День Победы в 1945, столь долгожданный и неожиданный, вызвал всеобщее ликование. Казалось, что все мгновенно должно измениться, что вместе с концом войны, сразу придет конец лишениям и невзгодам. Но на второй день после Победы ничего в нашей жизни заметно не поменялось. Не поменялось и на третий. А так верилось, что как только, так сразу! Зато начались разговоры о возвращении из эвакуации. Новая иллюзия вышла на передний план.
После пережитого в годы войны, прежняя жизнь воспринималась в розовом тумане. Но ведь той, прошлой жизни на старом месте уже не было. Как не было даже крыши над головой. Куда и зачем ехать, где жить и где работать? Вопросов значительно больше, чем ответов. Здесь - какая никакая комната, взрослые имеют работу. Правда, жизнь в эвакуации всегда воспринималась как временная. И малярия не способствовала тому, чтобы укорениться на таджикской земле.
Мне-то всякая поездка была в радость. Тем более что после слободской семилетки перевели нас для продолжения учебы в 8-м классе в городскую среднюю школу. Это было строгое учебное заведение для мальчиков. Вместо привычного немецкого, там изучали смешной и непонятный английский. Из класса выгоняли даже за простое ржание. Совершенно непривычные условия. Предстоящий в скором времени отъезд позволял относиться к этим неприятностям с заметным пренебрежением. Да и началось это только осенью. Пока же была полная свобода. Летние каникулы.
Зато старшие каждый день отправлялись в какие-то учреждения, выстаивали в многочасовых очередях, добывая необходимые справки и резолюции. Наличие этих документов позволяло получить пропуск, что, в свою очередь, давало право на приобретение билета на поезд. Продолжалась эта эпопея все лето. По вечерам обсуждались перипетии прошедшего дня, и планировалось, куда еще следует обращаться в ближайшее время. Вся информация черпалась в очередях, от подобных страждущих.
Где-то в середине сентября мы стали обладателями билетов на настоящий пассажирский поезд и со всеми узлами переместились на вокзал. Наличие билетов в бесплацкартный вагон никаких гарантий не давало: вагоны брались приступом. Поезд ушел без нас, и началась новая нервотрепка с компостированием билетов на другую дату. Еще несколько дней мы провели на вокзале. И вот уже мчимся на запад, на Украину.
Мои воспоминания о поездке носят преимущественно гастрономический характер. Видимо в соответствии с поговоркой о голодной куме. Еще во время пребывания на вокзале, я приобрел полный карман семечек на вырученные от продажи электрической лампочки деньги. Потом были огромные арбузы в Узбекистане, рыба горячего копчения в районе Аральского моря. В России женщины на станциях приносили к вагонам горячую картошку. Мы ее мазали на хлеб, что тоже было вкусно необыкновенно.
Однако не хлебом единым жив человек. Запомнились огромная гряда Памира, Кара-Кумы и первое в жизни море - Арал. Потом пошли русские равнины с бесконечным, покореженным войной, железом вдоль насыпи. Пересадка в Пензе, городе с необычными деревянными домиками, обшитыми и покрытыми тесом. Потом был Киев с разрушенным вокзалом и страшными развалинами Крещатика.
Наконец, Новоград-Волынск - конец пути по железной дороге. Предполагалось в этом городе остановиться, если удастся снять жилье. Пока же: поздний, холодный, дождливый вечер. Маленький и очень грязный зал ожидания набит битком. Даже для того чтобы присесть на полу, трудно найти место. Из станционного буфета вываливается группа хмельных, уволенных из армии офицеров. Один из них предлагает поискать какого-нибудь Хаима и набить ему морду. Мама, справедливо полагая, что и Абрам на эту роль тоже может сгодиться, отправляет меня на улицу. А там - дождь и холод собачий, после Средней Азии непривычный. Приехали. Где ваш дом, евреи?
Ранним утром стоим мы на центральной площади маленькой группой, повернувшись спиной к ветру. Наносить визиты еще рано, а завтракать тем более. От военного патруля отделился офицер, семитского облика, и попенял за унылый вид. Видимо ободрить хотел, дескать, выше голову, соплеменники, все будет хорошо.
