванна весь год жила в предвкушении праздника. Хозяин завёл на приглашаемых специальную картотеку. На его рабочем столе лежали две стопки карточек с именами светских львов и львиц. Стоило кому-нибудь из них в течение года перед ним провиниться, Уильямс перекладывал соответствующую карточку из стопки "In" в стопку "Out".
Джим Уильямс имел основания не особенно доверять местному бомонду: пропуская мимо ушей лесть и подхалимаж, он чутко регистрировал за своей спиной двусмысленные смешки, перешёптывания и отголоски сплетен. При всём своём сказочном богатстве и влиянии, он оставался rara avis in terris Savannah - редкой птичкой, то есть, белой вороной. Или, если угодно, чёрным лебедем на саваннской земле. Годы шли, а он по-прежнему, демонстративно и вызывающе, жил бобылём. И даже не заводил романов с обеспеченными местными красавицами и наследницами, хотя те были бы вовсе не прочь. Такое в старом городе, с его патриархальными устоями, вызывало всеобщий конфуз и домыслы известного характера. Возможно, небеспочвенные, хотя, казалось бы: кому какое дело? Хай сосайтети Саванны едва ли можно было назвать образцовым по части морали и поведения, и за фасадами георгианских особняков порой творилось чёрт-те что. Но здесь было принято держать фамильные скелеты в шкафах, скандалы - под замком, а секреты - за зубами.
7.
Между тем, задолго до возрождения Дома Мёрсера в 1970-м, Уильямс вошёл во вкус реконструкции недвижимости. Этим он занялся ещё в середине пятидесятых, когда пошла в гору его торговля антиквариатом. Взлёт состояния Уильямса происходил параллельно восстановлению исторической части Саванны, в чём наш self made man сыграл поистине выдающуюся роль. Он решал задачу с большой оглядкой на сохранение старинной архитектуры. Внёс порядочную лепту в оборотный фонд "Общества истории Саванны". Купил ряд кирпичных одноэтажных строений на Ист Конгресс стрит, отремонтировал их и продал. Вскоре он покупал, восстанавливал и продавал дома в центре Саванны дюжинами. Об этом писали газеты, имя Уильямса стало широко известным, что немало упрочило и его антикварный бизнес.
Не дремали и городские общественные организации - активисты консервации. Они также продолжали спасать исторические здания от сноса, планомерно их покупая. Провели реконструкцию викторианского района города и санацию трущоб. Процесс не был гладким и быстрым. Он прошёл несколько этапов, а защитники старой Саванны претерпели немало поражений и откатов. Кое-что здесь успели посносить. Кое-что - построить, наперекор яростным протестам горожан. На набережной, среди хлопковых складов 19-го века, вознёсся ввысь и тупо торчит поленом, заслоняя собой речные дали, отель "Хайетт Ридженси". Возле тенистой Рейнольс-сквер, впритык к старинному зданию "Плантерз Инн", вырос многоэтажный гараж, ужасный обликом.
Но в начале семидесятых в старый, правда, теперь уже неузнаваемо посвежевший центр Саванны вернулись из пригородов благопристойные семейные пары с детьми - труженицы секса с позором бежали на Монтгомери стрит. А в целом по городу, общими усилиями, за двадцать лет было восстановлено около тысячи домов. Французская газета "Монд" назвала Саванну "la plus belle des villes" (первой красавицей среди городов) Северной Америки.
Уильямсу карты шли в руки - он начал скупать и реставрировать куда более пышные и солидные здания. Такие, как Дом Армстронга на центральной Булл стрит - настоящее итальянское палаццо, огромный белоснежный дом с внушительной колоннадой, сооружённый в начале 20-го века магнатом-судовладельцем. Туда Уильямс перевёл свой главный антикварный магазин - на год. А потом продал дом крупной адвокатской фирме. Между делом, приобрёл в Британии контейнеры с живописными полотнами, английской мебелью и отдельно - несколько шедевров Фаберже. На чей-то вопрос о том, как ему нравится роль нового богача (nouveau riche), Уильямс невозмутимо ответил, что ключевое слово в "нуворише": riche, и что его оно вполне устраивает.
