Американская мечта - это мечта о богатстве. Но почему нет французской, итальянской, русской мечты? В европейских странах мечта о богатстве также существовала, но она включалась в широкий спектр представлений о полноценном существовании, была растворена в общей культуре кастового общества, где для подавляющего большинства мечта о богатстве былa беспредметной фантазией.
В США, стране индивидуального предпринимательства, богатство стало достижимо для многих. Перестав быть абстракцией, мечта превратилась в жизненную цель и эпицентр общественных интересов. Но сам термин "Американская Мечта" стал употребляться только с 1931 года, в публикации историка Джеймса Труслоу Адамса "Американский эпос", где автор проследил трансформацию Американской Идеи с момента основания Нового Света.
Американская идея изначально была идеей религиозной. Английские протестанты, бежавшие от религиозных преследований в своей стране и основавшие первые колонии на новом континенте в 1620 году, не мечтали о богатстве, их целью было построение Царства Божьего на земле, где человек направит все силы на расцвет своего духа.
В глазах первых переселенцев, отцов-пиллигримов, католическая Европа предала идеи истинного христианства, в Старом Свете не было места для Царства Божьего, духовная жизнь в нем угасала, и он был обречен также, как когда-то Содом и Гоморра.
На новом континенте, далеком от развращенной цивилизации Европы, среди нетронутой природы, протестанты надеялись построить новый совершенный мир, где в процессе его созидания, в процессе труда, очистится и обогатится духовная природа человека.
Труд - служение Богу, он увеличивает богатство, которое Он подарил человеку, и результат труда должен принадлежать только Ему. Тот же, кто создает богатства только для себя, теряет свою душу, опускаясь в бездну греховных наслаждений плоти. Как гласит Библия, "Плоть - тлен, дух нетленен", духовное богатство важнее всех физических богатств мира.
Библия для первых переселенцев была не просто Священной Книгой, она была руководством к жизни, все поступки членов общины сверялись с божественным законом. Следуя библейским постулатам, протестантские общины ограничивали попытки личного обогащения. Власть общины над жизнью ее членов была абсолютной, так как в первый период освоения нового континента в одиночку выжить было невозможно.
Но, когда последующие поколения колонистов адаптировались к новым условиям жизни, из общин начали выделяться семейные кланы и группы единомышленников создававшие свои маленькие колонии, а к середине 18-го века одиночки могли уже не просто выживать, но и создавать богатства только для себя.
Протестантские общины, приспосабливаясь к изменениям, начали менять свои постулаты. Добродетельным человеком стал считаться тот, кто своим трудом создавал личное богатство, но часть доходов отдавал на нужды общины. Бедность же была отнесена к разряду пороков, так как быть бедным в стране огромных возможностей означало лишь одно - несостоятельность человека, отсутствие воли, характера, моральную ущербность. Бедняк ничего не вносил в общину, и хотя получал ее помощь, уважения получить не мог.
Америка строила новую цивилизацию с новой моралью, моралью труда, в которой успех - знак любви Бога. Все, что ведет к успеху, к богатству, добродетельно. Аморально все, что ведет к неудаче. Неудача - подтверждение порочности человека, а способность создавать богатства - божественный дар, позволяющий человеку приблизиться к Богу, к Богу-Создателю. Библейская заповедь "все люди братья" уступила свое место заповедям успеха, который стал своеобразной формой национальной религии.
В стране, свободной от давления государства и от моральных ограничений в экономике, большинство работников достигли уровня жизни недостижимого в Старом Свете, и хотя духовные цели труда продолжали прокламироваться, они превратились лишь в обязательный формальный ритуал.
"Христианство, в конечном счете, приспособилось к капитализму, которое было глубоко чуждым учению Христа" Немецкий философ Адорно.
Во второй половине 19-го века началась массовая эмиграция из стран Европы, и ее цели были иными, нежели цели отцов-пиллигримов. Это было бегство от европейской нищеты в земной рай, где "тротуары выстланы золотом".
