Аннотация: Хроника поездки из Бостона в Санкт-Петербург и обратно, с посещением прошлого и с попытками заглянуть в будущее.
Возвращение
Хроника поездки из Бостона в Санкт-Петербург и обратно,
с посещением прошлого и с попытками заглянуть в будущее.
1. Союзное Государство.
Кто хоть раз летал за границу, знает, что на паспортном контроле любой страны обычно имеется два коридора - для граждан, и для всех остальных. Так было и в Пулково-2: для иностранцев - коридор с зеленым турникетом без всякой надписи, а для граждан - коридор с красным турникетом и надписью "Для граждан Союзного Государства (Российской Федерации и Республики Беларусь)". Оказывается, я гражданин Союзного Государства. Good to know. До сих пор я слышала только о тридесятом государстве, а о Союзном и понятия не имела.
2. "Рюкзачок не видали?" или как провезти в Россию чемодан кокаина.
Паспортный контроль и получение багажа прошли для меня как по мановению волшебной палочки. Однако, прежде чем покинуть аэропорт, мне предстояло еще одно дело, а именно, посещение комнаты Lost and Found, в надежде найти рюкзак моей свекрови, утраченный ей за две недели до этого при вылете в Бостон. Никакого рюкзака я, разумеется, не обнаружила, только носилась туда-сюда между таможней и самим Lost and Found, чем надоела таможенникам хуже горькой редьки. Теперь я знаю лучший способ провозить контрабанду - при прохождении таможни приставать ко всем с какой-нибудь дурацкой проблемой, так что под конец таможенники будут мечтать только об одном - поскорей от тебя избавиться. Даже жаль, что в этот раз у меня никакой контрабанды не было.
3. Вот мы и встретились...
Пока я развлекалась поисками рюкзака, большая часть людей с нашего самолета уже прошла, и встречающих осталось немного. Меня должна была встречать мама. Выйдя в зал, я остановилась, ища ее глазами. Мамы среди встречающих отчетливо не было. Зато среди жидкой толпы отчетливо выделялся высокий, чуть лысоватый дядька с букетом роз. Пятнадцать лет и две жизни назад, человек этот был для меня солнцем, и луной, и всеми звездами сразу.
В глубине души, я не хотела, чтобы он встречал меня в аэропорту. Когда не видишь кого-то пятнадцать лет, не слишком приятно предстать перед ним в измятой в дороге одежде и с еще более измятым от бессонной ночи лицом. Так что номер рейса и время прилета я дала ему только потому, что не верила, что он на самом деле приедет в аэропорт, тем паче, что живет он в Москве. Но он приехал, и оказался весьма кстати, в особенности потому, что при нем были сотовый телефон и машина. Телефоном я воспользовалась, чтобы узнать, что с мамой все в порядке, она просто опаздывает, потому что забыла деньги на такси. На машине же мы быстро домчались на Васькин остров, разумеется, без всякого такси.
Прибыв домой, мы сели пить чай, и говорили о наших (раздельных) детях, и об удивительном росте цен на недвижимость в Москве и Петербурге, и об экономических перспективах России - в общем, обо всем, о чем обычно говорят почти уже сорокалетние, добившиеся в жизни пусть скромных, но все же несомненных успехов люди. И под этот разговор мне все время вспоминалось, как когда-то давно мы были молодые и безумные, и вытворяли бог знает что, так что наши небесные ангелы-хранители, наверно, плакали, глядя на нас... Грустно все это, если вдуматься. И все же я рада, что мое возвращение в Питер началось с букета роз, потому что продолжение, увы, сулило отнюдь не розы, а - как бы это помягче выразиться - скорее, органическое удобрение для них.
4. ХЫЧЫНЫ. Как я испортила свои замшевые ботинки.
В Питер я поехала в своих любимых ботинках из светлой замши. Другой зимней обуви у меня просто не было, если не считать кожаных сапог на меху высотой по колено, но они для самолета явно не подходили. Посмотрев на грязь на питерских улицах, я дала себе клятву беречь ботинки как зеницу ока, и первые два дня свято ее соблюдала, тщательно обходя все лужи и прочие опасные для ботинок места. Увы, на третий день ботинки все же постигла печальная участь, и все из-за слова.
Я вышла из метро Пионерская и медленно продвигалась вдоль ряда ларьков. В программе стоял визит к обезножевшей от артрита тете; нужно было купить ей каких-нибудь фруктов. Внезапно над одним из ларьков я увидела надпись "ХЫЧЫНЫ", от удивления на секунду забыла смотреть под ноги, и, конечно, тут же наступила в весьма грязную лужу.