Примерно тогда же в гости к Уильямсу пожаловала Жаклин Онассис. Вопреки расхожей сплетне о том, что бывшая первая леди предлагала Уильямсу два миллиона за Дом Мёрсера, а тот отказался, - миссис Онассис всего лишь хотела осмотреть роскошные интерьеры. И полюбоваться жадеитовой шкатулкой Фаберже, которую Уильямс увёл у неё из-под носа на аукционе "Кристи". Правда, Жаклин призналась, что не отказалась бы и от дома со всем его содержимым. Добавив: "кроме Джима Уильямса - он мне не по карману". Разговор происходил в присутствии девушки-гида - она-то и проболталась репортёрам, а те раздули слухи о несостоявшейся купле-продаже.
8.
К тому времени, когда Джим Уильямс получил в Саванне негласный статус полубога (с поправкой на загадочную личную жизнь и серию отъявленных антиобщественных выходок - о них читайте в книге), туда направился журналист из Нью Йорка Джон Берендт. Собственно, он там уже жил. Точнее, поживал - попеременно в обоих городах. Подобно Уильямсу, Берендт подсел на Саванну. Враз и бесповоротно. С того момента, как однажды, праздно колеся по побережью, увидал из окна машины вот что: "сплошное зелёное море, оживлявшееся, словно островками, шпилями, карнизами, черепичными крышами и куполами. Спустившись с моста, я оказался в роскошном зелёном саду. С обеих сторон дороги высились стены пышной растительности; кроны смыкались над головой, рассеивая свет и создавая приятную тень. Здесь только что прошёл дождь, воздух был напоён зноем и влагой. Мне показалось, что я очутился в субтропическом заповеднике, отделённом от остального мира тысячами миль. Я въехал на площадь, обрамлённую цветущим кустарником, со статуей в центре. Через несколько кварталов мне встретилась ещё одна площадь. Потом показалась третья, оглянувшись я заметил сзади четвёртую. Справа и слева имелись ещё две площади - они были во всех направлениях. Сначала я насчитал восемь, потом десять, двенадцать, четырнадцать. Или всё-таки двенадцать?" (перевод А. Н. Анваера)
Площадей - двадцать одна! Это незамедлительно выяснил и сам Берендт в беседе с одной из старожилок города. Но площадями едиными сыт не будешь, какими бы прелестными оазисами спокойствия они ни были. Саванна заворожила своего неофита и другими дивами. Здесь он попал в бурную круговерть встреч и знакомств с тьмой-тьмущей, мягко говоря, неординарных индивидуумов. Начиная с нашего героя Джима Уильямса. С ним Берендт тотчас же сблизился (не романтически), они явно симпатизировали друг другу. Хотя закадычными друзьями не стали - оба держали дистанцию. Были и другие знакомцы и знакомицы, настоящая кунсткамера. С отдельными у автора завязались отношения, непросто поддающиеся дефиниции. Трудно задним числом предсказать, куда они могли бы его завести. И какие новые сюжеты за собой повлекли бы. Происходило поразительное слияние автора с темой, почти физическое взаимное врастание одного - в другое. В этом Берендту от души можно позавидовать.
Но тут в Доме Мёрсера прогремели роковые выстрелы, и судьба Джима Уильямса радикально переменилась. Далее он понёс своё неотвратимое comeuppance. Наказание за совершённый грех: судебные разбирательства, публичное унижение, позор и предварительные тюремные сроки. А книга о Саванне, которую уже начал писать Берендт, стремительно приобрела свойства детективного романа и триллера. Она могла бы им и остаться, сделавшись ещё одним образчиком мрачной серии True crime. Кабы не увлекательные экскурсы из мира живых в мир мёртвых (в оба конца), не сквозная (хотя и ненавязчивая) антитеза добра и зла, не городские притчи и не пёстрая вереница легендарно странных жителей Саванны,чьё присутствие несметно обогатило книгу.
9.