Оставить родную страну и отправиться на далекий континент с только намечавшимися признаками цивилизации могли не только самые отчаявшиеся, но и самые отчаянные, способные на риск, динамичные и агрессивные в достижении поставленной цели, охотники за удачей. Значительный процент иммиграции составляли также "джентльмены удачи", криминальный элемент, убийцы, воры, мошенники, бежавшие от европейского правосудия в страну, где единственным законом был закон выживания.
Новые иммигранты прибывали в Новый Свет служить не Богу, а Успеху. Для европейских бедняков материальное благополучие было важнее, нежели духовное совершенствование и нравственная жизнь. Как писал русский поэт:
Какая смесь одежд и лиц,
племен, наречий, состояний!
Из хат, из келий, из темниц
Они стекались для стяжаний.
Рядом с притягательной, яркой мечтой о богатстве все остальные аспекты жизни утрачивали свою ценность, и многообразие человеческих желаний и интересов, пройдя через американский плавильный котел, уходило в осадок.
Алексис Токвиль, французский юрист, побывавший в США в начале 30-х годов 19-го века, увидел в американской экономической демократии огромные преимущества перед европейской авторитарной системой, но отмечал ее специфику, поражавшую многих европейцев: "Страсть американцев к приобретению богатств превзошла обыкновенные пределы человеческой алчности".
Доступность богатств создавала небывалый накал борьбы среди многочисленных претендентов, и те формы жизни, которые возникали в ее процессе, резко отличались от традиционных норм Старого Света, что шокировало европейцев, для которых богатство было лишь средством для достойной жизни, но не ее целью.
В иерархическом Старом Свете богатства переходили из поколения в поколение, и борьба за них проходила только внутри привилегированного класса, Америка же предоставила всем равные права на участие в экономической жизни, и в борьбу за богатство включились миллионы.
В отличие от других стран мира, которые строились на традициях и опыте прошлого, Америка создавала свою историю заново, с чистого листа. Это было общество иммигрантов, и оно складывалось в процессе слияния и взаимопроникновения многочисленных культур, часто полярных идей и нравственных ценностей.
Америка, соединив расчетливый прагматизм, необходимый в экономике, с религиозными идеями протестантизма и рационализмом эпохи Просвещения, создавала новую культуру, культуру бизнеса, в которой противоречия национальных культур, идеалов, индивидуальных ценностей были нейтрализованы всеобщим желанием богатств.
Как писал Фридрих Энгельс: "Америка строила свои традиции заново, исходя из конкретных обстоятельств, и обстоятельства формировали необходимые новые формы отношений..."
В жизни новой страны крайности мировоззрений, религиозных верований, индивидуальных целей сливались в непривычном для европейцев симбиозе, который европейцы не могли расшифровать. Всемирно известный английский путеводитель по многим странам мира, "Бедеккер", в 1890-ом году предварил свое описание Америки следующим кратким комментарием: "Америка стоит в том месте, где сливаются в одну две реки, одна течет в Рай, другая в Ад. Соединенные Штаты особая страна - это страна контрастов".
Религиозность, которая, по сути своей, иррациональна, уживалась с рациональным, материалистическим мировоззрением. Уважение к другим сосуществовало с агрессивностью, отзывчивость и желание помочь с безразличием к чужой судьбе, честный труд и уважение к закону с широко распространенной преступностью, вера в честную игру, "fair game", с всеобщей тенденцией к манипуляции другими, конкуренция всех со всеми со стремлением к кооперации. Крайний индивидуализм с конформизмом.
Контрасты возникали в атмосфере небывалых свобод новой страны. Это был свободный поток, в котором все его струи сливались в единое и неразрывное целое. Это были не две реки, а одна, она текла в одном направлении, в направлении разрастания материального богатства, и внутри нее возникали те формы и виды жизни, которые соответствовали фарватеру движения.