В треклятом ларьке явно продавалось что-то съедобное, и, видимо, национальное, но что именно, остается для меня тайной и по сей день. Также по сей день меня удивляет написание злополучного слова - с одной стороны, с ним явно что-то не так, с другой, я не помню правила, запрещающего писать Ы после Ч.
Вопрос знатокам.
1) Если вы знаете правило, или, наоборот, опровергающий пример насчет буквосочетания ЧЫ, пожалуйста, дайте мне знать.
2) Что такое хычыны (хычины?), и какой они национальности?
5. Я вернулся в свой город, знакомый до слез...
Случись это сегодня, поэт, наверно, добавил бы: "... и ничего в нем не узнал". Сразу оговорюсь, что речь здесь пойдет о новых районах. Я в общем-то, последний раз была в Питере совсем недавно, меньше двух лет назад, но и то периодически останавливалась на знакомых до слез улицах, не понимая, где я нахожусь, и не унес ли меня злой волшебник в какой-нибудь другой город. Причина этому - строительный бум. Кажется, на каждом свободном клочке земли либо уже построено, либо строится новое здание. Городу это явно на пользу, ибо новые дома гораздо эстетичнее советских "спичечных коробков".
Центр же города продолжает "красою вечною сиять", и красота эта, как говорят в деревнях, стала еще красивше, потому что многие здания отреставрированы, украшены со вкусом оформленными витринами, и подсвечены по вечерам.
6. Жить стало лучше, жить стало веселее.
Строительный бум, конечно, свидетельствует, что у людей завелись кой-какие денежки. Другое свидетельство этого - машины. Еще два года назад машины в Питере были преимущественно двух категорий:
1) новенькие мерседесы/джипы/БМВ
2) ржавые Жигули
И те, и другие, разумеется, остались, но кроме них по улицам теперь бегает много иномарок попроще. Говорят, на машины очередь, чтобы купить авто, люди ждут по полгода. Машин на улицах очень много, и проблема пробок, парковки и т.д. стоит в полный рост. Из негатива также не могу не отметить чудовищную загазованность, и то, что все машины, даже новые, грязны, что называется, beyond redemption. Видимо, хозяева не моют их, справедливо считая, что все равно без толку (вспомните печальную судьбу моих ботинок).
Возвращаясь к улучшению жизни, мне также показалось, что в городе стало меньше маргиналов, меньше жалких старух, считающих копейки перед окном хлебного ларька, и, в целом, меньше бедных и больше "среднего класса". Такое впечатление, что сверх-доходы от нефтяной трубы, хоть и оседают в карманах новых русских, но не полностью - какая-то часть просачивается и ко всем остальным.
Когда мы уехали пять лет назад, мы сделали это потому, что были уверены, что у России нет будущего. Спроси меня кто об этом сейчас - я, бы, наверно, сказала "не знаю". Будущее вообще дело темное, и как можно судить о том, есть ли будущее у России, или, к примеру, у Америки, если и о своем-то будущем человек может только гадать. Но есть у России будущее или нет, настоящее, по крайней мере, в Москве, Питере и некоторых других городах, стало лучше, жить стало легче, и я этому рада, рада за моих родных и за тех из друзей, кто остался.
7. Что ни слово, то доллАр.
То ли из-за моего одурманенного от jet lag состояния, то ли от культурного шока, вызванного встречей с родным языком, но только в Питере меня просто преследовали всевозможные филологические нелепости. Про хычыны и Союзное Государство я уже рассказала, вот еще несколько образчиков. Как вам, например, такой перл: "ПУПЕР ЗАГАР" (огромный щит с рекламой солярия). Или заслоняющая половину неба надпись красными неоновыми буквами "БЛИН! БЛИН!". Провалиться мне на этом месте, если вру - именно так в ночное время выглядит заведение "Блин-Дональдс", расположенное рядом с гостиницей Прибалтийская. Но вершиной вербального идиотизма, если не по оригинальности, то по произведенному на мое затуманенное сознание эффекту, был календарь, висевший на почте, с которой я отправляла в Бостон посылку с книгами. На календаре была надпись "Little puppies" и фото. На фото были изображены два котенка.
8. Подруги дней моих суровых.
В Питер я приехала по делам, и времени катастрофически не хватало. Но, разумеется, я не могла уехать, не повидав подруг, тем более, таких давних как Алла и Светка (имена изменены). С Аллой мы знаем друг друга со школы, со Светкой чуть меньше, но и с ней счет уже подходит к двадцати годам.
