Мне сообщили об этом на мой сотовый в то самое время, когда я стояла в толпе встречающих в аэропорту. Сначала я подумала, что это чья-то глупая и страшная шутка. В моей жизни уже было нечто подобное, когда позвонили о наследстве, и я решила, что это чей-то неуместный розыгрыш. Тогда все оказалось чудесной правдой. Это тоже оказалось правдой. Но сейчас я отдала бы все свое наследство до последнего пени, чтобы эти слова оказались самой глупой, самой злой, но шуткой.
Когда я, абсолютно разбитая, вернулась домой, об этом передавали все новостные каналы: "Сегодня утром в столице Сьерре Леоне, Фритауне, гостиничном номере были найдено тело известного лондонского адвоката Максимилиана Ландвера и его двух охранников. Они были застрелены в упор. Как подозревает полиция, убийство совершено на почве ограбления. Целью поездки мистера Ландвера была проверка возможности инвестиционных проектов в алмазные месторождения этой страны. Как известно, через несколько дней должно было состояться его бракосочетание с Кэтрин Кремер, владелицей ювелирной фирмы "Кремерз Хаус", ставшей три года назад наследницей многомиллионного состояния Самоэля Штокмана, носившего в профессиональных круга звание "Бриллиантового короля". По подозрению в убийстве задержано несколько человек".
Я стояла в дверях кухни и смотрела оттуда на экран телевизора. Долорес, не замечая меня, возилась у плиты, доставая из духовки подрумяненный кусок мяса. При словах диктора о нашей предстоящей свадьбе на экране появилась фотография Макса и моя, из какой-то газетной публикации. В этот самый момент Долорес повернулась к телевизору и поняла, что все услышанное ею об убийстве имеет непосредственное отношение к хозяевам той самой квартиры, где она готовит праздничный обед. Раздался оглушительный взрыв, это она выронила из рук блюдо, на которое выложила мясо и овощное рагу: ему мясо, мне овощи. Я рухнула там, где стояла.
Их обнаружили служащие гостиницы в восемь часов утра. Водитель машины, нанятый Максом на время всей его поездки и ожидавший его у дверей гостиницы, чтобы отвезти в аэропорт на рейс к половине девятого, был очень встревожен длительным опозданием своего весьма пунктуального пассажира. Тело одного из охранников находилось у окна, другого - у двери. Их позы свидетельствовали о том, что они не ожидали нападения со стороны человека, стрелявшего в них. Оружие, из какого они были убиты, было найдено в номере, под диваном. Это был пистолет, не помню, какого калибра, с глушителем. Макс был застрелен из другого оружия. Он единственный, кто оказал сопротивление, потому что в гостиной номера оставались следы борьбы: сдвинутая и поломанная мебель. Убит он был, по все видимости, во время схватки, так как выстрелом с близкого расстояния ему снесло пол-лица. На полу был найден пластмассовый контейнер с маленьким алмазиком, что и дало повод полагать, что убийство было совершено с целью ограбления более, что при убитом не оказалось ни одной ценной вещи, ни денег. Нападавший был тоже ранен, в номере были обнаружены следы крови, не принадлежавшей никому из убитых. Не нашли и оружия, из какого был убит Макс. Вечер накануне он провел в номере у Генри Ленокса, горного инженера, с ним они обсуждали результаты поездки, после чего вернулся к себе. Выстрелов никто не слышал. Сам Ленокс не возвращался в тот день вместе с Максом в Англию, он несколько позже вылетал в Намибию.
Все это очень подробно по телефону мне описывал на следующий день местный комиссар полиции. Я понимала, что он поступает так из самых лучших побуждений, выказывая тем самым сочувствие моему горю, и не представляя, что своим подробным рассказом безжалостно разрывает мне сердце. А может быть, потому, что он не видел меня, молча слушавшую его на другом конце провода и обливающуюся слезами без всякой остановки.
Как только Долорес привела меня в чувство, слезы покатились у меня из глаз бурным потоком. Говорят, это хорошо, после этого якобы становится легче. Не знаю. Мне было тяжело. Я знала, что могу их остановить только при одном непременном условии -- если перестану думать о нем. А так как одна мысль о Максе сменяла другую, то и ревела я безостановочно. Это были слезы обиды на него, что не послушал меня и ввязался в эту авантюру. Это были слезы злости на себя, что отпустила его, не настояла на своем, не стукнула кулаком по столу. Ведь предчувствовала же эту страшную беду! Это был горький поток слез жалости к себе
-- что в одно мгновение из самой счастливой женщины на свете я превратилась в самую несчастную, а пожалеть меня не кому. Это мог сделать только он, а его-то как раз со мной рядом и не было. Слезы лились реками, то замедляя, то, ускоряя свой бег. Я словно в бреду вспоминала наш последний разговор о ребенке и чистила себя, на чем свет стоит, что мысль о нем не пришла мне в голову раньше, может быть, сейчас я бы уже носила в себе своего Максимку. Но потом поняла, что обманываю себя, никакой ребенок не заменил бы мне его.
Ужас потери и полная безысходность привели к спасительному решению.
Ведь уже сказано все до меня, кажется, Грином: "Они жили долго и счастливо и умерли в один день". Долго не получилось, всего два года, но зато как счастливо. Так что, имею полное право.
И я отправилась на кухню, к аптечке за таблетками. Методично выковыривая их из упаковок, я рассуждала о том, что иногда неплохо быть запасливой. Полгода назад у Долорес случилась трагедия, умер сын, молодой парень, от передозировки. Доктор выписал ей успокоительные. Я купила побольше, зная, что у нее осталось на родине еще двое сыновей, и тоже, похоже, наркоманы. А выходит, я покупала их для себя.
Бетти обнаружила меня, когда я выпила первую горсть, таблеток пять. Ей открыла дверь Долорес. Видимо, Элизабет, быстро оценив ситуацию, выбила у меня из рук следующую порцию.
Как потом она рассказывала, промывать меня не стали, посчитав, что от той дозы, какую успела принять, я не умру, а спать буду долго. Бетти вообще послал мне сам Бог, потому что пока я все эти дни лежала в бреду и слезах, она взяла на себя организацию похорон. Когда я периодически приходила в себя и на какое-то мгновение приподнимала многотонную тяжесть боли или прекращала падать в бездонный мрак своей потери, то слышала ее спокойный и уверенный голос, отвечающий на телефонные звонки или ведущий переговоры о траурных церемониях с представителями разных фирм. И тогда накатывала очередная волна жалости к себе, ведь я осталась совершенно одна в чужой стране. Знакомых было хоть отбавляй, а близким человеком, способным мне помочь в любой ситуации и разделить со мной это горе, был только Макс.
-Кэтрин, - это Бетти осторожно открыла дверь и заглянула в спальню. Увидев, что я лежу с открытыми глазами, она присела на краешек кровати. - Тебе лучше? Звонили из полиции, привезли тело. Похороны назначены на послезавтра. Полицейский инспектор хочет поговорить с тобой. Я попрошу его придти через час?
-Лучше через два.
Итак, у меня есть два часа. Хватит разводить бесполезную сырость, Екатерина Михайловна! Если не суждено умереть, значит, нужно жить. Вот только как жить без него? А почему без него? Кто сказал, что без него? Я никуда тебя не отпущу, слышишь, Макс? Ты всегда будешь рядом со мной. Мне же не просто так не дали умереть. Има, родная, помоги! Научи, что делать.
Я снова, как и раньше, увидела перед собой ее зеленые живые глаза, только на этот раз они были темными, как будто она скорбела вместе со мной. Я долго вглядывалась в ожидании ответа, пока в их глубине не возник золотой луч, и с ним пришло знание: "ищи!" И мне стали показывать всю мою жизнь с ним, как в кино, только в обратном порядке, начиная от последнего телефонного разговора трехдневной давности. Кино крутилось быстро, но при желании я могла замедлить скорость. Мне стало понятно, что нужно найти какую-то ключевую сцену, даже не так, какие-то очень важные слова, которые навсегда свяжут его душу с моей. Где же это? Когда они были произнесены? Может быть в этой ситуации?
Я увидела себяв машине, одиноко стоящей на обочине ночной дороги. Макса рядом не было. Он только что ушел от меня в непроглядную черноту. Это случилось месяца через три-четыре после того, как он переехал ко мне. Мы были на очередной вечеринке, но не в городе. Да, да, точно, как раз перед этим показ нашей с Аланом коллекции произвел фурор, и вокруг меня все время вертелись какие-то люди, говорящие комплементы, задающие вопросы, предлагающие потанцевать или выпить. А Макс как-то быстро отошел, найдя интересного собеседника, и предоставив мне самой заниматься своим досугом. Он даже не бросал взглядов в мою сторону. Если бы подобное со мной случилось в прошлой моей жизни с Павлом, я села бы рядом и слушала бы их пустую болтовню, пока не отшумит рядом не очень интересующее меня веселье. Но сейчас все было по-другому, и я, немного обидевшись на своего спутника, принялась развлекаться: танцы, шутки, анекдоты, смех. За весь этот вечер он ни разу не подошел ко мне, не улыбнулся, даже не посмотрел. Я же настолько привыкла ему доверять, что посчитала, будто его поведение связано с какими-то важными для него делами, которые оттеснили его заботу обо мне на второй план, а то и на третий. Всю обратную дорогу мы ехали в полной тишине, как вдруг услышала вопрос, приведший меня в полное недоумение:
-Тебе понравился этот хлыщ?
