ШТРИХИ К ПОРТРЕТАМ ЛИЦ, ДЕФОРМИРОВАННЫХ СИСТЕМОЙ 3,4
Мы учились в разных классах и вращались в разных компаниях, но нас объединяла общая страсть - волейбол. Эта игра в послевоенные годы по популярности вполне могла соперничать с футболом. Площадки для "диких" команд сооружались в парках, скверах, дворах и прочих более или менее подходящих местах. Не было никаких тренеров или инструкторов, но зато - море энтузиастов. Игра шла "на высадку", т.е. проигравшая команда уступает площадку следующей шестерке случайных игроков. Такое можно было наблюдать и в больших городах, и в поселках.
Почему именно волейбол был так распространен в конце сороковых годов, объяснить трудно, как трудно объяснить всякую моду. Не последнюю роль, видимо, сыграла доступность и демократичность этого вида спорта. Имелась вытоптанная до бетонной твердости, школьная площадка, два столба, сетка без троса и кирзовый мяч со шнуровкой. Не было понятия о разминке, отработке отдельных элементов техники или тактики. Мы и слов-то таких не знали. Но зато гулкие удары по мячу эхом отзывались где-то внутри и заставляли ускорять шаг туда, где шла игра. Дальше речь пойдет совсем не о волейболе, а о судьбах двух его обожателей.
ДАВИД очень любил волейбол и знал о нем больше нашего, но играл из рук вон плохо: ни координации, ни роста, ни реакции. Поиграть ему удавалось чрезвычайно редко, зато он знал правила игры и судьей был бескомпромиссным. У него было красивое лицо, хорошей формы голова с крутыми колечками черных волос, нос с умеренной горбинкой, большие черные глаза и добрая улыбка. А вот фигура несколько кургузая и движения суетливые. Парень рано осиротел и рос в многочисленной семье родственников, простых людей, озабоченных добыванием хлеба насущного. Тем более непонятно откуда корни его не показной интеллигентности и нравственности. Выраженный гуманитарий - Давид был не только книгочеем, он, единственный на всю школу, любил читать газеты и интересовался вопросами внешней и внутренней политики государства, международными событиями. Прирожденный оратор, он одинаково хорошо владел русским и украинским языком. Ему нравилось выступать на собраниях, делать доклады и т.п. Очень хотел стать юристом. Но эти поползновения пресекались уже на этапе приема документов на заочный юрфак. Заочные юридические школы предназначались совсем для другого контингента. По причинам материальным стационарная учеба исключалась, а подобрать что-либо другое, подходящее не получилось.
Найти работу в местечке можно только на фарфоровом заводе, да и то в цеху, на подхвате: квалификации-то нет. Тем не менее, парень от станка с подвешенным языком был просто обречен, со временем, попасть в профком. Но и здесь карьера не заладилась. Какому скажите, руководителю хотелось иметь принципиального и, что еще страшнее, абсолютно непьющего человека в профсоюзном комитете? Для окружающих Давид был непонятен, раздражал своей непохожестью на обыкновенного работягу, стремлением к "умным" разговорам. Да и просто ли водить компанию с абсолютно непьющим человеком? А ведь он еще и с женщинами не общался и женат ни разу не был. Ну, а раз не такой, раз не похож, значит - чужой или чудаковатый. Объект для шуток не всегда безобидных, тем более что делать это безопасно: в ответ только улыбка.
Длительное пребывание не на своем месте не шло на пользу нашему герою. Он опускался, был небрежно выбрит, еще более небрежно одет, глаза потускнели, волосы поредели и покрылись изморозью. Даже речь засорялась газетными штампами и теряла былую выразительность. Изредка он оживал, когда случалось провести экскурсию по цехам и музею завода с вековой историей. Относился он к этой работе серьезно, даже если экскурсантами были я и мой пятилетний сын. Все этапы производства, цифры роста и прочие показатели, легко удерживались в памяти. Но такая работа случалась не часто. Лучшие моменты в его жизни, это выезды на республиканские и всесоюзные выставки достижений фарфоровых заводов. Свои хрупкие экспонаты он бережно доставлял по месту назначения и комментировал каждый стенд, каждую фигурку с большим знанием и любовью.
