Русский язык Ташкента

Предлагаем читателям "Заграницы" эссе Э. Шафранской о русском сленге Ташкента, найденное на сайте "Мой Ташкент" http://mytashkent.uz/ .

Пусть, не все, написанное автором, представляется нам истиной в последней инстанции, а обильно цитируемая большая фантазерка Дина Рубина, покинувшая Ташкент в нежном возрасте - не вполне достоверным источником информации, это эссе, на наш взгляд, дает представление о городе нашего рождения, детства, юности, зрелости. Увы, уже не существующего...

Антипартийная группа товарищей.

Ташкент - многоязычная окраина Российской империи со второй половины XIX и в ХХ вв. - говорил, тем не менее, на русском языке. Языковое поле города породило разные грани русского языка. Это и правильный, книжный, русский язык, не обремененный ни интонационными, ни диалектными традициями - на лекциях филфака ТашГУ нам говорили, что русская речь ни Москвы, ни Питера не является "чистой", будучи отягощенной фонетическими/интонацтонными и прочими традициями, а вот привнесенная в Ташкент в конце XIX в. русскими аристократами и позже - книгами и медийным вещанием, она сформировала своего рода "лабораторный", очищенный русский язык.

"Пообкатавшись", русский язык Ташкента, конечно, с течением времени тоже получил свою специфику, смешавшись с маргинальной иноязычной традицией: вот как об этом пишет Дина Рубина в своем "ташкентском" романе: "Она... перенимала манеру говорить в нос, презрительно растягивая гласные, - неистребимый говорок ташкентской шпаны".

"Русское ухо" ташкентца четко улавливает узбекскую речь, отличает от нее казахскую, киргизскую, татарскую - родственные тюркские языки (причем человек может не владеть ни одним из этих языков, кроме русского, - таков феномен), в отличие, например, от русского человека Москвы или средней полосы России, для которого "черный" и инакоговорящий - "лицо кавказской национальности". Узбекские слова порой удобно устраивались в ташкентской русской речи: например, базар в центре города, официально названный Воскресенским, в народе назывался "Пьян-базар": то ли от узбекского "пиён" (пьяный), то ли от "пиёда" (пеший), т. е. "пешеходный", но в сознание старожилов города вошел как "Пьян-базар". А вот как обыгрывается русско-узбекский языковой симбиоз в анекдотах Ташкента: "Шукурыч спрашивает: - Знаешь, как по-узбекски будет 'безбилетный пассажир'? Нет? - Заяц-адам", - пишет Михаил Книжник в своей "Записной книге" (одам/адам - по-узбекски "человек").

Русская речь ташкентских узбеков также неоднородна:

- это была "правильная" речь коренных ташкентцев: "Ты, говорят, человек грамотный, в русской школе в райцентре учился и четыре года у русской библиотекарши по ночам гостил, рассуди..." (из повести Сухбата Афлатуни "Глиняные буквы, плывущие яблоки"); "На кухне в фартуке колдовал над большим казаном Мирза... < ...> ...он говорил по-русски правильно, пожалуй, слишком правильно, с лекционными интонациями" (из повести Дины Рубиной "Камера наезжает!..");

- это особый русско-узбекский жаргон "пришлых", которых сами узбеки называют харыпами. Слово "харып", происходит, возможно, от узбекского слова "хароб" - разорившийся, нищий, влачащий жалкое существование. На вопрос, кто такие "харыпы", информант ответил: "Во-первых, все ТэШэвые (номера на областных машинах в советское время сопровождались буквами ТШ, а на городских - ТН), во-вторых, все самаркандские, ферганские и прочие" [Инф.: Алевтина Ш.]; другой информант дал "энциклопедическую справку": "Жлоб, деревенщина, венец бескультурья, приезжий из кишлака люмпен с манерами Маугли. Известная писательница Виктория Платова однажды написала, вспоминая свой Восток: 'Харып - больше, чем жлоб. Это жлоб в квадрате, он наливает ирландский ликер в граненые стаканы...'" [Инф.: Павел Ш.].

