Помните ли вы ощущение из детства, когда потерялся страстно желаемый и наконец подаренный вам вчера предмет? У меня такой штукой было стеклянное изделие, стоявшее в витрине сувенирного магазина на ялтинской набережной, мимо которого мы каждый день ходили на пристань катеров до Золотого пляжа. Среди прочих разноцветных сокровищ в витрине присутствовал прозрачный кристалл, внутри кристалла необъяснимым образом был сотворён лёгкими белыми штрихами неописуемой красоты бриг. Невозможно передать, до чего он был хорош и как сильно мне хотелось его иметь, но кристалл стоил довольно дорого и игрушкой не был, поэтому заполучить его казалось нереальным. Но в последний день пребывания в Ялте произошло чудо, которое совершили родители даже, наверно, не заметив того - кристалл был для меня куплен. А на следующий день в поезде обнаружилось, что я оставил мечту на подоконнике ялтинской квартиры, где накануне вечером смотрел сквозь него на огоньки уходящих в ароматную тьму жаркой южной ночи пароходов.
Подобную горестность имеет, между прочим, прибой, который в Крыму выявляет основное преимущество галечного пляжа перед песчаным - музыку мелких камней, устремляющихся за откатом волны. Песок не ведёт себя так экспрессивно, как галька, которая после каждого обрыва мажорного крещендо набегающей воды начинает сокрушаться о том, что её снова покинули, причём каждый раз совершенно искренне.
Вообще в театре морских впечатлений звук играет одну из главных ролей, по причине, видимо, широты диапазона эмоционального напряжения - послушайте парус при смене галсов оверштагом: пока судно приводится, ветер свистит всё яростней, потом вдруг обречённо обрывается беспомощными хлопками полоскания и тут же - если руль был перекинут грамотно - вновь поднимается в звуке до накала ожесточения. Но часто переживания гальки звучат нетрагично, скорее с самоиронией - "...ну вот, опять!.."
Такой аккомпанемент и правда нашими диезами-бемолями не возьмёшь. А в Византии существовала традиция так называемой знамённой записи музыки, которая, я подозреваю, гораздо адекватней звучанию моря, в этой записи каждый знак ассоциировался с некоторой мелодической формулой. Позднее в России один из таких знаков получил название "голубчик борзый". Не правда ли - прелесть?! Вот наверно этот голубчик хорош для шума волн при свежем ветре.
Море - это МОРЕ, и кто этого не понимает, тот вообще ничего не понимает. Но чтобы понять, надо почувствовать, а чтобы почувствовать, надо пообщаться с ним без цивилизационных подпорок, например - потерпев кораблекрушение. Ну, если не хочется впадать в такие крайности, то можно попробовать себя в управлении маломерным парусным судном, чрезвычайно способствует исчезновению иллюзий и возникновению ясности в том, что с морем бессмысленно бороться, но надо знать, как в этой среде существовать. Водная стихия, пусть и такая ласковая, как в мирное утро, остается стихией и вести себя с ней надо правильно и даже не из соображений предотвращения утопления. Вот как в древнем Риме квиритам законом было предписано ходить медленно и величаво, также и в море плавать надо выдерживая уместный стиль, а не дурацкими саженками, нелепо вертя головой из стороны в сторону. К примеру, если речь идет о кроле, то голова должна быть в воде, ибо нельзя иначе полноценно участвовать в происходящем; рука при выносе вперёд как будто стремится дотянуться до чего-то недостижимого где-то вдали, а ноги при этом не просто перемешивают жидкость, но выполняют сложное, почти танцевальное движении, отчасти напоминающее мазурку.
Свежий утренний ветерок пошевелил волну, ловко сбив с ритма ленивый метроном едва заметного прибоя.
Люблю, войдя в море, первые 20-30 метров проплыть под водой, низко над дном - сразу начинаешь чувствовать себя здесь своим, а ещё не сбитое дыхание долго не отвлекает от участия в подводной жизни, которая утром, когда солнце не просвечивает насквозь толщу воды, выглядит сумеречно-загадочно, особенно в сочетании с размытостью картинки при плавании без маски. Маску и ласты по утрам специально не надеваю, чтобы поменьше контрастировать со средой, да и смысла в маске пока немного - утренняя сине-зелёная мгла съедает краски. Привычка эта - длинного стартового проплыва под водой - появилась в студенческие годы, когда я занимался спортивным подводным плаванием, которое не надо путать с пошлым дайвингом, занятием для потребительской массы, чей менталитет непоправимо повреждён не самыми лучшими последствиями технического прогресса.
