Два автора в трёх публикациях - об одном герое
Да что же я привязался к этому Арику-Артуру? Ну, помаячил он, высветился...
Сменил имя? Впрочем, может быть, как раз наоборот - обрёл его?
(Михаил Давидзон)
Как-то так сошлись звёзды на небосводе, что именно теперь, по истечении почти трёх с половиной десятилетий пребывания за пределами уже несуществующего СССР, Арик вдруг объявился и настойчиво напомнил о себе.
Не то чтобы я забыл или не помнил о его существовании, нет, я просто-напросто не вспоминал его. Зачем? Много разных персонажей прошло через мою судьбу за семьдесят лет жизни, прошли, оставив - кто след, кто царапину, а кто и рану, прошли и ушли, и - слава Богу.
В еженедельнике "Окна" появилась статья неведомого мне земляка-свердловчанина Михаила Давидзона "Запрещённые люди". Арик в публикации был назван, но только по имени - с двумя его метаморфозами (из трёх мне известных): Арон (в СССР) и Артур (в Германии), - а на фамилию был лишь намёк: немецко-еврейская или еврейско-немецкая. Третье (Бог, говорят, троицу любит), израильское превращене - Арье, автору статьи было неведомо, ибо в Израиле повстречаться со своим персонажем ему не довелось. Для тех, чьи пути хотя бы случайно, хотя бы ненадолго пересекались с извилистыми путями-дорожками колоритного героя этого сюжета, сомнений быть не могло: перед нами Арик Вернер, или, как наше окружение прозвало его в Земле Обетованной (за тот короткий промежуток времени, что он погарцевал в наших ближневосточных палестинах), Харик Сквернер - точнее не придумаешь, учитывая, что для русскоязычного уха, уже привыкшего к ивриту, слово "харик" сродни ласковому русскому "говнецо".
Статью Давидзона я тогда в газете не прочитал, не довелось. Газету мне прислал по почте наш общий с Ариком знакомый значительно позднее. Я же, гуляя по просторам сетевой паутины, набрёл с помощью поисковика "Google" на... как это назвать? - статьёй? публикацией? Вернее всего, мазком, какой оставляет пролётная птичка на автомобильном стекле, - мазком Харика Сквернера: в свердловском (pardon, екатеринбургском) журнале "Урал" - ёрническое название; не будь даже упомянута фамилия автора, безошибочно можно было воскликнуть: рука (и, конечно, голова, стиль, ужимки, гримасы, хохоток) нашего Арика!
Не в обиду, а в похвалу Арону-Арье-Артуру: у автора наличествует так нечасто встречающееся лица необщее выражение! Название - "МемуАрики" - с заглавной "А" посерёдке, с намёком на юношеское не то имя, не то прозвище, ласкательное "Арик", хотя автор, судя по публикации, уже давно зовётся Артуром.
Я с любопытством стал читать. Знал я, что Арик станет "приукрашивать", а вернее - подвирать, без этого излагать он вообще никогда не умел и делал это в молодости виртуозно и занимательно. Однако, теперь, по прошествии лет, вдруг дали себя знать возраст, ожирение, одышка, почувствовалась усталость, пропал былой кураж. Измельчал наш друг, враньё сразу торчит, лезет из текста, колет глаз - с самой первой строки. Вот как выглядит начало преамбулы:
"Артур Вернер - потомственный свердловчанин. Родился в 1944 г. Образование - незаконченное юридическое (отчислен за антисоветское поведение)".
Дальше идёт перечисление мест работы Артура Вернера - названы всё места, связанные с искусством: драматический театр, киностудия, а вот о главном месте работы (или службы?) почему-то не упомянуто. Но ведь мы-то, бывшие земляки-свердловчане, знаем: Арон Михайлович Вернер - многолетний мент, а в ТУ контору "отчисленных за антисоветское поведение" не принимали, ох, не принимали. Мандатная комиссия в органах советского правопорядка работала исправно, сбоев не давала. А отчислен Арон Михайлович был за самую что ни на есть неуспеваемость. Да и, судя по статье Михаила Давидзона, давнего соучастника того самого "антисоветского поведения", Арик в ту пору уже состоял на службе (цитирую): "На нём ладная милицейская форма с погонами старшего сержанта, из-под форменной фуражки чуть-чуть выбиваются уставные, коротко подбритые бачки рыжеволосого оттенка", следовательно, отчислен Арон Михайлович был до своего "антисоветского поведения", а не за него.