В повести Дины Рубиной "Камера наезжает!.." есть фрагмент о преподавании героиней "аккомпанемента" в Институте культуры, куда ежегодно по плану, спущенному "сверху", рекрутировали способных "пастухов", на местном жаргоне - "харыпов". В языковом поле этого фрагмента воспроизведена особая русская речь, мифологизируемая в повседневности как русских, так и узбеков, владеющих русским языком: "- Что я вам задавала на дом? < ...> - Шуман. Сифилисска пессн... < ...> Он суетливо доставал из холщовой, неуловимо пастушеской сумки ноты 'Сицилийской песенки'. - Читайте! ...он старательно прочитывал: 'Си-си-лисска песс...'". О таком уровне владения русским языком в Ташкенте говорили фразой: "твоя-моя". Когда героиня Рубиной сама попадает в пространство чужого языка, то вспоминает ту давнюю "сифилисску пессн": "Я полагаю, что человек за все должен ответить. < ...> Я с трудом читаю заголовки ивритских газет, и моя собственная дочь стесняется меня перед одноклассниками. Это мне предъявлен к оплате вексель под названием 'сифилисска пессн'".

Русская речь ташкентцев в определенных ситуациях, чаще для придания комизма, порой намеренно ломает язык, имитируя русскую речь узбеков - вот распространенный среди школьников 70-х узбекско-русский "ремейк" басни Крылова:

Один несчастный, мокрый стрекозешка

Ползет к трудолюбивой муравьешка:

- Муравьешка, Муравьешка,

Бир менга кусок ляпешка!..

Муравьешка отвечал:

- Ты все лето пел?

- Пел.

- Танцевал?

- Танцевал.

- Чайхана сидел?

- Сидел.

- Ляпешка кушал?

- Кушал.

- Тамар-Ханум слушал?

- Слушал.

Так теперь иди -

Ансамбль Моисеева пляши!

[Инф.: Zimmermann].

В русском фольклоре Ташкента родились комические номинации сказочных/обрядовых образов - аналогов русских персонажей: "Кошмар-апа - Баба Яга; Автоген-ака - Змей Горыныч; Саксаул-бола - Буратино; Джаляб-кыз [Дословно: "блядь". Прим. публикатора ]- Снегурочка; Колотун-бобо - Дед Мороз" [Инф.: Алексей Л.].

Бабай, или бобой, - частое слово в русском языке Ташкента, так называют мужчину-узбека, чаще в ироническом контексте. Из бытового рассказа: "Когда я была маленькая, у нас в детсаду разучивали узбекскую песенку про Ленина, и там был припев: 'Ленин-бободжоним, Ленин-бободжон!'" [Инф.: Медора Б.].

"Коктейлем" русско-узбекско-еврейского фольклора можно считать и такой бытовой анекдот: "Захожу в одно знатное учреждение в Ташкенте. В вестибюле огромный стенд с шапкой: 'Мен - демократман!' (Я - демократ!) Передовая статья называется: 'Мен - депутатман!' (Я - депутат!). Конечно, я поневоле начал искать глазами подпись 'Мен - Зильберман'..." [Инф.: Алексей Л.].

Комична нестыковка возвышенного пафоса известных литературных фраз и их перевода - этот "казус" тут же приобретает фольклорную жизнь: в Ташкенте ходил анекдот о том, что Чацкий из "Горя от ума" - пьесы, шедшей в ташкентском драматическом театре им. Хамзы на узбекском языке, - финальные слова произносил так: "Арба менга, арба!" / "Карету мне, карету!" [Инф.: Нора А.].

Русскоговорящие ташкентцы живут в пространстве слов и понятий, называемых в научных текстах этнографизмами: русские так сживаются с ними, что, попадая в российское языковое поле, встречают недоумевающие взгляды собеседников. Среди таких этнографизмов наиболее частые:

