Аннотация: Неженский женский роман. ГЛАВА 10. СЛАВЯНСКИЙ ШКАФ ПРОДАН ВМЕСТЕ С КВАРТИРОЙ.
ГЛАВА 10. 'СЛАВЯНСКИЙ ШКАФ' ПРОДАН ВМЕСТЕ С КВАРТИРОЙ.
В аэропорту охранник шел, несколько опережая нас, пытаясь высмотреть что-нибудь подозрительное, чего, естественно, не было. Граната крепко держал меня за руку. Багажа у нас не было, поэтому из помещения вышли быстро.
Каждая минута приближала меня к финалу этой нелепой истории, от которого я не знала, что ожидать. Меня душила обида на этого хорохорившегося мерзавца, так нелепо провалившего мой архинадежный и сверхспокойный план. И хотя моя интуиция подсказывала мне, что еще ничего не потеряно, и все может закончиться благополучно, да и я сама всю дорогу проводила работу по закреплению этих ощущений, все же мое сознание продолжало упорно твердить заложенную с детства истину: на бога надейся, сам не плошай. А я сплоховала - не просчитала все возможные варианты, неправильно оценила своего противника, подставила партнера.
Радистка Кэт была на грани провала, готовая разрыдаться от бессилия или бежать в панике. От окончательного провала меня спас вопрос Гранаты:
- Катенька, а где вы с этим адвокатом встречались?
Я призадумалась. Во-первых, мне ужасно не нравилось и резало слух его фамильярное обращение 'Катенька', на какое он перешел после сцены у шкафа. Во-вторых, не стану же я ему перечислять те места, где мы бывали по поводу наследства или припоминать магазины, по каким мой адвокат водил меня как девочку.
- Мы встречались с ним в его офисе. - Нашлась я.
- Ну что, неужели он вас никуда не приглашал?
Сначала мне захотелось вспылить: а почему, собственно говоря, он должен меня куда-то приглашать? Но потом остановила себя. Стоп. Остынь немножко. Лучше вспоминай. Мистер Ландвер водил меня по разным ресторанам, названия которых я, хоть убей, не помню... Еще мы были в театре. А потом...
- Один раз мы зашли в кондитерскую на Ковент-Гарден.
Граната тут же начал набирать номер на сотовом.
- Алло, господин Ландвер? Ждите нас в кондитерской, куда вы с Катериной Михайловной заходили. Скоро будем. Где она сама? - Он прижал аппарат к груди.
- Только два слова, - прошипел он, - иначе этот подлец отказывается передавать деньги.
- Алло, мистер Ландвер. Я в Лондоне... - Единственное, что я успела произнести, хотя мне так хотелось обо всем его расспросить, или, по крайней мере, услышать его голос.
Когда мы ехали в машине в город, я опять решила представить адвоката с чемоданами денег, но ничего не получалось. Пугающе серьезный вид сидевшего рядом попутчика не давал настроиться воображению. И тут вдруг мне стало интересно, куда Граната денет ту уйму денег, которую сейчас получит? Наверное, таким образом мое подсознание заставляло меня не думать о том, что их не будет.
Мой вопрос поначалу его обескуражил, а потом вызвал смех.
- Не волнуйтесь, Катенька. В Лондоне в банк положу. - Потом после паузы многозначительно добавил, -- или подарю кому-нибудь...
Господи, да делай с ними, что хочешь, только бы побыстрее все закончилось.
Когда мы подъехали к месту и вышли из машины, Граната снова взял меня за руку, а потом вдруг резко остановился:
- Да вы нервничаете, Катерина Михайловна? Вон как кулачки сжали... Или что-то не так?
- Я боюсь, что не найду ту забегаловку. Вы что, думаете, я в Лондон на каждый уик-энд летаю?!
- А мы торопиться не будем. - И он обменялся с охранником взглядом.
Мы вышли на площадь. Я быстро сориентировалась и направилась к ряду магазинчиков и кафе-кондитерских. Теперь надо вспомнить, в какую мы заходили. Вот только что вспоминать, если меня в тот вечер интересовал лишь аппетитный вид пирожных?