Когда начались политические и экономические потрясения, когда зарплату рабочим выплачивали чашками и тарелками, Давид оказался в числе тех, кто в наименьшей мере был способен к выживанию. К тому времени родственники и большинство соседей с улицы Шолом-Алейхема уже репатриировались в Израиль, а он жил одинокий, больной, не востребованный. Такая вот печальная и тихая драма с летальным исходом...
ВАСЯ газет не читал, как, впрочем, и книжек тоже. Зато он располагал потрясающей фигурой древнегреческого эфеба. Разве что кисти рук были непропорционально велики. Ради такой рельефной мускулатуры современные культуристы годами трудятся в спортивных залах и пожирают вёдра протеиновых препаратов. Под тонкой кожей можно было видеть не просто прекрасно развитые грудные мышцы, но и распущенные веером отдельные их пучки. Прямые мышцы живота были четко поделены на дольки, как плитка шоколада. И это не было горой мяса, как у современных "качков", а выглядело изящно, гармонично, сочеталось с отличной координацией движений. Описываемая красота не стоила Васе ни капли пота: так природа захотела. Дарит же она кому-то абсолютный слух или выдающуюся способность к шахматным комбинациям.
Надо признать, что все эти прелести воспринимались Васей естественно и спокойно. Нарциссом он не стал. Да и окружающие никаких восторгов не выражали. Еще не было телевидения, не было и понятия "культуризм" или "бодибилдинг". А на волейбольной площадке, где у каждого было свое излюбленное место, Вася любил подачу. Откуда он знал столько вариантов непонятно, но делал это великолепно. Мог подать планирующую, нацеленную, "чешский драйв" и т.д. Ошибался при этом крайне редко. Что еще интересно, играл он всегда уверенно и ровно, ему не нужно было вдохновение, кураж. После игры Вася любил импровизировать на школьном турнике. Значительно позже я мог понять, что многие элементы, которые легко им выполнялись, входили в программу гимнастов-разрядников.
Гораздо хуже, чтобы не сказать совсем плохо, обстояли у нашего героя дела с речью. То ли язык у него был слишком большой, то ли по другой причине, но ворочался он во рту с заметным трудом. В те памятные годы в каждой школе функционировал драматический кружок, и везде ставили инсценировку "Молодой гвардии". Юношей, как правило, не хватало, и Вася был мобилизован на роль полицая. После нескольких недель репетиций, он сумел гаркнуть: "Не извольте обеспокоиться, господин офицер!". При этом глаза его были так страшно выпучены, а лицо перекошено, что дальнейший ход спектакля был под угрозой срыва, всем хотелось ржать, не взирая на арест Олега Кошевого. К счастью этим словесная часть роли у Васи была исчерпана, и действие продолжалось по должному плану. Зато как сидела полицейская форма на его молодецкой фигуре!
Будущее Васи вполне могло бы состояться в качестве циркового гимнаста, натурщика или виртуоза-крановщика. Но по иронии судьбы он попал в военно-политическое училище по целевому списку. Были в той системе так называемые целевые наборы в разные престижные учебные заведения. Попавший в список проходил без всяких конкурсов и отборов туда, куда следовало, будь то МГИМО, ВГИК и т.п. Партийные бонзы охотно посылали в эти питомники своих деток, выращивая новую элиту без дополнительных проблем. Васин папа обретался в райисполкоме, вот и порадел родному человеку. Каков бы ни был уровень армейского политрука или начальника солдатского клуба, но его инструментом должно быть слово. И не только матерное. Мы уже знаем, что "глаголом жечь сердца людей" у Васи не получалось по определению. От таких непосильных напряжений, происходящих по причине резкого расхождения между личными возможностями и требованиями начальства, он запил горькую. Подлинный конец истории Васи-политрука мне неизвестен, но легко предсказуем.
Хорошо бы поменять наших героев местами. Давид приумножил бы славу многочисленных местечковых комиссаров прошлого, а Вася легко нашел бы себя в коллективе фарфорового завода. Однако фишки на игровом столе расставляла Система и если она даже промахнулась, что для нее значат два маленьких винтика в таком огромном механизме? Это просто рутинное дело, незаметная для посторонних, маленькая драма двух маленьких людей из глубокой провинции. В стране советов героем может стать любой, кому прикажут. И все одинаковы, как спички в коробке, а кто думает иначе, тот гад, диссидент и место ему в Гулаге.