АЛЬ-ХИМИЯ СВЯТАГО ФЕНИ
Какое небо голубое...
Есть в англоязычном обиходе такое словечко: кон (con). Усечённое confidence (доверие). Только от доверия оно шагнуло далеко вперёд (или назад?) К тому, что начинается-то с доверия, а кончается полной его утратой. Кон - это скэм (scam) или жульничество, мошенничество, обман, надувательство и большое свинство.
Но кон-артисты, а, выражаясь по-новорусски, - кидалы (в старой редакции: мошенники, аферисты, плуты, жулики, "червонные валеты", шельмы, штукари, выжиги и протобестии) - были, есть и будут. Везде. А потому что никогда и нигде не переводилась их целевая группа. Те, кого можно, приложив некоторые усилия, - надуть. Если угодно, - облапошить, провести, одурачить, околпачить, обжулить, объегорить или, как теперь говорят, - развести. По-английски - ошкурить (to fleece), ощипать (to pluck), обцыганить (to gyp), ободрать (to rip off), остричь (to shear), уделать (to do), выдоить (to milk), и т.д. (О, сколь же цветист и богат глоссарий этого благодарного занятия!)
На необъятных просторах шестой части суши света объект внимания "червонных валетов" зовётся лохом, а в Англии - ещё с шекспировских времён - довольно непрозрачным словом gull. Gull в значении "чайка" тут, пожалуй, не при чём. Этот гулл гораздо ближе к ротозею, разине, а ещё ближе - к простоглоту (ну, не взыщи, читатель, тут уж я пофантазировала, - нет такого слова). Дело в том, что gull, как существительное, произошло от средне(векового) английского глагола golen, а тот, в свою очередь, - от старофранцузского goule, что означало "глотать". Кстати, эти слова состоят в родстве с русским горлом, современным английским gullet (глотка\ пищевод) и немецким Kehle. Иначе говоря, так звался человек, готовый поверить всему, что ему внушают. То есть, "проглотить" любое враньё. Отсюда и пошло слово gullible (доверчивый). Так что, мы вернулись к тому, с чего начали - к доверию. Однако сейчас gull в значении "простофиля" почти не услышишь в английском языке, - устарело. Его заменило другое слово: mark (мета, метка или, лучше: меченый).
Что же касается нашего родного лоха, то с ним тоже не всё так просто. Лох, как говорится, - это судьба. А вот этимология лоха имеет несколько толкований. Одно из них таково: лохом в диалекте поморов назывался лосось, прошедший нерест, и оставшийся в реке на зимовку. Несообразительная, неповоротливая рыба - лёгкая добыча для человека с сетью и для дикого зверя. Затем офени (те самые - родоначальники фени, по которой ботают, - а в миру - мелкие торговцы мануфактурой и лубками) стали называть лохами простых крестьян (противопоставляя их себе как менее образованных). Слово это упоминается в словаре Даля, и только в конце 19-го века вошло в воровской жаргон.
В начале же 17-го века, во времена правления шотло-английского короля Джеймса (Джейкоба) Первого (либерально назовём их джекобианскими, хотя в русском языке такого слова нет) лохи и гуллы имели обыкновение скапливаться возле собора Сент Пола в Лондоне. Он уже тогда был объектом паломничества туристов. Там же вовсю шустрили и кон-мены - карточные шулера, гроссмейстеры по бросанию фальшивых костей (предтечи напёрсточников?) и карманники, обычно работавшие в паре. Один выступал в роли глашатая и советовал публике беречь свои карманы. Услышав призыв, лох дискретно (как ему казалось) проверял сохранность своей наличности, что, конечно же, не укрывалось от зоркого ока глашатаевого напарника. Остальное было делом техники.
Джекобианский Лондон можно сравнить с Чикаго двадцатых годов или с Москвой девяностых (двадцатого века), - с её "пирамидами", властилинами и фирмами типа "Лабеан". Преступный мир был совсем неплохо организован - передовые навыки и опыт оперативно распространялись, украденный товар быстро сплавлялся куда надо, а новые кадры исправно ковались.
Воришка Искусный Плут был жив-здоров за 250 лет до того, как Чарльз Диккенс его придумал и поместил в своего "Оливера Твиста". Но его собратьями карманы лохов обшаривались только по короткому сценарию ошкуривания. В расширенном варианте лоха посылали домой за добавкой, и это уже делали более конкретные пацаны.. Схем таких вариантов было много, и почти все - беспроигрышные. Мастера кон-арта редко попадались и ещё реже - попадали в тюрьму. Ещё и потому, что ощипанные многоступенчатым способом граждане не торопились сделать свой позор публичным.