Свобода, высшая ценность американской демократии, понималась в Америке иначе, нежели в Европе. Не как полная свобода индивидуального самовыражения, а как свобода в экономической деятельности, которая требует приспособления к постоянно меняющимся условиям, обстоятельствам, людям, в ней ценятся лишь те индивидуальные качества, которые ведут к успеху. А богатство внутреннего мира, интеллектуальное, эмоциональное, духовное, становиться необязательным или даже мешающим в деле придатком.
В Европе именно эти качества являлись мерой ценности человека, а приспособление к обстоятельствам, идеям, людям считалось качеством негативным, понималось как предательство себя, называлось ренегатством, конформизмом. В Америке же конформизм воспринимался как качество позитивное, фундамент общественного порядка и залог индивидуального успеха.
В стабильной Европе, с ее сложившейся в течение веков экономической и государственной структурой, общество ставило индивида в рамки обусловленные законом, традициями, моралью. Внутри этих рамок он был свободен.
В Америке, стране неограниченных свобод, где общество и государство только создавались, свобода могла привести не к власти демократии, а к власти охлократии, власти толпы, власти плебса, в конечном счете, к анархии. И, чтобы обуздать хаос человеческих воль, ввести их в созидательное русло, были использованы те качества человеческой природы, которые в Старом Свете считались негативными, относились к разряду пороков.
Один из основателей американского государства Мэдисон писал: "В европейской схеме гражданского общества утверждается, что человек по своей природе стремится к добру, а это приводило к расцвету всех человеческих пороков, и только деспотия сильного государства позволяло удержать людей от разрушительных инстинктов. Вера в добродетели человека не подтверждается жизнью. Когда человек говорит о свободе, он думает о свободе только для себя, когда он говорит о справедливости, он думает о справедливости только для себя. Не добродетели, а грехи двигают человеком, им двигает эгоизм".
В Европе цели общества, нации, государства считались более важными, чем цели и интересы каждого отдельного индивида. Если позволить каждому думать только о себе, игнорируя интересы всех остальных, это неизбежно приведет к хаосу, развалу. Только государство с его мощью способно регулировать конфликты классов, социальных групп и индивидов. Всеобщее благополучие создается подчинением личного интереса интересам всего общества в целом. Но в Америке, где сильного государства еще нет, общественный порядок мог быть создан только самими людьми, волей миллионов.
Европа много веков формировала общественные структуры, используя разнообразные инструменты поощрения и наказания. У Америки, начинавшей с нуля, был лишь один инструмент, экономический, эгоистический интерес.
Экономика - это столкновение многих индивидуальных интересов, это постоянная, ежедневная борьба за личный успех, где каждый имеет шансы подняться наверх или остаться внизу социальной пирамиды. Но, в то же время, эгоистический интерес вынуждает искателя богатств подчиняться правилам экономической игры, в которой решающим является создание многочисленных связей и в них нужно считаться с интересами других, коллег, партнеров, поставщиков, покупателей, необходим консенсус, взаимовыгодный договор. Только кооперация с другими может принести деловой успех, который определяется размером банковского счета.
Цифры богатства приобрели значение почти религиозное, это была особая форма идеализма, которую Токвиль отметил в своей фразе: "Они (американцы) живут романтикой цифр, которые имеют неотразимое очарование и есть что-то сверхъестественное, мистическое в их невероятной жажде обогащения".
Через 100 лет после Токвиля президент Кальвин Кулидж в своей инаугурационной речи скажет: "Америка - страна идеалистов, страна мечтателей, где любая идея, любая мечта достойна уважения, если она ведет к большему богатству".
Позади остались века мучительных раздумий человечества о смысле жизни, о том, что такое жизненный успех, что такое счастье. Счастье было определено в четкиим и ясным критерием - цифрой дохода. И, как гласит расхожая истина, счастье в Америке вполне достижимо для всех, каждый чистильщик сапог здесь может стать миллионером.
