КОГДА ФРЕЙД ОТДЫХАЕТ.
Третий день нашего скоротечного полунедельного круиза между Израилем, Турцией и греческими островами подходил к концу. Обильное, но без изысков, питание на корабле, бестолковая экскурсия по Родосу, бессмысленное хождение по магазинчикам, предлагающим обычные туристические безделушки за баснословные евроцены, наконец-то, обрели свое логическое завершение: мы блаженно растянулись на узеньких койках двухместной крошечной каюты. Татьяна с привычной унылой обреченностью достала из ящика тумбочки книгу и принялась внимательно ее читать. На мягкой зеленой обложке прописными буквами значилось: Ф. Кафка "Процесс".
"Ничего себе! Эко тебя занесло". - Подумала я еще в первый день нашего путешествия, увидев, как Танька аккуратно положила книжицу рядом со своей подушкой после разборки чемодана. Я посчитала более целесообразным взять с собой в дорогу примитивное любовное чтиво. Выбор подруги меня удивил.
- Нет, не могу больше! - Захлопнув в скором времени книгу, с раздражением произнесла она. - Не то, что скучно. А выть хочется. - Затем, тяжело вздохнув, вновь раскрыла ее.
- Тань, мы же культурно отдыхаем, а не в пыточной сидим. Пойдем лучше в казино последние денежки спустим, или в баре по коктейльчику махнем.
- Я уже все спустила. Лимит исчерпан. А в баре-то чего делать? Все мужики заняты, ловить нечего. - И Татьяна вновь принялась терзать Кафку.
Когда-то давно мы с ней учились в одной московской школе, в одном классе. Потом много-много лет не виделись, вообще, забыв о существовании друг друга. Вновь встретились случайно на рынке. Но не в Москве, а в Израиле, куда совершили алию, то есть репатриацию: я - десять лет назад, а она - восемь. С тех пор стали близкими подругами.
Ее терпения хватило ненадолго. Она вновь закрыла книгу и уставилась тяжелым взглядом в потолок.
- С чего вдруг тебя с детективов на Кафку потянуло? - Решилась я удовлетворить свое любопытство.
- Не хочу быть "колхозницей".
- И кто тебе такой диагноз поставил?
- Да нашелся один. - С неохотой проговорила она. - Помнишь, я тебе рассказывала, что познакомилась с мужиком?
Вот чего-чего, а с мужиками у Татьяны была напряженка, в том смысле, что их не было. Они смотрели сквозь нее, как сквозь стеклянную стену, причем такую прозрачную, что замечали кого угодно, только не ее. Даже местные, горячие мужчины, падкие на "русских", как здесь называют всех выходцев из бывшего Союза, обходили ее стороной. Хотя, на мой взгляд, она была интересной женщиной. И этот, судя по всему, сорвался.
- Ну, тот, из Питера. - Пояснила она. - Бывший инженер-кораблестроитель. А здесь, как и положено, в охране работает.
- Но помнит свое интеллектуальное прошлое?
- Мы с ним на дне рожденья у его приятеля были. Тот и его жена как раз неплохо в Израиле устроились - преподают в Бар-Иланском университете. Ну, и пошли разговоры разные умные про Джойса, Генри Миллера, Кафку. А я сижу и молчу, как идиотка.
- Ему это как-то помешало?
- Это мне помешало. - Татьяна выключила ночник и отвернулась к стенке.
- А Джойса и Миллера ты уже прочитала? - Не унималась я.
- Нет. Они дорогие. А Кафка всего за двадцать шекелей.
- Так что ты переживаешь? Еще одного ребенка возьми. Как раз хватит на то, чтобы поднять свой уровень на требуемую высоту.
Некоторое время назад она получила новую профессию - воспитатель детского сада, поставив окончательно крест на своей карьере экономиста. Когда-то давно, в Москве Татьяна закончила экономический факультет МАДИ. Но для подтверждения диплома о высшем образовании на земле обетованной в названии специальности не хватило одного слова: "организация". "Учет" чего-то там такого был, а вот "организации" не было. Израильские бюрократы посчитали, что ее знаний не хватит для поднятия местной экономики, поэтому на какое-нибудь престижное место, вроде банковской служащей, не брали. Танька обиделась на них и в знак протеста лет пять мыла чужие виллы и ставший родным подъезд. Пока кто-то не надоумил, что ей, как матери-одиночке, положены бесплатные курсы. Какие, значения не имело. И вот уже два года она содержала домашние ясли.