Посетили мы каких-то знакомых, дальних родственников, людей мне неизвестных. Помню в одном доме, как раз к нашему приходу из русской печи извлекли огромные противни с маленькими белыми булочками. Очень они были привлекательны на вид. А уж запах стоял..! Но попробовать не пришлось: товар шел на продажу. Был некий весьма респектабельный земляк с массивной, инкрустированной тростью. Он управлял невидимой торговой сетью по продаже кондитерского товара. Меня просто сразили леденцовые петушки на палочке (опять же чисто визуально). Новоявленный нэпман, без сомнения, располагал информацией, знакомствами и связями. Напомню, что в те времена просто наличие у человека мешка сахара или пшеничной муки, могло стоить ему свободы на достаточно продолжительный срок. Не говоря уже об изготовлении и продаже продукции. Этот вальяжный мужчина был мужем моей школьной учительницы довоенной поры и, в отличие от нее, внушал уважение. Но мы его заинтересовать ничем не могли, земляков и родственников хватало без нас.
Ярким впечатлением было посещение базара. Продукты крестьяне продавали прямо с телег. Пахло конской мочой, яблоками и разной снедью. Груши-дички и сыпучие товары продавались мерой: деревянным ковшом, именуемым корец или гарнец. Из деликатесов очень вкусными оказались крестьянские, ржаные пироги с фасолью. Один съешь и полдня сыт. Рядом процветала барахолка, но это было менее интересно. Приютила нас бывшая соседка и мать моего товарища по детским играм, портниха тетя Буня. Она с сыном снимала крошечную комнатку, в которой неведомо как умудрилась устроить ночлег и для нашего семейства. При всей нетребовательности по части комфорта, очень уж трудно было ужиться с чрезвычайно свирепыми и многочисленными клопами. Навалились на новеньких. Понятно, что долго такая жизнь продолжаться не могла. И после нескольких недель тщетных поисков жилья, родители приняли решение возвращаться в родное местечко, на родные руины.
Оглядываясь назад, совершенно ясно, что ехать в ту пору следовало на запад. По максимуму, используя факт рождения отца на бывшей польской стороне, через Польшу в Палестину или в США. Но кому тогда такое могло в голову прийти? По минимуму, ехать следовало в Прибалтику или западную Украину - во Львов. Там не было таких тотальных разрушений. Вопросы жилья и работы решались проще. А не познавшие колхозов крестьяне, продолжали трудиться на своей земле, и было не так голодно. Знать все это мои родители, конечно же, не могли, а подсказать было некому.
Последние сорок километров по лесному проселку до малой родины, поселка Городница преодолевались на телеге. Запомнились землянки в сгоревших селах, там жили люди. Запомнились бетонные бункеры, так называемые ДОТы (долговременные огневые точки), безжизненный, тяжелый танк КВ (Клим Ворошилов). Что касается родной хаты, то ничего не осталось не только от нее, но даже от садика. Только одна верба на меже. Необходимо человеку место, куда он может возвратиться. Наше место было не очень ободряющим.
Остановились мы в доме дяди, где нам была выделена одна из двух комнат. Этот маленький, но аккуратный домик принадлежал моему деду по материнской линии, его унаследовал старший сын, а теперь вот потеснился. "В тесноте, да не в обиде" - это досужий вымысел. Такой вариант годился только как временный. Пока же мы жили на улице Шолом-Алейхема (именуемой в народе - Гало) и кругом происходило много интересных событий. В лесах бродили бандеровцы (вооруженные отряды украинских националистов), которые незадолго до нашего приезда совершили набег на поселок. Среди успевших возвратиться евреев, были жертвы. Еще больше было слухов и домыслов. У ребят-сверстников можно было запросто выменять боевые патроны, осветительные ракеты и даже настоящий пистолет. Нередко эти игрушки взрывались и увечили пацанов.
Поселок считался районным центром. Несмотря на то, что все административные здания были разрушены, номенклатурные учреждения функционировали, но фактически район управлялся местным отделением МГБ (ведомство Берии - министерство госбезопасности). Такова была тенденция в те времена повсюду, но особенно в местах, где отмечалось сопротивление советской власти.
Местные жители, попользовавшиеся награбленным у евреев добром, испытывали страх перед возможными разбирательствами и старались кое-что вернуть прежним хозяевам. Подобным образом нам была возвращена корова и старинный платяной шкаф. Вырученные за эти подарки деньги, стали основой первого взноса при покупке жилья.
Для меня возвращение на родину неожиданно обернулось пробуждением интереса к учебе и, в еще большей мере, к чтению. Несмотря на то, что школа не имела здания, мебели, электричества, опытных учителей и вопреки тому, что обучение велось на забытом украинском языке, да и пропустил я значительную часть первой четверти, все на новом месте пошло очень хорошо. Была какая-то особая атмосфера на этих развалинах. Может быть потому, что здесь многие годы жил народ Книги?