Многие, важные в свое время, ремесла уже отошли в прошлое. Там же находятся не только умельцы-производители, но и потребители-заказчики. Даже людей, которые просто видели, как это делается, осталось совсем не много. Между тем чрезвычайно интересно, как с помощью простейших инструментов и приспособлений, создавались прекрасные и необходимые для жизни человека предметы обихода, обувь, одежда и т.п.
Бондарем был мой дед Аврум. В живых я его не застал, но некоторыми вещами, им сделанными, даже пользовался. Задолго до внедрения пластмасс и в связи с дороговизной металла местечко и село широко использовали изделия из дерева. Это могла быть огромная (полтора метра в диаметре) бадья для стирки белья. В ней же купались дети, а иногда и взрослые члены семьи. Самым малым изделием был мерительный ковш - корец. Все сыпучие продукты (крупа, пшено, сушня и пр.) продавались на базаре с воза без применения весов - корцами. В ходу были и другие емкости: изящный цилиндр с дырчатым поршнем для сбивания масла, банные шайки, ведра, кадки для теста, бочки для солений, ушаты для приготовления корма скоту и прочая утварь.
Как мастеру удавалось рассчитать объем будущего изделия? Как удавалось с такой точностью подогнать грани каждого элемента (клепки), что бы достичь герметичности? Как из лещины или луба, вместо железа, сделать прочный обруч? Что-то знал старый Аврум в своем ремесле, а ведь стереометрию и сопромат не изучал! Набор инструментов тоже ясности не добавляет: верстак, на котором сидя верхом можно ногой жестко зажать доску-заготовку, набор стругов (нож с двумя ручками и дугообразным лезвием), лучковая пила, ножовки, топоры, молотки, циркули. Кроме различной вместимости, были еще и требования к геометрии изделий: традиционная по форме бочка, усеченный конус кадки, опрокинутый конус бадьи, цилиндр ведра. В зависимости от функции емкости подбирались и днища, и затычки, и порода дерева. Не просто - бочкотара! Письменных инструкций, естественно, не осталось.
Интересно, кем были местечковые фотографы начала прошлого века со своими огромными аппаратами-ящиками, треногами, черными тряпками и прочим антуражем? На какой реальный заработок они могли рассчитывать в среде, где не водилось лишних денег, а изображать человека просто не рекомендовалось? Даже на паспорт поначалу не требовалось снимка, обходились описанием примет. Фотография на память делалась по случаю событий чрезвычайной важности, а это происходило далеко не каждый год.
Держу в руках фотографию из семейного архива - снимку более восьмидесяти лет. Изображен мой дед Аврум с младенцем на руках, первая внучка родилась - событие. У деда огромная белая борода, черный картуз, черный праздничный лапсердак. Именно так мы себе и представляем местечкового еврея, жителя пресловутой черты оседлости. Снимок немного пожелтел от времени, но с точки зрения профессиональной, портрет выполнен на хорошем уровне. И это справедливо не только по отношению к портрету. Вот снята группа: мои молодые родители, двухлетняя сестра и, приехавший погостить, сводный брат отца. По этому случаю и фотографировались. Время - 1925 год, гость в военной форме с наганом в кобуре. Хорошая композиция, резкость, видны детали, передан дух времени. Еще один снимок начала тридцатых годов, снят первый класс еврейской школы. Три десятка детских физиономий, учительница в строгом платье.
Как удалось мастеру схватить мгновение, когда эта ватага перестала орать и размахивать руками? Ведь требовалась большая выдержка и достаточное освещение. Какой оптикой располагал фотограф, какой чувствительности были стеклянные пластинки в аппарате? Он же сам и готовил всю химию: проявители-закрепители. Сам проявлял и печатал. И очень даже неплохо получалось!
В монотонность моего дошкольного детства однажды вошла "большая стройка": рядом с нашим домом возводилась почта - районный узел связи. Огромный, в два этажа, деревянный дом! На пароконных упряжках привозят длинные и толстые сосновые стволы и укладывают в штабеля. Прекрасное место для игр! Вот удивил, скажете вы: строители были, есть и будут. И это верно. Но кто такие тесляры и чем они занимаются, знают далеко не все. А это такие парни со специальными топорами с широкими острыми лезвиями, которые превращают круглое бревно в брус квадратного сечения. Технология проста: бревно закрепляется на двух-трех поперечных плахах и частично ошкуривается. Затем углем погашенной головни натирается длинный шнур, который туго натягивается между концами бревна. Мастер оттягивает шнур посредине и резко отпускает - остается ровная черная линия, параллельно отбиваются другие и готова разметка для граней. Проходя вдоль разметки, тесляры делают глубокие зарубки, а потом снимают щепу, затесывают неровности, бревно перекантовывают и операция повторяется. Работа, как у скульптора: убирается все лишнее. Меня все это очень занимает, и я верчусь возле плотников целый день. Иногда приношу им воду для питья, а мне разрешают уносить домой щепу - хозяйству польза.