- махалля (что синонимично русской "деревне" или русско-еврейской "мишпухе"; хотя махалля - это жилой квартал частных застроек (таково было наполнение слова в прежние времена); в "доперестроечное" время о ком-либо говорили: он живет в махалле - это значило, что человек из "одноэтажного" района с узбекским населением); дувал; каса/коса [На самом деле - семитическое, занесенное арабами. Ср. ивритское -"кос" - сосуд для питья. Прим. публикатора] - ташкентские русские часто говорят касушка (узбекский корень и русский суффикс); курпача; курт (если российский любитель пива купит на "закусь" воблу, то житель Ташкента -- это "маленькое белое соленое яблочко" (из повести Сухбата Афлатуни "Глиняные буквы, плывущие яблоки) - местный русский фольклор содержит по этому поводу "крамолу": якобы изготовители курта "катают его под мышками"; а вот из частного рассказа бывшего ташкентца: "Мне в Германию привезли из Ташкента 10 шариков курта. Случилась оказия в Америку, и решила я передать половину своей подруге в Майями. 'Курьер' беспокоится: что он скажет, если спросят на таможне? Говорю ему: положи в багаж. Он не успокаивается: а если проверят в багаже? Говорю: скажи, что это узбекский пармезан" [Инф.: Zimmermann]; ляган/лаган; пиала? - в связи с этой посудой для чая надо отметить, что у каждого "чаепьющего" народа свой ритуал заваривания чая: узбеки заваривают его в заварочный чайник и из него же разливают чай по пиалам, заканчивается - заваривают новый (в отличие, например, от русского ритуала, где напиток "чай" создается из двух жидкостей: немного заварки из чайника разбавляется в чашке кипятком). "Потом хозяин дома стал заваривать зеленый чай, и все примолкли, наблюдая, как он отливает немного в пиалу, заливает обратно в чайник и ждет, положив салфетку на крышку чайника... Никто не поинтересовался - к чему эти сложные манипуляции: за столом сидели одни ташкентцы..." (из романа Дины Рубиной "На солнечной стороне улицы"). Недоумевающая по поводу "странного" ритуала заваривания чая неташкентская публика подвигла на рождение в фольклоре Ташкента анекдота: "Брежнева, прибывшего с официальным визитом в свою вотчину, Узбекистан, Рашидов угощает чаем: налив полпиалы и сделав круговое движение горячей жидкостью, вылил ее назад, в чайник. Спустя минуту налил в ту же пиалу. Собирался налить во вторую, для Брежнева, тот же нетерпеливо успел заметить: 'Шараф, и мне помой тоже'" [Инф.: Нора А.]. Такой ритуал заваривания чая в русском языке Ташкента называют кайтарыш - от глагола ?айтармо?, или ?айтаришмо? - возвращать.

К чаю покупают/подают не карамель, а парварду - конфетки белого цвета, в виде "подушечек", продаваемые на вес, без обертки, изготовленные из карамельной массы: мука и сахар. Ташкентцы чаще едят не пирожки, а самсу/сомсу, выпеченную в тандыре или в духовке: с мясом, с тыквой, с зеленью: треугольные, четырехугольные; на базарах торговцы выкрикивают: "Закяз-самса, закяз-самса", что значит - заказная самса, то есть изготовленная по спецзаказу, отменная. Из приватного рассказа: "Когда мы собрались уехать из Ташкента, то, как и все, по воскресеньям выезжали на блошиный рынок в казахский Сары-Агач (недалеко от города), чтобы распродать домашнюю утварь. Накануне мне звонит мама и спрашивает, едем завтра или нет, говорит, что она уже самсу испекла. Я (не поняв, что целый день на базаре - есть-то что-то надо) удивился - что, продавать? - представив себе, как буду выкрикивать: 'Закяз-самса! Закяз-самса!'".

Высшее лакомство и в будни и в праздники на столах ташкентцев - юсуповские помидоры - в повседневности так называют большие, крупные помидоры розового и красного цвета неправильной формы, сладкие на вкус: "По поводу юсуповских помидоров... Этот сорт культивировали в колхозе Усмана Юсупова, кстати, личного друга Хрущева" [Инф.: Володя Ч.].

Если спят, едят русские с учетом узбекского "сюжетного пространства", то что они носят? В официальной жизни - европейскую одежду, как и большинство узбеков, но в частной - чапан/чопон - стеганый на вате халат без воротника: его можно носить зимой - от холода, летом - от жары; чапан бывает обыденным, бывает праздничным - расшитым золотой нитью или стеганным по парче. Когда 1960-80-е гг. студенты проводили на хлопковых полях по два месяца, это была очень удобная, ни к чему не обязывающая одежда. Вот как описал "оппозицию" между европейской одеждой и чапаном писатель Андрей Волос (рисуя, правда, не узбекские, а таджикские реалии): "Почему пиджак?! - брызгая слюной, заорал вдруг один из них, упираясь в Камола сумасшедшим взглядом белых глаз. - Костю-ю-ю-юм!! Почему-у-у-у!! Его обступили здесь же - словно сжался кулак и всеми пятью пальцами обхватил вожделенный предмет. - Ты не таджи-и-и-ик! - кричал белоглазый, содрогаясь. - Таджик должен носить чапа-а-а-ан! Русская сволочь!.." (из романа Андрея Волоса "Хуррамабад").