Среди множества слоганов и прибауток кон-артистов один является прямо-таки мантрой: "Честный человек на удочку не попадается".
Позже её удачно озвучили лиса Алиса и кот Базилио: "Покуда есть на свете дураки, обманом жить нам, стало быть с руки". Или: "На жадину не нужен нож. Ему с три короба наврёшь, - и делай с ним, что хошь!" Ключевой ингредиент Большого Кидалова - это соучастие в нём самой жертвы. "Меченого" завлекают в схему быстрого обогащения, туда, где денежки надо выкладывать авансом. Но он же охотно в неё вовлекается сам! Так же охотно, как и первая группа лохов, откликнувшихся на на многочисленные варианты так называемых "нигерийских писем" наших дней. Отчего бы не перевести на счёт растерянного бизнесмена (или, тем паче - экс короля) с далёкого континента чисто символическую сумму на "логистику", когда следом можно кассировать дармовые миллионы? Лохи и переводили.
Большой и мелкий рэкет, его агенты и жертвы - добро- и невольные - столетиями находились в фокусе внимания литераторов разных жанров. Некто Джим Томпсон, автор романа "Кидалы" (положенного в основу известного фильма с Джоном Кьюсаком в главной роли) даже сравнивал писательскую профессию с мастерством кон-арта: "Существуют тридцать три способа написать рассказ, и я использовал все. Но сюжет только один: вещи не таковы, какими они кажутся". Это как раз тот принцип, который используют кон-мены в своих манипуляциях и игнорируют те, кто попадают в их ловушки.
Этот же тезис ещё тремя веками раньше великолепно проиллюстрировал английский драматург, современник Шекспира Бен Джонсон в своей комедии "Алхимик".
Бен Джонсон и сам жил в мире крайностей. Он не был чужд насилия (убивал людей на войне и на дуэли), обладал вулканическим характером и сардоническим складом ума. Был каменщиком, солдатом и актёром (хотя получил классическое образование, хорошо знал латынь и древнегреческий) и уже за первую свою пьесу "Собачий остров" загремел в тюрьму по обвинению в неприличном и бунтовском поведении.
Премьера "Алхимика", поставленного Королевской труппой, состоялась в 1610 году. Комедия имела оглушительный успех и продержалась в различных сценических обработках вплоть до наших дней. После неё, "Варфоломеевской ярмарки" и "Вольпоне" Джонсон был объявлен величайшим драматургом своих дней, и лишь после его смерти в 1637 году этот титул затмила слава Шекспира. Как и Сальери в тени Моцарта, Джонсону было суждено навсегда остаться в тени своего коллеги по подмосткам и поэзии.
И всё же... Критики и по сей день называют "Алхимика" одной из самых смешных пьес, написанных на английском языке. Может быть, ещё и потому, что язык Джонсона - забористая смесь из квази-схоластического, наукообразного арго, настоянного на кухонной латыни, алхимической фени (того, что англичане называют "полным гобблдигуком") и люмпен-скатологии. Последнее назовём для ясности - сквернословием.
Кстати, один из современных английских театральных критиков назвал язык "Алхимика" "сладкой грязью". К примеру, честный табачник Авель Драггер характеризует свои отношения с одной богатой вдовушкой примерно так: "Случается мне иногда задать ей факус" (пер. автора).
Мне же случилось ненастным октябрьским вечерком посмотреть "Алхимика" в постановке Национального Театра (того, что был построен в 50-е годы на южном берегу Темзы, не в последнюю очередь, благодаря сэру Лоренсу Оливье, и накрепко связан с его именем). Спектакль - один из "гвоздей" лондонского театрального сезона 2006 года.
Посмотреть его стоило. Пастельные тона декораций и костюмов вступали в контраст (но не в конфликт!) с динамикой и драйвом актёров и с виртуозной (не побоюсь этого слова) режиссурой. Тут надо бы заметить, что в ходе спектакля искусно смоделированный интерьер "нехорошего домика" во вполне респектабельном лондонском районе Блэкфрайерз несколько раз плавно и ненавязчиво перерастал в свой же экстерьер. И мало кому известно (я и сама случайно узнала), что за кулисами находятся девять этажей сложнейших сооружений, так называемая "Решётка" (The Grid), из которой целых 30 инженеров и управляют всей сценической машинерией.
