До ужина с родственниками сэра Никласа в отеле "Медведь" оставалось ещё больше четырех часов.
Этот "Медведь" - не только вудстокская, но и национальная достопримечательность. Отель считается одной из самых традиционных гостиниц страны: он действует уже семь веков. На табличке у входа - дискретное напоминание, что здесь благоволили проводить ночь и коронованные особы. Судя по прозрачной анонимности, - не обязательно с коронованными же.
Интересно, а кто конкретно тут откоролился? Ну, Генри Второй - почти наверняка. Это где же галантный Анри не королял-то? Но вряд ли - только он один. Ох, неужели же тут почивал и страдалец от любви Эдвард Восьмой, сраженный перфидным Альбионом за пристрастие к красотам Новой Англии?
Странный он всё же был король! Много до сих пор с ним неясностей: как вокруг реальных причин той дикой государственной аферы 1936 года, которая была раздута Лондоном из-за женитьбы короля на дважды разведенной миссис Симпсон. Так и вокруг дальнейших интриг экс-короля, проживавшего под титлом Герцога Виндзорского вне пределов отуманенной Отчизны.
Первое, что Дунечке бросилось глаза в лобби, - небольшой, в семейной деревянной рамочке, портретик Уинстона Чёрчилля. Державный сэр украшал своим пресветлым ликом столик с обычными для любой гостиницы рекламными буклетами.
Ну, конечно же! Всё правильно! Наверняка Эдди намбер Эйт и имелся в виду! Поэтому-то тут и фэйс Сэра Уиннера. Ведь без его деятельных подкопов под неприятеля и в 1936 году никак же не могло обойтись! Ройялист, свергающий короля: вееери черчиллевская логика.
Лицо у Лорда Войны было подходяще высокомерным, почти презрительным. На фотографии ему было лет шестьдесят. Наверное, как раз середина тридцатых годов тогда и была. Классическая "бульдожья" мимика, рот перекошен вправо, слева - сигара. Английский аристократ, как он есть. Иконография Мистера Туистера, в лучших традициях маршаковского жанра.
У Дотти по спине пробежал холодок: она вспомнила их первый разговор в театре. И ту непередаваемую интонацию, с которой Лорд Войны удостоверился у бывшей поволжской комсомолки: "Вы ведь наша, английская графиня, не так ли?"
* * *
Стоило Дотти отвести взгляд от портрета Хозяина и повернуться в сторону ресепшна, как рядом с ней оказался учтивый молодой человек в мышиного цвета форменном кафтанчике. Он улыбисто заверил дорогую графиню де Орфф, что, разумеется, её номер давно готов и что её вещи будут немедленно доставлены туда, если она соблаговолит их ему передать (Дотти держала в руках нарядно упакованную вешалку с костюмом от Джурайи, которую пять минут назад достала из фиатика).
-Вау, как пошно! - восторженно выдохнула стоящая рядом Дженни. -Даже рот не успела открыть, а тебя уже вычислили! И даже обчистили.
Уэйн тоже хотел что-то сказать. Но воздержался.
Отель был и впрямь настолько пошным (и, следовательно, - экс-орбитально дорогим), что в нём ("о, разумеется!") нашлись свободные номера и для друзей графини. О стоимости их Дуня, естественно, не поинтересовалась. Назвался груздем - полезай в кузов. Потому что графиня Норчестерская не имеет права спрашивать, сколько стоит номер в вудстокском "Медведе". Сколько стоит - столько и заплатишь. Тут не обманут.
Дженни, само собой, сделала было попытку провести собственные деловые переговоры с администрацией, но Уэйн понял, что нечего ей туда соваться - и незаметно, но твердо удержал Розочку за руку на солидном расстоянии от Дотти, разговаривавшей с прилизанным мистером за стойкой.