Почти все рекламные аннотации к "Полночи в саду добра и зла" начинаются с блиц-тура по галерее этих персонажей. Ещё бы! Они - самая лакомая завлекалка книги! Кому не захочется разузнать, что делала на чинном Котильоне чернокожих дебютанток бесстыжая танцовщица кабаре - леди Шабли? Как её на самом деле звали - часом, не Фрэнк ли? А может, Бенджамин? И неужели она по-прежнему выступает в Саванне, и желающие могут её лицезреть в бурлеске "Club One" раз в месяц? Зачем и каким образом тырил электричество брокер и пианист Джо Одом? Чем были заняты руки и глаза его подружки, платиновой блондинки Мэнди - Мисс БКЖ (Большой Красивой Женщины), - в то время как она, ежедневно добираясь на работу, около сотни миль крутила руль своей машины коленками? Почему чёрный джентльмен мистер Гловер каждое утро прогуливал ошейник и поводок без собаки? После какого дня в году женщины Джорджии дружно надевают колготки? Верно ли, что одержимый демонами биолог Лютер Дриггерс собирался отравить население Саванны, вылив бутыль с ядом в городской водопровод? И какого лешего он гулял по городу со связкой разноцветных ниток, к которым были приклеены трепыхавшиеся мухи и осы? Действительно ли сегодняшняя стоимость Дома Мёрсера зашкаливает за девять миллионов, и охотников его купить пока не нашлось? Что - и впрямь весь антиквариат из Дома Мёрсера давно распродан, деньги ушли на содержание дома и на уплату налогов, а экскурсии по нему - скучны и непомерно дороги?
Читатели непременно пожелают выведать: предумышленно ли был убит Дэнни-бой, этот ходячий кусок секса со спутанными светлыми волосами и глазами, синими, как сапфиры? Можно ли всё-таки считать Джима Уильямса стопроцентно хладнокровным злодеем, или он сам стал жертвой обстоятельств и уцелеть мог только ценой чужой жизни? Как он ухитрялся вести бизнес из тюрьмы по телефону, не вызывая у заокеанских партнёров подозрений о своём местоприбывании? Смог ли бы он в конце концов отвертеться от пожизненного заключения, будь он бедным, а не богатым? Повлияла ли старая Минерва на окончательное решение суда? Раскаялся ли Уильямс под занавес? Почему (и правда ли, что) спустя восемь лет после убийства он умер от сердечного приступа в Доме Мёрсера - у себя в кабинете, на ковре, в том самом месте, где его настигли бы пули Дэнни, если бы тот успел выстрелить первым? Наконец, нет ли доли истины в убеждении колдуньи Минервы о том, что главное в нашей жизни - это счастливые мёртвые?
Ответы на эти и на массу других вопросов содержатся в книге. Отчасти - on location, в Саванне. Некоторые знает только Бог. Или Дьявол. Уж не берусь гадать: американский или африканский. А ответы на иные вопросы лучше искать вокруг и внутри самих себя.
10.
История Джима Уильямса, несмотря на смерть героя, вроде бы закончилась хэппи-эндом. Своего рода, победой в поражении. Что с того, что умер? - все там будем. Зато город процветает!
Всё правильно. Только вот страховой полис на вечное счастье городам не выдаётся. Подобно живому организму, город сегодня благоденствует, а завтра, глядишь, - уже хиреет и увядает. Да и красоту на хлеб не намажешь. Одним обитателям города-сада стабильно живётся в нём хорошо, а другим - так же стабильно плохо.
Местная вечёрка (точнее, утрянка: "Savannah Morning News") пишет, что сегодня в городе происходит "ужасающий рост безработицы и бедности, смехотворный (verbatim: "ridiculous"!) подъём преступности и обнищание школ".
Туристу-то, конечно, до этого дела нет. Ему здесь не жить. Восхитится себе волшебными занавесями испанского мха, красивыми строениями, фонтанами и зелёными площадями-скверами Саванны, да и отправится восвояси, унося в памяти лишь парадные фасады города.
Ну, разве что, призадумается о Джиме Уильямсе - герое и изгое Саванны. Пускатель пыли в глаза, циник, гордец, делец, сибарит и немножко мистик, он вошёл в историю тем, что четырежды был судим за одно и то же преступление и, наконец, оправдан. Не самый доблестный повод для славы. Но много ли найдётся в мире городов, где бы опальный антиквар единолично спас около сотни исторических зданий? Что перевешивает на чашах Добра и Зла: убийство, корыстные мотивы благодеяния или его конечный результат? И зачёлся ли он Уильямсу в том саду, откуда нет возврата?
Правда, в Саванне бытует поверье, что мёртвые - всегда с нами. Куда ни кинешь взор, везде натыкаешься на их следы.
* * *
Англия, Норфолк, сентябрь 2012 - январь 2013 г.
Связаться с программистом сайта
