БИТВЫ ЗА УРОЖАЙ, ОПЫТ ПРИОБЩЕНИЯ
Перемены времен года происходили в этой стране неожиданно и внезапно. Это же касалось и сезонов сельскохозяйственных работ, которые превращались в битвы и сражения с фронтами, штабами, сводками, партийными уполномоченными и пр. Когда же общенародными усилиями, ("Не взирая на: дожди, засуху, сход лавин, суховеи, пургу и происки империалистов" - нужное оставить), урожай был таки убран в таинственные закрома, то закрома эти оказывались где-нибудь в Канаде, где количество занятых в сфере сельского хозяйства на порядок меньше. Возможно, этим и объяснялся стойкий дефицит продуктов питания во все годы советской власти.
Меня лично к работе на необозримой колхозной ниве привлекли в возрасте 12-ти лет в столице Таджикистана. Шел 1943 год, наш пятый класс под руководством юной, изящной учительницы немецкого языка отправился на уборку хлопка. Ехать по железной дороге, да еще вместо надоевших уроков, было приятно и весело, но место ночлега и отсутствие ужина нашу приподнятость несколько осадило. На утро явился некий дяденька, который на очень плохом русском языке, но доходчиво объяснил, что дневная норма сбора - 25 кг хлопка, а кто не управится - не получит пайка. Это было убедительнее, чем накануне: "...пока наши отцы показывают чудеса храбрости на фронте, вы советские дети должны...". Между тем, дяденька роздал каждому по мешку для сбора и еще небольшую торбу с мукой, бутылку хлопкового масла и казан для варки популярной затирухи. Две наши не по возрасту зрелые девицы, сразу же вызвались в стряпухи, а остальной народ двинулся навстречу трудовым свершениям.
Собирать хлопок - дело нехитрое, но очень однообразное. Глаза быстро приспособляются к оценке степени зрелости, а рука щепоткой извлекает из раскрытой коробочки ватный бутон и сует его в мешок. Если ребенок не потомственный хлопкороб и жизнь его семьи напрямую не зависит от количества собранного продукта, то уже через час его начинает отвлекать каждая вспорхнувшая птица, каждая ящерица или жук и прочая живность. Наполненный, наконец, мешок следует нести под навес, где сидит другой, очень толстый, смуглый дяденька в длинной, за колени белой рубахе. Он взвешивает мешок, опорожняет его на большую кучу, что-то записывает в свою тетрадку, предварительно спросив фамилию. Сегодня я вовсе не уверен, что он был в состоянии наши фамилии просто написать, но тогда казалось, что труд каждого учтен. И мы старались. Тем не менее, по итогам дня, группа не выполнила и половины нормы. Нам опять пригрозили санкциями.
Следует отметить, что наша школа-семилетка размещалась на заводской окраине, и народ там собрался тертый, готовый к борьбе за выживание. Первая находка в борьбе за урожай была элементарно проста: в мешок с хлопком следовало бросить несколько камней. В более утонченном варианте часть хлопка просто смачивалась водой из арыка. Наш приемщик, может быть, и не очень разумел грамоте, но определить примерную вместимость нашего мешка наверняка мог и на глазок. Он нас быстро разоблачил и был большой скандал. К концу недели наш трудовой десант был тихо отправлен домой без литавр и митингов. В числе потерь было несколько человек, маявшихся животом, после пожирания паслена в поле, кого-то покусало ядовитое насекомое и т.п.
Следующий этап приобщения произошел через несколько лет на Украине, и выглядел значительно гуманнее. В конце лета нас, старших школьников, пригласили помочь колхозу. Несколько часов с утра до обеда, мы дергали созревший лен и укладывали ровными рядами для подсушки. Ни норм, ни надсмотрщиков - сколько-то убрали и хорошо. Потом на речку купаться и домой - обедать. Через год нас стали регулярно использовать на молотьбе. Работа там авральная: нужно поспевать за агрегатом, а он не может работать в холостую. Только успевай подавать снопы в его ненасытную пасть. Работали мы по полсмены и места выбирали в соответствии с физическими возможностями и темпераментом.
Еще через год, будучи десятиклассником, я подвергся серьезным испытаниям на физическую выносливость и умение руководить коллективом. Нас, человек тридцать школьников из разных классов отвезли за 20км в село Веровка с целью подставить свое могучее плечо отстающему колхозу. Разместили всю команду на сеновале, а утром меня и приятеля Мишку отправили на ток к молотилке, а остальную мелкоту разобрали бабы по звеньям. Наша работа заключалась в подборе соломы, которую молотилка выбрасывает после выбивания зерна в системе барабанов. Обычно солома накапливается в специальных сетках и волоком оттаскивается к скирде парой лошадей. На этот раз вместо лошадей использовали нас в придачу к четырем крепкотелым молодицам. Нам следовало дружно воткнуть шесть вил и поднять валок соломы над головой, затем нести его метров двадцать до скирды. Работа очень тяжелая, на пределе наших возможностей. После первого дня мы едва добрались до сеновала. После второго - было ощущение, что меня самого пропустили через молотилку. К счастью, на третий день пригнали пару лошадей, и мы переместились на другие рабочие места. Главное, что было нам внедрено в сознание - бесплатный труд это хорошо, а требование взамен нормального питания и условий - постыдно.