Все три действительно по-королевски убранные комнаты были удобно расположены вблизи друг от друга - в конце коридора второго (то есть, английского первого) этажа. Вещей (кроме Доттиного вечернего наряда) у бывших коллег по поуструму с собой не было. (Провожавший их белл-бой исправно сделал вид, что отсутствие каких бы то ни было вещей - есть вещь в высшей степени пошская.)
Дженни взвизгнула от восторга, когда увидела в центре своей опочивальни регальное ложе под балдахином. На Уэйна же особое впечатление произвели размеры ванны, - каковую он тут же и возжелал принять. Робкие попытки Уэйна поинтересоваться, а сколько килофунтов оф стерлингов вся эта радость может стоить, были пресечены Дотти: в том смысле, что за всё платят родственники Никласа (что, вообще говоря, было наглой ложью).
-Не тушуйся, солдат! Ты еще нужен Англии! - хихикнула Дженни, надув до предела щеки и сунув в рот кубанскую сигару из ящичка, стоявшего на столике в спальне. Кого бы это она, интересно, пародировала?
В отличие от Уэйна, англианская посланница в Англии реальной стоимостью своего номера не поинтересовалась.
Договорились встретиться минут через сорок.
Вещи Дотти уже были распакованы и аккуратно развешаны. Красивая обертка от Джурайи была ловко свернута, как салфетка. Она лежала на одной из полок вместительного шкафа красного дерева и, на первый взгляд, была совершенно не повреждена. Дотти вздохнула: вот это - сервис!
Через несколько минут раздался мелодичный телефонный звонок. Супер-вежливый женский голос с приятным намеком на диалектный акцент осведомился, не будет ли у графини распоряжений, и не нужно ли немного подгладить её великолепный костюм. Дотти согласилась, поблагодарила и без дальнейших уточнений сказала, что она уйдет через полчаса и что костюм ей нужен будет часам к восьми. Дама в трубке поняла, что Дотти не слепая и тоже о ней позаботилась. В её ответных ритуальных реверансах Дунечке послышались человеческие нотки.
Дотти умылась и сменила блузку. Потом достала сапфир, укутанный в салфетку (но никак же не сервиетку). Подумала немного - и снова положила его во внутренний кармашек сумочки, вместе с мобильником.
* * *
Вообще-то, Дотти хотелось бы побыть одной, чтобы немного отдохнуть перед неизбежным вечерним стрессом и хотя бы отчасти рассортировать в голове события последних дней.
Однако на Доттино робкое: "может быть, я теперь одна дальше, а вы пока погуляете без меня?" - Дженни сладко прощебетала:
-Да-да, май суит дааааарлинг! Как тебе угодно! Как же это чуууудно - умирать молодою!
А Уэйн, заметно взбодрившийся после купания в пошском аквариуме, лишь полупрезрительно фыркнул в ответ.
Решено было убить оставшееся до ужина время в самой главной достопримечательности Вудстока - Бленхеймском парке, расположенном всего в нескольких минутах ходьбы от отеля.
Тем более что погодные турбуленции утихли, небо поголубело, штормовой ветер сдулся до лёгкого, освежающего бриза, и сквозь слоистую кисею перистых облаков временами боязливо проглядывало предзакатное солнышко.
Ну, вот и импозантные ворота перед входом в парк. Туристов уже почти не было. Уплатив немалую пограничную мзду мытарям в кассовой будке, экс-поуструм пересек рубикон. И снова оказался на распутье.
Ошуюю простирался Дворец. Одесную - Парк.
Если вы испытываете симпатии к грандиозным строениям нуворишного стиля (ставшего в последние годы очень модным и в Москве), со всеми этими помпезными колоннадами, портиками, башенками и бельведерами, на которые водружены в разных смыслах изобильные скульптуры и вычурные финиалы, то Бленхейм-Палас - это именно то, что вам нужно.