Могут ли все чистильщики сапог стать "миллионерами"? Миллионер понятие абстрактное, это не обладатель миллиона, а тот, кто намного богаче подавляющего большинства. Если же все станут миллионерами, то кто тогда будет "миллионером"? Это противоречит здравому смыслу, но мечта к здравому смыслу отношения не имеет, мечта - это идеал, пускай и недостижимый.
Мечта может противоречить жизненному опыту, но мечта - не абстракция, она воплощает себя в системе общественных ценностей и главная из них - уважение других. Человек может выжить в любых физических условиях, но психологически, без уважения общества, он не выживает. И не он сам, а общество определяет, за что оно человека уважает, а за что презирает.
"Американец черпает свои убеждения из народного фольклора, в котором каждый может стать миллионером если мобилизует всю свою энергию и способности. Хотя это и не подтверждается его жизненным опытом, он никогда не станет опровергать этот общепринятый миф" Социолог Абель.
В Старом Свете ценность человека определялась не только богатством, но и качествами личности, его уникальностью. В Новом Свете существовал только один критерий - "Сколько ты стоишь сегодня?", и, чтобы заслужить уважение общества нужно было :"стоить" больше чем другие. Непереносимо чувствовать себя в глазах окружающих людей ничтожеством.
Критерии общественного статуса, т.е. уровень уважения, постоянно менялись. До середины 19-го века обладатель нескольких сотен тысяч долларов считался богачом. Во второй половине века такой же престиж имел обладатель миллиона, в последние десятилетия ХХ века - владелец миллиарда. Мечта о богатстве отодвигает финишную ленточку все дальше и дальше.
Скотт Фитцджеральд в романе "Великий Гэтсби"говорит: "Мечта всегда впереди, чем ближе мы к ней, тем дальше она уходит в будущее, но это не имеет значения. Мы побежим быстрее, протянем наши руки дальше. И в одно прекрасное утро..."
Или, как говорилось в старом анекдоте советского времени, - "коммунизм - это линия горизонта, которая удаляется по мере приближения к ней".
Казалось бы, что может быть общего у Америки и Советского Союза? В своей пропаганде они говорили об одном и том же - о высоком гуманизме, о расцвете личности, но реальная цель советской власти и американской демократии была другой, рост экономики, благодаря которой росла власть правящего класса, в одном случае партийной, в другом деловой номенклатуры. Американская пропаганда говорила о главной цели системы - индивидуальном материальном успехе, советская о всеобщем, коллективном материальном благополучии.
Америка сумела воплотить свои идеалы, так как строилась на системе общественного договора, при котором труд и капитал получали приемлемые для обеих сторон дивиденды. В советской жизни идеалы так и остались абстракцией, огромными плакатами на тему всеобщего счастья на разрушенных временем фасадах зданий, в которых ютилось убожество и нищета повседневной жизни. Однако, американская мечта и мечта Советов совпадали в одном, в ускорении индустриального прогресса.
Главный постулат прогресса - покорение природы, не только физической природы, но и природы самого человека. В процессе приспособления к изменяющимся условиям жизни человек должен постоянно меняться, и эта способность дает ему не только возможность выжить, но и изменять условия своего существования.
Экстремальным примером служит история штата Джорджия, который начинался как ссыльная колония для преступников. Заключенные британских тюрем, ступив на новую землю, получили свободу, свободу выживать в условиях дикой природы, при отсутствии всякой цивилизации и государства, свободу обрабатывать землю, по которой никогда не проходил плуг землепашца. Они трудились не на лендлорда или государство, а только на себя. Труд превратил британских уголовников в крупных землевладельцев, хозяев плантаций, а их потомков в аристократов Юга.