В речи ташкентцев - и русских, и узбеков - часто мелькает странное словечко - стовосьмой, или стовосьмая (написание порядкового числительного, конечно, "сто восьмой", в семантике же Ташкентского текста это слово выглядит именно так - стовосьмой). Так называли и называют до сих пор маргиналов-экстремалов: бомжей, пьяниц, проституток; также этот эпитет употребляется в качестве негативного в любом другом контексте - значит, плохой: стовосьмое кафе, стовосьмые туфли, стовосьмой дом и пр. "Вот это ташкентское словечко неизвестного происхождения... Хотя как-то в юности мне объяснили, что статья сто восьмая уголовного кодекса Узбекской ССР и была, кажется, предусмотрена за бродяжничество и проституцию... - неважно! В детстве оно означало у нас беспутную глупость, шалавую безалаберность и особенную дикую волю в поступках..." (из романа Дины Рубиной "На солнечной стороне улицы"). [На нынешнем сленге - БОМЖ. Прим. публикатора]

Удивительную жизнь проживают некоторые слова. Стовосьмой - из этого ряда: опрошенные информанты (от 30 лет и старше) - все знают его фольклорную семантику, правда, "ташкентские москвичи", или "московские ташкентцы", удивляются, узнавая, что слово это, его ташкентская коннотация в России неизвестны. А семантический "кульбит" слова стовосьмой имеет следующий генезис: в Уголовном кодексе Узбекской ССР (в течение 1946-1954 гг., более ранние публикации в хранилищах библиотек отсутствуют - списаны за "ненадобностью", поэтому год рождения этой статьи УК автору неизвестен) была статья 108?, она гласила: "Повторное нарушение правил прописки паспортов и заменяющих их документов влечет за собою принудительные работы на срок до шести месяцев или штраф до пятисот рублей. Проживание в местностях, где введена паспортная система, лиц, не имеющих паспорта или временного удостоверения и подвергшихся уже административному взысканию за указанное нарушение, влечет за собой лишение свободы на срок до двух лет".

"Классическая" логика между статьей и семантикой слова стовосьмой в Ташкентском тексте отсутствует, налицо - иная, фольклорная логика: "Он рухнул рядом на диван, сграбастал ее, стиснул. < ...> - Дура стовосьмая!", - это говорит, с долей иронии, влюбленный мужчина своей избраннице (из романа Дины Рубиной "На солнечной стороне улицы"). В публикациях УК УзССР после 1954 г. такой статьи уже нет, а слово продолжает жить.

В Ташкенте часто каламбурят, рифмуют слова вне логической семантики, например: "танцы-шманцы", плов-млов, "Феллини-меллини... Чаплин-маплин..."; "Норвегий-Марвегий...", "Карабах-марабах"; "...лук-пук, масло-шмасло, мясо-размясо!"; "Опять непорядки? Опять реактив-шмеактив?"; "колбаса-малбаса, помидор-мамидор" (примеры взяты из художественных произведений Д. Рубиной, А. Волоса); на эту тему есть ташкентский анекдот: "Брежнев (Рашидову): Шараф, почему у вас в Ташкенте так странно разговаривают: чай-пай, базар-мазар?

Рашидов: Культур-мультур такой!" [Инф.: Нора А.].

Иной вариант концовки: "Э, что с харыпов взять - культур-мультур не понимают!" [Инф.: Медора Б.].

Энергией каламбура, идущего из глубин узбекского языка в симбиозе с русским, спроецирован и такой анекдот:

"Прилетает Брежнев в Ташкент. Навстречу идут люди:

- Ассалому алайкум!

Помощники подсказывают Брежневу, как ответить:

- Ва алайкум ассалом!