Когда я думаю об Алле, я прежде всего вспоминаю, как в школьные годы мы с ней, знакомясь с кем-то, говорили, что мы сестры. Как не странно, многие верили, хотя фамилии у нас, естественно, были разные, да и внешне, пожалуй, единственной общей чертой были очки. Наверно, родство душ как-то проступало наружу.
При мысли же о Светке на ум почему-то в первую очередь приходит вот какой эпизод нашей бурной юности. Летом восемьдесят девятого года, мы с ней поехали на Валаам, в составе группы добровольных помощников реставраторов. Для тех, кто не знает, Валаам - это остров на Ладожском озере, место дивной красоты, и, как многие уверяют, с особой аурой. Так что поездка была замечательная, несмотря на несколько пугающую историю, рассказанную ниже.
Валаам в то время только начали возвращать церкви, и местное население еще не было выселено. Мне много где довелось побывать, но такого набора опустившихся людей, как там, не видела никогда и нигде. В частности, наверно, до конца дней моих не забуду в дым пьяную и сквернословящую старую бабку, бредущую по монастырскому двору в обществе внука - не менее пьяного мальчика лет семи, не больше. Жило все это отребье человечества в кельях монастыря, которые кое-как были переделаны на квартиры. Волонтеров тоже селили в кельях; нам со Светкой досталась келья на первом этаже, окном во двор. На двери имелся засов, но окно не закрывалось, и залезть туда было легче легкого. Так что представьте наш ужас, когда как-то вечером к нам стал ломиться местный мужик, разумеется, пьяный, разумеется, изъясняющийся исключительно матом, и полный самых что ни на есть бесчестных намерений. По счастью, ломился он в дверь, а не в окно, засов держался крепко, и он, наскучив стучать, ушел, на прощание обматерив нас и посулив еще вернуться. Светка сказала: "Слушай, а вдруг он ночью полезет в окно? Я возьму топор под подушку". Топор у нас был, потому что еду мы готовили на дровяной печке. Так что Светка легко претворила свои слова в действие и, успокоенная, тут же заснула, что, безусловно, говорило о силе характера. Я же всю ночь не могла сомкнуть глаз, от страха, надо заметить, не перед мужиком, а перед тем, что ночью ей приснится кошмар, и она начнет крушить все вокруг.
Эх, молодость, молодость... приятно, когда есть что вспомнить. Сейчас нам всем уже к сорока, у всех есть мужья и дети - только я там, а Алла и Светка здесь. Ну и что? Да, благодаря тому, что я там, я, конечно, богаче их, в моей жизни больше комфорта, больше возможностей - но так же, увы, больше стресса, и, главное, одиночества.
9. Иногда хочется кричать, да хорошее воспитание не позволяет.
Вечером в День Благодарения меня настигла депрессия. В далекой Америке у людей скоро начнется праздник, из миллионов духовок по всей стране уже доносится аромат индейки, и, поднимаясь к небесам, наверное, достигает ноздрей господа бога, который жмурится от удовольствия, и благосклонно взирает на своих чад. Моя семья тоже, наверно, уже собирается в гости. Я же здесь помогаю маме собирать вещи, перебираю старые фотографии, одежду, книги - клочки и осколки нашей прошлой жизни, тех времен, когда она была молодой, а я - маленькой. Большинство вещей попадает в категорию "выкинуть жалко, а хранить глупо", и настроение от всего этого такое, что хочется даже не кричать, а выть. Пожалейте меня, люди добрые, я сейчас как ребенок, которого за дурное поведение закрыли в чулане в то время, как вся семья садится за праздничный стол.
10. Ордена.
Мой дед по отцовской линии воевал на Великой Отечественной, был награжден орденами. Он гордился ими, надевал на встречи с однополчанами. Потом дед умер, и ордена переехали на дачу. Бабушка хранила их в дедовом же черном портфеле, и иногда разрешала мне посмотреть.
Прошло восемнадцать лет. Когда в 1990 году папа и бабушка собрались в эмиграцию, они не могли взять ордена с собой - вывозить чужие наградные знаки было нельзя. Дачу продали, и черный портфель достался мне. Я хранила его на полке в кладовке, и иногда смотрела или показывала друзьям, и, конечно, мужу, который в тот момент был еще женихом.
Прошло еще десять лет, и мы тоже собрались уезжать. Портфель с орденами переехал к маме, на дно платяного шкафа. Теперь вот они поедут к папиному двоюродному брату, потому что мама переезжает в мою квартиру (в чем, собственно, и есть цель и причина моего приезда в Питер), и, не без оснований, не хочет тащить ордена обратно. Я бы, конечно, забрала их в Америку, но вывозить чужие наградные знаки по-прежнему нельзя. А жаль - моей американизированной дочери было бы полезно подержать их в руках, и, может быть, понять, что World War II - это жизнь и смерть живых людей, а не просто скучные страницы скучного учебника по истории.