"Аристократы", пьеса Афиногенова, театральный триумф 30-ых годов, не сходившая с советской сцены почти сорок лет, также об уголовниках, заключенных, работающих на строительстве Беломоро-Балтийского канала, они также изменяются, но не в процессе труда на себя, а в условиях трудового лагеря. Советские уголовники, создавая новую индустрию, строили фундамент для еще большей власти партийной номенклатуры, и превращались в "аристократов"советской жизни.
Труд стал новой формой религии, недаром в Советской России широко употреблялся термин "религия труда", источником термина был американский протестантизм, который, собственно, и был истинной религией труда без кавычек. Лозунг, стоявший перед внутренними воротами советских трудовых концлагерей, гласил: "Труд - путь к свободе".
"Кто был никем, тот станет всем", - провозглашала пропаганда труда в Америке и Советской России. Трудом создаются не только материальные ценности, труд воспитывает человека, создает тот общественный порядок, абсолютный порядок, о котором человечество мечтало со времен Платона, чья "Утопия" показала основное направление движения цивилизации к идеальному обществу.
Социалисты-утописты 17-го века Томас Мор и Кампанелла, а в 18-м - Сен-Симон, Оуэн и Фурье, продолжили и развили идеи Платона, но это были лишь размышления, теории, в ХХ веке они получили материальную базу, развитую индустриальную, массовую экономику.
Ее цели, ее направление определялись специфическими особенностями каждой страны. Там, где государственные, политические цели традиционно считались более важными, чем цели экономические, новый порядок строился насилием государства, тотальный контроль осуществлял репрессивный аппарат. В странах экономической демократии инструментом тотального контроля была сама экономика.
Утопии прошлого говорили о незыблемости правильного порядка, а идея Нового Времени постоянное изменение. Утопии видели в прошлом образцы "золотого века", XX век, век прогресса, видел в прошлом только ошибки. "Завтра будет лучше, чем сегодня", - говорила американская пресса, "Новое лучше старого", - говорила советская пропаганда.
Нацисты называли свою мечту об идеальном обществе - Новый Порядок, порядок, установленный на тысячелетие. Большевики также видели свою версию Нового Порядка - коммунизм - будущее всего мира. У Америки была та же цель - Новый Порядок на века, "Novus Ordo Seclorum", эти слова впечатаны в однодолларовый банкнот, главный символ американской нации.
"Предшествующие века не могли дать тоталитарных режимов, в сословном обществе политика делалась узкой, элитарной группой и отражала её представления. Благодаря активному участию масс в политической и экономической жизни была создана база для создания тоталитарного общества" Александр Зиновьев.
Американский эксперимент, начатый в 17-м веке, к концу Первой мировой войны превратил США в лидера социальных изменений, экономика общества потребления позволила создать новый общественный порядок.
Свобода индивидуального предпринимательства, естественно, без какого-либо государственного нажима вела экономику аграрной Америки к переходу на индустриальные рельсы. Индустрия, создавая больше продуктов массового потребления чем ремесленный труд, смогла предоставить массам доступные по цене товары, и их создатели и потребители принимали новый порядок, в котором он добровольно становились винтиками экономической машины.
Америка, добившаяся огромных успехов в создании индустриального производства, превратилась в образец для Страны Советов. "Новая Русь" назвал свой гимн Америке крестьянский поэт Петр Орешкин в 1922 году:
И снится каждой полевой лачуге
чудесный край.
Железный Нью-Йорк.
"Железный Нью-Йорк" снился не полевой лачуге, а партийным лидерам, которые государственным насилием превращали крестьянина в индустриальную рабочую силу.
В до-индустриальном обществе крестьянин добывал средства к существованию на своем участке земли, который давал ему все что нужно было для жизни. Крестьянин зависел больше от природы, чем от общества в целом. В индустриальном обществе, в связи со специализацией производства, работник утратил свою независимость, все средства существования он мог получать в соответствии с количеством произведенных им продуктов, продавая себя на рынке труда.