-Какой хлыщ? Ты о ком?
-О Перси. О Персивале Доусоне. Ведь ты провела с ним весь вечер. Вам было так весело, что я не решился подойти.
-Макс, ты с ума сошел!
-Да, я сошел с ума. - Он резко затормозил, выехав на обочину, и вышел из машины в темноту.
До меня не сразу дошло, что он просто-напросто ревнует. Мне казалось, что если из нас двоих кто-то и должен мучится этим недугом, то это я. Но так как мне не хотелось страдать, я запретила себе ревновать его. Я видела его старания не давать повода, но мне и в голову не могло придти, что сама могу его дать. Выскочив вслед за ним из машины, я нашла его только по красному огоньку от зажженной сигареты. То ли глаза привыкли к темноте, то ли появилось внутреннее зрение, но я отчетливо увидела его лицо, сведенное от боли. Я физически ощутила его боль.
-Прости меня. Слышишь, прости. - Я упала на колени и прижалась к его ногам.
Он не поднял меня, а сам опустился, а потом, тяжело вздохнув, сказал:
-Это ты прости меня. Я никогда ... никого ... не ревновал. - Он с трудом произносил каждое слово, сам удивляясь тому, что говорит. - Я не думал, что это так больно. Кэтрин, я безумно боюсь тебя потерять. Скажи, что я должен делать, чтобы этого не произошло?
-Не думай никогда об этом.
У него и в самом деле была сильнейшая боль в области сердца, из-за чего он не смог сесть снова за руль. Я отвезла его в больницу, на ЭКГ не обнаружили никаких изменений. На следующий день все прошло.
Это была твоя отработка, Макс, за то чувство ревности, какое ты сам вызывал у других. Как интересно, я тогда не придала этому большого значения, оказывается, мы оба боялись потерять друг друга. И теперь это случилось. Но это не то, не то.
Кино стало раскручиваться дальше. Вот я в первый раз у него на квартире. Вот он признался, что любит меня. А вот самое начало. Что он тогда мне говорил? "Не бойся! Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо". И, действительно, делал. Но не то. Было ведь сказано еще что-то очень важное, что потом никогда не повторялось, но подразумевалось всегда, и не только в постели. Вот, нашла! "Делай только то, что тебе нравится, остальное я сделаю сам".
Макс, ты слышишь меня? Я буду идти, а ты сделай так, чтобы я не брела наощупь. Я буду мечтать, а ты наполни мои мечты смыслом и содержанием. Если я буду падать, поддержи меня. Если все же сорвусь и полечу вниз, расправь мне крылья, чтобы я смогла взмыть вверх. И никогда, слышишь, никогда не оставляй меня. Я так хочу!
Об инспекторах из Скотланд Ярда я только читала в классической английской детективной литературе. Но чему удивляться, если с недавних пор сама моя жизнь стала похожа на роман. Еще несколько дней назад я бы сказала: на примитивный женский роман со слащавым хэппи эндом, а вот сегодня - это уже драма, по крайней мере, для меня.
Из разговора с инспектором стало ясно, что полиция больше склоняется к версии ограбления. Его интересовало, с какой целью мистер Ландвер ездил в Сьерра- Леоне, с какими людьми и фирмами имел дело, не собирался ли он покупать алмазы для экспертизы.
-Нет. Мы это оговаривали. Качество камней хорошо известно. При нем делали промывку породы в нескольких местах, и он видел результаты. Подробности вы можете узнать у Генри Ленокса, он проводил экспертизу на месте.
-А в частном порядке? Может быть, он хотел сделать вам подарок перед ... Простите, мадам. - Это у меня снова полились слезы.
- Не знаю. Я просила его не делать подобной глупости. - Сквозь рыдания отвечала я.
-По всей видимости, он вас не послушал. В номере нашли контейнер с алмазом. Ситуация, типичная для тех мест: сам же продавец убивает покупателя с целью ограбления. Тем более что ничего, кроме документов, не нашли. Вы не в курсе, какой суммой он располагал, и что из ценных вещей было при нем?
-Ничего. Я сама сняла с него все, что представляло хоть какую-либо ценность. А из денег, по-моему, у него было немного наличных, кредитки. Может быть, чековая книжка, но я не уверена.
-Вы проверили счета?
-Нет. Я их перекрыла, но не проверяла. Мне было не до того.
-Хорошо, мадам. Я сам этим займусь. - Он немного замялся. - И последнее: необходимо, чтобы вы опознали его. В принципе это простая формальность, служащие гостиницы уже сделали это, но у него сильно изуродовано лицо и поэтому желательны ваши показания.
Всю дорогу до морга я размышляла над разговором с инспектором. В отличие от полиции, я более склонялась к версии, что Макса убрала одна из бандитских группировок, контролирующих алмазный рынок этой страны. Угрозу с их стороны он, видимо, недооценил. И вообще, влез в такой гадюшник, что его убили без предупреждающих действий. Ведь могли просто пугнуть.
С другой стороны, принимая версию полиции, я старалась понять, где и в какой момент в телефонном общении с Максом я упустила его желание приобрести эти ненавистные мне алмазы, потому что в своем стремлении исключить любую случайность и возможность нарваться на элементарных бандитов заставила его снять с себя все ценные вещи вплоть до золотой цепочки с "маген Давидом". Наличных у него никогда не было много, так, на чаевые. А вот что с кредитками? Одна была моя, на представительские расходы, с того самого счета, на каком я поддерживала необходимый минимум. А что с его?
В свое время, после того, как стало очевидно, что Макса интересую я сама, а не мои деньги, меня перестало волновать его финансовое положение. Безусловно, он хорошо зарабатывал на моем капитале, играя на бирже. Но сколько и куда он вкладывал свой капитал, мне было все равно. Только однажды он поднял вопрос о том, что в африканском проекте хотел бы выступить моим партнером, но мы даже не успели уточнить долю его участия.
Мои размышления прервал звонок сотового инспектора. Ему сообщили, что со счетов Максимилиана Ландвера сняты крупные суммы денег.
Неужто и в самом деле он задумал преподнести мне сюрприз? Выходит, он взял свою чековую книжку, когда перед аэропортом мы заехали к нему на квартиру, якобы за важными документами. Я еще обнаружила на нем кольцо, которое когда-то ему подарила в пару к моему, его подарку. Эти кольца нам обоим нравились настолько, что мы решили не заказывать обручальные. Он нехотя снял его и положил перед моей фотографией, что стояла на рабочем столе в его кабинете.
Дура! Идиотка! Сама, своими собственными руками лишила его защиты, а теперь рву на себе волосы. Ведь столько нежности и любви вкладывала в эти знаки проявления своих чувств, а потом сама же их и сняла, открыв его настежь всякой беде. А ты тоже хорош! Зачем тебе понадобились эти алмазы? Ведь ты же прекрасно знал, как я не люблю их носить. Нет, теперь уже ненавижу!
Я знала, что за всеми этими мыслями, версиямибыла слабая попытка абстрагироваться от того кошмара, который мне предстояло увидеть. Когда меня подвели к лежащему на холодном металлическом столе мертвому телу, я твердо знала, что эта пытка дана мне затем, чтобы я приняла ситуацию такой, какая она есть, и начала учиться жить без него.
Зрелище было душераздирающим. Я столько раз видела его обнаженное тело, столько раз целовала его и ласкала, но сейчас не могла вспомнить, хоть убей, ни одной особой приметы. Измененное посмертными знаками, оно казалось чужим, но это был он. Совсем ничего не осталось и от красивого лица, такого родного. Одна половина его представляла собой сплошную рану с зияющей пустой глазницей. Вторая была искажена маской страшной смерти, но это было его лицо, его разрез глаз, форма носа, длинные темные ресницы. Доктор попытался мне рассказать о входном и выходном отверстиях пули, об оружии, из какого она была выпущена. Но все это уже не имело никакого значения. Если до этого момента какая-то, пусть самая малюсенькая часть моего сознания отказывалась верить в реальность происшедшего, то теперь, после увиденного, все сомнения отпали, а надежды умерли. Больше слез не было.
Когда я на последнем этапе включилась в процесс организации похорон, то поняла, какую сложную миссию взяла на себя Элизабет и при этом ничего не упустила. Более того, она огородила меня от печальных формальностей, от любопытных глаз посторонних и свела к минимуму мое общение со своими коллегами, журналистами. Вторым человеком, разделившим со мной всю тяжесть горя, и воспринявшим гибель Макса как потерю собственного сына, стал Бенджамин. Благодаря ему были соблюдены все необходимые еврейские традиции и обряды, о каких ни я, ни, разумеется, Бетти, понятия не имели. Он все сделал для того, чтобы Максимилиан Ландвер был похоронен рядом с родителями. Там же, недалеко, находилась и могила Самоэля.