Потом за работу принимаются пильщики. По наклонным направляющим размеченное бревно поднимается на двухметровые козлы. Один из пильщиков взбирается туда же, а второй располагается под бревном. При помощи большой продольной пилы они распускают бревно на доски. Земля под козлами покрывается ковром ароматных опилок. Все очень красиво и слаженно. Даже не похоже, что эта работа требует приложения огромных физических сил. А мускулистые, загорелые парни производят на меня такое же впечатление, как Сталлоне или Шварценеггер на современных мальчишек. Взрослые же считают эту работу малоквалифицированной и отдают предпочтение тем мастерам, кто делает столярку: оконные рамы, двери, наличники и пр. Уместно напомнить рассуждения хозяина чеховской Каштанки о том, что "...собака супротив человека, что плотник супротив столяра".
Ицик-трубочист кейменкирер) жил напротив и совершенно не походил на тех красавцев из Праги или Таллинна, которых любит показывать кино и телевидение. Не было у него никаких специальных костюмов, фесок, шейных платков, веревок с ядром, ершиков, скребков, а тем более - медных цеховых блях. Сколоченная из жердей лесенка, березовый веник на длиннющей палке, ведро и мастерок-кельма - вот весь антураж. Если не считать многочисленного потомства, готового оказать посильную помощь. Профессия, тем не менее, для местечка архиважная, как говаривал вождь. Используемые в качестве топлива дрова заполняют дымоходы жирной сажей, которая имеет свойство воспламеняться, достигнув критической массы. Иногда это заканчивалось пышным факелом из трубы, а иногда вызывало пожар. Стоящие впритык деревянные домики и сарайчики, вспыхивали мгновенно. Все жители это прекрасно понимали, рисковать не хотели, так что работа у Ицика была. И какое-то счастье его приход мог гарантировать. Пошуровав, стоя на крыше метлой в трубе, он чистит вьюшки в лежаках и переходах обогревательных печей на чердаке, на кухне и комнатах. Сажа выметается рукой прямо в подставленное ведро. Есть чем заняться хозяйке после Ицика, да и сам он чернее негра. Ежедневная очень грязная работа, а баня только раз в неделю...
Совсем уж не экзотична профессия сапожника. Их в местечке было много, но различались они по уровню мастерства значительно: одни могли лишь наложить заплату или прибить набойку, другие могли сшить сапоги, ботинки или туфельки. При беспросветном дефиците на простейшие товары, когда приобретение обуви фабричного производства было просто невозможно, выручали мастера. Так, накануне учебы в первом классе, мы с отцом отправились к Авремлу Ковзало на предмет пошива сапог. Колоритная фигура этого человека запомнилась не меньше, чем все последующие таинства. Очень толстый, очень энергичный, подвижный и говорливый, его усы и бородка - все напоминало сказочный персонаж.
Между тем, взрослые обсуждали заказ. Звучали многие непонятные, но очень звучные слова: "союзки", "головки", "ранты", "штихмасс", "юфть", "хром". С помощью бумажной ленты с делениями была снята мерка, оговорены сроки и пр. А дальше отец ознакомил меня с технологией производства обуви. Заготовка или выкраивание элементов верха заключалась в том, что из распятых кусков кожи по шаблонам вырезалась нужная деталь. Затем детали вместе с подкладкой сшивались на специальной машинке и закреплялись на деревянной колодке. Колодка, по сути, является моделью стопы и подбирается в соответствии со снятой меркой.
Интересно, что верх и низ обуви сшивались между собой с помощью суровой нитки - дратвы. Дратву следовало ссучить таким образом, чтобы в ее концах крепко держалось по щетинке (волосок из холки кабана) и навощить. Щетинки должны были заменять иголки, а воск снижал трение при продевании дратвы в отверстие, проделанное шилом. Подметка же прибивалась с помощью деревянных гвоздей-шпилек толщиной в спичку. Шпильки делались из сухой березовой пластинки, один край которой заострялся клином, а затем ножом откалывались готовые гвоздики длиной в треть спички. Пользование этими материалами требовало особого умения, но зато и обуви не было сносу. Позже появились новые материалы и новые технологии, отошли в прошлое дратва и деревянные шпильки, канули в Лету имена мастеров. Но исчезли не все: простой сапожник Ади Дасслер заложил основу и дал свое имя знаменитой на весь мир фирме-империи "Адидас". Правда, был Ади родом не из нашего местечка.
Портные в городах часто специализируются в пошиве какой либо одежды: военная или гражданская, мужская или дамская, просто - "брючники" (возможно и "юбочники"?). Местечковый мастер должен был уметь делать все. Не вдаваясь в детали, просто назову лишь небольшой перечень заказов, которые видел в доме моего отца-портного в разные времена. Из экзотики это фрак для трехголовой гидры капитализма к первомайской демонстрации и ряса для местного священника. Сюда можно отнести и костюм из польской ткани и по польской картинке для связного, ходившего туда через границу. А еще - бекеша. Были вещи и совсем примитивные: телогрейки, бурки, рукавицы, спецодежда и т.д. Шились полувоенные костюмы и фуражки, как у вождя народов и кепки-восьмиклинки. Позже кители, полушубки, шинели, бушлаты...
Много всяких ремесел знали местечковые евреи. Кузнецы, портные, шапочники, кожевенники, шорники, скорняки, граверы, часовщики и другие специалисты передавали свои секреты наследникам или ученикам. При советской власти, в результате объединения в артели и промкомбинаты, индивидуальное мастерство стало обезличиваться и повсеместно вымирать, как умерло и само местечко.