Через кордон прорывается единственный ташкентский диссидент и с вызовом кричит:

- "Архипелаг ГУЛАГ"!

Брежнев с понимающим видом:

- Гулаг архипелаг!" [Инф.: Алевтина Ш.].

Вот как описывает эту особенность русско-узбекского языка Михаил Книжник ("Записная книга"): "В конце 80-х модно было присылать в Узбекистан врачебные бригады из России, якобы для помощи в летние месяцы. Называлось - врачебный десант. Доктор-реаниматор из Хорезма жаловался:

- Э-э-э... Какой десант?! Днем он не может работать, он попал в Африку, ему жарко, он умирает. Вечером он оживает, кушает дыню, утром у него понос, он умирает. Я его реанимирую. Какой десант-месант?!".

У узбеков большие праздники называются той/т^й - событие из области семейно-обрядовых практик, например, бешик т^йи - празднество по случаю укладывания младенца в колыбель; нико т^йи - свадьба. В русской речи чаще со словом той ассоциируется обрезание, а также ироническое замечание по поводу грандиозной праздничной сходки.

На смену советским праздникам - "майским" и "октябрьским" - в Узбекистан 1990-х пришел Навруз/навр^з - мусульманский обрядовый праздник - день весеннего равноденствия; таким образом, и русские Ташкента стали отдыхать 21 марта и постепенно входить в органику этого действа: наводить в доме порядок, участвовать вместе со всеми, вскладчину, в сотворении сумаляка (сумаляк/сумалак - ритуальное яство: каша из пшеничного солода и муки), который начинают готовить накануне праздника Навруз: женщины всю ночь "колдуют" над котлами, готовя его по рецептам, передающимся из поколения в поколение. Старые люди говорят, что только женщина с чистой душой способна сотворить это ритуальное блюдо; многие женщины стремились помешать шумовкой (капгиром) это коллективно создаваемое блюдо: по поверью, если она это сделает, то обязательно забеременеет. "...Я обожала надеть платье с карманами и в праздник Навруз ходить с узбечатами по домам - песни петь, получая за это что-нибудь сладкое" (из романа Дины Рубиной "На солнечной стороне улицы").

[Навруз не является общемусульманским праздником. Этот праздник принесен в Центральную Азию из Персии и имеет вполне языческие корни - праздник весны. Он неизвестен арабам, и когда я рассказываю им о нем, они считают его шиитским извращением. Хотя предки узбеков приняли именно от арабов ислам суниитского толка. Прим. публикатора].

Наврузка

Как прекрасен сумаляк

На Навруз да под арак,

Как шкворчит самса-тандыр,

Рифмой к "шашлыку" - "патыр",

Как нацелен вдаль Темур,

Непреклонен, хром и хмур,

Как поет весной арык -

Все напомнит исырык.

Охранит в любой беде

Вздох Ташкента о тебе...

[Инф.: Медора Б.].

(Исырык/исири? - "...это наша национальная чудодейственная травка, которую узбеки всегда жгут и дома, и в людных местах, на базарах и т. д., чтобы отгонять злых духов" [Инф.: Медора Б.]; в ботанике трава носит название гармала?, ею окуривают помещение или открытое пространство, чтобы предотвратить сглаз.).

Лето дети проводили на тутовнике (тут) или у арыка; тутовник - тутовое дерево, шелковица, плоды - белые, красные, черные ягоды. Из рассказа бывшей жительницы Ташкентской области: "На рубеже 1950-60-х гг. в конце учебного года мы проходили трудовую практику: на лето домой нам выдавали спичечный коробок с червями шелкопряда, черви были длиной где-то в сантиметр; мы их складывали в большую коробку, устелив дно ватой и листьями тутовника - наша задача, учеников 4-7-х классов на каникулах, состояла в откармливании червей. Каждый день листья тутовника надо было обновлять - черви питались свежими, благо, тутовые деревья росли по периметру дома. Через месяц (или больше?) черви увеличивались сантиметров до 7-8 (могу ошибиться, это было так давно!). В какой-то момент они скручивались и наутро (никогда не могла зафиксировать этот самый волшебный миг) червей уже не было - на их месте были коконы, белые коробочки, легкие, казалось, пустые, чем-то напоминающие арахисовую скорлупу. (Иногда их надо было успеть обдать кипятком, чтобы червь изнутри не проел стенку - а вот когда, не помню.) Коконы мы относили на сборный пункт - принимали на вес - практика заканчивалась. Знать бы тогда, что мы наблюдали уникальное явление природы - рождение шелковой нити без вмешательства человека! Все воспринималось обыденно и заземленно" [Инф.: Неля З.].