К моменту похорон первая волна шока и боли откатила, более того, откатила и вторая волна, вызванная новыми впечатлениями от случившейся трагедии. Теперь на первый план вышел умственный процесс: все взвесить, оценить, проследить и выстроить в единую систему, то есть заняться своим привычным делом. Поэтому когда я вместе с Элизабет заняла место в траурной процессии, не было ни слез, ни истерик, ни столбового оцепенения. Я очень хорошо знала, что хороню только физическое тело, а его любящая и преданная душа находится рядом со мной. Вот только как мне не хватало этого тела, его взгляда, его слов, его близости.
Когда раввин отчитал молитву, и я подошла поближе к краю могилы, чтобы бросить туда первую горсть земли, как будто резкий удар тока, снизу в подбородок, пронзил меня острой болью. В ту же секунду возникла мысль: как пуля, убившая Макса. От неожиданности я резко подняла голову, и тут же взглядом натолкнулась на прищур внимательных змеиных глаз, притаившихся в многолюдной темной толпе провожающих Макса в последний путь. Эти глаза я не могла спутать ни с чьими другими.
Так вот откуда пришла беда! Вот ответ на все мои бесчисленные "за что?" и "почему?". Даже если бы ты и не покупал эти чертовы алмазы, тебя бы все равно убили. Одна маленькая ложь стоила тебе жизни, а нам вместе - счастья. Мне не просто так показали глаза твоей смерти. За все, за все приходится платить, даже за самую малость.
Постаравшись незаметно выбраться из толпы прощающихся с усопшим, Граната вернулся к машине, где его ждал Тимофей.
-Ну, что, полюбовался?
-Да уж, хороша! Идет бабам траур, когда он одет не по тебе. - Виталий Николаевич закрыл глаза, представляя ту, о которой говорил.
-И что теперь делать будешь? - спросил Симаков, его распирало элементарное любопытство. К тому, что убивают из-за денег, из-за сфер влияния, он давно привык, и даже мог просчитать во многих ситуациях, когда, кто и кого будет мочить. Но чтобы в наше время из-за любви, из-за женщины, такой богатейший и солидный мужик, как Граната, заказал своего соперника, а теперь пришел глянуть на результат трудов своих -- такого он и представить себе не мог, когда собирал для него информацию и отслеживал все передвижения леди Кэтрин и ее жениха.
-Ждать! - отрезал Граната, недовольный тем, что кто-то пытается лезть со своими праздными вопросами в его личную жизнь, в его переживания, в его любовь, ставшую страстью, сметавшую все преграды на своем пути. Вот и убийству этого адвоката он находил разумные объяснения, по крайней мере, для себя. Но потом смягчился, расценив, что без Тимофея его переживания и страсть не имели бы реального выхода. - Если начнет с ума сходить от одиночества, я ее утешу.
-А если оклемается?
-Тем более. Такая женщина без мужчины долго оставаться не должна.
-А если посчитает, что этим мужчиной должен быть не ты, а кто-то другой?
-Убью! - Тихо произнес Виталий Николаевич.
Сразу же после похорон, пока не начался поток людей, желающих высказать мне свои соболезнования, я позвонила в Сьерре Леоне тому самому обходительному комиссару.
-Добрый день, месье Жорес. Это Кэтрин Кремер.
-Здравствуйте, мадам. Еще раз примите мои соболезнования. Я только что говорил с коллегами из Скотланд Ярда. У них осталась только одна версия, ограбление. Вас, наверное, поставили в известность, что за день до гибели месье Ландвер лично снял со своего счета пятьдесят тысяч фунтов, по всей видимости, на приобретение крупной партии алмазов. В течение пары часов после его смерти посредством кредиток с нескольких счетов была снята сумма в пятнадцать тысяч. Более того, в банк были предъявлены чеки с его подписью. Преступникам удалось получить еще пятьдесят тысяч. Сейчас мы пытаемся выйти на их след.
-Да, я в курсе. Но мне хотелось бы уточнить у вас кое-какие детали. Скажите, как часто в вашей стране используется в подобных преступлениях пистолет с глушителем? И не останавливался ли одновременно с месье Ландвером в той же гостинице или в какой-либо другой, европеец из стран бывшего СССР или Восточной Европы? И имел ли он контакт с моим женихом?
-Что касается вашего первого вопроса, то могу сразу сказать, что на моей памяти это второй случай. Как видите, не часто. Но преступник знал, на что идет, и хорошо подготовился. Относительно других приезжих я сообщу вам позже.
Он позвонил мне через несколько дней с подробным отчетом, кто из европейцев в те сроки, что и Макс, находился во Фритауне. Я сразу же отбросила норвежцев, французов и англичан. Ну не будет же Граната их нанимать в качестве киллеров. Остались двое россиян, двое сербов и поляк. Русские уехали за сутки до убийства и жили в другой гостинице, с Максом в контакт не вступали. Остальные остановились в том же отеле. Сербы просидели всю ночь в ресторане. По сведеньям, какие удалось собрать, они ушли оттуда под утро, в половине пятого, вместе с девицами, а те утверждают, что никто из них не отлучался. Там же в ресторане был и поляк, к трем часам он был пьян настолько, что его отвел в номер служащий ресторана. У него был тот же рейс, что и у Макса. Несколько человек видели, как в половине седьмого утра его, пьяного, грузил в машину какой-то здоровенный негр. Я отметила про себя, что Макс был убит, согласно данным экспертизы, около пяти часов утра по местному времени. Месье Жорес назвал мне фамилию этого человека, очень напоминавшую "пан Владыевский". Но я не стала засорять себе голову вымышленным именем, а только попросила комиссара отследить его передвижение из страны. Каково же было его удивление, когда через какое-то время он сообщил мне, что человек с данной фамилией не вылетал из Сьерре Леоне.
-Одно из двух: или вылетел по другим документам, или в связи с ранением остался и где-то лечится. А может быть, рана была смертельной, тогда следов не найдешь.
-Вы хотите сказать, что это и есть убийца месье Ландвера?
-Да, месье Жорес. Это было заказное убийство. Что касается ограбления, то оно было, по всей видимости, хорошо инсценировано.
-И вы думаете, что киллер после убийства пошел на риск, воспользовавшись кредитками и чеками месье Ландвера? Это слишком опасно.
-Нет, этим занялись его сообщники из местных бандитов. Уж слишком велико было искушение попользоваться тем, что само попало в руки. Да и киллеру это было выгодно - хорошо укладывалось в разыгранный им спектакль. У вас есть шанс найти убийцу, если вы отыщите того, кто продавал Максу алмазы, и того, кто вывозил раненного поляка из гостиницы.
-Простите, мадам, вы знаете, кто заказал месье Ландвера?
-Да. Только доказать ничего невозможно. - Из моей груди непроизвольно вырвался глубокий вздох. - Для начала нужно найти исполнителя.
Г Л А В А 22
По еврейским обычаям близкие родственники покойного в течение семи дней сидят дома, скорбя по ушедшему и принимая всех желающих выразить им свои соболезнования и разделить утрату. На мужчинах рвут рубаху, и они в эти дни не бреются. Женщины несут свою боль в себе, но иногда она с плачем и стенаниями вырывается наружу.
Я тоже плакала, но по ночам. А утром спешила на кладбище. Зачем мне было это нужно? Не знаю. Мне так хотелось. Я знала каждый букет, каждый цветок, положенный на его могилу. Убирала увядшие и находила свежие, положенные чьими-то заботливыми руками. Букеты были разные, от скромных, но составленных с большим вкусом и любовью, до шикарных, подчеркивающих положение той, что его положила. Это были цветы от женщин. От разных женщин. Иногда я сталкивалась с кем-нибудь из них у входа на кладбище, иногда кто-то терпеливо ждал, когда уйду я. Было ли у меня чувство ревности? Конечно, нет. Если они приходили сюда, значит, в свое время получили от моего Вальмонда то, что не мог им дать ни один другой мужчина. И если я не испытывала никаких негативных чувств к прежним связям при его жизни, неужели буду страдать от того, что кто-то скорбит так же, как и я? Мне было даже немного жаль этих несчастных. Во-первых, ни одной из них он не принадлежал так полно и безгранично, как мне. А во-вторых, они теряли его дважды. Я тоже очень, очень боялась его потерять. И хотя чувствовала, что я и есть та женщина, которую он ждал всю жизнь, сколько же мне пришлось изменить в себе самой, в своих взглядах, привычках, предпочтениях, чтобы соответствовать его желаниям. И все же я его потеряла.
Неужели эта программа -- страха его потерять -- сработала такжестоко, и его забрала женщина, с которой не поспоришь? Хотя и на эту тему сказано все уже до меня, кажется, Симоновым: "Если Бог нас своим могуществом/ после смерти затащит в рай, / Что мне делать с земным имуществом, /Если скажет он: "Выбирай"?" Константин Михайлович выбрал "злую, ветреную, колючую, хоть не надолго, да его...": расставания, опасности, друзей, врагов и даже курского соловья... Там все закончилось благополучно, земные привязки оказались сильнее, героя столкнули обратно на землю. Макс, может быть и тебе следует хорошенько попросить? Я не была ни злой, ни колючей, и всегда была твоей, потому что любила, любила без меры. Я врала тебе, что не люблю, просто потому, что боялась это слово заболтать. Потому так редко произносила его. А сейчас говорила бы тебе его каждый день, каждую минуту...