Он так же эпитомизирует свою номинальную категорию "дворца", как Темза - английскую реку, а яблоко - фрукт. Ещё и потому, что Бленхейм - это единственный в Англии (неепископальный) кантри-хаус, действительно имеющий статус дворца. Он же - дукальное родовое гнездо Марлборо-Спенсеров-Черчиллей, он же - мавзолей и пантеон, он же - национальный памятник. (Или - мемориал нации, если вам так угодней.)
Дворец подавляет визитера своей иссера-жёлтой каменной массой. Его очень много, дворца. Так много, что толком рассмотреть его можно лишь на порядочном расстоянии. Собственно, на такой эффект и был рассчитан его дизайн. Подавляет-то не стиль (вполне изящный), в котором выполнен Бленхейм-Палас, - редкое и недолгой жизни английское барокко начала 18 века, - а именно вот этот мегаломаниакальный размах. Вообще говоря, для традиционной английской архитектуры - не типичный. То есть: скорее французский (а-ля Версаль и проч.), чем собственно английский Помпёз.
Французская тематика в Бленхейме и впрямь представлена в изобилии. Если приглядеться, можно заметить забавнейшие детали. Например, скульптурное изображение английского Льва, терзающего французского Петуха. Или мраморный бюст Луи XIV, который венчает собою вершину одного из портиков - военный трофей Первого герцога Марлборо. Нечто вроде головы противника, посаженной на кол для демонстрационных целей, - как это было модно у предыдущих поколений.
Да, Бленхейм это - Палас-на-Крови. И - на интригах.
Так как для российской историографии события, предшествовавшие строительству этого Дворца, имели опосредованное значение, то мне кажется, что о них имеет смысл еще раз вкратце напомнить.
Итак, Первый Герцог Марлборо (урожденный Джон Чёрчилл) получил обширный лесопарковый ареал, на котором со временем возник этот Дворец, после военных побед 1704 года - в подарок от тогдашней королевы Англии Анны.
Этот Чёрчилл был одной из самых противоречивых и экстравагантных фигур в истории Англии (а уж на дефицит экстравагантности англичанам жаловаться никогда не приходилось).
Джон Чёрчилл родился 26 мая 1650 года. В 1689 году, за изощренные внешнеполитические (равно как и придворные) интриги Черчилл становится ёрлом, а уже в 1702 году, милостью так расположенной к Черчиллю королевы Анны, - получает титул герцога.
Как жизнь, так и головокружительная карьера Джона Чёрчилла полна загадок и разительных, иррациональных отклонений от т.н. английского коммон-сенса. Даже и современные историки затрудняются дать однозначную оценку как его победам, так и поражениям.
Большие разногласия существуют и относительно военно-политического марлборского апофеоза: триумфа английского оружия под Бленхеймом. Бленхейм (произносится как Бленим) - это английская транскрипция названия городка Блиндгейм, расположенного в теперешней южно-германской земле Бавария, недалеко от Диллингена. Для незнающих, где расположен Диллинген, поясню: километрах в 50 от Аугсбурга. А для ничего не слыхавших об Аугсбурге, - скажу, что этот город лежит от Мюнхена на расстоянии 80-90 км (и традиционно находится с баварской столицей в непростых отношениях).
Ну, а если кто не знает, где расположен Мюнхен, - что ж, поверьте мне, уважаемые: в принципе, всё это (относительно) не далеко от Берлина. Во всяком случае, с российской точки зрения. Как и в Англии любая река - Темза, так и в Германии любой город - Берлин. Какая разница, собственно?
Проблемка, однако в том, что Первого герцога Марлборо существование какого-то там захолустного и недоразвитого Берлина занимало очень мало. В 1704 году (когда состоялась глориозная Бэттл оф Бленим - более известная в европейской историграфии под её немецким неймом "Битва под Гохштадтом") Англию и Баварию волновали совсем иные геополитические оси и альянсы.
Вкратце рассказать о предыстории и последствиях этого сражения я не способна. Скажу лишь, что не в последнюю очередь личными усилиями Джона Чёрчилла объединенные войска Англии, Нидерландов и Габсбургского Рейха нанесли тяжёлое поражение войскам Франции, Баварии и дружественных им князей.
