УЙТИ ПО-АНГЛИЙСКИ
Элегические впечатления. Из семейной хроники.
Уорнам. С этой суссекской деревни больше десяти лет назад началась моя Англия. Началась с деревни, продолжилась городом в этом же южном графстве, а закончилась другой деревней, только теперь - на востоке страны. Или лучше сказать: продолжается? Не знаю. Не дано мне знать - ни где она продолжится, ни где закончится...
Бог щедро отпустил со своей январской палитры на эту часть света: пронзительную зелень - для окраски лужаек и живых изгородей, чёрную тушь - для графической вязи голых ветвей деревьев и кустарников, и влажную жемчужную серость - для неба. Но сегодня в Суссексе оно - бледной, матовой голубизны..
На фоне этой необъятной веджвудской тарелки деревья ветви подымают и незаметно вечереют...
Собственно, небольшое поместье, бывшее некогда фермой с потешным названием "Гусиный выпас", расположено милях в двух от деревни. Фермы давно уж нет. Остался дом со средневековым белым фасадом, окружённый прелестным, ухоженным садом, к которому на задах примыкают луга. А название - сохранилось.
Джон - мой племянник и ровесник (так бывает), гордец и враль, а по совместительству - оксфордский учёный-микробиолог - запрокидывает голову в небо и взывает к своей тёще, с поминальной службы по которой только что вернулись весь огромный клан Кларков-Хартов-Рэмптонов, плюс толкущаяся сейчас в доме с бокалами вина и с тарелками, полными закусочной снеди, добрая сотня родственников, соседей и друзей покойной:
- Ты теперь с Ним на короткой ноге, Фэй!. Попроси его подкинуть нам мильончиков шесть для клинических испытаний! На тебя вся надежда.
Я в замешательстве смотрю на Джона и тупо интересуюсь:
--
А скажи-ка, что дальше предписано английским ритуалом? Понимаешь, это - мои первые похороны в Англии. Вот, сначала была служба в церкви, теперь - поминки, к вечеру мы - близкие родственники - отправимся в крематорий. Ну, то есть, проводить Фэй, пока что. А - между поминками и крематорием?
Джон обращает на меня свои умные, голубые, как веджвудский фарфор, глаза и вкрадчиво произносит:
--
Между поминками и крематорием, Галя, мы мирно поджигаем этот великолепный дом и скрываемся, чтобы потом получить громадную страховку. В этом весь секрет английских похорон.
Юмор Джона до меня обычно доходит избирательно и не сразу, и я отхожу от племяша, попыхивая сигареткой. Здесь, в саду, Фэй мне всегда разрешала курить. Только окурки я бегала выбрасывать через дорогу, где по-собачьи закапывала их ногой возле забора за которым паслись олени в парке местного набоба, сэра Лукаса. Впрочем, в особо холодные дни Фэй иногда позволяла мне смолить в малой гостиной, - и там уже окурки можно было кидать прямо в огромный камин, который, согласно семейному преданию, нисходил к эпохе короля Джона и Магна Карты.
Старшая и единственная сестра моего мужа относилась ко мне незаслуженно тепло. Ни от кого в жизни я не получала такого количества добрых писем. Она неизменно присылала мне маленькие голубые конвертики и нарядные открытки во все города и страны, куда нас с мужем заносила нелёгкая. А однажды даже от неё пришла Библия в мягкой обложке и в доступной английской версии. Кажется, в Бухаресте бандероль меня настигла.
Фэй была намного старше своего брата и по возрасту годилась мне в матери. В разгар политических страстей между демократами и коммунистами в начале девяностых, в каком-нибудь волжском городе, или среди разрухи послевоенной Боснии я получала от неё подробные "хроники дня", описания благотворительного чаепития, добросовестно запротоколированные беседы с домработницей Сильвией, отчёты о состоянии здоровья всех членов семьи соседки Мэри и фенологические заметки о раннецветущих растениях Суссекса.
Это были послания из другого мира. Точно так же, наверно, - думаю я, - как и мои теперешние письма на Родину - родным и друзьям.
--
А вот это ты зря, тётушка, - серьёзно говорит Джон, укоризненно кивая на мою сигарету.