Так, или приблизительно так думала я и на седьмой день, когда утром пришла на его могилу и была поражена тем, что увидела. Цветы лежали совсем не так, как я оставила их накануне. Их было много, как обычно, но выложены они были по кругу, а не ровно по площади всей могилы. В центре же круга, в пустоте, в скорби, в печали, во всем том одиночестве, навалившемся на меня, лежали два черных тюльпана. Мне не важно было, кто их сюда положил, кто постарался вот таким способом выразить свои чувства. И уж конечно, я не страдала мистицизмом: дескать, мой любимый посылает мне свои приветы -- хотя твердо знала, что его душа всегда рядом со мной. Я просто нашла зрительное выражение своих собственных мыслей, чувств, ощущений. И мне это настолько понравилось, что впервые за все эти горькие дни испытала радость и облегчение.
Нет, это не мистика. Это знак судьбы! Я всегда благодарила Высшие силы за такие знаки и просила только одного -- научить правильно их читать.
Через час ко мне присоединились Мишаня и Алан, вызванные мною сюда, на могилу к Максу. Им не надо было долго объяснять. Они все поняли сразу. Новую коллекцию я назвала "Черный тюльпан, цветок скорби".
В одежде - оттенки только черного и серого цветов всевозможных видов тканей. И бриллианты. Черные бриллианты, с редким вкраплением белых рубинов и изумрудов. А также детали ярко красного цвета, как капельки крови - губная помада, маникюр, туфельки.
Алан чутко уловил основную мысль: у каждой женщины были свои проводы любви. Неважно, какого стиля и направления в одежде она предпочитает придерживаться, чтобы оплакивать уход своего любимого и выразить свое горе.
Труднее всего пришлось Мишане. За короткий срок он должен был создать абсолютно новые модели, совершенно не похожие на те, что мы делали раньше. Я для него определила главную тему - цветы. И прежде всего тюльпаны как основной символ,. Важное условие: в них должны быть по преимуществу черные бриллианты.
Мишаня очень любил технику с горячей эмалью. Мне же работы на ней казались аляпистыми и безвкусными, поэтому, придерживаясь своего главного принципа -- не выпускать за пределы мастерской непонравившиеся мне изделия -- я без всякого сожаления отклоняла Мишкины идеи использовать эту разноцветицу. Но сейчас, после того, как он показал нескольких эскизов, я поняла, что она будет к месту, и предложила, наоборот, ее применять как можно больше. Это было колье из тюльпанов с черной и красной эмалью и черными, как сама скорбь, бриллиантами. А также из маков: по алой эмали россыпь черных сверкающих камней.
Изготовление ювелирного изделия -- процесс весьма трудоемкий. Хорошие мастера-модельщики всегда и везде ценятся на вес золота, с которым они работают. Но у меня были именно такие. Мы работали день и ночь. Через три месяца коллекция была готова.
В один из тех семи дней, когда я соблюдала траур и ко мне приходили каждый день десятки людей, пожелавших лично выразить слова соболезнования и печали в свзи с потерей такого замечательного человека, как Максимилиан Ландвер, Бетти сообщила, что она проводила в кабинет не совсем обычную посетительницу - Эстер Ландвер. Я заволновалась: "Жена или дочь?"
Меня ждала женщина лет двадцати пяти. Мы смотрели друг на друга с нескрываемым любопытством. Только видно было сразу, что у нее к этому примешивалась большая доля настороженности. Я же испытывала чисто женский интерес: насколько она похожа на него. Нет, внешнего сходства почти не было. Только глаза, черные маслины, как у него. И еще меня поразила в ней какая-то неуверенность, скованность или робость. Может быть, потому, что она стеснялась своего роста, которым тоже вышла в папу? А может быть, не по себе ей было оттого, что пришла сюда?
Я тоже не знала, как себя вести. Но секунду поразмыслив, решила, что у меня же нет перед ней никаких моральных обязательств, ее родители расстались совсем не по моей вине. Поэтому, легко протянув ей руку, усадила в кресло, а сама села рядом. Она, не переставая меня разглядывать, вдруг сказала:
-Я знаю, папа вас очень любил. Мы редко встречались с ним, только когда у меня были какие-нибудь проблемы и требовалась его помощь, когда деньгами, когда советом. Но в мой день рожденья виделись всегда, так было с самого детства. А два года назад он забыл о нем. Так и сказал, что забыл, когда позвонил через три дня. А когда мы встретились, я его не узнала. Сколько себя помню, он всегда казался мне немного вальяжным, иногда циничным или грустным. Интерес женщин к себе воспринимал как должное. В последние годы выглядел уставшим. А в тот раз все было наоборот. Он улыбался, и все время извинялся за свою забывчивость. И вообще, был какой-то другой, как будто помолодел лет на десять. Не трудно было догадаться, что у него кто-то появился и что он очень счастлив.
-А что при этом чувствовала ты? - Спросила я напрямую, желая определиться в ее отношении ко мне.
-Я была рада за него. - Потом она засмеялась и добавила. - Его забывчивость оказалась мне даже на руку. Желая загладить свою вину, он подарил мне машину, о которой я давно мечтала.
Мы обе помолчали, вспоминая каждая свои приятные минуты, проведенные рядом с ним.
-Эстер, ты знаешь, твой отец как настоящий адвокат не оставил завещания. Но я думаю, будет правильно, если его единственной наследницей станешь ты. Между нами может быть только один спорный момент. Это - дом, который мы приобрели вместе. Но я выкуплю у тебя его долю, если ты не возражаешь.
Она не возражала. Она не возражала и против того, чтобы его личные вещи я оставила у себя. Она только попросила вместе с ней съездить на его квартиру, тактично предположив, что, может быть, и там мне захочется взять что-нибудь себе.
И вот я опять стою у дверей, за которыми пережито столько счастливых мгновений. В голову лезут слова, сказанные, конечно же, до меня, только не помню, кем: "сто часов счастья, разве этого мало?" Теперь я точно знаю, что мало. Макс одаривал меня им щедро, не крупицами, а горстями. Как будто знал...
Эстер никогда не была у него. В сущности, она его и не знала. Сейчас ей предстояло совершить одно из главных открытий в своей жизни. Бедная девочка! Поймешь ли ты его? Отзовется ли в тебе его кровь, или вражда и ненависть твоей матери скроют все то светлое, что было в нем?
Мы вошли в кабинет, и Эстер, увидев фотографии на стенах, стала вспоминать, что раньше, в детстве видела их, а теперь у них в доме нет ни одной. Потом, поняв, что мне хочется остаться одной, пошла обследовать квартиру самостоятельно. Я села за письменный стол, где стояла моя фотография, а рядом лежало его кольцо. Мишаня тогда выполнил мою просьбу и создал-таки маленькое чудо. На передней поверхности была продолговатая площадка, а на ней сверкал каратник. Но Миша его поместил не в центре, а немного сдвинул в сторону. Рядом же вставил еще один бриллиантик, но поменьше. А всю площадку залил черной эмалью. Ведь кольца должны были одинаково подходить и мужчине и женщине. Как часто мы с Максом любили поспорить, кто из нас для кого больший бриллиант, а кто поменьше, каждый отдавая предпочтение другому. Поэтому и не стали заказывать Мишане новых обручальных колец-- сочли, что они у нас уже есть.
Сначала я хотела взять его кольцо с собой, повертела, покрутила, и поняла, что сойду с ума, если буду держать его у себя. Потом сняла свое и положила рядом, решив, что они всегда должны находиться вместе.
Тут до меня дошло, что в квартире гробовая тишина. Ну конечно, Эстер добралась до спальни! Я обнаружила ее в дверях этой комнаты любви. Когда она повернулась ко мне, лицо ее было искажено страхом и отвращением. Нет, правильнее так, отвращением к тому, что она увидела, и страхом, что это имеет непосредственное отношение к ее отцу.
-Мама всегда говорила, что ему от женщины нужно было только это.
-Не только это. - Я взяла ее за руку. Она не оттолкнула меня. Уже хорошо. - Ему от женщины было нужно все, и любовь, и уважение, и понимание, и, конечно, секс. Он умел любить. Твой отец был необыкновенный человек. Просто с твоей мамой у него не сложилось.
-И вы знали про это? - Она резко кивнула в сторону зеркал. - Он водил вас сюда?
Ну, как ей объяснить, что для него эта сфера отношений была совсем
немаловажной частью жизни? Как ей сказать, что ее отец обладал необыкновенной сексуальной энергетикой? Что миллионы женщин мечтают о том, чтобы их спутники имели десятую, а то и сотую долю его возможностей. И что мне самой потребовалось достаточно много времени, чтобы в этом разобраться и понять, какое счастье выпало мне, женщине в сорок с большим хвостиком, быть любимой им.
-Когда-нибудь ты поймешь, насколько счастлива женщина с таким мужчиной, как твой отец. Поверь мне, не каждый может дать женщине в постели то, что она хочет.
