Ира взглянула на часы, висевшие на стене в гостиной.
Девять тридцать. А в двеннадцать назначена брачная церемония в магистрате города.
Надо ещё успеть причесать невесту.
Скорей! - Поторопила она мужа. Гладко выбритый, одетый в костюм с белоснежной розой в петлице, он на ходу дожёвывал кусочек мягкой булочки, запивая её крепким чёрным кофе.
Сама она только успела принять душ, и наскоро уложив волосы феном, пыталась впихнуть в себя подгоревший тост с ломтиком сыра.
Кусок не лез в горло. Мысли крутились как бешенные: не забыть бы щипцы, лак для волос... что ещё?
Ира! - Теперь уже муж подгонял её.
Ну что ты всё возишься?
Да, да, иду!
Наспех побросав всё необходимое в большую сумку, и перекинув через плечо видеокамеру и фотоаппарат, Ира поспешила в машину к мужу.
Ночь она провела беспокойно. Ей всё снились тревожные, какие-то путанные сны. Вот она стоит в большом зале. Кругом танцуют нарядные пары. Вдруг, к её сыну подходит молодая девушка. Что-то неприятное в её улыбке, в том, как она смотрит на Геру. Она уводит сына танцевать...
Ира проснулась с гулко бьющимся сердцем и с удивлением обнаружила, что всё ещё продолжает плакать...
Глупо! Как глупо! - ругает она себя. Но не в силах погасить внезапно вспыхнувшую ревность к девушке, отнявшей у неё сына. Любимца. Первенца...
Странно... она так не переживала, когда два года назад женился младший сын. Она была тогда такая гордая! Ей казалось - ну вот! Я совсем совсем взрослая! Сын женится!
Смешно, да? Отпраздновала недавно своё пятидесятилетие, а всё ещё не уверенна, что повзрослела. О старости и не думалось. Какая же она старая, если никто из клиентов в парикмахерской не верит, что у неё такие взрослые сыновья.
А сейчас сердце ревниво сжимается перед торжественным актом, символизирующим передачу старшего сына в руки другой женщины.
Ладно, справимся и с этим наваждением.
Они ехали по нескончаемо длинной дороге. С обоих сторон, как на страже, стояли деревья с оголёнными сухими ветвями. Сквозь них легко пробивалось ясное февральское солнышко, разгоняя печаль и окрашивая праздничным настроением бегущий навстречу день.
Дома у сына все были почти готовы. Сын в чёрном таксидо, серьёзный, невероятно красивый, неожиданный в непривычном одеянии, спокойно ждал, пока мама сотворяет причёску на голове невесты. Нина терпеливо отдалась во власть умелых рук будущей свекрови. Ире она уже почти нравилась своим милым домашним видом. Может, подружимся? - С внезапно загоревшейся надеждой подумалось ей.
Немного погодя все вышли и расселись по машинам. Младший сын с невесткой везли жениха и невесту. За ними следовала машина с родителями. Замыкали процессию друзья молодых.
Ехать было недалеко, каких-то полчаса, и Ирина облегчённо откинулась на спинку кожаного сидения. Привычным движением включила радио. Первые же звуки скрипки, раздавшиеся из динамиков, заставили её замереть в удивлении.
Что это? Не может быть!
Торжественно прозвучала квинта, взятая широким напевным взмахом смычка на соль струне. Знакомые ощущения в кончиках пальцев, вернули её на тридцать лет назад, когда она стояла на большой сцене главного зала Консерватории и играла концерт Глазунова. Государственный экзамен. Она - выпускница консерватории. И это её последнее сольное выступление.
Перед тем, как взять первую ноту своего любимого концерта, она отыграла положенные по программе сонату Баха - Чакону, Скерце Чайковского и ещё несколько малых форм. И теперь стоит, набираясь сил перед завершающим выступлением. Концерт Глазунова считается одним из труднейших в скрипичной литературе. Она работала над ним два года. Вообще-то ленивая, она с удовольствием выигрывала каждую ноту, каждый трудный пассаж, не жалея времени и терзая уши бедных соседей глубоко за полночь.
Откуда-то снизу, из зрительного зала, до неё вдруг донеслись неожиданные слова:
Вы не устали? Может, отдохнёте немного?
Ира мотнула головой в страшном смущении.
Нет, я готова!