Однако, оговорка в начале преамбулы - мелочь. Почитаем дальше.
"После армии более или менее постоянно жил в Свердловске. В предшествующие выезду годы работал в драматическом театре и на киностудии, учился в юридическом институте. Когда меня, зам. директора картины 'Алло, Варшава!' (ой, врёт! - И.В.) , не выпустили на съёмки в братскую Польшу - решил, поддавшись сионизменным (разбивка и подчёркивание мои - И.В.) побуждениям, слинять в единственно доступное в те годы для линьки место: государство Израиль. Решил - и после некоторых временных трудностей прилетел в него в конце 1971 года, как это нынче принято говорить, на ПМЖ. Хотя я довольно быстро понял, что для меня Израиль может быть ПМЖ только с другим значением П - Промежуточным, но в эту страну, как и в покинутую, было намного легче въехать, чем из неё выехать."
Я не стану приводить все перлы Арикиного вранья и ёрничанья, потому что для их опровержения читателю требуется знать слишком много деталей. Покажу лишь один, и - достаточно.
Вот что случилось с нашим героем в Вене, в замке Шёнау (цитирую): "На следующее утро после завтрака женщины занялись собой... а я решил пойти в люди. Вышел из замка, перешёл через улицу - и в пивную".
Замок Шёнау в те годы был чрезвычайно охраняемой территорией. Ни войти туда, ни выйти оттуда без специального пропуска не было никакой возможности. Пропуска выдавались лишь сотрудникам, а репатрианты имели возможность покинуть замок при условии, что они в него больше не вернутся. При этом выходящий должен был дать подписку, что заботу о собственной безопасности с данного момента он возлагает только на себя - такое было время.
Теперь давайте, читатель, глянем глазами автора "МемуАриков" на Святую Землю, куда увезли его израильские представители "Сохнута и Шин-Бета".
"Очень быстро я понял, что Израиль - это Левант, арабский Восток и европейцу там делать нечего. Но ещё два с половиной года прошло, пока мне до того невмоготу стало, что я избавил от себя эту страну. Не знаю, навсегда ли, но уже более чем на двадцать восемь лет".
Тем не менее, если верить словам Арика, тут он "стал активистом 'Херута' (была такая партия - И.В.) и даже организовал у нас в ульпане встречу новоприбывших с кем-то, кого прислал Шамир (будущий премьер-министр Израиля - И.В.)".
Поселили Арика в (цитирую) - "'Маон олим Яффо', как это общежитие - или, точнее, общежидие (разбивка моя, выделение Арика - И.В.) называлось".
Дальше пересказывать словесные орнаменты Арика с его лица необщим выраженьем не стану - по нескольким причинам: а)противно; б)пришлось бы после каждого слова или, по меньшей мере, после каждой фразы писать в скобках - "враньё"; в)скучно, неинтересно.
Стану, если понадобится, изредка цитировать.
Теперь самое время предаться воспоминаниям.
Впервые я увидел нашего героя в середине июня 1971 года. Шёл "открытый" суд над Валерием Кукуем, обвинённым в распространении заведомо ложных... и т.д. В первом в Свердловске антисионистском процессе было немало участников, и многим "компетентные органы" назначили вполне определённые роли. К примеру, известному в городе поэту Григорию Варшавскому, выступившему в процессе в качестве литературного эксперта, позволено было не согласиться с классификацией "Собачьего сердца" Михаила Булгакова как антисоветского произведения. "Теперь широким потоком выходят книги данного автора, и, я уверен, скоро придёт очередь и "Собачьему сердцу"", - заключил эксперт.
Вскоре после суда Варшавский попросил вызов в Израиль, по его получении опубликовал в газете "отповедь" сионистам под заголовком "Ответ ловцам душ", затем всё-таки прибыл на историческую родину, послонялся некоторое время по её просторам, повоевал в прессе с чиновниками Сохнута и министерства абсорбции, клеймя их стихотворными строчками в стиле "Служил Гаврила - был пакидом, Гаврила ссуды выдавал", и уплыл за океан, оставив, естественно, многих благодетелей "с носом", и они долго расплачивались с его долгами. Вырисовался Варшавский пьяным на скамейке нью-йоркского Централ-парка. Доставленный в полицейский участок, он расплакался и злобно распекал Свердловский КГБ за то, что закинуть его они таки закинули, внедрить внедрили, но тут же и покинули, не согласившись оплачивать его долги. Так он лишился родины, семьи, друзей, работы и здоровья.