-Но ведь это грязь! Мерзость и грязь! Неужели вы этого не понимаете?
Боже мой, девочка, ты и твоя мама ничего не перепутали? Это у нас, в России, секса не было, а у вас был, и даже сексуальная революция свершилась, к счастью для твоего папы, а то бы он погиб, как истинный Вальмонд, гораздо раньше. Мне всегда казалось, что это про меня с моими комплексами Булат Шалвович написал: "Женщина, ваше величество, как вы решились сюда?.. Может, вы дверь перепутали, улицу, город и век?" А ты, оказывается, заморочена еще круче меня!..
-Эстер, но ведь Бог зачем-то создал нас такими. И люди получают огромное удовольствие от близости.
Макс, неужели ты хочешь, чтобы именно я объяснила твоей дочери, что было от нее сокрыто за семью печатями, чтобы я пробила ту стену ханжества, которую ее мать строила все двадцать пять лет ее жизни? Да ты в своем уме? Ну почему она так доверчиво на меня смотрит? Почему ловит каждое слово о тебе? Хорошо, я попробую. Я просто расскажу ей, какой ты был до меня и со мной. А главное, кем ты был для меня.
Мы проговорили полдня, и каждая от этого общения получила. Я - возможность вновь прикоснуться к своим воспоминаниям и все переосмыслить. А она - узнать о своем отце, о котором в ее семье в лучшем случае молчали, а в худшем -- называли мерзким развратником, каким он был на самом деле человеком, другом, мужем. Мне очень хотелось, чтобы пришло понимание. Зачем мне было это нужно? Не знаю. Может быть, для него это значило бы больше, чем все мои слезы и моя скорбь.
"Моя скорбь", моя коллекция. Мы работали над ней уже два месяца, без выходных, только с перерывами на сон. За это время Эстер мне звонила несколько раз, но я не могла найти и минуты на встречу с ней, так как с головой окунулась в освоение новой для себя профессии - эмальерщица. Что это такое? Да простая ювелирная операция, к выполнению которую может быть допущен любой аккуратный человек. Таковым я и была, потому допустила себя к наложению эмали на золото лепестков и листьев скорбных цветов. Эту идею подбросил Мишаня, решив таким образом занять пустоту моих вечеров. Первая половина дня, а то и весь день незаметно уходили на массу организационных вопросов, связанных с работой мастерской и магазинов. Без Макса было трудно, многое он брал на себя. А вот ближе к вечеру и допоздна руки, навострившись, ловко накладывали специальный порошок, разведенный до определенной консистенции, на золотые заготовки, чтобы Мишаня успел поставить их в печь, и завтра мастера, превратили их, зачищая и шлифуя, в предметы искусства и роскоши.
Но сегодня Эстер проявила настойчивость, свойственную Ландверам:
-Кэтрин, ваша занятость - это отговорка? Если нет, я приеду к вам на фабрику.
Она смогла выбраться довольно поздно, после шести. Я понимала ее желание и нетерпение увидеть то, чему ее отец посвятил последние годы жизни. И то, ради чего, собственно говоря, и погиб. Хотя ее дед и отец имели непосредственное отношение к бриллиантовому и ювелирному бизнесу, ее познания в этой области были весьма приблизительными, как у любой женщины, покупающей украшения в магазине. Она получила, как и Макс, юридическое образование и работала в адвокатской конторе, куда он ее в свое время и пристроил.
Я провела ее по всей фабрике, как правильно она сказала, потому что от того маленького помещения мастерской, с какого мы начинали три года назад, уже ничего не осталось. Она своими глазами увидела, как из невзрачных и тусклых деталей, правда, отлитых из золота высокой пробы, спиленных с ювелирной елки после литья, с помощью специальных машин и приспособлений, а главное, руками мастеров творятся чудеса.
Наконец, мы оказались в святая святых моего королевства, в моей пещере сокровищ - в комнате-сейфе. Здесь было на что посмотреть! У меня накопилось достаточное количество готовых изделий. И Эстер, как любая женщина, принялась примерять их на себя. Ей все безумно нравилось, и тюльпаны, и маки, и незабудки, и розы, и неимоверные колье из переплетенных золотых ветвей, и масса других творений в сверкании черных бриллиантов. За этим занятием нас застал звонок Алана. Он сообщал, что закончил еще несколько моделей и хочет, чтобы я на них взглянула. Мы вместе с Эстер поднялась в его мастерскую на третий этаж.
У Алана также было свое святилище, где он хранил готовые модели, и охранялось оно так же строго, как и мое, разве только замков было поменьше и не таких сложных. Это была небольшая комната, по периметру увешанная его работами. В центре стояла передвижная вешалка на колесиках, там сейчас сиротливо висели четыре изделия: два вечерних платья из темно серого шелка и два кожаных костюма, один с длинными брюками, а другой с шортами.
Я аккуратно, боясь на них дышать, по очереди снимала одно за другим, разглядывая сама и показывая Эстер. Алан сокрушался:
-Жаль, девчонки все уже ушли. Так хотелось, чтобы ты посмотрела.
И тут Эстер обратилась ко мне с горячей мольбой:
-Кэтрин, можно я примерю хотя бы одно?!
Алан от изумления замер и уставился на меня с диким испугом. Я же не могла найти слов, чтобы потактичнее объяснить ей, что модели одежды - это не изделия из золота, и налезают далеко не на всех, да и подходят далеко не каждому. Но потом решила: как начнет их примерять, все поймет сама.
-Хорошо, попробуй. - И отвернувшись, тихо прошептала Алану. - Я все беру на себя.
Ему было чего бояться. Эстер была одета настолько безвкусно, а главное, бесформенно, что даже он своим профессиональным взглядом не смог определить, что же на самом деле представляла собой ее фигура. Когда я впервые увидела ее в длинной юбке непонятно какого фасона, безразмерном блузоне и в грубых полуботинках, больше похожих на мужские, то с горечью подумала о том, что в формировании ее вкуса явно не хватало папиного участия. И перед глазами сразу же прошла вереница милых и смешных сцен из первой серии моего фильма: как он водил меня по магазинам, безошибочно выбирая только то, что подчеркивало достоинства моей фигуры и тем способствовало развитию уверенности в себе. Потом, освоившись в новой среде, поняла, что он сотворил из меня, как выделил на фоне англичан, отдававших в одежде предпочтение темным тонам и скучному однообразию фасонов. То крупными мазками, то добавлением мелких, но точных деталей он создавал из меня свой идеал женщины, и я помогала ему в этом, полностью положившись на его вкус. Как он тогда сказал? "Королева должна иметь соответствующий вид!" Но не будем о грустном!
Алан с нескрываемым раздражением из-за того, что я не смогла отказать в глупой просьбе этой непонятно откуда взявшейся особе, покатил вешалку в примерочную. И пока Эстер пыталась влезть в одно из его платьев, я отвлекала его просьбами показать мне готовые детали к другим моделям и их эскизы. Он, наверное, понял, что так ему будет легче переживать муки автора, чьи гениальные творения отданы на растерзания несведущей публике, и стал уныло раскладывать передо мной листы с рисунками и объяснять уникальность своего кроя, отделок, рассуждать о качестве материалов и прочей ерунде, которая меня совсем не интересовала.
Когда его помощница подвела к нам тонкую изящную женщину в вечернем платье, я не сразу поняла, что это Эстер. Алан же врубился сразу, поэтому застыл на полуслове, выронив из рук папку с эскизами. Интересно, что его так заворожило: его творение на Эстер -- или Эстер в его творении? Как бы то ни было, перед нами была другая женщина. Ее длинные черные волосы, до этого собранные в низкий хвост, сейчас были высоко подняты и красиво заколоты, подчеркивая длину и грацию шеи. Я мысленно представила на этой шеи и груди черный блеск ожерелья, браслетов на тонких запястьях и перстней на длинных пальцах. В голове моментально сложилась картинка. Я подвела ее к зеркалу и попросила:
-Эстер, вспомни что-нибудь с грустью о своем отце.
Эти печальные еврейские глаза. Вот она - "Моя скорбь". Передо мной было лицо всей коллекции.
И вот, наконец, настал день показа. Элизабет сработала на пять с плюсом. Информация была размещена во всех соответствующих изданиях, разослана каждому, кто хоть однажды сделал покупку в "Кремерз Хаус". Более того, Бетти прекрасно поработала с траурными книгами, отправив приглашения всем, кто оставил запись с соболезнованиями. Не обошла вниманием и сайт Макса в интернете, куда до сих пор приходили стенания по его преждевременной кончине. Она и там поместила сообщение о показе с фотографией Эстер в колье из сверкающих черных тюльпанов, огромные печальные глаза которой смотрели прямо в душу. Всем желающим предлагалось приобрести символ его утраты и потери - черный тюльпан, тем более, что "Кремерз Хаус" выпустил достаточное количество модификаций: букет, композиция из одного иди двух цветков, с разным количеством бриллиантов, что отражалось и на цене.
Зал полон, публика самая разнообразная. Тема грустная, но важная для всех - любовь и боль расставания с ней. Каждый человек, независимо от возраста, пола и социального положения, хоть раз в жизни переживал это чувство - уход любимого человека. Кто-то -- к другому или к другой, а кто-то, как я, в мир иной. Но это различие не имеет значения, больно одинаково.