Какая же я идиотка! В той, которая мне нужна, нас ждет Макс.
Мы медленно пошли мимо больших стеклянных витрин. Слава Богу! Вон он спокойно сидит за столиком, потягивая что-то из бокала. Только не подведи меня, Бонд, Джеймс Бонд.
Увидев его, я сказала Гранате: 'здесь'. Сначала вошел охранник. Граната остановил меня перед входом, крепко прижал к себе и, противно дыша в самое ухо, стал вдруг шептать, что снял шикарный номер, куда мы поедем, когда все окончится. Наконец, показался охранник, кивком показывая, что все чисто. Кто бы сомневался! Мы вошли и подсели за столик к Максу. К нам тут же подскочил официант. Мужчины заказали себе по рюмке коньяка, а у меня не было сил ломать комедию. Макс посмотрел на меня с сочувствием и что-то сказал официанту, тот ушел. Потом под столом ногой пододвинул к Гранате один за другим два кейса.
- Здесь два миллиона восемьсот тысяч долларов в пересчете к евро, как Вы просили.
Как в кино, ей богу! 'У вас продается славянский шкаф? Нет, уже продан. Приходите завтра'. Нет-нет. Никаких завтра. Товарищу нужно сегодня, потому что завтра будет другое кино.
Принесли заказ. Граната взял один чемоданчик, приоткрыл, посмотрел. Потом другой. Макс положил перед нем бумагу и ручку. Тот прочитал:
- Да, совершенно правильно. Все получил. Претензий не имею. - И расписался. Выпив свою рюмку, в приподнятом настроении обратился ко мне:
- Катенька, до самолета есть еще время, поедем в гостиницу, отдохнем. А потом в аэропорт.
Ну да, как же, поеду я с тобой. Держи карман шире! Прощайте, мистер Граната!
- Нет, Виталий Николаевич. Вы деньги получили, мы теперь в расчете. Простите, но я очень устала. Мне нужно побыть одной. Я сама доберусь до аэропорта. Будьте добры, отдайте мне мой паспорт и билет.
Граната молчал, всем своим видом показывая, что у него нет ни малейшего желания оставлять меня здесь, а тем более возвращать документы. Но тут вмешался Макс, обращаясь к нему:
- У вас какие-то проблемы? Есть претензии к этой женщине?
Граната пошел на попятную:
- Нет, нет. Никаких проблем. - Он выложил билет и паспорт. - Я вас жду в самолете, Катерина Михайловна!
Официант принес кофе и пирожное, шоколадное, с клубникой и взбитыми сливками. Макс заказал такое же, как в прошлый раз.
- Мистер Ландвер, простите меня... простите, что я... - Договорить не было ни сил, ни возможности, так как слезы сжали плотным кольцом горло, но Макс уже перебивал меня.
- Я же просил тебя, без 'мистеров'.
- А мы на 'ты'? - Слезы, что были уже на выходе, моментально испарились от удивления.
Макс молча пододвинул ко мне рюмку с коньяком.
- Как же ты раздобыл столько денег? - Начала я допрос, махнув ее содержимое и приступая к уничтожению пирожного.
- В банке. Снял со счета.
- С чьего? - Осторожно спросила я
- Со своего. Ты забываешь, Кэтрин, что я тоже состоятельный человек.
И тут меня прорвало. Я не знаю, что это было: слезы облегчения, что все закончилось, слезы счастья, что все закончилось так благополучно, слезы благодарности к этому человеку, на которого я так рассчитывала и который меня не подвел. Наверное, все вместе.
Он быстро пересел на стул рядом со мной, сунул свой носовой платок и слегка прижал к себе. Как же давно я не плакала ни у кого на груди!
- Макс, прости, прости меня. Я - дура, круглая дура. А ты - друг, настоящий друг.
Да, своим требованием выплатить крупную сумму наличными Граната поставил Макса в затруднительное положение. Деньги с моего счета он обналичить не мог. Как не мог перевести необходимую сумму, используя известные ему номера счетов и коды, на свой счет, после чего ее обналичить. Такая операция вызвала бы подозрения в банке, который потребовал бы моего личного подтверждения. И я бы непременно его дала, если бы Граната не лишил меня связи. Макс нашел самый простой выход из сложившегося абсурда: одолжил мне два миллиона восемьсот тысяч долларов. 'Все очень просто', как-то слишком легко и весело подытожил он пережитую нами совсем не веселую ситуацию.