- Да не буду я ничего больше поднимать. Меня от одного Кафки тошнит. - С раздражением пробурчала она. Помолчав немного, спросила. - Кать, может, я, в самом деле, темнота, "колхозница"? И мое дело только детишкам памперсы менять да котлеты крутить?
- Это тебе твой питерский интеллектуал сказал или у Кафки прочитала?
- Но ведь все твердят: "Гений, гений". Смотри, что тут написано. - Она снова включила свет. - "Тонкая психология. Удивительный, загадочный внутренний мир".
- Конечно, гений, если он свои проблемы твоими сделал. А загадки, собственно говоря, никакой нет. У него была "разборка" с невестой, к которой он испытывал весьма сложные, противоречивые чувства, сам не зная, жениться или не жениться. И уже, как будто, уговорил себя. Но тут подружка невесты подсуетилась, обвинив его в измене. Показала его письма к ней.
- Все они сволочи!
- В том-то и дело, что в этих письмах ничего особенного не было. Были только его чудовищные комплексы, которые вылились в публичное аутодафе в виде книги, на самом деле, непонятной многим. Не зря он был пациентом доктора Фрейда.
- Кать, так его все-таки убьют? - Теперь Татьяна переживала за главного героя.
- Тебе потому и плохо, что ты воспринимаешь все на уровне эмоций, чувств, а твои питерские знакомцы - головой.
- А лучше, как?
- Не знаю.
Она крутила книгу, тяжело вздыхая.
- Эх, мне бы на прием к этому самому Фрейду!
- Зачем?
- У меня этих комплексов не меньше, чем у Кафки. Ты помнишь Сережку Смирнова?
Это был наш одноклассник.
- Помню. Ну и что?
- Я в него с пятого класса была влюблена.
- Вспомнила! Мало ли кто в кого в школе влюблялся?!
- Вспомнишь, когда с этим всю жизнь живешь.
- Что значит, живешь? У тебя разве с ним что-нибудь было?
- Дура ты, Катька. Я тебе про чувство говорю. Первая любовь называется. Как правило, неудачная, потому как, безответная. А у меня такая неудачная, что вся жизнь такой стала.
- Да, помню, ты в его сторону частенько поглядывала, но я не подозревала, что это так серьезно. Он ведь в Наташку Белову был влюблен. А она со старшеклассниками крутила. Мы еще на выпускном его отхаживали.
- А меня никто не отхаживал. Потому что до меня никому дела не было. Я же невзрачная была, неприметная. Серость. Это вы с Ленкой длинноногими русалками были, юные дарования. В музыкальную школу ходили, в изостудию, в разных олимпиадах участвовали. За вами все мальчишки бегали.
- Остановись. Иначе сейчас договоришься до того, что это я во всех твоих несчастьях виновата. Меня Сережка Смирнов никогда не интересовал. И я его тоже. И чего ты вдруг про него разговор завела?
- Да потому что я всю жизнь живу с мыслью о нем. Потому что по пальцам могу пересчитать те минуты, когда про него не думала. Потому что он мне только год назад перестал по ночам сниться. И то, только потому, что я представить не могу его сорокалетним.
Она резко замолчала, как будто наскочила на какое-то препятствие, видимо пожалев о своей откровенности.
- Тань, а он знал?
- Знал.
- А сейчас?
- Что, сейчас?
- Знает, что ты его до сих пор любишь?
- Зачем? Мы с ним только раз виделись, через год после окончания школы. И все. Даже не представляю, как его жизнь дальше сложилась.
- Он медицинский закончил, потом защитился. Сейчас, наверное, в какой-нибудь больнице заведующим отделения работает. - Я повернулась к ней. - А тебе никогда не хотелось с ним встретиться и все ему рассказать?
