ПОКА ЗАЦВЕТАЕТ БУЗИНА...
Отчего-то Джексон так и не удавалось достичь гармонии между собою и окружающим миром. Вот хоть тресни, - никакой гармонии. Жизнь была наполнена поисками выхода из ничтожных, но досадных тупиков. Злость на самоё себя порой доходила до лютой ненависти.
В тот день, встав, как обычно, спозаранок, и оглядев просторы восточноанглийского сельского пейзажа, Джексон решила направиться в город с намерением купить сигарет. Она их блоками покупала, иначе ездить бы приходилось каждый Божий день, а так - только раз в неделю.
Ещё ей надо было забрать из переделки свой новый летний жакет. У самой-то, как когда-то бабушка говорила, руки не тем концом были вставлены. Всякое рукоделие оставалось для Джексон вещью в себе. Здесь, в Англии, выяснилась одна странная штука. Каким бы концом её руки ни были вставлены, они явно короче стандарта. Зато с ногами была обратная проблема, - местные брюки и джинсы ей всегда были коротки. Или у англичанок руки длиннее, а ноги - короче нормы? Вместо того, чтобы с мальчиками по подъездам целоваться, надо было Джексон в отрочестве ходить в секцию гребли или подтягиваться на турнике. Руки бы и выросли. Или записаться в кружок кройки и шитья. Теперь уж поздно. Джинсы приходилось отпускать, а у всякого пальто или жакета надо было подшивать рукава. Опять же, чужими руками и за деньги.
А сигареты?
Всякий раз, отрывая от сердца сорок три фунта за блок сигарет, она внутренне содрогалась. Как пепел Клааса, стучала в её сердце эта цифра.
Где тонко, там и рвётся. Её поиски работы на новом месте скорее можно было назвать жалкими происками.
- Бедный папа, - думала Джексон. Но хотя бы он не дожил до дня, когда его дочь всерьёз уже задумается о том, как бы это окончательно растоптать в себе остатки великодержавного и сословного чванства и начать делать что-то своими короткими руками, вставленными не тем концом. Например, кружки в пабе мыть или помещения убирать. Если возьмут. Ведь предупреждал же её, чтобы училась хорошо и была прилежна на службе. -- Не то, - говорил он, -- придётся тебе газировкой торговать на углу Некрасовской и Льва Толстого.
Именно на том месте и в такой роли как-то, лет сорок назад, повстречал он свою бывшую одноклассницу, - отличницу-красавицу-спортсменку.
Он был так потрясён этой картиной, что образ несчастной газировщицы преследовал его потом всю оставшуюся жизнь и был периодически предъявляем Джексон в моменты очередных жизненных потрясений: смены мужей, профессий и мест жительства.
И она, конечно, на протяжение всей своей жизни, старалась не подвести отца. По крайней мере, до сатуратора и липкой мелочи в кулаке дело не доходило.
Но на этот раз, похоже, действительность давала некоторые поводы для более критического взгляда на судьбу. Чреда событий последнего полугода заметно притупила в Джексон то, что французы называют joie de vivre. Временное это явление или уже терминальное, - оставалось только гадать. Но почему-то именно этой весною на неё с особой силой стал давить груз неправильно прожитых лет.
Сделав свои нехитрые дела в городе, она поспешила домой, застигнутая по пути проливным весенним дождём - далеко уже не первым в этих влажных широтах.
Вокруг стояла неописуемая благодать. Буйство сочной, свежей зелени. В отличие от чопорного, близкого к метрополии графства Вест Сассекс, где они с мужем жили раньше, кругом - обилие сирени, почему-то почитаемой утончёнными южноанглийскими садоводами за старомодное и посему презренное растение местечкового толка.
Не то - здесь, в глубоко провинциальном Норфолке! Сирень здесь можно увидеть почти в каждом саду и всех мыслимых цветов и оттенков, - на любой вкус. От чёрно-фиолетового до нежно розового. Белой сирени тоже было навалом. Уже отцветали яблони, магнолии и розовая японская вишня, зато в зените славы были акация, рябина, высоченные каштаны, которых вокруг города Нориджа растёт великое множество. Потихоньку начинали появляться зеленовато-белые лепёшечки соцветий бузины - первый признак близкого июня.
Джексон ехала домой в автобусе в глубокой задумчивости. Грызла совесть - за то, что она давно уже не писала ни строчки своим друзьям. Да и о чём писать? Предостерегала же её одна близкая подруга: не рыпайся, говорила, никуда, - не будет тебе счастья в краю далёком. Нет, не послушала и умотала за тыщи вёрст - английского киселя хлебать. - Ну и как, - ехидно спросит подруга, - сладко тебе на чужбине-то? На что бы Джексон ответила: да пожалуй, кисло-сладко. Но не так, чтобы и очень горько. А на Руси чаще бывало всё-таки горько.
Её размышления на давно навязшую в зубах тему и густо пересыпанные гастрономическим аллюзиями, внезапно прекратились. Джексон подняла глаза и увидела нечто, выходящее из ординарного ряда.