На подиуме под медленную, торжественную и скорбную музыку Альбинони модели в темном, с редким вкраплением красного, и в изумительных украшениях, сменяли одна другую. Публика во все глаза и бинокли рассматривала каждую деталь. Хотя это совсем не обязательно -- после показа все изделия будут выставлены в специальных витринах.
Эстер стояла за кулисами, то и дело промокая слезы. И вдруг ее глаза широко распахнулись от удивления и, как мне показалось, восхищения. Это она увидела меня. Я была последней моделью в этом показе, использовала, что называется, служебное положение. И как полагается последней модели, на мне было свадебное платье. То самое, что Алан сшил к моей свадьбе, из белого шелка с серебристым отливом. Оно было абсолютно закрытым спереди, даже воротник стойка прикрывал шею, и с огромным вырезом во всю спину.
Когда в преддверии самого счастливого дня в моей жизни я заказывала Алану этот "шедевр", решила посмотреть, что же на этот счет имеется в списке под названием "мечты сбываются". И вспомнила, как в юности на меня, да и не только на меня сильное впечатление произвел наряд героини в одном из фильмов о высоком блондине. Правда, у нее платье было черного цвета, да и вырез ниже копчика. Я на такой не решилась. Но и того, что получилось, было достаточно. Макс был бы в восторге. Я пошла на эту авантюру, зная, что при виде обнаженной спины ему лишний раз захотелось бы к ней прикоснуться, а мне, даже в самые официальные моменты брачной церемонии, почувствовать волшебство его рук.
И вот теперь я выходила на подиум в этом самом наряде. Но сверх оригинальной версии в нем было три добавления. Во-первых, у меня на груди сверкал символ моей скорби, колье-брошь: в круге из черных и белых бриллиантов два черных тюльпана. Во-вторых, на голове черная паутина покрывала, и в пересечение его нитей вставлена сотня бриллиантов, играющих всеми своими бесчисленными гранями в лучах прожекторов. И третье - я снимаю покрывало своего траура и под ним - настоящая бриллиантовая корона. Я долго ломала голову: для чего ему понадобилась эта груда алмазов? Что он хотел из них сотворить? Какая такая задумка, на которые он был мастером, овладела им? Моей фантазии хватило на корону.
"Любовь моя, ты хотел видеть меня королевой? Я стала ей!"
Сзади меня выстроились модели в черном, а впереди я - Бриллиантовая королева в белом подвенечном платье. Зал, рыдая, устроил овацию.
Г Л А В А 23
В предпоказные ажиотажные дни, заполненные тысячью неотложных дел и забот, я гнала от себя предательскую мысль: что же я буду делать, когда все это закончится? Отдавать себя на растерзание воспоминаний о нем мне не хотелось, потому что знала, что уйду в глубокую депрессию. Но этого, к счастью, не произошло. Коллекция оказалась столь удачной, что заказы посыпались один за другим. А ведь у меня не дешевая хозяйственная лавка с предметами первой необходимости. Да и конкуренция в ювелирном бизнесе сумасшедшая. И моду на черные бриллианты ввела не я. Но в наших работах они выглядели настолько органично, настолько к месту, а в сочетании с эмалью так подчеркивалась их красота и необычный блеск, что изделия выглядели живыми. Мишаня взобрался на еще один Эверест своего таланта.
А через некоторое время ко мне обратились от имени королевского двора одной из европейских стран. Вот посмеялся бы Макс. Дело в том, что около года назад в одной из публикаций, посвященной успехам коллекций "Кремерз Хаус" и его быстро набирающей обороты популярности в мире моды, был даже пущен слух о том, что королевские европейские дома поглядывают якобы в нашу сторону. Макс долго мне доказывал, что за эту хвалебную статью и не очень правдоподобный слух он не заплатил ни шиллинга.
Оказывается, яркость, стиль, оригинальность и качество последней коллекции произвели огромное впечатление и на высочайших европейских особ, особенно ее заключительный штрих - бриллиантовая корона. В последние годы в европейских монарших династиях стало хорошим тоном жениться на девушках из народа, претворяя в жизнь бессмертный сюжет. Я сама была простой золушкой, по воле судьбы оказавшейся на вершине европейского бомонда. Поэтому обращение ко мне по поводу головного свадебного украшения для такой будущей королевы посчитала для себя делом не только большой чести, но и глубоко символичным.
Поначалу речь шла о той самой короне, в которой я была на показе. Но ее за баснословные деньги приобрел покупатель, пожелавший остаться неизвестным. Потом под большим секретом мне шепнули, что ее владельцем стал какой-то арабский шейх, решивший сделать своей любимой жене поистине королевский подарок. Дай Бог счастья ему и его жене! Королевский двор рассудил, что это, может быть, и к лучшему, и решил заказать новую корону, с учетом вкуса невесты и жениха. После важного, но непродолжительного периода согласований по дизайну и форме, количеству, размерам и качеству камней, а также цене и сроках изготовления, Мишаня приступил к работе.
Королевская семья, а главное, жених, не поскупились: в короне должно быть с полсотни одно- и двухкаратников. Но ее безусловным украшением должны стать шесть крупных бриллиантов: пять пятикаратников и один камень в десять каратов. Особо оговаривалось качество бриллиантов. Работа была не столько сложной, сколько ответственной. Когда после подготовительного периода мы приступили к отливке деталей из золота, Мишаня аж почернел.
-Мишка, я тебя совсем загоняла. Потерпи немножко. Вот закончим царский заказ, поедешь в Москву, дочку с внучкой повидаешь, а то ведь как родилась, так и не видел. Может, сюда их привезешь. - Стала я сердобольно его жалеть, зная, что напоминание о дочери и внучке действуют на него как чудодейственный бальзам, приложенный к старым ноющим ранам. - А на сегодня хватит. Иди домой, отдохни.
Но даже напоминание о двух самых дорогих ему девочках не вызвало у него привычной улыбки и знакомого вздоха облегчения, не разогнало морщин на лбу и напряжения в глазах.
-Нет, Кать. Я еще задержусь. Не только эту шапку Мономаха делаем, и другие заказы есть. Я немного посижу, покумекаю, а потом пойду - говорил он мне, целуя на прощанье и выпроваживая домой.
Я вспомнила, какой грустный и печальный он был после смерти Макса. Еще подумала, как близко к сердцу он принял его гибель. Но вскоре все прояснилось.
-Катюш, а ты фабрику, того, не закроешь? - спросил он меня, виновато опуская глаза - Говорят, у него дочка есть, и теперь она всему наследница. Вы ведь, Катенька, извини ради Бога, не успели пожениться.
Ах, Миша, Миша, Мишаня! Это только ты мог умудриться прожить в Англии три года, так и не выучив языка. Телевизора не смотришь, газет не читаешь. А там обо мне иногда интересные вещи говорят и пишут.
Я тогда его успокоила, сказав, что дала согласие на брак только после того, как он переписал фабрику на меня, чем значительно улучшила его настроение. Сейчас же, глядя на него, я отметила, что он снова выглядит очень озабоченным.
- Кстати, Миша, на днях привезут заказанные для короны камни. Как ты думаешь, мне не надо сменить замки?
Мишка слегка поморщился. Ювелирный бизнес весьма затратен не только исходными материалами, но и системой охраны и контроля. С одной стороны, это всевозможные меры безопасности на случай внешнего вторжения, а с другой, постоянный контроль внутри. И какими бы работники ни были честными, но если у хозяина что-то плохо лежит, рука сама тянется положить это что-то в другое место, хозяину неизвестное. Но помимо всевозможных контролирующих систем самое важное все-таки человеческий глаз и нюх. Какое-то время назад у меня была проблема именно в этом пункте. На Мишаню я полагалась как на самое себя. У него единственного, кроме меня, были ключи от всех помещений и от сейфа. Когда рабочих и мастеров было еще мало, их контролировал все тот же Мишаня. Но с разрастанием производства ему стало сложно справляться одному. Даже когда у него появился помощник, он не успевал уследить за всем и часто на это жаловался. Но тут, как всегда, помог случай. Один из ювелиров, приглашенных Мишкой, приехал не один, а с женой, женщиной болезненной, и потому отказавшейся оставаться без мужа в России. Но так как сидеть одной в четырех стенах без телевизора на русском языке ей было скучно (в целях экономии ребята не захотели покупать "тарелку"), а устроиться куда-нибудь на работу без знаний английского у нее не получилось, то она попросила меня пристроить ее в мастерской. Ну, кем я могла ее взять? Только уборщицей. Незадолго до этого у нас случился инцидент: один из мастеров крепил камень, но не совсем удачно. Бриллиантик подскочил и отлетел, а куда, никто не понял. В принципе такое случается. Не часто, конечно, особенно у опытных мастеров, но бывает. Что делать? Как правило, начинаются активные поиски малюсенькой блестящей фиговинки ценою всего-то в пару тысяч долларов. Но тут камень пропал с концами. Жаль, конечно. И дело не в том, что мне эта вещица обошлась на эту самую пару тысяч дороже, а в чистоте и доверительности отношений внутри нашего небольшого коллектива. Но спустя несколько недель пропажа отыскалась. Ее нашла та самая Зина, взятая мной в уборщицы. Оказывается, камень отскочил намного дальше, чем предполагали ребята, и закатился в щель под верстак, где добросовестная и скрупулезная Зина решила пройтись сухой щеточкой. Женщина она была придирчивая и требовательная, что давало повод мужикам шутить: болезнь у нее, дескать, в области печени -- уж больно желчной иногда бывает. В квартире, где они жили как в общежитии, поддерживала железную дисциплину и порядок, отчего получила прозвище Комендантша. Вот на нее-то я и возложила обязанности контролера. Баба она оказалась смышленая, быстро освоила компьютерную программу по расчету золота и его расходов на каждое ювелирное изделие и строго спрашивала с мастеров, сдававшим ей каждый вечер сделанную работу для хранения в специальном сейфе.