- Вначале, когда совсем тоскливо было, очень. А потом привыкла. Ведь это мое чувство, моя судьба, а не его.
- Но ведь у тебя кто-то был. Юльку ж ты от кого-то родила?
Мы никогда за годы нашей близкой дружбы не затрагивали тему ее прошлых увлечений. Татьяна ее никогда не поднимала, а я, видя, что ей неприятны любые разговоры об этом, обходила стороной.
- Нет, Катька! Тебе не понять. Ты за своего Аркашу еще студенткой замуж выскочила.
Это точно. Аркадий Владимирович, как тогда я его звала, был моим преподавателем в Университете. Мне всегда нравились мужчины значительно старше и опытнее меня. В отличие от подруги, я не знала, что значит, быть отвергнутой, страдать от неразделенной любви, а уж тем более, так мучительно пронести ее через всю жизнь. Да, понять ее мне было трудно. Но, видимо, сейчас она нуждалась именно в этом, в моем понимании, задав вопрос:
- Почему так бывает: ты любишь кого-то, а он любит другую? Почему так несправедливо? Кать, ответь. Ты же все знаешь, все понимаешь. Объясни!
- Все оттуда, Танечка, из прошлых жизней. Все завязки там. Ведь ты в Израиль зачем рванула? Только не говори мне, какая ты ярая сионистка. Хотела с белого листа жизнь начать, все забыть. А не получается. От перемены места жительства степень счастья не зависит.
- Это точно. Кто там нормально был устроен, здесь тоже хорошо "сидит". Вот только бы узнать, что такого я в прошлых жизнях натворила? За что так расплачиваюсь?
Таньку не удивили мои ссылки на прошлые жизни, она не восприняла их чушью, нелепым бредом, потому что знала, я давно занимаюсь кармическими вопросами. Правда, в последнее время меня стали интересовать регрессии.
А вообще-то, ко всем этим делам меня приобщила мать моего мужа, по-просту говоря, свекровь. Когда-то на третьем курсе Университета я, вместе с еще несколькими студентами, пришла к нему домой для сдачи зачета. В стенах учебных аудиторий молодого доцента Залесского поймать было трудно, так как он плавно перелетал из одной срочной командировки в другую. И нам удалось договориться о встрече с ним только у него дома, в коротком промежутке между ними.
В прекрасном настроении после получения соответствующих отметок, мы сидели за круглым столом старой московской квартиры, смущенно согласившись на угощение кофе, которое хозяин пообещал сварить по какому-то необычному рецепту. Когда содержимое чашек было выпито вприкуску с домашним яблочным пирогом, в комнате появилась она, его мама. И вот тут-то Аркадий Владимирович объявил с лукавой и загадочной улыбкой, что у нас есть редкий шанс узнать свое будущее, потому что Анна Яковлевна прекрасно гадает на кофе. И обведя нас вопрошающим взглядом, весело поинтересовался, есть ли среди нас желающие. Для него это была игра.
Моя чашка оказалась последней, третьей. Бросив в нее немного усталый взгляд, она тут же сходу обескуражила заявлением, чтобы я готовила белое свадебное платье. И хотя такое предсказание осчастливило бы любую девушку, мне стало смешно, потому что замуж я не собиралась. Среди сверстников претендентов не имелось, так как я была по уши влюблена в ее собственного сына, который не обращал на меня, свою студентку, никакого внимания. С ее же слов выходило, что брак будет удачным не только для меня, но и для моего мужа. Потом, прищурив глаза, она оценивающе посмотрела на меня, заявив, что главный смысл моей жизни - помощь людям, только это совсем не будет связано с той профессией, которой я успешно обучаюсь под руководством Аркадия Владимировича. Мне тогда это показалось полнейшей белибердой.