Напротив сидела дама примерно одного с Джексон возраста. О нет, даже старше! В общем, - не весенний цыплёнок, как здесь говорят. Взглянув раз украдкой, Джексон уже, как зачарованная, не могла оторвать от неё взора, стараясь этого не обнаружить.
Женщина была очень высокая и до неправдоподобия, до содрогания, худая.
- Наверно, анорексия у неё, - сочувственно подумала Джексон. Здесь это не редкость. Правда, чаще встречается у подростков. В России к такой худобе приводит элементарный голод. А на Западе - психическое расстройство. Здесь многие страдают тремя болезнями, о существовании которых Джексон почти не знала, живя на Родине: депрессией, анорексией и дислексией.
Лицо попутчицы, не лишённое, как говорится, былой привлекательности, не носило на себе никаких следов грима и косметики. Однако попытка возврата к природе отнюдь не привела к девственной свежести, - на такой эффект с большими оговорками можно рассчитывать лишь где-то лет до сорока. Результатом же явилась лоснящаяся кожа желтовато-болезненного оттенка. Морщины - само собой.
Наряд леди был явно тщательно продуман и, наверно, соответствовал каким-то её личным убеждениям. На голове - североафриканская вышитая шапочка типа "тамбурин", какие можно увидеть на ударниках малоизвестных рок-групп этнического направления. Взрослые нормальные люди таких не носят. Даже в Англии. Из-под шапочки выбивался клок крашеных, розово-оранжевых волос, давно не мытых. - Уж не Вивьен ли это Вествуд, - засомневалась было Джексон. Но шанс встретить безумную безвозрастную законодательницу британской радикальной моды в норфолкском пригородном автобусе был близок к нулю. Тут вам не Париж и не Милан.
Дама была одета в серые джинсы и в огромную, видно с мужского плеча, немыслимо засаленную голубую джинсовую куртку. На ногах - потрёпанные и грязноватые кроссовки. Одна бровь у неё была проколота, и в отверстиях блистали крупные металлические шарики. Незнакомка сидела в грациозной и непринуждённой позе, закинув ногу на ногу, и отрешённо глядела в окно на пробегавшие мимо деревья и кусты, на краснокирпичное здание центральной нориджской больницы, построенное ещё в викторианские времена. Лёгкая, задумчивая полуусмешка изредка трогала её красиво очерченные, бескровные губы.
Потом леди поднялась и направилась к выходу, и тут Джексон заметила на заду её джинсов два огромных разреза, в которых болталось бледное и тощее, абсолютно голое тело. Незнакомка шла раскованной походкой свободной, уверенной в себе женщины, сверкая через прорехи голубовато-белыми ягодицами.
- Вот, - подумала Джексон с восторгом, потрясённая увиденным. Вот так и надо жить! Положить, метафорически выражаясь, на всё и на всех с прибором. Показать миру свой derriere, свой бэксайд, ну зад, если угодно, - во всей его неприкрытой наготе, невзирая на возраст и состояние его груминга. А как это свежо, как современно! Тут как раз британская пресса, включая так называемую серьёзную, уже который месяц пускала слюни в адрес соответственных фрагментов анатомии Кайли и Джей Ло. Публиковались многостраничные социологические исследования о роли зада в пробуждении общественного сознания. На гребне нового культа был выдвинут даже спорный, на взгляд Джексон, тезис: "попа - это новая грудь".
Но какая лихость, какой классный задор в подаче себя миру, какая цветовая гамма! Ведь у дамы тоже наверняка есть проблемы. Анорексия, например. От неё вообще мрут. А как держится! Вспомнилась фраза, приписываемая Бетти Дэвис: "старость - это занятие не для слабонервных".
- Посмотри на себя, - сказал Джексон её сварливый внутренний голос. Расслабься, расправь плечи... Чего сидишь - скрюченная, сгорбленная, как садовый гном? Давно ли козой скакала? Дырку в земле могла провертеть... А гляди, что сейчас: понуро свесила голову, судорожно прижала к груди свою полухозяйственную сумку. Не бойся, не отберут! Кому нужен твой коричневый жакет с укороченными рукавами? Нахмурилась, нахохлилась, вся в чёрном, будто больная ворона. Тоже мне, мировая скорбь средневолжского разлива. Тьфу! Чудь болотная, русалка со стажем, никотиновая джанки, осколок империи зла!
После такой внутренней выволочки Джексон оставалось только полюбить себя, - все лимиты ненависти и презрения были исчерпаны. Но полюбить как-то тоже не получалось.
- Где же выход, - лениво соображала она, постепенно приходя в себя после сиюминутного шока прозрения. Не разрезАть же, в самом деле, штаны на заднице? Всё-таки, если вдуматься, это - не есть самый эстетичный способ самоутверждения. Да поди и ветер в прорези дует.
--
Но что-то надо менять в этой жизни, что-то надо срочно менять...
("Лондонский курьер", май 2003 г.)
2