Итак, о чём же пьеса? В двух словах - о человеческой жадности и доверчивости. Действие разворачивается в уже упомянутом домике, хозяин которого сдал его внаём, а сам уехал из Лондона на неопределённый срок из-за свирепствовавшей в английской столице эпидемии Чёрной Смерти (попросту говоря: чумы). Троица кидал: Субтиль (Subtle), его слуга Физия (Face) и подружка Долл Коммон (Doll Common - тоже имя не случайное. Что-то вроде Ляли Общин) оъединили свои усилия с целью ошкуривания доверчивых гуллов.
Они позиционируют себя как алхимики (вернее, главный алхимик тут - Субтиль, а двое других - лишь подельники, то есть, - подмастерья), тогда как у дверей домика уже выстраивается очередь из лохов, жаждущих удовлетворения своих самых безумных желаний, страстей и навязчивых идей.
По мере того, как растут очередь и список клиентов, троице трикстеров (о, вот ещё один синоним кон-артиста!) приходится прибегать ко всё более изощрённой технике ощипа и отчаянно импровизировать на ходу, дабы избежать разоблачения и попутно огрести как можно больше денег.
У человека, так сказать, современного, может возникнуть правомерный вопрос: а при чём, собственно, тут алхимия? О, это - особая тема... Алхимия (очевидно образованная от Аль-Кемии, то есть, от "Черной Земли" Египта, или Ars Magna в латинской интерпретации), - это был такой духовный поиск, или, как теперь говорят: квест, модный в те времена. Одновременно как бы, и наука, и как бы, фенг-шуй.
Хотя с алхимией кто только и когда не бывал на короткой ноге: Авиценна, Теофраст, Вистадий... Гермес Трисмегист (Триждывеличайший) - кем бы он ни был, - реальным человеком или эллинским богом торговли и плутовства, - основателем "герметических" наук.
Исаак Ньютон, наконец... Не столько первый человек Века Разума, сколько всё-таки немножко и маг, коллекционировавший книги по алхимии, и велевший декорировать свои комнаты в Кембридже в цветовых тонах финальной стадии алхимического процесса: ярко-красных).
Алхимия - это поиск "ляписа философикуса" и всего такого. Союз Гермеса и Афродиты, солнца и луны, серы и ртути. Возгонка, сепарация, ректификация и циркуляция. Колбы, реторты, тигли и печь. Притом, трансмутация олова, трав, человеческих волос и яичной скорлупы в золото, очевидно, не могла достичь цели, если адепт алхимии не очистил себя от всевозможных скверн. В частности, - от скупости. Бена Джонсона очень забавляло противоречие между заявкой на духовность и упорной золотодобычей, которой занимались тогдашние алхимики. Как на грех, в подавляющем большинстве своём они были бедны, как церковные крысы. В нищете (а как же иначе?) началась и карьера шарлатанов Субтиля, Физии и Долл. В самом начале пьесы Физия нетонко напоминает Субтилю обстоятельства их знакомства:
"напомню, сэр, где я тебя впервые встретил: в рядах пирожников. Там ты, слоняясь, будто Голода отец, не ел тех пирогов, но лишь дышал их паром".
Субтиль же невозмутимо не остаётся в долгу:
"с тобою, сявка, которого извлёк я из навоза, никто не рвался знаться, кроме пауков. Иль кой-кого похуже".
Однако Субтиль и Физия, а с ними - и Ляля - оказались немножко догадливее других своих собратьев по ошкуриванию, а заодно - и цеховиков-алхимиков, - объединив оба искусства в одно.
Хотя вряд ли они были первопроходцами в этом деле. И уж точно - не последними алхимиками с большой дороги.
Алхимичат же они славно. В присутствии ведомого ими клиента - Эпикура Маммона (ещё одно имя "со значением") - Субтиль с важным видом рассуждает о свойствах propria materia, которая, "не получая необходимой влаги, иссушаясь, изменится и станет камнем", и даёт ЦУ Фейсу: "Очисть состав от флегмы. Всё смешай в реторте с солнцем. Пусть выпарится." А Физия бойко комментирует начатый им технологический процесс добычи философского камня: "Сначала путрефакция идёт, затем - процесс солюции, а следом - аблюция, а также сублимация и кообация, и кальцинация, сарация и, наконец, - фиксация".