Мне не хотелось рассуждать на тему, что было бы, если бы он не располагал подобной суммой, не захотел бы или не додумался мне ее одолжить. Я сама влезла в эту авантюру, но если она окончилась благополучно, значит, мне ее разрешили. И все же ругала себя, что втянула Макса в эту переделку. Но он, судя по всему, не был этим огорчен.
Пора было уходить, но я боялась, что Граната не оставит своих попыток отдохнуть со мной в гостинице, поэтому намекнула Максу, что хорошо бы выйти через черный ход, что и было сделано после переговоров с хозяином заведения.
Кино со мной в главной роли крутилось во всю! Пройдя несколькими пустынными переулками, мы вышли на оживленную улицу с большим количеством магазинов, пестрым и шумным потоком людей. Макс остановился на углу перекрестка, видимо, соображая, где мы находимся, и далеко ли отсюда он запарковал машину.
Это было сильнее меня, я не могла упустить такой возможности и не сыграть этой сцены в жизни! Подойдя к нему вплотную, я тихо спросила, беря его за рукав куртки:
- Тебе не нужно поправить запонку?
Ответом был его ошалелый взгляд.
А чего ты хотела, дорогая? В юности вы смотрели разные фильмы. Но все равно спасибо тебе, Бонд, Джеймс Бонд, что ты спас радистку Кэт. Может, стоит подумать об объединении героев? Представляешь сцену, радистка Кэт млеет от счастья в объятьях Джеймса Бонда где-нибудь под пальмами, допустим на Антибах?! Да, неплохо бы смотрелось. Правда, как потом утешить незадачливую героиню, когда в следующей серии она увидит другую радистку в объятьях своего супергероя?! Ой, беда...
По приезде домой, а квартиру Самоэля теперь с полным правом можно было считать своим домом, я бросилась к телефону звонить в Москву. Сначала мужу и сыну.
- Катерина, ты где? - Монотонно басил в трубку Павел. - Ушла, ничего не сказала, не позвонила. Я волнуюсь.
- Паша, я далеко, не в Москве. -- Но он меня не слышал, продолжая перечислять не произведенные мною действия. -- Подожди, не зуди! Выслушай меня! - Обычно таким не самым выдержанным тоном я прерывала его бесконечные монологи. - Ты и Мишаня свободны! Больше нет никакого долга! Граната свои деньги получил.
- А ты откуда знаешь? Ты вообще где? - Ничего не понимая и не веря в то, что я ему кричу, удивлялся Павел.
- Я же тебе говорила, что нашлись люди, готовые нам помочь. Подробности можешь узнать у Мишани. Я в Лондоне, потому что Граната взял меня в качестве прикрытия.
- Да как он смел! Сволочь!
- Все, Паша. Все закончилось благополучно. Он уже в Москву летит.
- А ты? Ты когда?
- А я пока здесь... здесь останусь. Я устала, очень устала, понимаешь. Ты же меня всегда понимал, по крайней мере, старался. И я старалась, а теперь...
- Котенок, я без тебя не смогу... - жалобно, почти пропищал он.
- Сможешь. Человек привыкает ко всему. - Я говорила уверенно и спокойно, потому что решение было принято и уже не резалось по живому - Там, в тайничке деньги лежат. На первое время тебе и Димке хватит. Купи новую машину. Да не экономь зря, а то я тебя знаю. Димку не обижай. Все, Паша, целую.
Вот и закончилась моя семейная жизнь. Коротко и ясно. Точка поставлена. Прощай, Павел Кремер. А теперь сын. Вот где она, самая боль.
Я позвонила ему в Питер.
- Мам, ты надолго?
- Димуля, я не знаю. Наверное, надолго. Может быть, ты все-таки передумаешь и переедешь ко мне?
- Нет. Здесь друзья, школа... Нет, мам.