Развлечение вокруг арыка - "экшен" ташкентского детства (об арыке я уже писала в статье "Ташкент Мелетинского" на сайте "Письма о Ташкенте").

Что можно было делать "у арыка"? Мальчишки играли в лянгу и в ашички. Лянга, видимо, происходит от узбекского слова ланг - хромой, это фольклорный артефакт для мальчишечьей игры: кусочек меха с прикрепленным к кожаной стороне свинцовым слитком; лянга, подброшенная вверх рукой, как мячик, подталкивается удар за ударом ребром стопы - кто дольше "продержит" лянгу в "прыгающем" состоянии - тот побеждает. Фольклорный дискурс: "Учителя и родители гоняли мальчишек, играющих в лянгу, предупреждая и угрожая, что будет грыжа. У нас во дворе и девчонки играли" [Инф.: Zimmermann]. А ашички (от оши?) - это косточка из коленного сустава задней ноги барана, теленка. Заметьте, что российская публика не знает ни лянгу, ни ашички (!). Гордись, Ташкент, это твои артефакты!

Девочки играли иначе - прихорашивались: подводили брови усьмой; усьма/^сма - краска растительного происхождения. "Целыми днями деятельно наводили красоту: выдавливали на донышко пиалы сок из листьев усьмы, макали в него спичку с накрученной ваткой и рисовали брови 'чайкой'. Брови были зелеными, прекрасными, заползали на виски..." (из романа Дины Рубиной "На солнечной стороне улицы".

Все русскоговорящие в обязательном порядке изучали (изучают) в средней школе узбекский язык. Предмет "узбекский язык" - обязательная учебная дисциплина. В советское время в русских школах преподавали его по образу и подобию литературных персонажей XVIII - XIX вв. - учителей-иностранцев: фонвизинского Вральмана, пушкинского мосье Бопре и проч. Из бытового рассказа, который можно назвать фольклорным, т. к. такой текст узнаваем и довольно распространен: "Мне неизвестен ни один ученик той советской поры, который бы выучил узбекский язык по окончании школы - собственно, никакой методики преподавания не существовало, да и учителями этого предмета были случайные люди. Знали узбекский язык те немногие не-узбеки, которые с детства жили внутри махалли среди носителей языка. А вот ташкентские узбеки в большинстве своем говорили по-русски правильно - в советской повседневности существовал такой дидактический стереотип для узбеков: 'Хочешь выйти в люди, иди в русскую школу'" [Инф.: Нора А.].

Узбекских школ, тем не менее, в Ташкенте было не меньше русских. Все изменилось после обретения Узбекистаном самостоятельности: русские школы стали постепенно сворачиваться, русский язык - уходить из официального поля, из торговых ярлыков и пр. А вот узбеки, когда говорят не только по-русски, но и по-узбекски, свой катык (простоквашу) называют кислым молоком, универсальным "многопрофильным" продуктом: из кислого молока приготовляют не только множество блюд, но и употребляют в бытовых целях. Из фольклорного рассказа: "Во времена, когда не было шампуней (думаю, что и сейчас), узбекские женщины мыли свои длинные косы кислым молоком - вместо шампуня, это было питательно, возможно, оказывало эффект современных кондиционеров для волос, однако при частом употреблении давало и не совсем приятный, специфический запах" [Инф.: Нора А.]; "Перед многими городскими банями-хаммомами когда-то (в моем детстве) сидели на земле узбечки и продавали катык для мытья волос. Шел бойко" [Инф.: Медора Б.]; узбечки шли из предместий в город и, подходя к домам, в 6-7 часов утра зычно, растянуто выкрикивали: "Кислое молоко!". Фонетически точно это передала Дина Рубина: "Моль-лё-коу! Кислий-пресний мол-лё-ко-у!... Кисляймляка! Кисляймляка" (из романа "На солнечной стороне улицы").

