КОНЕЦ МЕХАНИЧЕСКОЙ ДЮЙМОВОЧКИ
Голые, серые бетонные стены, низкий потолок, с которого свисает голая же лампочка на длинном шнуре в заскорузлой, обмахрившейся оплётке.
Лампочка мигает, вот-вот погаснет.
Окно занавешено коричневыми шторами с грязно-оранжевым крупным геометрическим рисунком, - такой был моден в семидесятые годы.
Что за окном, - не видно, да и не важно.
Я стою посреди этой комнаты в старом, коротком халатике и в шлёпанцах-вьетнамках, каких никогда в жизни не носила.
Непричёсана и неумыта, кажется. Но и это: не важно.
В руке у меня игрушка - механическая Дюймовочка.
Нужно большим пальцем нажать на металлический поршенёк с зазубринками, и тогда острые лепестки игрушечного тюльпана с лёгким стрекотанием на миг распахиваются, и показывается крошечная пластмассовая фигурка Дюймовочки. Я продолжаю нажимать на железочку, но мне никак не удаётся разглядеть фигурку внутри. Лепестки, едва успев раскрыться, тут же захлопываются.
Держа игрушку перед собой на вытянутой руке, выхожу из серой комнаты в широкий, серый же коридор, освещённый тускло мигающими неоновыми лампами. В коридоре нет окон, зато - множество дверей, подобных той, из которой я вышла, и они устремляются в бесконечность.
Бреду по коридору, беспрестанно жужжа своим механическим тюльпаном. Его лепестки постепенно, один за другим, надламываются, отрываются и разлетаются в разные стороны. А желанной фигурки уже нет. Она исчезла.
Я на ходу выбрасываю бесполезную игрушку. Почему-то мне было нужно увидеть Дюймовочку внутри тюльпана, но теперь и это уже: не важно.
Иду дальше. Этот коридор - всего лишь один из этажей громадного, многонаселённого города-небоскрёба, похожего одновременно на гигантский отель и на мега-общежитие. На голом, бетонном полу горы мусора: окурки, плевки, грязные бинты с засохшей кровью, смятые картонные стаканчики, пустые бутылки... По пути попадаются какие-то бедные магазинчики: скобяные лавки, табачные киоски, мини-маркеты, торгующие подержанными вещами и скудными продуктами.
Навстречу мне движется поток людей. Среди них нет стариков и детей. Больше мужчин, чем женщин. Хотя разницу между теми и другими определить трудно. Эти люди вообще похожи друг на друга. На всех такая же, как и на мне, старая, заношенная одежда; лица серые, измученные. Но некоторые прохожие поглядывают на меня с удивлением и жалостью. Мне неизвестна причина их жалости, и она меня: не трогает и не интересует.
Не помню своего имени, не знаю, кто я, как и зачем очутилась в огромном бетонном здании, и что меня связывает с этими людьми. У меня нет ни прошлого, ни будущего. А есть лишь этот проход по коридору, длящийся сейчас.
Моя голова занята только поиском лестницы, ведущей из коридора на другие этажи здания. Я знаю, зачем мне нужна эта лестница. Знаю, что отступить или вернуться назад, в комнату, - невозможно, и что мой путь - единственный.
Твёрдо уверена, что эта прогулка по бесконечному коридору: последняя.
Наконец, вижу дверь, забитую кусками щербатой фанеры. Открыв её, я выхожу на пустынную лестничную площадку и тут в нерешительности останавливаюсь.
Ступени узкой и крутой лестницы с разболтанными металлическими прутьями-балясинами и с ветхими, обшарпанными деревянными перилами ведут в бесконечные верх и низ. В никуда.
Внизу - бездонный пролёт. Бездна. Пропасть.
Я знала, что так будет. Вспоминаю, что эту лестницу я уже видела раньше - много раз.
Но я забыла, куда мне нужно идти: наверх или вниз.
Это - неважно, - думаю я. Ведь на каждом этаже будет такой же длинный коридор с одинаковыми дверьми, одинаковыми комнатами, одинаковыми магазинчиками и мусором, и по нему так же будут двигаться одинаковые люди с измученными землистыми лицами.
Вверх ли, вниз идти, - всё равно.
Почему-то я всё же начинаю подниматься по ступеням, ведущим наверх.
Я знаю, что вот сейчас оступлюсь. Знаю, что схвачусь за перила. Что прутья не выдержат моей тяжести, погнутся и выскочат из своих пазов. Что спасительный брус перил выломится и обрушится вниз.
Это уже было со мной прежде.
Весь вопрос в том, удержусь ли я в последний момент, сбалансировав на ступенях, и затем буду продолжать бессмысленно карабкаться вверх, или - полечу вслед за перилами вниз, в бездну.
На этот раз я теряю равновесие, соскальзываю через край лестницы, и, обдирая локти и колени о бетонный торец ступени, зависаю над пропастью, вцепившись пальцами обеих рук в торчащий металлический прут.
Прут неумолимо сгибается, и я тоже уже устала держаться за него, устала болтаться над бездной. Возврата в серый коридор всё равно нет, - значит нужно отпустить неверную железяку.
Я вскидываю голову, и последнее, что вижу, перед тем, как разжать пальцы, - это одинокая ласточка, которая вьётся где-то в запредельно далёкой, мглисто-пепельной вышине.
* * *
Этот сон - с вариациями - снится мне с детства. Пару раз в году - это уж как пить дать.
Толковать его у меня нет желания.
Самое большее, на что я способна, - это его вспомнить. И: попытаться облечь в слова.
* * *
Норфолк, январь 2005 г.