Как-то, уже находясь в Израиле, я совершенно случайно встретился с женщиной, с которой познакомился при довольно странных обстоятельствах много лет назад "на заре туманной юности". Эта встреча заставила меня вспомнить некоторые обстоятельства того периода моей жизни.
Студентом четвертого курса геологического факультета Горного института приехал я на свою первую производственную практику (см. фото).
. Экспедиция, в которую меня направили, была "у черта на куличках", добираться до нее, в те времена, нужно было на поезде семеро суток, в общем, "тмутаракань". Эта экспедиция проводила поиски и разведку рудных месторождений в весьма перспективном районе и сделала уже несколько серьезных открытий.
Оформив у секретарши документы и получив место в экспедиционном общежитии, я отправился туда отдохнуть после длительной и утомительной поездки. По дороге, под влиянием рассказов о романтике геологической жизни, но еще не познавший, по настоящему, всей ее сложности, я с любопытством осматривал базу экспедиции и окружающую обстановку. Служебные постройки и жилые одноэтажные домики-времянки (тогда говаривали "нет ничего более постоянного, чем временное"), потрепанные временем и скверными в этих местах погодами выглядели весьма убого, на фоне ещё более унылого степного пейзажа, где кроме выжженной раскаленным солнцем рыжей травы, нескольких, расположенных вдали небольших зданий станционного поселка и размытых маревом далеких сероватых холмов, не было больше ничего. Температура в этих местах летом достигала +45о, а зимой -45о, в сопровождении сильного ветра, соответственно, с пылью или снегом (а говорят, что "у природы нет плохой погоды").
Практика моя проходила в небольшом полевом отряде, проводившем разведку на одном перспективном участке, в нескольких десятках километров от базы экспедиции. С помощью не очень совершенной геофизической аппаратуры и средств передвижения в виде двух старых кляч, с литературными "гоголевскими" именами, Иван Иванович и Иван Никифорович, имеющими забавно-вредную привычку ложиться при переходе вброд любой речушки, и только тогда, когда на какой-нибудь из них восседал именно я, отряд пытался обнаружить признаки оруденения и, как ни странно, добился при этом определенных успехов. Я был доволен полученными материалами разведки, даже, несмотря на то, что по прихоти наших лошадей, практически всегда был от пояса и ниже, мокрым.
Мне, в связи с этими клячами вспоминается фраза из отчета одного молодого специалиста-геолога, приехавшего откуда-то с Кавказа: "полезных ископаемых мы не нашли, слушай, по причине поломки полевого транспорта, сдохла лошадь, клянусь мамой".
Незадолго до окончания практики, я впервые был приглашен на совещание производственно-технического совета экспедиции для доклада о результатах, проведенных этим отрядом геофизических работ. В том, что пригласили именно меня, не было ничего удивительного. В то время в геологии было мало дипломированных специалистов, начальником экспедиции был, как тогда называли "хозяйственник", начальником отряда - "практик", рабочие - "урки", бывшие заключенные "карлагов"(карагандинских лагерей), освобожденные по амнистии после смерти Сталина, о быте, нравах и поведении которых нужно рассказывать отдельно. Я же к тому времени окончил третий курс института и считался почти инженером.
До базы экспедиции я добирался верхом, пока доехал неоднократно был "подмочен" во всех попутных ручьях и растер все части тела, так или иначе, соприкасавшиеся с лошадью и стал временно кривоногим.
На совете должны были присутствовать руководители экспедиции. Председателем совета была главный инженер, отмеченная многими государственными наградами за открытие месторождений (по слухам, лесбиянка, естественно скрывающая это, поскольку тогда еще не было принято, как сейчас, устраивать парады "любви и гордости", выставлять напоказ, хвастаться, а то и гордиться, своей неординарной сексуальной ориентацией). Заместителем председателя был начальник экспедиции, бывший военный летчик. Фактически управляла и им и экспедицией его жена, поскольку полагала, что в экономических вопросах разбирается лучше. Кстати, когда он узнал, что я тоже имел определенное отношение к военной авиации, у меня с ним сразу же установились добрые отношения. Еще 16-летним юношей я закончил аэроклуб, получив сразу два звания: боец-планерист и боец-парашютист, которые способствовали моему добровольно-досрочному призыву и прохождению военной службы в отдельной учебной авиаэскадрилье в качестве курсанта (см. фото).
