|
|
Когда ищешь одно, а находишь - другое |
Когда придёт время (недалёк уже тот час), - огромный ресайклинг-центр в окрестностях Нориджа примет в свои сокрушительные объятья коробку из-под моих свадьбишных туфель фирмы "Bally", полную писем и открыток на русском и немецком языках. Туда же отправятся с антресолей шесть пластиковых мешков, плотно набитых пачками бумаги формата А4 с компьютерными распечатками, и всё содержимое четырёх выдвижных ящиков моего письменного стола.
Всякий хлам: письма, конверты, газетные вырезки, старые театральные билеты, фотографии, россыпи визитных карточек, квитанций, счетов... Десятки пухлых блокнотов, растрёпанных записных книжек.
Почти никаких вещей из прежних жизней не осталось, - только эта макулатура. Для чего я её храню? Сама не знаю. Там - сотни погребённых под несколькими культурными слоями, напрочь забытых и бесполезных имён, адресов, телефонов. Какие-то судорожно нацарапанные отрывочные слова и фразы. Сплошные загадки. Например, вот это, таинственное: "Позвонить Курилкину". Кто он? Зачем мне понадобилось ему звонить? Да жив ли он ещё, тот Курилкин? Вряд ли. Если курил, как некоторые, по три пачки в день... И кто такие Джулия Булдукян и Леокадия Фридриховна Кин? А - Ирек Гатиятович? Вика Матюнина? Майор Каляник Борис Антонович? Иван Палаткин из Пензы? Григорий Захарович Нафиков? Нет, не звенят, согласно английской идиоме, колокольчики в моём мозгу.
Нафик мне когда-то сдался телефон Запсибинкомбанка? Какую телеграмму посылала в Ханты-Мансийск? Что я забыла в Бад Кройцнахе, в ноябре 92-го, и с какой целью заказывала там себе номер в гостинице "Домина"? Какие отношения связывали меня с турчанкой по имени Асуман Шафии? И (вероятно) - с мужем её, Давудом? Ничего не помню.
На каких перекрёстках судьбы столкнулась я с Йоргом Штейслоффом из Гамбургского порта (контейнерный терминал А), и почему так старательно записала его домашний телефон? И звонила ли когда по нему? Если да, то: зачем? А - Назаровой Зухре из города Джамбула: звонила? Интересно было бы вспомнить, по какому вопросу и в какой связи.
Вас золль денн дас: "Крейзелекке", "Цапфвеллен" и "Фурорезуппе"? Да ещё с пометкой: "Дрингенд!" Явно ведь записала, чтобы запомнить. Но слова остались, а что и к чему, - увы. О, Господи, а это: "Маркс сказал, что способ является частью истины в той же мере, что и результат"? Почему и чем меня когда-то настолько поразила эта фраза, что я не поленилась её записать? Куда я её намеревалась вставить?
Хей, а вот уже полный сюр: меж страниц адресной книжки за 1988 год затесался сложенный четвертушкой пожелтевший клочок бумаги с одним только словом, драматично начертанным красным фломастером: "МЕШКИ!" Время тогда голодное было. Наверно, на работе выдавали бартерную картошку, и под неё нужны были эти мешки. Однако, диковато вне контекста смотрится. Столько лет хранить...
В том же году - заметки, сделанные на митинге: "Пенсионеры Саблин и Поташников с КРС сообщили о приписках на 500 млн рублей, за которые никто не привлечён к ответственности". И ещё: "Наши дети забыли запах сыра!"
Торопливые каракули в другой книжке: "Кто придумал схему выделения топливного кредита?" И: "Кто извлёк выгоду из субсидий на удобрения?" Ясно, что не тот, для кого они предназначались. Подумаешь, вопрос века...
Вот ещё одна примета времени - вечные списки: кому что привезти из командировки...
Тане: альбом для монет;
Юрию Александровичу: "молнию" металлическую, 60 см;
Бажукову: чулок эластичный на правую ногу, разм. 10-12;
Светлане: крем женьшеневый;
Рашиду: босоножки для девочки без пятки, разм. 22,5;
Дулиной: борный спирт (2 пузырька);
Софье: "Лондаколор", номер 214\215;
Всем: шампунь (какой будет) и чай ("Краснодарский" или "Экстра")...
Скромно жили. Но со вкусом.
А вот "умная фраза", записанная уже позже, в конце девяностых: "Creativity communicates best via the unconscious, by-passing the intellect". Какой-то Айвор Катлер, поэт. Что ж, тут есть своё иррациональное зерно...
Наверно, люди из моих записных книжек и блокнотов так же благополучно, как я - их, -- забыли и меня. Многих из них и в живых-то уж давно нет. И когда весь этот неорганический детрит попадёт на свалку, где ему и место, то машины спрессуют бумагу со всеми моими записями. Чернила, которыми были записаны эти имена, адреса, телефоны, мысли, - будут обработаны химикатами и исчезнут, сотрутся уже навсегда и бесследно. И получится много хорошей, новой, чистой бумаги, на которой другие люди будут записывать другие имена и другие мысли.
* * *
Хорошо, что этого не случится с твоим именем. Ведь ни в одной записной книжке, ни в одном блокноте, ни на одном клочке бумаги нет ни единого упоминания о тебе.
Твоё имя из двух слогов я и вслух-то произносила всего несколько раз. Шесть лет назад - в последний.
Когда мы с тобой в ту апрельскую ночь сидели на кухне в маленькой квартирке над быстроводной рекой Уной, и ты мне много всего сбивчиво рассказывал сразу на двух языках. Твой родной я знала плохо, а ты моего не знал совсем, - английский выручал. Речи твои я и так не забуду, безо всякого блокнота. О том, как погибли твои родители в дымящейся сербской кровью Медакской долине, и о том, как ты потом сам убивал тех, кто убил их.
Ты был очень молод и поразительно красив. Я слушала молча, глядя в твои глаза - зелёные, как смарагдово-малахитовые волны реки Уны, шумевшей за окном.. Мои руки лежали на столе ладонями вниз и ты лишь изредка касался кончиками своих длинных пальцев - кончиков моих.
Послушай, я пока ещё жива и тебя не забыла, а ты?
* * *
Норфолк, апрель 2005 г.