В следующем семестре, при разборе наших курсовых, он обратил внимание на мою работу, подметив в ней намеки на некую оригинальность мыслей, что хотел бы обсудить со мной более подробно. Наши встречи после занятий закончились его скорым признанием в своих чувствах и свадьбой. Через много лет нашей вполне благополучной семейной жизни, и только после смерти матери, он признался, что если бы не она, все могло бы произойти по-другому. Потому что в тот момент, когда он понял, что наши отношения подошли к той опасной черте, за которой для него, мужчины, уже однажды испытавшего разочарование неудавшегося брака, может начаться безумие с повторением предыдущего горького опыта, он испугался и решил остановиться. Мать сказала ему только одну фразу: "Разве ты не помнишь, что было в чашке? Брак будет удачным и для мужа". Что делать, если все мы эгоисты?
Анна Яковлевна была ясновидящей в полном смысле этого слова. Кофе и карты ей были нужны только для подтверждения тех знаний, которые она получала. А больше для отвода глаз тем людям, которые скорее верили незамысловатым кофейным рисункам-знакам или необычным картинкам Таро. Так как, то и другое было материальным, отчетливо ими увиденным и хорошо запечатленным в памяти.
В те, теперь уже далекие семидесятые, я впервые увидела в их семье книги Рерихов, Блаватской, Клизовского, которые имелись тогда далеко не в каждой домашней библиотеке. То, что Рерих, известный художник, я знала из посещений Третьяковской галереи. То, что он философ, кратко сообщалось в советской справочной литературе, без особых разъяснений сути его взглядов. Поэтому название "Агни Йога" показалось вначале забавным, связанным с комплексом физических упражнений, которые по моим тогдашним представлениям и являлись популярной, в достаточно узких кругах, йогой.
Помимо советских изданий, обращали на себя внимание книги на английском. Наличие их было легко объяснимо, так как моя свекровь владела им в совершенстве, являясь редактором журнала "Иностранная литература". Вот тематика их была удивительной: все они так или иначе были связаны с оккультизмом.
Нет, она не была знахаркой, колдуньей или ведьмой. Ей был дан чистый светлый дар, видеть будущее. Но и моим земным Учителем она не была. Много позже я на себе ощутила истину: Учитель приходит тогда, когда ученик готов к этому. В те годы я, к сожалению, не была готова. И она об этом знала. Но встреча с ней не прошла для меня бесследно.
Дара ясновиденья и способности что-то там рассмотреть в будущем, я в себе так и не открыла. Мне дали другой канал: возможность видеть прошлое. Зачем? Как раз для того, чтобы изменить будущее, естественно, в лучшую сторону. Для этого мы все и приходим на землю, чтобы отработать, иногда очень страшно, свои неблаговидные поступки, совершенные еще в прошлых жизнях. Бред? Уход от действительности? Желание прикрыть ее жестокость пустыми, ничего не значащими словами? Может потому и бред, что пока у человечества нет четкого и ясного понимания неотвратимости расплаты. А, есть религия с ее горением в аду? Конечно, есть. И чьей-то душе придется побывать там. Только кого этим напугаешь? Расплачиваться придется на земле: болезнями, несчастьями, страхами, чудовищными трагедиями, неудачной судьбой.
Изучением прошлых жизней я стала заниматься недавно, испробовав методики на себе. А что, если посмотреть причину Татьяниных страданий? Не получиться, так не получиться. А вдруг?
- Так ты хочешь на прием к Фрейду? - Деловито спросила я ее. - Только учти, это будет не психоанализ, а кармическая регрессия. Я введу тебя в ту жизнь, где у вас завязался узел. Условие одно, выполнять мои указания.
Наверное, в какой-то другой момент Танька, испугавшись, отказалась бы. Но сейчас ей было так тоскливо от серой безысходности ее не очень счастливой жизни, удесятеренной мощной энергетикой Кафки, что она с удивлением и надеждой, безоговорочно согласилась. Я ввела ее в состояние расслабленности и настроила на канал. На ее внутреннем экране долго не было никакой картинки и не шло никаких знаний. И я уже было пожалела, что зря обнадежила, как вдруг, она стала рассказывать. Сначала бессвязно.