В ранние часы обитатели неглубин ведут себя заметно оживлённее, чем днём - на мелководье солидно заходят косяки крупной рыбы, суетятся обычно неторопливые крабы и даже рыбная мелочь вроде бы приветливо помахивает плавниками.
Жаль, в Чёрном море нет головоногих и иглокожих. За встречи с ними люблю море Средиземное, там можно натолкнуться на штуки, которые в наших тёплых морях не обнаружишь, хотя в целом всё привычно. Есть даже, по сведениям специалистов, некоторая вероятность напороться на настоящую белую акулу. Но вот что там плохо - то море не пахнет морем, во всяком случае летом, когда мало штормов, насыщающих воздух свежестью, а немилосердное солнце мгновенно высушивает выброшенные на берег водоросли, не давая им гнить, да и не очень-то загниёшь при такой солёности воды - впечатление такое, словно недалеко и недавно затонула баржа с солью. Однажды на Кипре кусок рыжеватого песчаника в большой луже-заливе, образовавшейся в галечном углублении, вдруг зашевелился, оказавшись маленьким осьминогом. Переход от окаменелого состояния к предельной пластичности у этих существ волшебен: внезапно обозначается почти неуловимое движение, которое плавно ускоряется, выявляя диковинные формы и также плавно затихает, сочетая прекращение движения со сменой цвета под новый фон - весь комплекс изменений являет собой воплощённый восторг для какого-нибудь синтоиста.
Недалёкая отсюда Византия создаёт в Крыму мифологическую ауру, отчего тянет попользоваться колоритом наследия пышнопоножных - а странно было бы не попользоваться им в такой древнегреческой местности. Поэтому очень хочется проводить время пафосно и в ритме гекзаметра. Тем более, что прецеденты были. В пору переходящей в молодость юности, мы имели обыкновение возлежать на пустынном берегу другого тёплого моря около двух гигантских казанов (именуемых свадебными, так как предназначены были для приготовления пищи на десятки человек), один из которых содержал литров сорок молодого домашнего вина, а другой был доверху наполнен шашлыком из осетрины. Вино и свежепойманный осётр (а также икра) добывались по смешным ценам в соседней деревне, все жители которой были браконьерами. С разбойниками договаривались с вечера, ночью они расставляли снасти и рано утром приносили конспиративно завёрнутую в мешковину живую двухметровую рыбину. День уходил на её разделку, маринад и жарку, вечером был пир в лесу, а на следующее утро самые стойкие отправлялись принимать целебные морские ванны и продолжать отдыхать на берегу. За всю прошедшую с тех пор жизнь я припомню мало картин, сравнимых с той по эпичности: бодрое утро перед жарким днём, торжественный грохот прибоя, дикое побережье без следов присутствия человека и вино, зачерпываемое большим ковшом под акцентные моменты неспешной беседы о высоком, поскольку обстановка как-то естественно исключала иные темы. Да, и, конечно, сопутствующее - вкус жареной на углях осетрины вкупе с запахом водорослей и сосен с приправой прохлады ещё не накалившейся гальки.
В Крыму же на столе обязательно должен присутствовать виноград. Виноград есть фрукт идеальный по совокупности вкусовых и эстетических качеств. Последние по-настоящему проявляются как раз в час утра безмятежный, когда каждая из огромных полупрозрачных икринок ягод изображает маленькое утреннее солнце. Употребление солнц в пищу вкусно, питательно, полезно, а также богоподобно, хотя и вызывает некоторые опасения разделить участь героя старого кинофильма "Весна", стянувшего пробирку с солнечной энергией. Вино журчит, наполняя тонкое стекло и весело играя розовыми бликами на белизне тарелок. Крымские трапезы, будучи правильно аранжированы, заставляют вспомнить путешествующих героев Жюля Верна, которые постоянно подстреливали себе на обед какую-нибудь необычную дичь и потом восхищались её необычным тонким вкусом. Подозреваю, что они вообще отправлялись в свои экспедиции главным образом именно с гастрономическими целями, а прогресс науки служил только благовидным предлогом. Под правильной аранжировкой крымских трапез имеются в виду вокругволошинские литературные соображения относительно крымских пейзажей. Чужое в чужом горячем ветре настораживает, заставляет пристально всматриваться в белесую дымку горизонта, ища в ней оправдание смутному, едва ощутимому беспокойству-рудименту. Объяснять почему это хорошо - всё равно, что объяснять, почему мокрая галька - драгоценность, а сухая - нет.