Мишаня же поморщился оттого, что по поводу смены замков ему бы пришлось вступать в контакт с Комендантшей, а с нею у него в последнее время было несколько стычек. Он уже приходил ко мне жаловаться, что она слишком много о себе возомнила и сует свой нос не в свои дела. Я не стала встревать в их разборки, тем более, что радела она за мое имущество, и посоветовала Мишане с ней помириться.
Но вот и этот заказ был сделан. Великолепное, по-королевски роскошное и в то же время изящное и стильное украшение для новой принцессы сияло в черных волосах Эстер, которая специально для этой примерки взяла в ателье у Алана длинное белое платье
Эстер стала адвокатом "Кремерз Хаус", тем более, что место Макса на этой должности было свободным. По-моему, у нее с Аланом закрутился серьезный роман, что косвенно подтверждалось появлением на его эскизах глаз, похожих на огромные черные маслины. Да и сама их владелица не прочь была лишний раз заглянуть к нему в мастерскую.
Все были в восторге. Корона соответствовала тем высочайшим требованиям, какие к ней предъявляли заказчики и должна была, бесспорно, стать одним из главных украшений в свадебном наряде венценосной невесты. Мишаня снял ее с головы Эстер, с серьезным видом еще раз внимательно осмотрел и отнес в сейф. Завтра в десять часов утра в торжественной обстановке она будет вручена послу. А сейчас в ознаменовании завершения столь ответственного заказа я решила отпустить всех пораньше. Все устали, всем хотелось расслабиться. Да и меня самой вдруг появилось непреодолимое желание побыть одной. На фабрике остался, как обычно, один Мишаня.
Я знала, почему меня резко потянуло домой. Подобное чувство возникало и раньше, когда остро ощущалась необходимость помедитировать. У меня не было резких спазмов (как, скажем, у сэра Джеймса) симптомов того, что идет открытие канала. Нет, просто возникало желание отключиться. Но пока добралась до дома, поужинала, обсудила с Долорес хозяйственные вопросы, сделала несколько телефонных звонков, ...только к девяти вечера смогла спокойно закрыть глаза.
Каждый применяет свою технику медитации. Мне, например, нужен некий пусковой механизм в виде четкой и ясной картинки того места, какое я хорошо знаю и представляю. Это некая настройка на визуализацию. Поэтому когда на своем внутреннем экране я отчетливо вижу ладные, крепкие грибы в Иерусалимском лесу, то знаю: канал открыт. Но это не обязательный пейзаж. Иногда очень удачно получается с картинками карт Таро. В свое время я пробовала представлять разные. Более всего мне подошла энергетика "Страшного суда". Там изображен ангел, звуками волшебной трубы вызывающийиз гробов души умерших на Высший суд. Несмотря на страшные название и изображение, эта карта имеет мощную энергию обновления. Для меня главное -- настроиться на звук трубы. Иногда он бывает резким и грубым, как будто ангел играет на медном геликоне. Такие звуки я слышала, когда шаг за шагом проходила этапы очищения. Но сегодня звуки были нежными и мягкими, похожими на голос флейты. Я даже увидела серебристый цвет этой энергии, она отчетливо выстраивалась в волшебную мелодию "Yesterday". Под эти любимые звуки я вышла на знакомую лесную полянку и моментально поняла, кого мне нужно там искать. Оглянулась по сторонам, но его нигде не было. Заметила тропинку и, без раздумий пошла по ней. Она вывела к высоченным сухим камышовым зарослям. Я стала раздвигать их руками, но безрезультатно -- впереди все тот же серовато-желтый колючий частокол. И вдруг проблеск - голубое небо, гладь реки и белая яхта. Ну конечно же, он меня ждет на борту "Элис".
Мы сидели, как тогда, в пластиковых креслах на небольшой палубке.
-Максим, почему это случилось? Мы что-то сделали не так?
-Мы слишком любили друг друга - печально ответил он.
-Разве за это наказывают?
-Мы встретились, потому что так захотела ты.
-Я знаю. Я запрограммировала тебя в своем подсознании и все сделала, чтобы встретить тебя. Любая женщина мечтает о своем принце.
-Но не у любой мечты сбываются. Тебе разрешили.
-Как это?
-Тебе за эту жизнь удалось пройти путь, равный нескольким жизням. Ты не просто поняла Законы Божественного разума, а приняла их на всех уровнях, изменив этим не только свою судьбу, но и своих близких. Но ...
-Что? Я что-то забыла, упустила?
-Как ты мне однажды сказала, "нельзя объять необъятное"? Ты забыла, что я не был готов. - Потом тихо добавил. - Нам была дана вторая попытка.
-Значит, мы с тобой обязательно еще встретимся, ты только дождись меня. Будь со мной рядом. А потом мы с тобой обязательно что-нибудь придумаем.
-Я сделаю все, что ты хочешь. - Это было то, что мне так хотелось услышать.
Я стояла на берегу и долго махала вслед белому маленькому пятнышку на голубом фоне.
Из этого прекрасного видения меня вывел неожиданный звонок в дверь. Никаких поздних посетителей я не ожидала, тем более без предварительной договоренности, поэтому нехотя пошла посмотреть в монитор на непрошеных гостей. И была несколько ошарашена, увидев у входа в парадное Мишаню. Он редко бывал у меня, только в экстренных случаях, как правило, связанных с какими-нибудь бытовыми проблемами. И сейчас выглядел каким-то странным, дерганным или испуганным. Поэтому я спросила сразу в домофон, еще не нажав кнопку:
-Миша, что случилось?
-Катя, открывай быстрее! Беда!
Влетев в квартиру, он тут же бросился мне в ноги и, скорчившись, стал причитать:
-Катя, Катенька, прости меня, иуду! Прости подлеца. Но я не мог поступить иначе. Он меня заставил! Он мог их убить! А ты, что теряешь? Ну, камушки, ну, деньги. Имя, конечно, жалко. Но ведь это не жизнь!
-Миша! О чем ты? Что случилось? Кто тебя заставил? Кого могли убить?
Но Мишка бубнил одно и тоже: прости, я подлец, меня заставили, я их спас.
И тут я не выдержала. Я столько времени глубоко внутри себя прятала горечь и обиду на себя, на Макса, на судьбу, зная, что не имею на это право, что должна все принять и все простить, и только сейчас начинаю что-то понимать про свое горе, как тут появляется некто, который своим блеяньем мне мешает.
Мишка, видит Бог, ты сам нарвался. Но, по-моему, это лучший выход и для тебя и для меня.
Я редко позволяю себе взрываться, потому что в гневе страшна без всяких прикрас. В такие минуты из меня, воспитанной, интеллигентной женщины прет русский устный, близкий к трехэтажному. Матерюсь я грубо и от души.
Я схватила Мишаню за борта пиджака, рывком подняла с колен и стала хлестать по щекам, с каждой секундой все больше понимая, что случилось что-то страшное, а этот идиот не может толком мне ничего объяснить.
-Что ты натворил, х ... моржовый? Кто тебя, п ....са, вы ....л? Кого ты спас, п ... да недоеб .... ая? -И далее в таком же духе.
Макс, закрой уши!
То ли родная речь возымела действие, то ли рука у меня тяжелая, но вскоре Мишка пришел в себя. И я услышала следующий рассказ.
Оказывается, после того, как заказ на корону был окончательно оговорен и получена предварительная оплата, в его квартире, куда он вернулся, как обычно, поздно после работы, раздался телефонный звонок.
-Ну, здравствуй, Мишаня!
Мишка мог дальше не продолжать, я уже знала. Это был Граната. За всеми своими переживаниями, заботами, суматохой я о нем забыла. Хотя нет, неправильно. Я старалась его не вспоминать. Все самое страшное в моей жизни было связано с этим человеком. Не зря в моем представлении он всегда ассоциировался с удавом, потому только при одном воспоминании о нем я начинала цепенеть. Но еще страшнее оказалась любовь этого гада.