Воодушевлённый этакими эволюциями заказанного им товара (он вообще-то за эликсиром вечной молодости пришёл), клиент мечтает:
"Мне мясом будет то, что скрыто в индийских раковинах,
И подано на блюдах из агата в оправе золотой, украшенных
Орнаментом смарагдово-рубиново-сапфирным,
Ещё мне подадут
Орешниковых сонь, и карпов язычки, и пятки дромедаров,
Припущенные в солнечной пыли, и жемчуг растворённый
(Апиция диета, супротив падучей)
А есть бульоны эти я буду ложками из янтаря
С узором из брильянтов и гранатов." (пер. автора)
И т.д.
Но лохи толпятся у входа в дом алхимика не только за эликсиром. Одному адвокату нужен талисман для удачи на скачках, и он сулит за это солидный процент от выигрыша (авансом). Другому деятелю непременно нужно увидеть воочию фею (а Ляля Общин на что?), третьему понадобилась вывеска в духе эзотерического дизайна для его табачной лавки. Кто-то просит отметить в календаре невыгодные для сделок дни, а парочка джентльменов нуждается в услугах своднического характера. В заключение появляется некий фальшивый испанец с тугими (по выражению одного театрального критика) cojones и жаждет познакомиться с утончённой аристократкой для любовных утех (и тут Долл Коммон снова пригождается).
Субтиль, Физия и Ляля терпеливо отоваривают зарвавшуюся клиентуру, деловито распределяют обязанности, судорожно переоблачаются, меняют акценты и импровизируют в каждой новой роли, собирают мзду - до того момента, пока в алхимической лаборатории не раздаётся взрыв, не поднимается общий пандемониум, не сбегается народ, и всё не заканчивается тем, что сбитая с толку публика и служители порядка тщетно рыщут по дому в поисках аль-химиков, которые уже (естественно!) - трое сбоку, ваших нет.
Режиссёр Национального Театра Николас Хитнер, поставивший "Алхимика", открыто и без экивоков связывает основной посыл пьесы с сегодняшними реалиями.
В конце концов, разве мы не живём в век новых алхимиков - авторов беспроигрышных джек-потов и мгновенных лотерей, "бесплатных" отпусков и таймшеров, всевозможных умельцев шептать заговоры на ушко скаковым лошадям и капризным младенцам, фэншуистов, интернетно-сетевых кон-артистов широкого профиля, гуру и пандитов и пророков всего, чего ни коснись?
Криминальное трио в концепции Хитнера создаёт этакий женэтический
(от имени Жана Женэ - одного из основоположников французского театра абсурда, в прошлом - вора, куртизана и контрабандиста) дом иллюзий, в котором люди становятся жертвами собственных прихотей и фантазий. И они даже утоляют эти свои фантазии в блэкфрайерском лохотроне. Но без гарантии. Но за деньги.
Субтиль, этот многоликий Янус и пострел, который везде поспел, молниеносно меняет свой облик, согласно спросу потребителя. С лёгкостью необыкновенной он становится то гееватым кокетливым гуру с калифорнийским твэнгом, то - "святым" в белых одеждах, то - прожжённым шотландским бухгалтером. (Они, по слухам, - самые дотошные).
Физия же с такой же лёгкостью трансмутирует из бравого морского капитана в неотёсанного и малоопрятного, но пытливого ученика алхимика, время от времени сбивающегося на голландский акцент - для пущей таинственности, вестимо.
Долл одинаково смела и развязна и в своих делишках со служанками и рыбной торговкой, и в роли придурковатой аристократки-соблазнительницы. Но пикантность джонсоновской пьесы, в которой хитросплетаются семь отдельных сюжетов, помимо выпуклых портретов тройственного союза жуликов-алхимиков, заключается ещё и в чёткой индивидуализации каждой из их жертв. Хитнер охотно обряжает всех лохов в современное платье. Даже тематические шутки в адрес пуритан (особых любимцев Джонсона) легко пристёгиваются к современности, когда два представителя славного племени анабаптистов появляются на сцене в анораках и в сандалиях.
(В скобках можно заметить, что пуритане в пьесах Джонсона представлены в виде комических персонажей. Однако уже 30 лет спустя после выхода "Алхимика" в свет, они выдвинулись в общественные лидеры, в качестве парламентаристов в английской гражданской войне. А те, что покинули страну на "Мэйфлауэре" в 1620 году, основали другую страну, которая и через 400 лет остаётся преизрядно религиозной, с далеко идущими последствиями и эффектами.)
"Алхимик" - жив. Как жив и - аль-химик.
И он обязательно легко найдётся на каждого из нас, стоит ему только, как следует, подобраться к нашей мечте и поиграть с ней. На деньги.
* * *
Лондон - Приштина
(октябрь-ноябрь 2006 г.)