Америка сумела построить "Железный Нью-Йорк" так как использовала энтузиазм миллионов, получающих за свой труд ощутимые дивиденды. А те, кто обладал деловой хваткой, скопив небольшой первоначальный капитал, начинали собственный бизнес и, участвуя во всеобщей конкурентной борьбы, увеличивали общественное благосостояние. Разумеется победителями в этой борьбе были не работники, а те, кто сумел создавать организации, концерны, синдикаты, монополии. Крупнейшие корпорации, используя свою экономическую мощь, формировали новую общественную инфраструктуру, изменяли жизнь всей страны.
Тем не менее, корпорации в условиях экономической демократии были, в определенной степени, ограничены в своих действиях, так как, во многом, зависели от воли миллионов работников и потребителей. В Советской России государство, в руках которого находились все средства производства, было единственным работодателем в стране, и обладало тотальным контролем над распределением продуктов массового потребления. В Америке социальную политику определяла экономика, она формулировала политические цели, создавала жизненные идеалы и, воспитывая новое мировоззрение, строила Новый Порядок без значительных социальных катаклизмов.
Новый Порядок в европейских странах насаждался путем революций, "Мы старый мир разрушим, а затем..." Европейские революции, хотя их двигателем были классы стремящимися к большей доле участия в экономической жизни, в своих лозунгах провозглашали свободу личности как свою цель. Американская Декларация Независимости также как будто объявляла о том же, о неотчуждаемом праве каждого человека на "жизнь, свободу и стремление к счастью".
Но, в отличии от лозунга Французской революции, Декларация Независимости провозглашала не право на свободу личности, а право индивида на участие в конкурентной борьбе. Глуп он или умен, образован или безграмотен, талантлив или бесталанен, занимается ли он уборкой мусора или создает произведения искусства, он оценивается одним качеством, способностью делать Дело. Дело нивелирует индивидуальные качества, в нем важны не уникальность и своеобразие личности, а качества работника. Создатель американской конституции Томас Пэйн говорил: "...экономика эффективно реализует принцип всеобщего равенства".
В Европе одним из критериев ценности личности была приобщенность к мировому знанию, высокой культуре, а человек Дела не нуждается в знании большем, чем нужно для дела, а культуру видит как форму отдыха, как развлечение. Для него всё богатство мировой культуры не имеет ценности, так как богатство он понимает лишь как богатство материальное, физическое.
В Европе доступ к культуре имела потомственная аристократия и буржуазный класс, передававшие богатство от поколения к поколению, а вместе с ним и культуру. В Соединенных Штатах не было ни потомственной аристократии, ни сложившегося буржуазного класса, ее элита состояла из тех, кто поднялся наверх из самых низов. Общественные классы отличались друг от друга не образованием, культурой и манерами, а лишь экономическим статусом.
В Европе высшее общество жило литературой, театром, философией, а простой люд рыночными зрелищами. В Америке, стране простых людей, посвящающих всю жизнь труду, рыночный балаган, развлечение в свободные от работы часы, превратился в культуру для всех классов. Глубина и объем размышлений о мире классической культуры в цивилизации "Дела" в массовом обществе оказались не нужны. Поэтому в Америке, раньше чем в других странах мира, выросла массовая культура, культура развлечений, которая во второй половине ХХ века начала победоносное шествие по всему остальному миру.
Маркс предвидел, что индустриальная экономика подчинит своим целям все общество, заставит его служить только одной цели, собственному росту, и, постепенно вытеснит многообразие интересов человеческой жизни. Если наложить мысль Маркса на сюжет сказочной аллегории Евгения Шварца, пьесе "Тень", и рассматривать отношения человека и его тени как отношения человека и экономики, тогда становится наглядным, что произошло через 150 лет после Маркса.