Эта виктория настолько противоречила привычной европейской
геополитической логике, что если перевести тогдашние реалии в категории 20-го века, то её можно сравнить разве что с гипотетическими совместными действиями армий Сталина, Гитлера и Черчилля-Младшего - против, допустим, альянса США, Франции и Японии. Не мудрено, что не только современники Первого Герцога Марлборо уклонялись от вразумительных ответов на вопрос: "А что мы, англичане, вообще потеряли в этом Блениме, или как его там?!"...
* * *
Сам-то герцог Мальбрук намбер уан не сподобился в полной мере насладиться гимном своих побед, воплощённом в камне. Но упокоен он был здесь же, в Бленимской часовне, во вполне гаргантюанском саркофаге. То были времена, когда национальные герои, да и просто избранники судьбы и монархов не успевали пожить в элефантинных резиденциях, воздвигнутых - вроде бы - для них, эксклюзивных. Не в последнюю очередь - из-за долгостроя, вызванного проблемами с кэшфлоу. То есть, денежным потоком, который периодически оскудевал, и превращался в тоненькую струйку. А то и вовсе надолго иссякал.
На строительство, отделку, меблирование и содержание Бленхейм-Паласа кто только не раскошеливался - сначала по доброй воле, а потом уж - и не без принуждения. Благодарный Народ, Парламент, монархи (начиная с королевы Анны, - с подачи её подруги и конфидантки Сары Дженнингс, первой герцогини Марлборо), Вандербильты (благодаря наследнице американских миллионов Консуэлы Вандербильт, ставшей девятой герцогиней Марлборо не особенно охотно, а лишь волею своей амбициозной матушки).
Ну, и конечно, - международные толпы туристов, которые платят через нос (Английская идиома. По-русски говоря: обдираемы, как липка) среди прочего, - и за осмотр комнаты, где родился Лорд Войны, и всяких разных гобеленов, живописующих боевые виктории его предков (под которыми маленький Уинни - будто бы - играл в солдатики, проникаясь воинственным духом)...
(...)
Однако ни Уэйн, ни Дженни (ни тем более, - Дотти) ознакомиться с интерьером Дворца не возжелали. Уэйн сразу сказал, что предпочитает природу, - а картины, статуи, зеркала и прочие кучи барахла (он выразился ещё менее элегантно) навевают на него сильную зевоту.
А Роза оф Англиа хотя и немного покривлялась, критикуя нустеровскую отсталость, но в результате тоже уклонилась от Дворца в сторону Парка. Мотивировав это тем, что в последний раз, когда она совершала эк-зе-курсию в музей (дело было ещё в школе, и речь шла о культпоходе всего лишь в норчестерский Кастл), её вдруг так затошнило, что она не склонна повторять такой экс-крепи-мент.
Перед ними расстилался холмистый, неоглядный, преувеличенно красивый ландшафт. Как если бы Господь Бог однажды решил: "А сделаю-ка я образцово-показательный парк - где каждый дуб, каждый бук, каждый ливанский кедр и каждый вяз будут идеально на месте. И всё - аллеи, мосты, ручьи, перелески, беседки, озеро, рощи, луга, безупречные газоны и романтические руины, - составит буколическую картину высшей гармонии, сравнимую разве что с самим парадизом...
И - сделал.
В общем, без Его помощи определенно не обошлось. Но спроектировал весь этот Элизиум (через полвека после того, как улеглась пыль после битв, ведОмых первым черчиллевским герцогом) смертный человек - королевский садовод Капабилити Браун.
На самом-то деле имя его было Ланселот, а Капабилити получилось от фразы, которую сановный садовник будто бы любил приговаривать, принимаясь за новую работу: "В этом пейзаже есть капабилити." (Это слово точно перевести на русский трудно: нечто среднее между перспективой, потенциалом и возможностью).