Он уже много лет безуспешно ведёт среди меня вялую антиникотиновую пропаганду.
--
Не волнуйся, племянничек, - бросаю я ему, - тащиться в Норфолк на мои похороны тебе нескоро придётся. Могу твёрдо обещать, что не в этом месяце.
Неодобрительно хмыкнув, Джон удаляется в дом за новой порцией орехового пирога.
* * *
Я стою и разглядываю дом Фэй, который так трудно теперь представить без неё. Вон, на втором этаже, окна маленькой спальни, где мы с мужем когда-то ночевали первые два месяца нашей английской жизни. Ух, и холодина же там была. Все два месяца я постигала тот горький факт, что традиционный домашний уклад в этой стране не предусматривает отопления в спальнях. Даже зимой. Хотя почему: "даже"? Летом-то оно на что? Там же я познала и тяжкую прелесть перины (duvet), туго натянутой и намертво подоткнутой в ногах и с боков.
--
А вот это - как раз, чтобы холодно не было, - заботливо подсказал мне тогда муж.
Поначалу под "дювеем" я чувствовала себя, как лягушка, расплющенная бетонной плитой.
Потом привыкла.
По вечерам мы сидели в уютной столовой Фэй, и слушали её рассказы о временах, давно ушедших. О том, как юная Фэй во время "блитца" сначала трудилась на ферме в составе "Земельной армии" (была такая мобилизация женщин на сельхозработы во время войны), а потом работала секретаршей в "Кейбл энд Уаерлесс", в Лондоне. Как однажды она угодила под бомбёжку, но спаслась. Как смотрела похороны короля Джорджа VI-го "лайв", а процессию коронации Елизаветы Второй - по телевизору. Как выкармливала из пипетки поросёнка Уилбура, на которого наступила лошадь. Как он вырос в громадного хряка, и как его пришлось съесть на Рождество. Как они с мамой Айной обменяли однажды через почту щенка на козу. Щенка отправили в Йоркшир на поезде со знакомым, а коза прибыла из Йоркшира на поезде же, но только без сопровождающего. Как Фэй с маленьким братцем Ричардом бегали на станцию - встречать козу. Как Фэй познакомилась со своим будущим мужем - Джоном, который был чайным брокером. Как у них рождались и росли дети - Джулиет, Джереми, Джонатан и Джослин...
- А почему все имена - на букву "джей"? - не догадалась я.
--
А потому что: Джизус, - шепнул мне на ухо муж.
Фэй пережила своего мужа на двадцать с лишним лет. Но она редко вспоминала о нём со слезой в голосе. Только - с улыбкой. Нет, я вообще никогда не видела её плачущей или в дурном настроении. И жалоб от неё не слышала. А в ответ на все мои расспросы о самочувствии звучало лишь её любимое слово: файн.
Она была глубоко верующей женщиной. Душой уорнамского прихода, если можно так выразиться. А ещё - неутомимым борцом за мировую справедливость, участницей и активисткой всех сущих под луной общественных и благотворительных организаций, миссий и акций. Мне самой не раз приходилось мыть посуду после какого-нибудь приходского утреннего кофепития в пользу неграмотных в Тимбукту или сопровождать Фэй в дома призрения, где она навещала немощных и слабых, вывозила их на прогулку или даже на пикник.
--
Галя, - говорила она мне, испуганно жавшейся на заднем сиденье её серебристого "Ровера", - старушка Бетти немного с приветом, но ты не обращай внимания. Ей завтра исполняется сто лет, вот я и решила устроить для неё маленький праздник, - свозить на природу. Ведь как красиво сейчас цветут колокольчики в Сюррее...
За пять дней до своей внезапной смерти, в ночь под Рождество, восьмидесятилетняя Фэй разливала половником суп для бездомных из котлов походной кухни Армии Спасения на улицах близлежащего города Хоршэма. Там и подхватила убивший её менингит...
А нам всем казалось, что она-то точно до ста лет проживёт. Энергии в ней хватало на пятерых. И даже в густых каштановых волосах Фэй не было ни сединки.
* * *
В тот день траурная церемония началась с церковной службы. Мы с мужем приехали в Уорнам пораньше, и всё равно с трудом нашли парковку в самом хвосте длинной вереницы машин.