Членами совета были: главный геолог, очень грамотный специалист, но, к сожалению, страдающий в равной мере, как алкоголизмом, так и большим набором других болезней (и то, и другое, следствие жизни в полевых условиях) и поэтому мало, занимающийся текущими делами; замполит экспедиции, тогда еще были такие "комиссары", он же парторг, человек коренной национальности, последнее было обязательным условием, при назначении на эту должность и, наконец, рядовые специалисты, в основном, сравнительно молодые ребята, более других интересующиеся результатами работ. Все эти сведения о подспудной жизни экспедиции, мне рассказала по большому секрету, секретарь начальника, она же технический секретарь совета, старая дева (последнее, в условиях полевой жизни, вряд ли), впрочем, пользующаяся в экспедиции большим влиянием.
К докладу я готовился серьезно, написал текст, начертил на больших листах бумаги нужные карты и схемы. И вот со свертком чертежей под мышкой и с записями в картонной папке, вечером, когда обычно проводились такие совещания, я с деловым видом шел в камеральное помещение. Естественно, я очень волновался, первый раз должен был выступить перед зубрами-производственниками, геологами и геофизиками, которые на этом деле уже "собаку съели" и знали этот район, как свои пять пальцев. Несмотря на волнение, я все же полагал, что своим докладом и полученными результатами, я произведу хорошее впечатление. Это было для меня важно, так как по результатам практики выставлялась оценка и высылалась характеристика в институт.
Внезапно, настроенный весьма серьезно, весь в мыслях о предстоящем докладе, я столкнулся с очень симпатичной, интеллигентного вида девушкой, что было редкостью в этих местах, которую мельком видел в помещении экспедиции, но не успел с ней познакомиться, хотя об этом подумывал.
Она обратилась ко мне первая: "Добрый вечер. Куда вы направляетесь с таким важным и серьезным видом?".
И не дав мне опомниться, она без малейшего смущения и тени сомнения, произнесла: "Знаете что, меняйте свои планы и пойдемте со мной в баню, вместе попаримся, проведем время, одной скучновато".
Нужно помнить, что это было около полувека тому назад.
В нынешние времена, такое, а то еще более откровенное предложение со стороны современной девицы, вряд ли кого-нибудь удивит. Тогда же это был нонсенс, такое предложение выглядело как неслыханная дерзость и смелость, при желании, конечно, можно было это истолковать и как непосредственность. Правда, там кроме поселковой бани, действительно пойти было некуда.
Я опешил. Как, такая на первый взгляд приличная девушка, делает незнакомому человеку, такое недвусмысленное предложение?
И хотя, к тому времени, я уже был далеко не мальчик, кое-что в жизни повидал, поработал на фабрике, служил в летном училище, учился в техникуме и институте, общался с разного рода людьми, тем не менее, я растерялся и, не успев ничего сообразить, отказался, сославшись на предстоящее заседание, где меня ждали.
Она откровенно удивилась, посмотрела на меня с явной жалостью, даже с некоторым презрением, и, не сказав больше ни слова, ушла.
У меня почему-то испортилось настроение, пропал прежний запал.
Заседание оказалось неинтересным, доложил я вяло, "зубры" зевали и откровенно скучали, никаких "судьбоносных" выводов не сделали, все торопились разойтись по домам, где многих из них ожидали семьи, домашние дела и как лекарство от скуки, возможность выпить. Наверное, было бы лучше, если бы я принял приглашение девушки и вообще не пришел на это заседание.
По его окончанию я один поплелся в свою комнату в общежитии с испорченным настроением и теперь уже с явным сожалением об отказе от соблазнительного предложения. Но исправить уже ничего нельзя было, и вскоре я уехал.