Дотти вспомнила, как они прогуливались тут с сэром Никласом. И он высказался в том духе, что вот, к примеру, рыбак живёт сегодняшним днём (выловил всю рыбу, съел-продал- пошёл в море опять ловить и так - пока не выловит всю). Фермер мыслит в категориях минимум года (вспахал-посеял-вырастил-собрал-снова посеял и т.д.) А дизайнер парка творит во временнЫх рамках века. И плодов трудов своих ему при жизни видеть не суждено. Как и герою битвы под Бленхеймом не было суждено увидеть ни своего выстроенного дворца, ни вот этого парка. А ведь такие, казалось бы, простые и необходимые для среднего англичанина вещи - свой дом и сад.
О, эти английские парки и сады (и уж особенно - приватные)!
Это особая тема, углубляться в которую я, щадя читателей, пожалуй, не стану. Каких только колкостей не было сделано в этой связи, - как материковыми, так и островными бонмотниками!
Вот только один пример. Чёрную бестию британской журналистики Джулию Бёрчхилл (за свой настойчивый эпатаж читателей она получает кругленькие суммы от самых престижных изданий королевства) в особую фуриозность привело сопоставление любительского садоводства и эмгм секса, бытующее в самых широких (и не только садоводческих) кругах.
Постпанковую колумнистку возмутила туманная статистика, что какой-то там процент садовладельцев предпочитает конвенциональным любовным утехам - лавмейкинг аль фреско (то есть, среди собственноручно взращенных кущ). Ну, и связанные с этим фривольные намёки, что английская нация настолько-де "одесадовилась", что даже и эротически возбуждаться способна разве что у себя в саду - в процессе подстригания пресловутого английского газона, например.
Джулия Бёрчхилл не была бы фурией субботних сапплементов к самым влиятельным в Англии пэйперам, если бы воздержалась от саркастических канонад В том смысле, что: "Садовый секс - это вовсе не выражение страсти, но лишь попытка добавить специй в остывшее блюдо. Так делают только надоевшие друг другу в постели партнёры, которые занимаются любовью где попало, лишь бы возродить остроту ощущений. Это не есть куул! Это - примитивно!"
Впрочем, я, кажется, снова отвлеклась.
* * *
Вечерело. Посетителей в парке становилось всё меньше, а наша троица, углубившись в бленимские просторы, продвигалась вперёд почти на автопилоте. То есть, - куда глаза глядели. Дорога пошла в гору. Обширные луга, на которых паслись холеные герцогские овцы, сменились лесной чащей, полной непуганых косуль и фазанов. Потянуло прелой листвой, грибами и будто бы даже - дымком от невидимого костра.
Дотти про себя удивилась, как это её подруга ни разу не пожаловалась, - ведь они прошли порядочно, а на ногах у английской розочки были совсем не приспособленные для дальних прогулок новые сапоги на каблучках-стилетто.
Впрочем, Дотти не стала спрашивать. Она шла впереди, не спеша и не оглядываясь. И так погрузилась в собственные мысли, что перестала обращать внимание на окружение. Лишь пару раз она останавливалась и прислонялась к неохватным, покрытым бархатистым зелёным мхом стволам многовековых деревьев, чтобы перевести дух.
Ни одну из множества мыслей, пришедших ей в голову за время прогулки по парку, Дотти так и не удалось додумать до конца и оформить в готовое решение.
Самоидентификация ей вообще давалась с трудом. И каждая мысль была, пожалуй, вовсе и не мыслью, а вопросом. Неужели эти бескрайние, неправдоподобно ухоженные угодья, этот грандиозный дворец, скрывшийся из виду, колонна со статуей первого герцога Марлборо, всё это - имеет к ней, к Дунечке Варфоломеевой, какое-то отношение?