Граната потребовал от Мишани сделать копию короны, но вместо шести самых больших камней поставить стразы. Все расходы он брал на себя. А чтобы до Мишани дошло, насколько серьезное ему поручает дело, в Москве он выкрал его дочь с полуторагодовалой внучкой. А что будет с ними, если Мишаня откажется или проболтается, догадаться было легко. Педофилов на родных просторах много, да и дочка у Мишани ничего, интересная, умирать будет в муках. То, что Граната за базар отвечает, Мишка в свое время прочувствовал на себе. Поэтому, услышав в трубке голос дочери, согласился на все. Сообщил Гранате данные о количестве камней, их размеры и характеристики, даже имя продавца назвал, у которого я их приобретала, чтобы были из одной партии. А также назвал количество чистого золота, необходимого для короны. Но от волнения совершил одну маленькую ошибку: не учел, что для литья деталей в ствол ювелирной елки нужно добавочное количество золота. Из-за этого у него произошли конфликты с Комендантшей- та обнаружила недостачу. Необходимые для изготовления копии золото и бриллианты ему доставил посыльный в коробке с тортом и букетом цветов. Это было как раз в день рождения его дочери. А несколько позже он получил стразы. Тут вообще все было просто. Позвонили ночью и сказали, что недостающие детали лежат у него под дверью. А сегодня, час назад, он передал настоящую корону Гранате. Тот сам лично прикатил в Лондон, вместе с экспертом, чтобы удостовериться, что Мишаня его не обманул.
Мишка показал ему две короны. Все знали, что я ему доверяю настолько, что никому из охраны не пришло в голову его обыскать, и он вынес из мастерской все, что ему было нужно. Настоящую корону Граната забрал себе, а копию Мишаня вернул в сейф, где она сейчас и находится. Мишка со слезами на глазах стал мне рассказывать, как умолил эту змеюку отдать сразу же при нем распоряжение выпустить дочь и внучку, что тот и сделал. И сейчас они находятся в безопасном месте.
-Мишка, а ко мне ты зачем пришел? Ты то ведь знаешь, что ничего уже изменить нельзя.
-Нет, Миша. Все знают, что она готова. Посол ее изготовление отслеживал как самое важное государственное дело. Да я сама ему вечером на радостях позвонила и подтвердила, что все готово и не будет никаких инцидентов. - Я сидела на диване в гостиной и слушала его рассказ без каких-либо эмоций, понимая, что уже ничего не могу изменить. - А камни? Где же я их сейчас ночью найду? Даже если завтра с семи утра начну звонить, договариваться, искать. Ты думаешь, так просто найти бриллианты такого размера и качества? Все равно не успеем. Начнется шум, скандал. Результат все тот же - потеря репутации. Да и ты, твоя дочь с внучкой могут пострадать. Граната все правильно рассчитал. Думаю, что завтра в утренних газетах разорвется настоящая для меня "бомба": "русская мошенница", или "фальшивая королева". Или что-то в этом духе. - Мне оставалось только тяжело вздыхать. - Ты правильно сказал, что я теряю имя, репутацию. А твоя дочь и внучка могли погибнуть, не приведи Господи.
-Но что же делать, Катюша? - Безнадежно спросил Мишка.
-Не знаю.
Я выпроводила его из квартиры.
Максим, родной, помоги! Я ведь просила тебя, не дай мне упасть!
Не знаю, у кого как, а мне в минуты душевной сумятицы всегда вспоминаются стихи Ахматовой. С Анной Андреевной я "прожила" всю свою не очень счастливую юность. Еще учась в десятом классе, на "черном" рынке отдала за томик ее стихов двадцать пять рублей, все свои сбережения.
В этих как будто бы простыхстрочках мне всегда удавалось находить ответы на все свои вопросы. Я запоминала их легко и быстро, сплетая из любимых стихов венки. Сегодня венок "грусти неразделенной любви", завтра -- "надежды на счастье". Переставляла стихи местами, ища созвучие своим чувствам. А потом все ушло. Может быть, вместе с юностью, а может быть, потому, что в жизни уже не было места для поэзии. Но в минуты потери душевного равновесия, непокоя, переживаний, строчки всплывали сами, неожиданно.
Как же раньше я горько и безутешно сожалела, что лишена, стихотворного дара и умения так красиво, просто и неожиданно выражать те чувства, что заставляли мою душу то взмывать в заоблачные высоты от бешеного восторга, то гнуться, стелясь по земле, под гнетом моих бесконечных комплексов. Но потом нашла для себя простой выход, вывела свою формулу: как здорово, что все уже сказано до меня. И для меня.
Надо только услышать то, что сейчас необходимо моей душе. И я услышала:
Нет, царевич, я не та,
Кем меня ты видеть хочешь,
И давно мои уста
Не целуют, а пророчат.
Славы хочешь? У меня
Попроси тогда совета.
Только это суета,
Где ни радости, ни света.
А теперь ступай домой,
Да забудь про нашу встречу.
А за грех твой, милый мой,
Я пред Господом отвечу.
Максимушка, родной, так кто за какой грех отвечает? За что ответил ты? За то, что жил с разными не теми, а потом встретил ту, что предназначалась тебе, но уже было поздно? Или своей жизнью ты ответил за маленькую ложь? Скажи мне, может быть, это я напророчила беду? И за что сейчас отвечаю я? Славы хочу? Да нет. Жила без нее столько лет и еще столько же без нее проживу. Хотя честное имя жаль. Самоэль тоже ответил. Ответил жизнью самых близких ему людей за любовь, которую пронес через всю жизнь, посчитав, что предал ее. А потом все, что нажил, завещал мне. Зачем? Ах, Самоэль, Самоэль!
Я пошла в кабинет и села за письменный стол, потому что захотела снова перечитать его письмо, адресованное мне. Ведь именно с него все началось. Я достала из ящика папку и раскрыла красивую обложку. Теперь все написанное здесь представлялось таким родным и близким, что из глаз невольно закапали слезы. Они стали у меня такими скорыми и непослушными. Пришлось смахнуть несколько капель с листа, но одна попала прямо в сгиб между страницами. Я надавила в этом месте посильнее и вскрикнула от неожиданности: что-то больно укололо меня в палец. Наверное, скрепка. Но, перевернув страницу, увидела, что тетрадь прошита нитками, и никаких скрепок нет. Продолжила чтение. Ноющая стойкая боль в пальце приковывала к себе внимание и требовала найти виновника неожиданной травмы. Я быстренько перелистала тетрадь до последней страницы, взяла ее в обе руки и резко перегнула. В самом центре корешка переплета из-под бумаги показался острый, тонюсенький металлический кончик.
"Ничего себе переплетик!", вырвалось у меня, потому что за три года крутни в ювелирке я научилась отличать золото от других металлов. Оцарапавший меня штырек был из золота. Я кинулась за своей сумкой, где в красивом футляре лежал подарок Бенжамина, лупа и маленький пинцетик.
Зацепленный пинцетом золотой штырек при вытягивании превратился в золотую проволоку длиною в сантиметра три. Дальнейшее усилие вызывало надрыв бумаги у переплета. Но какое это имело значение, если Самоэль с такой тщательностью и аккуратностью вклеил сюда этот золотой шнурок? Я стала с такой же аккуратностью за него тянуть. Нить дошла до конца корешка, а потом повернула и стала рвать бумагу строго по периметру обложки. Когда вся обложка была таким образом препарирована, я аккуратно сняла ее вместе с тетрадью и ахнула от изумления.
Макс, ты помнишь, что сказал Самоэль? Наследник найдет бриллианты, если всем сердцем прочувствует, что за все нужно платить. Ты искал их пятнадцать лет, а оказывается, сам хранил все эти годы. А сейчас, заплатив за все, помог мне их отыскать, чтобы я не упала? Спасибо тебе, родной.
В двух половинках обложки, словно в ящичках, тесно прижавшись друг к другу, лежали бриллианты. И какие! Высочайшей чистоты! Самые маленькие были каратов в пять. Самый большой -- в сорок-сорок пять. Да, Самоэль, тебя не зря называли Бриллиантовым королем! Наверное, часть из них досталась тебе еще от родителей твоей жены.
-Алло, Мишаня! Нам ночи хватит, чтобы переставить камни?
-Какие камни, Катя? Неужели ты что-то нашла? Где? Откуда?
-Не задавай лишних вопросов. Ты же не в КГБ. - Шутка, конечно, кондовая, но в данной ситуации подойдет. - Ты мне поверишь, если я скажу, что никого не убила и не ограбила, а просто нашла клад? Ты сам этим займешься или нужно вызывать кого-то из мастеров?
Через час лучший наш закрепщик уже переставлял бриллианты.
-Кать, откуда ты их взяла? Ведь это антиквариат.
-Мишенька! За все нужно платить. За ложь, за обман, за грязь, в которой живешь... - Изрекла я глубокомысленно, потому что вновь и вновь возвращалась к этой истине, за простыми словами которой скрывалась вся правда жизни. Эта мысль заняла мой ум настолько, что я застыла на полуслове. Мишка стал трясти меня за плечо:
-Кать, ты чего?
-Мишаня, ведь я тебя все эти годы обманывала, и Павла тоже. Ведь я не пять миллионов получила, а пятьсот. И эта фабрика всегда была моей. А бриллианты... - Тут у меня громко и отчетливо екнуло сердце. - Мишка, тебе же нужно срочно бежать! Граната этого никогда не простит. Ведь это он убил Макса.