Бог мой! Сколько с тех пор у меня было совещаний и заседаний, съездов и семинаров, конференций и школ, сколько было докладов, лекций, защит отчетов и диссертаций, а вот в баню, вот таким образом, меня больше никто, так никогда и не приглашал.
Со временем я, было, совсем забыл этот мелкий эпизод, если бы не случайная встреча в Израиле, о которой я уже упоминал в самом начале.
В Израиль мы эмигрировали в 90-х, вслед за детьми, уехавшими на год раньше. В общем, мы никуда не собирались переезжать, но перспектива остаться одним без детей и внуков, перед неукротимо приближающейся старостью нас пугала и мы решились.
Наше решение "ехать", подстегнул начавшийся распад Союза и неясные, в связи с этим, перспективы дальнейшего существования.
В СССР я прожил долгую жизнь. Там я стал ученым, опубликовал свои основные книги и статьи, имел высокий научный статус и авторитет в своей профессиональной области (научной и педагогической), был уважаемым членом общества. Я был атеистом и лояльным гражданином своей страны. Такими же были мои друзья, многочисленные приятели и знакомые, все мое окружение.
Как бы там ни было, мы поехали, хотя впереди ожидала неизвестность, тем более что возраст был уже предпенсионный и из Израиля мне писали: "Забудь, что ты профессор, здесь будешь пенсионером".
Но мне повезло, как не очень многим, вскоре после приезда я был принят на работу по специальности в Государственный Геофизический институт.
И вот, отработав около двенадцати лет в институте, который находился в центре страны, я вышел на пенсию в уже весьма преклонном возрасте и мы переехали на юг, где находились наши дети.
В доме, в котором мы поселились, убирала подъезд немолодая, симпатичная женщина, репатриантка, естественно, русскоязычная, на плечи которой свалилась "грязь" в прямом и переносном смысле. В доме проживали, в основном, русскоязычные "ватиким", простые люди и, вот прошел слух, что в одной из квартир поселился какой-то ученый, то ли физик, то ли геолог, и этот слух дошел до нашей уборщицы. По понятным причинам эти сведения ее заинтересовали, поскольку как в дальнейшем выяснилось, она была по специальности геофизиком. Однажды, когда я выходил на утреннюю прогулку, а она в этот день убирала наш подъезд, она заговорила со мной:
- "Здравствуйте, можно Вас спросить? Скажите, пожалуйста, Вы не были в 50-ые годы на практике в геофизической экспедиции..." - и далее что-то в этом же роде.
В ее манере говорить, в ее облике мне показалось что-то знакомое, какое-то смутное воспоминание промелькнуло в моей памяти. Как вы уже, наверное, догадались в этой довольно пожилой женщине я узнал, правда с трудом, ту девушку из экспедиции, которая сделала мне, по тогдашним понятиям, такое непристойное предложение. Оказывается, увидев меня раньше она, как будто, узнала меня, но, не будучи все же уверенной, решила это проверить. Казалось бы, годы изменили нас неузнаваемо, но как оказалось, не совсем.
При последующих наших встречах она рассказала.
- "Я закончила институт, вышла замуж, у нас родился сын. Все годы до переезда в Израиль мы жили в Средней Азии достаточно спокойно, без особых проблем, работали по специальности, сын закончил школу и медицинский институт, женился на хорошей девушке. В 90-ые, когда начался массовый "исход" из Союза, мы, как и большинство наших соплеменников, собрались репатриироваться в Израиль, хотя совершенно не представляли себе, что такое Израиль, как мы там будем жить и зачем мы вообще туда едем. Удивительная штука жизнь: покупая какую-то даже не очень значительную вещицу, меняя квартиру, работу, то есть, совершая менее ответственные поступки, люди долго думают, советуются, сомневаются, а в данном случае, меняя страну проживания, уезжая на ПМЖ в другую страну, а фактически, в другой мир, мы особо не задумывались. Все полагали, что раз там живут "наши", то нет проблем, они помогут. И это на фоне того, что у нас уже были не очень благоприятные отзывы о жизни репатриантов в Израиле, о не совсем адекватном поведении старожилов по отношению к репатриантам, да и знакомые писали, что "ехали они на Запад, а попали на Восток". Незадолго до решения об отъезде, сын, врач по специальности, отправил в какую-то клинику в Америке свои данные, в надежде получить оттуда вызов. И буквально, за несколько дней до отъезда в Израиль, когда весь багаж и наш и сына, был уже туда отправлен, пришел вызов из Америки. Сын не раздумывая ни минуты, забыв и о нас, и о своих вещах, решил ехать со своей семьей в Америку. Мы уже ничего изменить не могли и приехали сюда с мужем вдвоем.