Не тО отношение (а, вернее, - чувство причастности к истории своей страны, и определённой ответственности за неё), какое, наверное, каждый коренной англичанин должен здесь испытывать. А - нечто другое... более интимное, родственное, пусть и не кровное. Связанное с появлением на её горизонте личностей, мягко говоря, не от мира сего. И - как распорядится её дальнейшая судьба этими связями? И - почему все события последних дней, произошедшие с нею, так или иначе соотносились с Чёрчиллем? (Его могила, кстати, находится в нескольких милях отсюда - в местечке под названием Блейдон. И - то ли оттуда виден Бленхейм Палас, то ли - из дворца можно увидеть шпиль Блейдонской церкви, но такова была воля сэра Уинстона - не упускать Бленхейма из поля своего посмертного видения).
И - как бы отнёсся к этим событиям (и на чьей стороне оказался бы) без вести пропавший муж Дотти? И - действительно ли её жизнь и жизнь её друзей - находятся в опасности? И - почему они - Дженни и Уэйн, с риском для жизни, добровольно взялись ей помогать? Ведь, наверно, не только потому, что им пришлось вместе таскать подносы с чаем-кофе и ящики с документацией? А всё-таки - почему? И неужто кто-то всерьёз охотится за этой синей (пусть и такой красивой) стекляшкой, которая спрятана у неё в сумочке рядом с мобильником? И - не проще ли было бы отдать камень в руки тому, для кого он так важен? Но - есть ли у неё право так поступить, и не случится ли от этого другой, даже более страшной ошибки, чем её, Доттина, смерть, - с непредсказуемыми для многих людей последствиями?
И ещё она думала о Стэнли. В том, что он в состоянии защитить себя, сомнений у неё не было. Но всё-таки Стэнли, со всей его боеготовностью, засекреченностью и военно-атлетической мощью, - живой человек, а не игрушечный экшн-мэн. И не подставила ли она и его под удар - своими неожиданными связями с призрачными фигурами умолчания?
Ах, Стэнли.. Как жаль всё-таки, что он - не настоящий растаман. И ему бы легче жилось, да и ей было бы меньше беспокойства...
(....)
* * *
Дотти запнулась.... И - очнулась.
Огляделась: вокруг не было ни души. Дженни и Уэйн скрылись из виду. Она вышла на опушку леса и остановилась перед небольшим озером, или, вернее, прудом, по которому плавали утки. На берегу пруда стояли три старинных дуба, а за глухой живой изгородью из бука едва виднелось странное здание серого камня с зубчатой крышей, которая не очень удачно была стилизована под средневековый замок.
Дунечке показалось, что она уже где-то и когда-то видела этот необычный дом раньше, и что с ним была связана какая-то история, которую она не могла вспомнить... И где, от кого слышала, - тоже забыла.
Тяжёлые тучи внезапно снова заволокли небо. Всё вокруг резко почернело. Поднялся сильный холодный ветер. Послышался леденящий душу гул близкой бури, а в дальнем небе уже посверкивало.
Гроза! - поняла Дотти. Этого ещё только не хватало! Зонта она с собой не захватила, а тонкий вязаный жакетик вряд ли спасёт от ветра и ливня. Где её друзья, - неизвестно. Да и дорогу ко дворцу, а значит, - к Вудстоку и к отелю, где ей надо успеть переодеться для ужина с Орффами, ещё надо отыскать.
И - осилить.
Дотти резко повернула назад - и быстро зашагала прочь от мрачноватого дома с зубчатой крышей. Вот эта тропинка и выведет её на центральную аллею.
Авдотья Андреевна заметила впереди тёмную мужскую фигуру. Ага, вот и Уэйн! Но, приглядевшись, поняла, что обозналась.
Ей навстречу шёл высокий темноволосый господин в дорогом (это было видно даже на расстоянии), но старомодном костюме. Подойдя к ней вплотную, он церемонно поклонился и учтиво выговорил (каждый звук - на 100 процентов):
-Добрый вечер, контесса! Забавная погода, не правда ли?
Разрешите представиться: меня зовут Портабелли. В-о-л-а-н-д-о П-о-р-т-а-б-е-л-л-и.