Арик с Варшавским водил компанию, даже, кажется, дружил. Так же, как и Варшавский, Арик выступал свидетелем на суде Кукуя. После окончания судебного заседания мы собрались на квартире одного из наших товарищей (мы уже несколько месяцев были "в подаче") для составления отчёта о процессе; каждый из участников (кто согласился) собственноручно изложил на бумаге суть своих свидетельских показаний. Арон Михайлович, в отличие от "литературного эксперта", согласился, пришёл на квартиру и пару листов исписал собственным почерком, несколько свои показания исказив и приукрасив, что было для него естественно.
Арик Вернер был заметен - своей яркой рыжестью, громким уверенным голосом, поучающим тоном, животом и пухлыми грудями. А ещё - он раздувал ноздри. Ах, как мастерски он владел ноздрями! Их он раздувал, когда откровенно блефовал и хотел доказать, что сказанное им - правда, только правда и вся правда. Раздувались ноздри и тогда, когда их владелец возмущался недоверием других, и когда сам не доверял другим, и когда учил других жить, когда с кем-либо не соглашался, осуждал, клеймил, выходил, отбросив забрало, на открытый бой... - ноздри Арика Вернера жили прекрасной эмоциональной жизнью.
- Мент, - сказал о нём наш общий товарищ, знавший Арика с детства, они вместе учились, их родители много лет дружили. - Говорит, что бывший, но бывших ментов не бывает.
- Где ты работаешь? - спросил я Арика.
- Я работник кинематографии! - раздул он ноздри.
- А-а-а, - понял я.
- У вас работает Арик Вернер? - спросил я приятельницу, много лет служившую на Свердловской киностудии.
- Арик-то? - удивилась она. - Да он же мент. А работает там, куда его пошлют. Вот теперь у кого-то появился интерес к кинематографии...
- Разве было время, когда такой интерес отсутствовал?
- Я не о том. Кого-то конкретного стала интересовать наша студия. Арик у нас разнорабочий - знаешь? - где приколотить, где отодрать. Ещё он водит машину, из них в ментовке делают классных водителей. А почему ты интересуешься?
- Да он у нас объявился...
- Значит, кого-то вы тоже стали интересовать.
- Ну, тут и к бабке ходить не надо...
У Арона Михайловича всё получилось споро и скоро. Назавтра после суда он явился в одно учреждение и сорвал со стены приказ. Тут же вырос участковый и препроводил хулигана куда надо. Там ему впаяли пятнадцать суток, причём, осуждённый Вернер сразу сумел передать на волю - с подвернувшейся оказией! - "ксиву" с сообщением об аресте и об объявленной им тут же голодовке. Мы, естественно, дали "ксиве" ход. Уже через несколько часов вражеские голоса оповестили мир, что в Свердловске арестован активист борьбы за права советских евреев Арон Вернер и что УЗНИК ГОЛОДАЕТ. Так началась пржизненная слава.
По выходе на свободу отдохнувший и посвежевший зэк подал документы на выезд в Израиль, триумфально сгонял в Киев на годовщину Бабьего Яра, подружился с тамошними активистами, близко, по его утверждению, сошёлся с Виктором Платоновичем Некрасовым ("Ну, как, брат-Витя, всё скрипим пером?" "Да нет, брат-Арик, стучим - на пишущей машинке...") Вскоре семья еврея Арона Вернера в количестве одного человека получила разрешение на репатриацию для воссоединения со своим народом на Земле Израиля и - "прощай, любимый город!"
Мы уезжали вместе. В Москве Арик проявил чудеса умения, находчивости, сообразительности и чего-то ещё.
- Дайте все ваши документы, деньги, и занимайтесь своими личными делами. Я всё, что надо, сделаю.
Мы и в самом деле занялись нашими личными делами. Арик за фантастически короткий срок, миновав все препоны и обойдя бесконечные очереди, привёз нам визы, валюту и авиационные билеты, причём, не на какой-то презренный "Аэрофлот", а на респектабельный австрийский авиарейс.