В древнюю, постройки XIII-го века, церковь Св. Маргариты на поминальную службу набилось больше двухсот человек. Почему-то мне сразу же отчётливо стало ясно, что я там - единственная иностранка. Посещает иногда такое шестое чувство, оно меня редко подводит.
Вокруг - соль земли Суссекской. Держа в руках книжечки с текстами псалмов, рассаживались по местам старички и старушки, всю свою жизнь прожившие в этой деревне со старинными домами, увитыми розами. Тут же были их взрослые дети, внуки и правнуки. А ближние к алтарю скамьи занимала моя большая английская семья.
Настороженно шептались о чём-то белокурые Сэм и Вики - дети Джереми и Ширли. Я вспомнила, как впервые оказалась в этой церкви одиннадцать лет назад - на крещении младенца Сэма. А теперь ему ... ну одиннадцать же и есть.
Рядом с нами сидели любимые племянники - Джонатан с женой Терезой. Оба пригожи и умны, лучшие и верные мои английские друзья. Чуть поодаль - заплаканная Джулиет в стильной чёрной шляпе с пером и её муж - Джон, получивший от моего мужа кличку "человек эпохи Возрождения" - за интеллект, простирающийся вширь за пределы допустимого.. Ну, тот самый Джон, с проблемой финансирования в Оксфорде. С ними - дочки, которых родители нарекли именами, озадачившими некогда весь клан: Аурелия и Дульсиана. Да-а. Жаль, у младшего сына Фэй - Джослина - так и не получилось прилететь из-за океана на похороны матери. Айова - далеко от Суссекса, на работе проблемы, да и трое малых детей ...
А ведь в этой же церкви и мы с Ричардом получили когда-то благословение на наш брак. Правда, викарий тогда был другой. Надо было задолго заручиться согласием - чуть ли не самого Архиепископа Кентерберийского. В те годы англиканская церковь не жаловала парочки, вступавшие в повторный брак. Даже благословение было редкостью, да и состоялось, скорее, для Фэй и благодаря её усилиям. А теперь, кажется, таких, как мы, уже венчают...
Помещение церкви и закрытый гроб были убраны цветами, но довольно скромно, - предусмотрительная Фэй в своём завещании просила, чтобы вместо покупки цветов на её похороны, народ перечислил деньги в благотворительные организации, которые она патронировала. Надо полагать, Амнести Интернешнл получила в тот день солидные пожертвования... И не она одна, разумеется.
Молодой, грешно-красивый, как бог, священник объявил, что Фэй распорядилась провести эту службу не как траурную, а как праздничную - в ознаменование прожитой ею счастливой жизни. Так Кристофер, которого язык не поворачивается называть отцом, и поступил.
В своей проповеди он сравнил Фэй одновременно с библейскими Марфой и Марией. С Марфой, которая "заботилась и суетилась о многом", и с Марией, избравшей духовное созерцание.
Я-то знала её только с "Марфиной" стороны". То, что Фэй ежедневно проводила многие часы в молитвах за обширный список ближних и дальних своих - от русского внучатого племянника - до Нельсона Манделы, - как-то выпало из моей памяти.
Но "торжественная часть" длилась недолго. От библейских аллюзий викарий легко и элегантно перешёл к забавным историям, связанным с Фэй. Вот одна: как-то повадился ей звонить по ночам некий телефонный хулиган (я бы попросту сказала: маньяк), не сообразивший, что трубку берёт леди почтенного возраста. Вместо того, чтобы позвонить в полицию, Фэй терпеливо увещевала назойливого абонента и наставляла его заблудшую душу на путь истинный. Но, когда телефонный охальник заявил, что немедленно явится к Фэй домой, чтобы заняться с нею любовью, та категорически отвергла такую возможность.
--
А это ещё почему? - спросил наглый перверт (отец Кристофер, конечно, выразился мягче).
--
Потому, что я - христианка, - гордо ответила Фэй.
* * *
Между поминками и поездкой в крематорий других траурных мероприятий не было. Поджог дома не состоялся, а поминки прошли бодро и весело, - как того и хотела виновница торжества.
* * *
Вест-Суссекс - Норфолк, январь 2005 г.
7