Через два месяца у неё родился сын. Первенец. Герочка.
Ей было неимоверно тяжело весь этот первый год замужества. Свадьба была в сентябре. Когда она сказала своему педагогу, профессору Валиеву, что выходит замуж, тот отреагировал не совсем так как она ожидала. Вместо поздравлений, она услышала просьбу повременить, отложить свадьбу.
Выпускной год. Это очень серьёзно. Неужели она не понимает?
Вместо ответа, она с удивлением посмотрела на учителя и ничего не ответила.
Через месяц он уехал по контракту работать в Анкару.
А она забеременела. Прав оказался профессор. Неудачное время она выбрала выходить замуж.
Теперь уроки у неё вёл молодой ассистент профессора Ямпольский. Хороший скрипач и неплохой преподаватель. Если бы он ещё разбирался в самочувствии женщины в интересном положении и предлагал хотя бы изредка присесть, отдохнуть - было бы совсем хорошо. Но молодой человек не вникал в такие тонкости. А Ира стеснялась. Так и играла положенный по расписанию академический час стоя, с подпирающим животом, еле переводя дыхание и думая не о плавном ведении смычка и чистоте двойных нот, а о том - когда же окончится эта пытка!
Ну что ж! Поделом ей. Всегда смотрела на выпускниц с животом с нескрываемым неодобрением: Как только они не стесняются своего вида? Возмутительно.
И вот теперь сама в таком же положении. Ирония судьбы!
Животик у неё был небольшой. Но все же достаточный, чтобы разглядел сам председатель Гос.комиссии. Стыдобушка! Но и это не всё. Ребёнок, до того спокойно лежавший под звуки Баха и Чайковского, вдруг заворочался, заёрзал. А играть предстоит ещё двадцать пять минут. И никуда от этого не деться. Уж лучше сейчас закончить консерваторию, чем откладывать на неопределённый срок.
Ну потерпи малыш, помоги маме! - попросила она ребёнка, и тот, словно услышав и поняв её мольбу, успокоился. Затих.
Ира подняла скрипку к подбородку и плавным, широким движением смычка взяла первую ноту.
Вот она, эта суровая квинта, неторопливо начинающая рассказ. О жизни. О судьбе. О красоте и любви. Начинаясь с самой низкой ноты на скрипке, Ля, мелодия взбирается всё выше и выше по грифу, напоминая своим матовым звучанием альт. Рассыпается навзрыд двойными нотами, и передаёт плач в оркестр, с готовностью подхватывающий израненную больную песню с распротёртыми объятиями. И вот, она уже понеслась дальше, дальше, в чудный мир грёз, обещаний...
Ирина внезапно очнулась. Она не на сцене. Ей не двадцать лет. И ребёнок, родившийся тридцать лет назад, сейчас едет в машине. Ире хорошо виден его тёмный курчавый затылок. А рядом с ним белоснежная фата его невесты
Женится. Её ребёнок - женится! И она провожает его в новую жизнь под звуки концерта Глазунова Не в кино, не в книге - а в самой что ни на есть настоящей жизни такие знаменательные совпадения? Поразительно!
Под этот концерт, часами выигрывая его труднейшие пассажи, двойные ноты, флажолетто, пиццикатто, девять месяцев она вынашивала своего сына. И потом последний рывок: "отыграть" на Гос экзамине. Как перерезать пуповину, соединяющую её с долгими годами ученичества.
А ведь казалось бы, совсем, недавно, она приводила его на репетиции оркестра. И он бегал по овальному зрительному залу филармонии, поднимая и опуская бархатные подушки малиновых кресел. А она одним глазом смотрела в ноты на пюпитре, а другим старалась не выпускать его из виду. Ещё убежит куда-нибудь. С ним это случалось.
Сколько ему было тогда лет? Семь? Восемь? Он важно здоровался за руку с грозным главным дирижёром, которого все поголовно боялись в оркестре. Задирая вихрастую голову, отважно смотрел в белые глаза грозы музыкантов, склонившегося в поклоне к забавному мальчишке.
А когда Гере исполнилось семнадцать лет, они уехали. Уехали насовсем. Из своего любимого города. Восточного красавца, ласково и дружелюбно заключающего в свои распростёртые объятия небольшую бухту Каспийского моря.
Как они любили свой город! Как гордились им!