Мы попали в маленький религиозный городок на юге страны, основными жителями которого были выходцы из стран северной Африки. Жили на съемной квартире. Хозяин, из местных, нас обманул, квартира была ужасная, старая, все прогнило, из всех кранов текло, зато стоила она много, а договор уже был подписан, аннулировать его хозяин не соглашался и денег, естественно не хватало. Муж, со своей сельскохозяйственной "хлопкоуборочной" специальностью, без знания языка, и отсутствия необходимых здесь напористости и нахальства, а почему-то с непонятным чувством вины (это знали уже М.Ю.Лермонтов "Которые смирней, на тех падет вина" и И.А. Крылов "Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать" и многие другие), на работу устроиться не смог, даже будучи кандидатом, а, по-здешнему, доктором наук, да и здоровье у него от всех наших дел подкачало. Поэтому, вся тяжесть нелегкой абсорбции легла на меня. Кем я только не работала, чтобы свести концы с концами: мыла грязные подъезды и квартиры местных уроженцев, пекла ночами хлеб в здешней пекарне, и то только как подмена более молодых работниц, собирала цитрусовые в дикую жару, а затем их обрабатывала на фабрике, стоя по щиколотку в грязной жиже, да еще под жестким присмотром фабричных надзирателей, осуществляющих свою миссию с садистским удовольствием, сопровождая ее насмешками и издевками. Из-за такой напряженной работы я не смогла толком выучить иврит, а без языка на приличную работу, не говоря уже о работе по специальности, устроиться невозможно. Сколько я проплакала. Муж не был в состоянии помочь, сын писал редко, забрать нас в Америку не мог, так как сам еще толком не был устроен, хотя в целом был доволен, писал в одном из своих редких писем, что "Америка самая лучшая страна для жизни".
Ну, а самым большим ударом для меня стала смерть мужа, который так и не смог вписаться в местную реальность, страшно переживал потерю друзей и дружественного окружения, утрату статуса и профессии, никак не мог принять левантийский менталитет, грубость, необязательность, невоспитанность общества и, особенно, молодежи.
В общем, он попросту угас. Я переехала сюда, в этот большой город, но как видите, вот мои успехи, я по-прежнему живу в чужой квартире
Она начала путешествовать, поездила по Америке, посетила Европу. Но, видимо, стресс, который ей пришлось пережить ранее, не прошел даром, да и возраст сказался. После одной из своих поездок она тяжело заболела, перестала двигаться, потеряла память и речь. Ее надолго поместили в больницу, немного подлечили. Состояние здоровья улучшилось, но как писал ее сын, перспектив на полное выздоровление, до сих пор очень мало. Других сведений о ее дальнейшей судьбе у меня нет.
Говорят, что жизнь "в полоску" это нормально, светлая полоса как-то компенсирует темную. Тем не менее, есть люди, которым "везет" всегда и везде, которые постоянно движутся по светлой полосе, их минуют все неприятности, а есть люди, которым не "везет", никогда и нигде, даже в самых благоприятных условиях, такая у них судьба. Вот, именно, к последним, видимо и принадлежит моя знакомая.
Казалось бы, а мне то, что за дело, она в моей жизни только промелькнула, и все же...