- Какое-то ярко-зеленое поле. Нет, это - газон. Вижу, очень отчетливо вижу ногу. Голень. В белом, туго обтянутом, чулке. Но это не эластичный чулок. На сгибе он морщит. Черный лаковый башмак с тупым носом и серебряной пряжкой. Это мужская нога. Рядом женские ножки в маленьких белых туфельках. Много светлых пышных юбок. Они касаются меня.
- Ты кто? Мужчина или женщина?
- Господи! Я мужчина! Очень интересный. На мне тонкая льняная сорочка с кружевами, шелковый камзол. На голове белый парик. Вокруг женщины. Они кокетливо заигрывают со мной. Я отвечаю им тем же.
- Ты можешь определить страну? Со временем понятно.
- Франция. Какое-то очень богатое поместье, но не мое. Рядом шумит фонтан. Я вижу, как мелкие капли воды, попавшие на одежду, ярко блестят на солнце. Шутки, смех. Но ...
- Что? Ты увидела душу Сережки?
- Кажется, да. Это молоденькая девушка. Она смотрит на меня печальными, умоляющими глазами.
- Почему? Что ей от тебя надо?
- Она меня любит и страдает. Я был с ней несколько дней назад. Но мне она больше не интересна. Ты знаешь, кто я? Ловелас, профессиональный Дон Жуан. - Она замолчала. Потом продолжила с неохотой. - Все. Изображение пропало.
- Тебе идут какие-нибудь знания?
- Да. Девушка утопилась, не пережив своей неразделенной любви.
Танька долго лежала с закрытыми глазами. Видимо, еще и еще раз прокручивала в голове странные картинки. По крайней мере, я после регрессий поступала именно так.
- Тань, у тебя когда-нибудь были суицидальные попытки из-за твоей любви?
- Нет. Никогда. Ты что, рехнулась? - Даже с обидой в голосе ответила она.
- Ты представляешь, насколько сильная твоя душа? Всю жизнь страдать, отрабатывая таким образом, кармический долг? Теперь ты поняла, почему Сережка не отвечал тебе взаимностью? Почему у тебя никогда не складывались отношения с мужчинами?
- А теперь, все изменится? - С замиранием спросила она.
- Должно. Только учти, тебе больше нельзя себя жалеть, ах, я бедная, несчастная такая, без вины страдаю, счастья не знаю. Теперь ты все знаешь. Ничего просто так в жизни человека не происходит. Счастье заслужить надо!
По прибытии домой, мы больше никогда не возвращались к этой теме. Но в ней что-то изменилось. Ушла вечная обреченность, неуверенность в себе и своих возможностях. Она принялась за расширение бизнеса, решив из яслей сделать детский сад. Сняла большую виллу, взяла ссуду под оборудование, дала объявления в газетах о приеме детей и найме работников. Через год она пригласила меня на детский утренник в честь очередного традиционного еврейского праздника.
Кто-то из родителей посоветовал ей пригласить фотографа, чтобы запечатлеть для вечности первые успехи своих сокровищ - ее воспитанников, которых уже было около тридцати. И даже порекомендовал такого, что возьмет не очень дорого. Им оказался интеллигентного вида спокойный мужчина, с коротким ежиком рано поседевших волос и очками, за которыми светились умные глаза. Когда Леонид через несколько дней принес ей фотографии и кассету, она уже знала, что делать. Обведя взглядом присутствующих в комнате людей, сказала:
- Если у вас нет ко мне никаких неотложных вопросов, попрошу оставить нас. Нам нужно обсудить кое-что важное.
Она рассказывала мне об этом со смехом, упиваясь своей собственной смелостью, раскованностью и неотразимостью. Конечно, ведь это была совсем другая Таня.
Они вместе уже около трех лет. Недавно Татьяна открыла еще один детский сад в другом конце нашего приморского города.
Придя к ней в гости в последний раз, я увидела на стене салона, как в Израиле называют гостиную, сентиментальную картину, на которой был изображен мужчина в парике, камзоле, белых чулках и черных башмаках, с нежностью преподносящий букетик голубых цветов молоденькой девушке, скромно опустившей полные любви глаза.
- В Яффо на прошлой недели купила... - Ответила на мой вопросительный взгляд Татьяна.