- Ну и Арик! - хором выдохнули мы. А Арик раздул рыжие ноздри.
Потом была Вена, ночь в замке Шёнау. Вечером я столкнулся в коридоре с Ариком, он выходил из кабинета начальника лагеря Авраама Коэна.
- Ты ТАМ ещё не был? - тихо спросил Арик, продолжая громко раздувать ноздри.
- Зачем? - поинтересовался я - тоже полушёпотом.
- Надо колоться, они всё равно про всех всё знают.
- Надо?
- Таки да.
- А если колоться не в чем?
- Тебе-то? - хмыкнул Арик и как-то странно подмигнул. - Рассказывай кому-нибудь другому.
Он втянул в себя воздух, его ноздри слиплись, и чеканный двояковыпуклый нос Арона Михайловича стал двояковогнутым.
Мне стало интересно, и я поскрёбся в дверь начальника.
- Пришёл колоться, - сказал я Аврааму Коэну.
- Колись, - согласился Коэн.
- В чём?
- Не я к тебе пришёл, а ты ко мне.
Мы поговорили о погоде, о Свердловске, о Вене.
- Завтра у нас будет время до отлёта, устрою тебе прогулку по городу.
Утром Авраам Коэн усадил нас, меня с женой и сыновьями, в свой автомобиль и часа три-четыре катал по заснеженной Вене. Я понял, что котируюсь.
- Чем это ты заслужил такое особое расположение? - спросил меня Арик в аэропорту. - Многих заложил?
- Всех, - ответил я.
Очевидно, именно тогда Арик решил, что я агент КГБ, а в Шёнау завербовался ещё и в Шин-Бет с Сохнутом. О своих соображениях он не преминул оповестить читателей "МемуАриков", досочинив всё остальное - о моих поездках в Америку, о материальных благах, полученных мною за это в Израиле: "Илья Войтовецкий, который летел в Израиль с заданием КГБ, дольше всех шептался с новым другом - сотрудником Сохнута и Шин-Бета... а за это тот Илье в первые годы в Израиле крепко ручку позолотил. И с работой помог, и в Америку в командировку отправил. А из США редко кто возвращался без суммы, достаточной для покупки не только мебели и того-сего, но и автомобиля. Привёз себе и Илюша на средство передвижения".
В Израиле наши дороги разошлись: я поселился в Негеве, а Арик - в центре страны. Однако, вскоре приехал - благообразный, округлившийся, с белой вязаной кипой на рыжем кудреватом чубе.
- Арик, ты ли это! - воскликнули мы, свердловчане-беэршевцы.
- Я, конечно, я, - благодушно подтвердил нашу догадку новоявленный ребе.
- Ты что, стал верующим?
- Стал, стал, даже обрезание сделал. Могу показать, - не переставал улыбаться Арик. - И имя поменял. Теперь я Арье. Арье Бен-Моше. Ведь папу моего зовут Моисей, Мойша. Надо возвращаться к корням.
Я понял, что был несправедлив к бывшему Арону Михайловичу, и почти зауважал его.
- А за обрезание пейсатые мне презент исделали, - заёрничал по обычаю Арье Бен-Моше, сбив пафос происшедшего с ним окончательного возвращения к корням: натура взяла своё. - Гляньте в окошко. Вон она стоит, красавица.
Под окном сиял белизной новенький минибус "VolksWagen".
- Дорого же стСит твой кончик, - усмехнулась одна из наших землячек.
- Задёшево не продаёмся, - раздул Арон-Арье ноздри.
Через некоторое время приехал Арик в гости поздним вечером в пятницу.
- Арик, ведь уже наступила суббота! - воскликнул я. - Как же...
- Да я по субботам её снимаю и прячу в карман, - погладил Арье Бен-Моше свою рыжую плешку. - Всю неделю ношу, а к субботе снимаю.
Он приезжал к нам Беэр-Шеву довольно часто. Привозил новые анекдоты, которые коллекционировал, намереваясь продать и заработать (и в конце концов осуществил эту свою мечту, правда, сокрушался, что продешевил).
Как-то раз сообщил, что опубликовал где-то мои стихи, ходившие в СССР в самиздате.
- Правда, я внёс кое-какие коррективы, - добавил Арик.
- Коррективы? Какие?