В условиях би- и полилингвизма неотъемлемым качеством языка повседневности становится интерференция - ошибки в чужом языке (русском в нашем случае), спровоцированные органикой родного языка: "Издрасти...", "Молчи, блад! < ...> Погода, блад, опять плохой. Опять, блад, погода нелетный...", "Пилять!" (из романа Андрея Волоса "Хуррамабад"). А Сухбат Афлатуни намеренно создает абсурдистский перифраз русской поговорки, сталкивая две разные нестыкующиеся ментальности: "Пусть на твоей дороге скатерть валяется" (из повести Сухбата Афлатуни "Глиняные буквы, плывущие яблоки"), что в русском языке соответствует поговорке - "Скатертью дорога".

Анекдот: "Встречаются русский и узбек. Один грустный, голову повесил.

Русский: Что с тобой?

Узбек: Мой жена гуляет.

Русский: не мой, а моя.

Узбек: Ну что твоя - это все знают, я говорю про мой" [Инф.: Валентина Л.].

На базарах Ташкента в 1990-е гг. "по-черному" конвертировалась валюта. Менялы, полувыкрикивая-полушепча, произносили: "Меняем доллар, расиськи!", то есть российские рубли.

Обсценная лексика приживалась особенно хорошо - как в русском - узбекский мат, так и в узбекском - русские ругательства: "Наконец старшая женщина закончила долгую тюркскую речь русским 'сволочь' и замолчала..." (из повести Сухбата Афлатуни "Ташкентский роман"). Из бытового рассказа: "Идет 'пулеметная' очередь узбекского мата и последнее слово - 'тэварр!' (тварь)" [Инф.: Валерий А.].

Для русского ташкентского языка характерно употребление эндемиков и ойкотипов. Эндемики - слова, характерные для данной местности, отдельного этноса (для "внутреннего пользования"), не имеющие широкого хождения. Ойкотипы - прецедентные тексты, характеризующие речь определенного ареала. Языковое поле Ташкента много шире конкретной географии города. Русский язык Ташкента - это, по сути, русский язык Средней Азии. Такой язык воссоздан, например, А. Волосом на литературном примере города Хуррамабад - это условный среднеазиатский город, хотя с явными реалиями и аллюзиями на Душанбе ("хуррам" - по-таджикски - веселый, жизнерадостный, цветущий; "абад" - город). Восточный текст таджикского Хуррамабада сродни ташкентскому, так как то административно-географическое деление на республики, которое было проведено в 1920-е гг., искусственно: достаточно взглянуть на карту, где границы проводили будто линейкой. О том же говорят и рассказы старожилов этих регионов, которые помнят, как им заполняли "пятую графу" - не по происхождению, а по тому месту, в котором оказывался получатель паспорта, особенно это касается жителей Бухары, Самарканда, где проживало много и поровну таджиков и узбеков. "Граница нужна для того, чтобы не перепутать нации", - иронично заметил ерофеевский Веничка ("Москва - Петушки").

В ташкентской, или среднеазиатской, русской речи обильно представлены тюркизмы - этот феномен воспроизведен в современной литературе (Диной Рубиной, Андреем Волосом, Сухбатом Афлатуни). Наличие тюркизмов в литературе не может маркироваться как ориентальный экзотизм, этнографические "штучки", это одна из составляющих русского языка данного региона.

В узбекской речи проявляются характерные для местной ментальности гостеприимство и доброжелательность. Но истинные свойства превратились на повседневном уровне в стереотипное, а потому несколько "обездушенное" поведение, с выраженными фатическими, неинформативными, признаками. Фатические маркеры обеспечивают успешность коммуникации: "Синяя женщина вскочила обниматься... закружила ее в приветственном танце объятий... под ритмичное яхши-мы-сиз, тузук-мы-сыз (как-поживаете-как-ваше-здоровье), тра-та-та-та-та-та-мы-сыз..." (из повести Сухбата Афлатуни "Ташкентский роман").