И вдруг всё рухнуло. Изменилось. Безвозвратно.
В то лето, 1987 года, оркестр поехал на гастроли в Нахичевань. Ира любила эти поездки по районам Азербайджана. Их всегда встречали радушно. После концерта, по древнему восточному гостеприимству, обычно накрывались столы. Вино лилось рекой. Шашлыки, плов, фрукты - всё было в изобилии. Условия в крохотных гостиничных номерах, конечно, оставляли желать лучшего, но как весело, беззаботно они проводили свободное от репетиций и концертов время! Собирались у кого-нибудь в номере и гудели до утра.
Однако та поездка в Нахичевань, оказалась не совсем обычной.
Незаметно и весело пролетело время. Гастроли закончились. Оркестр и солисты возвращались домой.
Но когда они подошли к длинному составу поджидавшего их поезда, оказалось, что места все заняты.
Оркестранты не могли поверить своим глазам. Такого ещё не случалось в их, богатой переездами, жизни.
Вагон был переполнен беженцами. Они оккупировали места, забронированные за оркестром. Люди в странных, непривычных глазу городского жителя костюмах, сидели, стояли, женщины кормили грудью младенцев, ребятня постарше испуганно жалась к юбкам матерей. А их всех охраняли солдаты. Они стояли в тамбуре. Молодые ребята с автоматами в руках. И не пускали никого посторонних в вагон.
Карабах! Это слово, как клацание затвора, напомнило о недавно обрушившемся на страну несчастье. Несколько месяцев назад, в феврале, произошли кровавые события в Сумгаите. Мирную тишину индустриального городка вспорол нож межнациональной распри. Три дня в городе резали, жгли, убивали, охотились за армянами, составляли длинные списки будущих жертв. Потом, казалось, всё утихло. Но поползли слухи, что в отместку за погром, азербайджанцев, проживающиех в Армении, выгоняют вон. И вот, Ира своими глазами увидала этих несчастных людей, согнанных с родных мест. Где же теперь они будут жить? Никто не знал...
Главный дирижёр мерял шагами платформу перрона, не зная что предпринять. Ира подошла к нему.
Может, можно добраться на автобусах? -- нерешительно спросила она.
Да... мне предложили... но это опасно. Стреляют. По всем машинам и автобусам стреляют...Мы же проезжаем рядом с границей, - объяснил он напуганной Ирине.
Война. Беженцы. Солдаты.... Все эти атрибуты военной жизни казались нереальными. Как в кино. Но нет. Вот они, солдаты в тамбуре. От них исходит незнакомый запах амуниции и шинелей.
Позже, уже в Баку, она с удивлением заглянула в пронзительно голубые глаза молодого солдата. Почти мальчика. И с ужасом подумала: - ведь он почти ровесник Геры! Что же, и Гере придёт очередь? Этого допустить было нельзя. Ещё задолго до того, как началась война, её мучил страх за предстоящий призыв сына в армию. Она наслышалась о суровых, безжалостных порядках, царивших там, зачастую оканчивающихся трагически для молодых ребят.
Но война? Отдать сына на войну? Это было немыслимо. И они уехали.
Со скрипкой тоже пришлось расстаться. Нет, она не бросила её. Не продала. Надёжно укутав футляр со скрипкой в одеяла, она положила её в большой ящик и отправила вместе с другими, тоже непонадобившимися вещами, в длительное плавание в трюме грузового корабля.
Работать музыкантом ей так и не пришлось И скрипка тихонечко лежала себе в шкафу с остальными вещами. Иногда Ира вынимала её из футляра. Играла гаммы, этюды, чтобы вернуть отяжелевшим пальцам скорость и сноровку, и со вздохом клала её обратно на полку. Сбылось предсказание Вовы Грамбовского: - никто из нас там музыкантами не будет!
И вот, старая верная подружка лежит в поношенном футляре как в гробике. А Ира слушает музыку по радио, как сейчас Глазунова, и еле сдерживает рыдания.
Убежала прежняя жизнь, улетучилась!
Зато, вот он сын! Её гордость и радость. И как тридцать лет назад, под музыку концерта Глазунова, она провожает его в жизнь.
Последние трели и аккорды заключительной части концерта, коды, отвлекли её от неожиданных воспоминаний.
Машины остановились. Молодые люди вышли и направились к входу в мэрию.