- У тебя строка "И когда под небом осенним \ Полетели птицы гуськом, \ Я себя в этой горькой Расее \ Вдруг почувствовал чужаком". Почему "вдруг"? Ты что, до этого себя чувствовоал своим? Я изменил на "Вновь почувствовал чужаком", так вернее.
Пришлось признать его правоту.
- Поставил себя в соавторы? - спросил я.
- Что ты, что ты, это мой тебе подарок.
Так эту строку я с тех пор и печатаю...
Став владельцем белого минибуса, Арик начал неплохо зарабатчвать извозом. Подрядился он и в группу киношников, возил артистов, статистов. В "МемуАриках" он несколько иначе представляет свою роль в израильском кинематографе.
"Когда мы в Израиль прилетели, у нас профессии спрашивали. Я сказал 'директор картины' (соврал, разумеется - И.В.). Записали, оказалось, 'продюсер' и передали куда-то дальше. Къебенематографисты (выражение автора, а подчёркнуто мною - И.В.) тогда ещё были в Израиле редкими белыми воронами, я приехал третьим после Михаила Калика и заместителя директора Литовской киностудии Шломо Бериловича (выделено мною - И.В.), поэтому попали мои данные в картотеку министерства культуры, а оттуда - к израильскому режиссёру Баруху Динару. Он как раз запускался с картиной 'Вторая сторона', и ему была нужна массовка из 'русских'. Пошёл я к нему на собеседование и вернулся ассистентом режиссёра (Ха-ха! Разрядка моя -И.В.) по массовке и групповке. Дело знакомое. (Ещё раз ха-ха! - И.В.)".
Потом Арик оказался на Кипре. Шла Война Судного дня, все свердловчане были в действующей армии, на разных фронтах. Все - кроме киприота Арика. Вернулся он после окончания военных действий, правда, ещё успел послужить водителем при офицере Генерального штаба. К славе героя еврейского подполья прибавились лавры участника самой кровопролитной войны в истории Израиля.
Следующая весть от Арика пришла из Германии. Он прислал тёплое письмо, "решил повидать мир, - говорилось в нём - но всех вас помню и люблю". Я ответил, завязалась переписка. Арик присылал новые анекдоты - чаще всего смешные, передавал приветы от членов редакции "Посева", в котором я тогда много печатался. Хорошо отзывался о моих публикациях. Я отвечал моему дважды земляку - до поры до времени, пока не стали звонить друзья: Арик уехал, свалив на них свои многочисленные долги. По тем германским адресам, которые Арик указывал в своих письмах, адвокаты найти его не сумели, там он не проживал. Насколько я помню, был подан иск, было вынесено судебное постановление: в случае приезда Арье Бен-Моше Вернера в Израиль к нему будут применены санкции, какие - за давностью лет я запамятовал.
Арье Бен-Моше Вернер с тех пор в Израиле не объявлялся, да и вообще перестал в природе существовать.
А в Федеративной Республике Германии появился новый гражданин немецкой национальности Артур Вернер, сын еврейской мамы и пленного офицера Германского Вермахта. Хотя еврейский папа Моше Вернер продолжал проживать совместно с мамой в уральском городе Свердловске, и внешне Арик очень на него походил.
Вот как сам бывший Арон Михайлович, подписывающийся с тех пор Артуром Вернером, описывает процедуру превращения еврея в немца:
"...единственный оставшийся... путь шёл через признание себя и своих предков немцами, пусть и не совсем чистокровными, с прожидью (выделено мною - И.В.)... Из-за того, что к рассмотрению вопроса о присвоении гражданства ФРГ принимались документы только тех, кто родился не позднее февраля 1946 года (девять месяцев после окончания войны), оставшиеся в Советском Союзе и ни о чём не подозревавшие еврейские мамы будущих немцев заочно (разбивка моя - И.В.) признались в пылкой былой любви к бравым солдатам и офицерам, сержантам и старшинам Вермахта и СС, от которых они нарожали незаконных, но позже усыновлённых их великодушными еврейскими мужьями мамзеров. В результате этой грешной и запоздалой любви в Германию поехали Пини Копманы, которые требовали немедленно изменить их имена на настоящие - Петеров Кауфманов. А Кауфманам и вообще ничего менять не пришлось".
Вернерам, кстати, тоже...