- Хорошо. Решай сам. Ты уже взрослый. Только помни, что я всегда тебе говорила: мама поможет в любой ситуации. Даже сейчас, когда меня нет рядом, только одно слово, и я буду с тобой. Я тебя очень люблю.
- И я, мамуль. Ты же знаешь. Не переживай. Все будет хорошо. Я тебя целую.
- Я буду тебе часто звонить. Только не думай, что я тебя бросила. Целую, родной.
Именно этот болезненный вопрос острой бритвой наотмашь полосовал мое сердце: не бросила ли я его ради кучи денег?
Вся эта трагикомическая история с Гранатой, которому почему-то не захотелось спокойно, сидя у себя 'на хазе', получить причитающиеся ему деньги, а потребовалось мое личное участие и присутствие, нарушила все мои планы. Я не успела убедить, уговорить, в общем, 'дожать' сына перебраться ко мне.
Больше всего меня смущало отсутствие серьезных доводов, или говоря по-научному, мотивационно-причинной базы моего поступка. Если бы я так поступила ради другого мужчины, ради большой и светлой любви, последней всепоглощающей страсти женщины на излете своей молодости, я смогла бы себя понять. А то ведь ради тихой спокойной жизни. Подожди, подожди, дорогая. А кто тебе сказал, что ты собираешься жить тихо и спокойно? Ведь все это сумасшедшее, сказочное богатство достанется ему! И все, что ты сейчас делаешь и будешь делать, ради него, твоего мальчика!
Господи, как я не люблю эти обманные слова: 'ради тебя', 'ради твоей же пользы'. Нет, я их ненавижу! Как часто люди прикрываются ими, прежде всего, ради своей выгоды. Как часто взрослые, произнося их, несут зло, калеча и ломая детские души.
Все мое детство связано с этим рефреном. И хотя я была самым что ни на есть обыкновенным ребенком, родители наказывали меня за малейшую шалость, - для моей же пользы. В подростковом возрасте меня, для моей же пользы, приучали к домашней работе. Кто бы с этим спорил! Прекрасная идея! Вот только методы подкачали. Весь смысл воспитательного процесса сводился к тому, чтобы заставить меня что-то делать по дому как раз в тот момент, когда я занята своими детскими делами: когда играю с подругами, когда мне осталось прочитать две страницы в книге, когда я разучиваю новую песню на гитаре.
В моем тогдашнем представлении, да и в теперешнем, можно было немного подождать. Но нет, так же не интересно, нужно, чтобы именно сейчас, сию минуту, - опять-таки, для моей же пользы. И я, естественно, сопротивлялась, что давало родителям лишний повод сказать, какой у меня упрямый и несносный характер. Все свои решения они 'продавливали' через мое неприятие. Может быть, поэтому я так не люблю всю эту домашнюю уборочную и готовочную маету. Самое лучшее, что они в дальнейшем сделали для моей пользы, это - оставили меня в покое. Но все мое детство, отрочество, да и юность были омрачены бесконечными конфликтами с родителями по самым разным поводам.
Став взрослым, человек, как правило, свою семейную жизнь и отношения с близкими строит по одной из двух моделей: семья его родителей, если эту модель он считает самой правильной и рациональной, либо нечто противоположное тому - если боится повторения своего негативного опыта. Я пошла вторым путем. Своего сына я редко заставляла что-то делать, в основном шли уговоры, но без занудства. Наказывала, конечно, но редко. Когда стал постарше, в ход пошли договоры: не можешь сейчас, сделай через десять минут, через полчаса, через час. Но сделай!
Иногда бывала с ним очень жесткой. В первый раз это случилось, когда ему было три года. Он решил устроить мне истерику на улице. Честно говоря, я тогда сильно испугалась: кругом люди, оборачиваются, смотрят, а он бросается на землю и вопит, что есть сил. А главное, трудно принять, что это мой родной, такой ласковый и спокойный ребенок.