11. Заседание Государственного Совета.
Мамин переезд шел полным ходом, и, чтобы не озвереть окончательно, я решила сходить в Русский Музей. Шла я на выставку Филонова, но она, увы, уже успела закрыться, так что я просто походила по залам, и в том числе забрела туда, где живет картина Репина "Заседание Государственного Совета". Для тех, кто не знает - это огромного размера полотно, на котором, действительно, изображен Государственный Совет во главе с Николаем II. Видела я эту картину, разумеется, не первый раз, но впервые удосужилась хорошенько разглядеть все эти холеные бороды, золотое шитье на мундирах, голубые и алые ленты орденов, все эти лица, исполненные чувства собственного достоинства, и местами, казалось, и мудрости, и отваги. Кроме меня, посетителей в зале не было, и я воспользовалась этим, чтобы спросить:
"Господа генералы, где были ваши шпаги? Господа министры, где был ваш государственный ум? Как получилось, что вы упустили власть, обрекли страну на растерзание всякой сволочи?"
Генералы и министры потупились. Видимо, ответить им было нечего.
12. Руки, колени, локти.
Вот уже пять с лишним лет я живу в Америке. Пять с лишним лет ко мне прикасался только муж, да друзья при прощании целовали в щеку, и то в основном спьяну. А здесь, в Питере, каждый день я касаюсь чужих рук, и чужие колени прижимаются к моим в транспорте, а в час пик вокруг вообще сплошные плечи, бока, спины... Мне это не неприятно, скорее, чуднО. В Америке вокруг каждого человека как будто невидимая оболочка, и даже в самом переполненном вагоне метро каждый бдительно охраняет свою часть пространства, не сливаясь с окружающими. Наверно, в этом разница между американским индивидуализмом и русским коллективизмом.
13. Львы и коровы.
Этим летом на улицах Бостона проводилось коровье мероприятие. На Copley Square и в других людных местах были выставлены разрисованные коровы из папье-маше. Нечто подобное я увидела во дворе Эрмитажа, только здесь это были не коровы, а львы. Но если бостонские коровы смотрелись довольно мило, то питерские львы выглядели пошло и не к месту, как букет искусственных цветов в греческой амфоре, и хотелось попросить, чтобы их поскорее убрали. И дело тут, конечно, не в том, что коровы лучше львов, а в том, что Бостон, это, увы, не Питер, несмотря на то, что по возрасту оба города примерно ровесники. Да, демократия, это, конечно, хорошо, но чтобы создать и сохранить прекрасное, нужна империя или диктатура.
14. О главном.
И в заключение - о самом главном, что мне довелось понять и пережить во время поездки из Бостона в Санкт-Петербург и обратно, с посещением прошлого и с попытками заглянуть в будущее. Случилось это со мной во Франкфурте, в ожидании моего рейса на Питер. Вы наверно, замечали, что когда долго не спишь, мысли в голове начинают проплывать медленно, тихо, и словно независимо от воли и сознания, подобно рекламным дирижаблям. В очереди на посадку передо мной оказалась русскоязычная пара, мужик в часах Ролекс и соответствующей одежде, еще не старый, но уже обрюзгший, и с ним красивая, но чересчур сильно накрашенная девушка, слишком молодая, чтобы быть его женой, и слишком взрослая для дочери. В нормальном состоянии, я бы тут же придумала про них какую-нибудь историю, например, про то, как они встретились, и как между ними вспыхнула большая любовь - он полюбил ее тело, а она полюбила его деньги. Но к этому моменту я не спала уже больше суток, и мое сознание отметило присутствие этой пары всего лишь безмолвно и бессмысленно плывущей надписью:
"р у с с к и е".
Когда надпись проплыла, я заметила, что перед парой стоит группа оживленно болтающих по-английски подростков, во главе с учительницей. Их белые, черные, смуглые лапки судорожно сжимали синие американские паспорта, а глаза горели предвкушением путешествия. Тут и придумывать ничего было не надо - просто школьники летят посмотреть Северную Венецию, но для моего сонного мозга даже эта нехитрая мысль была слишком сложна, и вместо нее проплыло лишь одно слово:
"с о о т е ч е с т в е н н и к и".
Вот это, наверно, и было самым главным. Что-то случилось за два года, прошедшие с моей прошлой поездки в Питер, и отныне и навсегда, возвращением домой для меня будет не дорога туда, но - дорога обратно.