Она когда-то была красивенькой девочкой по причине генетической особенности, но ум ее не развивали. Все вокруг восхищались ее глазками, фигуркой, но никто не замечал задержки в мышлении. ...Так Холли и росла до двенадцати лет.
Когда минули двенадцать лет, начали проявляться новые ощущения об окружающем мире. Мальчики и мужчины внимательнее останавливали на ней свои взгляды. А старшие приятельницы незамедлительно научили, как одеваться и краситься, что и как показать, а что и как прикрыть.
Учиться в школе стало не только сложнее, но и 'противнее'. На улице, в компаниях ее провожали 'смачными' взглядами и, поддерживающими хорошее настроение, разговорами. А в школе что? Низкие оценки, кислые лица учителей, косые усмешки преуспевающих в учебе одноклассников.
Так ненависть к школе переросла допустимые нормы. Она начала сознательно грубить учителям до такой степени, что даже худшие ученики, стали ее отвергать. ...Так длилось четыре года.
Закончилось все дракой. Ее исключили из школы. Родители, доведенные до истерики постоянными домашними скандалами по инициативе Холли, отказались от помощи ей и она пошла работать.
Работать было также противно, как и учиться. Правда, работа приносила ей деньги, которые можно тратить на то, что вздумается. Но это тоже длилось до тех пор пока жила с родителями. Потом и это закончилось.
Как исполнилось восемнадцать лет отец и мать стали все настойчивее требовать, чтобы нерадивая дочь переехала на собственную квартиру, что Холли в конце концов и сделала.
Закон и правила жизни были на стороне 'предков', так она оказалась совершенно независимой. Приятели и приятельницы внушали, что это cool* и, что теперь можно быть свободной, 'как птица в полете'.
Но страховки и плата за жилье в Америке приземлят даже самые лихие головы. Она начала зарабатывать деньги своим телом (благо желающих в ее среде обитания было достаточно), плюс к этому, в свободное от основного занятия время, воровала. Но ума не хватало, силы воли тоже. Ведь эти качества ей никто никогда не прививал... Ну, а о чувстве меры и вообще говорить не приходится... От куда это могло взяться у Холли?!
Так она оказалась одновременно и в тюрьме и в госпитале... С воровством попалась на мелочах, хотя, более серьезные дела проходили успешно. И это было обидно...
Но, более всего обидно, что она заразилась неизлечимой болезнью, о которой много слышала, да, все об этом только и говорили. Знала же... Но вот случилось... И не вспомнишь от кого. А как вспомнишь, если 'этих самых' было не счесть...
...В больнице было неплохо. Кормили, ухаживали, все были добры к ней, даже, если она была груба или неэтична. Одно досадно, что нельзя встречаться ни с кем... Только по разрешенным дням в присутствии надзирателя и через стекло...
Но, самое приятное впечатление от нахождения в этом заведении - это библиотека. Раньше Холли не увлекалась литературой. Да, что там не увлекалась, она и читать-то толком не умела. А здесь, вдруг, как просветление, началось повальное чтение. Медленно, но вдумчиво девочка прочитала самые популярные произведения Чарлса Дикенса и Виктора Гюго. Даже начала читать философа Ницше. Но не успела закончить...
...Умирала она долго... За это время так никто и не пришел ее проведать... Ждала... Даже мать не пришла... Что там говорить о друзьях-приятелях...
Монашка, медицинская сестра милосердия, попросила меня разъяснить последний разговор с ее подопечной и моей бывшей ученицей. Что, мол, это могло бы значить? Почему Холли повторяла по-много раз: 'Жаль, что за всю мою жизнь не нашлось человека, который бы, как следует отхлестал меня плёткой за безнравственные похождения...'
-Неужели это могло бы помочь в ее судьбе? - Справлялась у меня добрая женщина.
-Это у Ницше все просто... В Америке плетка помогает только в суд подать... - Ответил я. А что еще можно было сказать в этой ситуации?..
Cool* (куул) - этот звук любят употреблять подростки в США, вкладывая в него примерно следующие смыслы: 'все хорошо', или 'все отлично', или 'надо же! ', или 'а ты серьезно?! ', или еще что-либо в этом же роде...