"Человек", в пьесе Шварца, безраздельно доверяя своей "Тени", дает ей полную свободу, но, получив ее, она хочет не только полностью подчинить себе человека, она хочет его уничтожить. Однако, отрубив ему голову, лишается и своей. В пьесе, которую поставила экономическая цивилизация, "Тень" поступила умнее. "Тень", экономика, доказала человеку, что ее возможности беспредельны и, поверив в ее силу, он посвятил ей все свои интересы, забыв об интересах внеэкономических.
Маркс был первым кто увидел противоречие целей экономики и целей человеческой жизни и назвал его одним словом, "отчуждение". В процессе роста значения экономики в общественной жизни человек будет отчужден не только от продуктов своего труда, он будет отчужден от самого себя. Утратит те качества, которые и делают его человеком.
Экономика стимулировала в человеке желания всего внешнего, физического, материального, и когда материальная сторона жизни превратилась для него в единственную ценность, человек стал частью материального мира, частью механизма экономики, стал слугой собственной тени.
До начала индустриальной революции политика, религия и культура были основными инструментами совершенствования человеческих отношений внутри стабильных социальных условий, но фундаментальные проблемы оставались нерешенными. Механизированное производство смогло, во многом, эти проблемы решить, и политика, идеология, культура, вся жизнь общества подчинились ее огромной силе.
Прагматический, экономический подход к общественным проблемам доказал свое преимущество перед всеми другими формами, политики, религии, идеологии, в создании сбалансированной общественной системы. И после крушения советского коммунизма западная демократия признала, что основным регулятором общественных отношений является не сила идей, религии или государственного насилия, а сила экономики.
Цивилизацию Запада принято называть христианской, но христианская мораль видела в Силе Зло, этические нормы христианства - любовь к ближнему и сострадание к слабым. Но, материальный Прогресс создал новую этическую норму - безостановочное развитие экономики, в которой мораль превратилась в тормоз свободного экономического развития. Добродетели не создают богатства, их создает Сила, в формах рожденных индустриальным обществом. Эта Сила сумела реализовать многовековую мечту человечества о материальном благополучии, воспитав новое отношение к человеку - он ценен только тем, что он создает.
В Европе государство традиционно являлось гарантией общественного и экономического развития, так как уравновешивало интересы экономики и гуманистические идеалы общества. Но государство, регламентируя все формы общественных отношений, не только подавляет творческий потенциал нации в создании богатств, но и ограничивает все виды свободы.
Отцы-основатели США видели в государстве главную опасность для свободного развития общества и стремились ограничить его власть. "Государство - главный враг общества", - писал Томас Джефферсон, создатель Декларации Независимости и третий президент страны. Первый американский президент Джордж Вашингтон сравнивал государство с огнем: "Пока огонь в камине, он добрый слуга, но если вы перестанете за ним следить, он сожжет ваш дом". Без государства общество существовать не может, но общество должно научиться контролировать эту силу, которая всегда имеет тенденцию вырваться из "камина".
В конце ХХ века стало очевидно, что ту же тенденцию имеет и другая сила, экономика. В период кризисов это становится особенно наглядным. История знает множество примеров, когда государство насилием подчиняло общество своим целям, противоречащим задачам и целям человеческой жизни. Экономика обладает еще большей силой влияния, так как использует не насилие, а убеждение, сложную систему манипуляций общественным сознанием, прививая необходимые системe взгляды, мнения, диктует идеи, мировоззрение и образ жизни.
Экономика, как и все общественные институты, вырастала и развивалась на фундаменте национальных традиций и прежде всего традиций религиозных. Различные религии мира по разному формулировали место труда в человеческом существовании, и его значение в общепринятых взглядах неизбежно сказывалось на экономике. В течении многих столетий связь экономики с религиозной верой была очевидной и наглядной, и лишь в двадцатом веке, когда религиозную веру сменила вера в науку, эта связь внешне была как бы оборвана. Однако современное мировоззрение, в котором экономика занимает центральное место, имеет одну корневую систему - религию.