Я с ужасом посмотрела на его орущее и извивающееся в конвульсиях тело, молча повернулась к нему спиной и пошла. Через две секунды он шел рядом со мной. И больше никогда никаких истерик. Второй случай, когда мне пришлось поступить с ним жестко, был уже в подростковом возрасте. После изобилия, в каком мы купались, не отказывая ни себе, ни ему ни в чем, наступили дни безденежья и тотальной экономии. Чтобы приобрести что-то, приходилось тысячу раз обдумывать и изворачиваться. А ему вдруг приспичило, в четверг и больше никогда, купить какой-то прибабах в свой компьютер. И когда ему было в этом отказано, на меня и на Павла полился поток обвинений в нашей несостоятельности, как родителей и как неудачников по жизни, не умеющих зарабатывать деньги. Единственный пришедший на ум способ остановить этот нестерпимый поток словесной грязи - молча взять его за руку и выпихнуть за дверь квартиры. Правда, напоследок я сказала ему: 'Ищи себе других родителей!' И как тогда в детстве, больше никогда никаких истерик.
У Павла с сыном были свои отношения. Назвать их сложными нельзя, потому что они банально грызлись между собой, как кошка с собакой. Павел с самого малолетнего возраста бесконечно задевал сына, поддевал, часто доводя его до слез.
Сначала я поступала по науке: ребенка в одну комнату, а в другой - вдалбливала его отцу, что он поступает, мягко говоря, неправильно. А потом мне эти постоянные перепалки и разборки настолько надоели, что, отбросив все педагогические приемы и тонкости, я в присутствии сына, 'вламывала' его папаше все, что думала насчет его отношения к ребенку, а иногда и его умственных способностей. Естественно, укреплению семьи это не способствовало. Павел на меня страшно обижался, считая, что я подрываю его отцовский авторитет. Но мне уже было все равно.
Больше всего в этой ситуации мне не нравилось, что он никак не мог понять, принять или научиться стать сыну другом. Тем более что я знала, как мой муж умеет дружить. Но все было бесполезно. Пашка смотрел на меня щелочками своих голубых глаз, кивая головой в знак согласия с моими умными мыслями. А на завтра все повторялось вновь. Поэтому сама собой определилась моя основная функция по отношению к сыну: защита. Он всегда должен был знать, что мама защитит его в любой ситуации. Даже если он не прав, сначала защита, а потом 'разбор полета'.
Много лет я провела в переживаниях по поводу наших взаимоотношений. Корила себя, что не могу достучаться до понимания обоих, жить в добром согласии, не причиняя обид близким, которых любишь. А в том, что муж любил меня и сына, у меня не было никаких сомнений. Значит, нужно еще и еще раз объяснять, доказывать, просить. По отдельности и тот и другой со мной соглашались, но стоило им оказаться вместе, как тут же начинались громкие стычки и конфликты, потому что мальчик уже вырос и научился серьезно отбиваться.
Но я же умная, я докопалась до истоков и этой проблемы. И сейчас, положив трубку, поняла: я развязала и этот кармический узел. Сыну больше не нужна моя постоянная защита. Теперь он сумеет постоять за себя сам. Но если понадобится моя помощь, я обязательно буду рядом, на то я и мать.
А что касается моего поступка, то не надо себя обманывать - я осталась в незнакомой стране, прежде всего, ради себя, ради той цели, которая теперь была ясна, ради того, чтобы реализовать себя с помощью наследства Самоэля. Мне же не просто так дали деньги здесь, привели в эту страну, более того, дали поводыря.
Следующий телефонный звонок был Мишане - тот был вне себя от счастья.
- Миша, если кто-нибудь будет расспрашивать обо мне, скажи, что когда в последний раз говорила с тобой по телефону, была невменяемой. Может, в психушку попала. Ври, что хочешь, только правдоподобно. Павлу про меня ни слова! Ты ничего не знаешь. И решай, что ты будешь делать с фабрикой, потому что через месяц-другой я тебя вызову. Павел один без тебя все равно работать не сможет. Так что лучше все продавай. А за него не беспокойся. Я ему в Москве дело найду.
Ну, что же, прощайте, Екатерина Михайловна! Здравствуйте, Кэтрин Кремер! А еще лучше, как говорит мистер Ландвер, леди Кэтрин! Ты заплатила по долгам во всех смыслах, расставила все знаки препинания в прошлой жизни, и теперь можешь смело шагать в новую. Удачи тебе, Катюша!