Ко времени окончания института в 1953 и начала преподавательской работы, выезды со студентами на работу в колхозы Волынской, а затем - Тернопольской областей становятся регулярной ежегодной повинностью. Никогда заранее неизвестно куда тебя привезут и что заставят делать, но всегда можно предположить плохую организацию работ и отвратительные бытовые условия. Вот мы в колхозе "Пограничник" на берегу Буга. Вторую неделю идут дожди, грязь вокруг непролазная, трактор плугом вспахивает картофельное поле, а мы собираем корнеплоды в ведра и сносим в прицеп. За день промокает одежда и обувь. Студенты и я, руководитель группы, расселены по квартирам. Вымыться и посушиться, как правило, негде. Осенью крестьяне в домах не топят, а спят под пуховыми перинами. Я сплю на кухне в "бамбетле", это широкая лавка со съемной доской-сидением, под ней находится ящик с соломой, покрытой рядном. Похоже на гроб: лежать можно только в позе покойника. Укрываюсь своим плащом, холодно и неуютно. Рано утром хозяйка разжигает плиту и, погревшись у живого огня, я отправляюсь к детскому саду, где под навесом располагается наш "пищеблок". Помогаю поварихам разжечь отсыревшие дрова. Завтрак запаздывает, подтягивается сонная публика, все жмутся к огню. Мало шуток, мало смеха. "Осень - унылая пора...".
Но вот выглянуло солнце, жить стало веселее. Мы едем за границу - Ур-ра! Нас сажают в телеги, пограничник пересчитывает количество голов и открывает шлагбаум. Над самым Бугом у колхоза сенокос, нужно переворошить валки скошенной травы и дать ей возможность высохнуть. Работа приятная, народ оживляется, в полусотне метров на другом берегу, тем же делом заняты поляки-единоличники. Нет у них такой даровой рабсилы, еще не доросли, трудятся сами. Где-то выше по течению произошла авария на производстве, и по воде к верху брюхом поплыли огромные рыбины. Поднялся страшный ажиотаж: и наши, и деревенские мужики принялись вытаскивать легкую добычу. Тут тебе и экшн и предчувствие вкусного ужина. Улов загрузили в телегу. Никто не знает, что произошло на реке, можно ли эту рыбу употреблять в пищу. Никому до этого дела нет.
Можно было бы предполагать, что приезд в колхоз значительной группы помощников в страдную пору, вызовет симпатии местного населения к нам. Но это случалось далеко не всегда. Иногда в селах Западной Украины нас воспринимали как чужаков-москалей, иногда просто равнодушно. В некоторых случаях мы попадали в качестве пешки в чужой игре. Если председатель чужой и конфликтует с коллективом, то мы невольно выступаем в роли штрейкбрехеров, а колхозники умышленно саботируют организацию работ и наше благоустройство. Бывает и так, что мы в данный момент колхозу не нужны, но мудрый руководитель знает, что, отказавшись, может вызвать гнев начальства, а это важнее производственных соображений, что опять же не может не сказаться на наших условиях жизни и работы. Пока в этом хитросплетении разберешься - уже и командировке конец. Единственно полезное для педагога, это возможность быстро и глубоко понять каждого члена группы, "кто есть ху?", но я бы охотно от подобных экспериментов отказался.
В заключение хочется рассказать совершенно кафкианскую историю, которая имела место быть в 80-е годы в городе Тернополе. С целью увеличения сахаристости свеклы (главной технической культуры в области), специалисты решили дать ей возможность посидеть в земле подольше. В это время ударили ранние морозы, и земля превратилась в бетон. Выкопать ценные корнеплоды была уже не в состоянии никакая техника. За оставленный в земле урожай могли полететь головы. И вот была объявлена тотальная мобилизация, закрылись учебные заведения, КБ и целые предприятия. Мощные трактора подняли грунт, где каждый Буряк светился в мерзлой глыбе, как муха в янтаре. Всем этим "доцентам с кандидатами" выдали по стальному крюку, с помощью которого следовало этот буряк выковырять, а затем, обрезав остатки ботвы, бросить в бурт. Сильный ветер даже при небольшом морозе, делал холод нестерпимым для людей, не имеющих ни соответствующей экипировки, ни навыков работы. Это было грандиозным издевательством над человеком, издевательством над здравым смыслом! Если учесть низкий КПД работы в поле и относительно высокую стоимость рабочего времени этих ученых, врачей и инженеров, простой предприятий, количество заболевших в ходе акции, то, наверное, каждый корень можно было бы покрыть позолотой. Но ведь деньги при социализме не главное?