Вернулся из зарубежной командировки товарищ. В Германии он наткнулся на Арика. "Зачем тебе гостиница, переночуешь у меня", - предложил земляк. Привёл на какой-то полуобжитый чердак: "Располагайся". Утром Арика на чердаке не оказалось, а также чемодана, с которым товарищ ездил по Европе. "Хорошо, что документы и билеты оставил", - радовался своему везению товарищ.
Вот тогда-то мы и узнали, задолго до появления "МемуАриков", как бывший советский еврей Арон Михайлович, а потом израильтянин Арье Бен-Моше Вернер превратился в немца, гражданина ФРГ Артура Вернера - тот сам, по подпитии, разоткровенничался и поведал свою историю.
Всё прошло, как по писанному, но за одним существенным исключением: в "МемуАриках" - "...еврейские мамы будущих немцев заочно признались", а еврейская мама будущего немца Артура Вернера тогда, в середине семидесятых годов, получила от свердловских властей разрешение посетить Федеративную Республику Германию для дачи показаний в германском суде!
Воистину, менты бывшими не бывают...
Задаюсь вопросом: зачем и почему, через три с лишним десятка лет после отъезда, Арик Вернер вдруг занялся неблагодарным делом - обхаял бывших друзей, оболгал приютившую его страну, наворочал кучу дерьма - настолько очевидного и дурно пахнущего, что никого, кроме себя самого, он в нём испачкать не сумеел. Только ли "из любви к искусству", к "красному словцу"?
Обращусь к истории.
В тридцатых годах советские карательные органы провели широкомасштабную операцию под названием "Возвращение". Операция продолжалась в последние годы войны, в конце сороковых и даже в начале пятидесятых. Самый красочный пример наивного, искреннего и трагического участия в ней - жизнь и гибель Сергея Яковлевича Эфрона.
Выкрест, царский офицер и разочаровавшийся белоэмигрант, он заболел ностальгией по покинутой родине и позволил советской тайной полиции завербовать себя в её ряды. Эфрон участвовал в ряде омерзительных акций, а затем и сам вернулся в СССР, где был арестован и уничтожен. Под его нажимом возвратились на родину и жена Марина Ивановна Цветаева, дочь Ариадна Сергеевна (Аля) и сын Георгий Сергеевич (Мур) Эфроны. Их трагические судьбы известны...
Вернулся писатель Куприн. Делались попытки (к счастью, безуспешные) заманить нобелевского лауреата Бунина. После войны возвратился из эмиграции Александр Вертинский и даже стал лауреатом сталинской премии (бСльший парадокс трудно себе представить: Александр Николаевич Вертинский - лауреат СТАЛИНСКОЙ премии!). Многие возвращенцы поплатились - кто свободой, а кто и жизнью.
В пятидесятые годы гебисты пытались уничтожить офицера КГБ Николая Евгеньевича Хохлова, отказавшегося выполнить задание - "ликвидировать" в ФРГ одного из руководителей Народно-трудового союза русских солидаристов Г.Околовича. Жену и сына Н.Е.Хохлова отправили в ссылку.
В семидесятые годы нашумело дело художника Юрия Титова и его жены Елены Строевой (я был с ними знаком). Они выехали из Москвы, поселились в Париже, там Лену завербовали работники советского посольства: они уговорили её "стучать", посулив за это возможность возвратиться в СССР, по которому она "ностальгировала". Конечно, обманули, и Лена повесилась. Юра Титов сошёл с ума...
Теперь, после окончания ельцинской эпохи, Россия вновь стремится стать империей, обладающей жестокой карательной системой и пронырливой тайной полицией. По сообщениям средств массовой информации можно с уверенностью судить о начале нового круга операции "Возвращение". Запугивания, шантаж, фабрикация и распространение компромата, убийства - сведения о делах наследника КГБ - нынешнего путинского ФСБ - время от времени будоражат мировое общественное мнение.
Естественно, Израиль и его жители, бывшие граждане бывшего СССР, не могут не интересовать возрождённую идеологическую машину.
Обновлённый пропагандистский аппарат новой имперской России проводит новую реальную политику. Неважно, чьими руками делается дело. Цель оправдывает средства.
Вот сгодился и престарелый бывший мент Арон (entschuldigen Sie, bitte, - Herr Artur, конечно же, Herr Artur) Werner, немец.
Окончание следует
Материал сайта "Исрамир"
http://www.isramir.com/
|