В 1990-е гг. ташкентский официоз перешел на латиницу, приведшую к полному хаосу, неразберихе: помню, останавливает меня старик узбек: "Дочка, прочитай, что здесь написано, ищу аптеку". Дорихона, аптека, - слово, ставшее в виде привычной вывески графическим атрибутом Ташкента. Из бытовых рассказов: "Когда в середине 1990-х Узбекистан перешел на латиницу, появились странные надписи-гибриды - дело в том, что некоторые буквы из кириллицы были оставлены: DORIXONA - иностранцы читали: дориКСона, и были правы!" [Инф.: Нора А.]; "Я так долго не могла привыкнуть к этим надписям на аптеках, первое время то и дело вздрагивала: понимаете, у меня фамилия - Дорохина..." [Инф.: Вероника Д.].

С середины 1960-х до вступления Узбекистана в рамки самостоятельного государства в Ташкенте была "кузница" кадров по подготовке учителей русского языка и русской литературы - УзРПИРЯиЛ (Узбекский республиканский педагогический институт русского языка и литературы); к сожалению, мощный поток "ковки" плодил в большом количестве и "горе-специалистов". В институте была "специализация" по этническому принципу: для будущих учителей в казахской школе ("нацфак", или просто "Н"), в узбекской школе ("узфак", или "У") и факультет широкого профиля, где учились выпускники русских школ (студенты называли факультет "ширпыр"). В 1980-е гг. на главном корпусе (где находился ректорат) висел большой плакат, извещающий о том, что "в нашем институте говорить можно/нужно только по-русски" за подписью ректора (доктора филологических наук, профессора Щегловой Галины Николаевны). Раз я наблюдала такую сцену: вышедшая из "ректоромобиля" Г.Н. Щеглова шла по аллее ко входу в здание, на ее пути стояли студенты, что-то шумно обсуждавшие по-узбекски; остановившись, ректор сделала им внушение: в нашем институте говорить можно только по-русски, если еще раз замечу ...

А говорили по-русски "специфически" - так, был прецедент, думаю, не один, когда полуграмотные "филологи" двигались по карьерной педагогически-административной лестнице: один из них повар из институтской столовой, получивший диплом alma mater "заочно" - не отходя от котла - и начавший "учить" падежи вместе со студентами, правда, последние преуспели явно больше, так как от них довелось услышать негодующе-комические реплики, мол, преподаватель (повар) сказал, что вопросы творительного падежа звучат так: кеми - чеми! Такую же карьеру проделал бывший водитель ректора, учившийся по схеме: "солдат спит - служба идет", или: крутишь баранку, а зачетка заполняется сама собой. Ныне занимает одну из руководящих должностей в вузе, пишет учебники (!).

А однажды профессор Р.М. Вайнтрауб, принимавший выпускной экзамен у студентов "широкого профиля" (!), с ужасом и растерянностью показал мне отнятую им у студента шпаргалку: на листке были написаны падежи и вопросы к ним; я не сразу поняла, в чем "криминал", так как написано было все правильно. "Но ведь это же выпускники! Они проучились 5 лет!", - сказал Р.М.

Судьба русского языка, в зависимости от пространства обитания, как видим, совершает неожиданные кульбиты - почти по логике "хотели как лучше, получилось как всегда": в 2007 г., приехав в Ташкент после десятилетней отлучки, я с удивлением обнаружила, что нынешняя молодежь (надеюсь, не вся!) не говорит и не понимает по-русски. Я искала на базаре в Старом городе всевозможные узбекские артефакты и "носителей" ментефактов - каландаров, или дервишей, помню, не так давно окуривавших от сглаза лавки торговцев при помощи специальной "сковородки" с вожженным исырыком. Обращаясь к молодежи, я столкнулась с "немцами" - меня не понимали, одна девушка, сердобольная, пошла и привела старого узбека, который и разрешил все мои проблемы. Видимо, старые ташкентцы-узбеки - это последние "могикане" в городе. Проезжая на такси по прежней улице Шота Руставели, я заинтересованно искала указатель: осталось название или нет? Спрашиваю у молодого водителя: это улица Шота Руставели? Ответ: бельмайман, не понимаю. Потом вижу вывеску: "Шота Руставели к^часи", правда, латиницей, - успокоилась; спрашиваю водителя, а Вы что, приезжий? Говорит, что нет, местный, ташкентский. Я выразила удивление: как же так, не знать название центральных улиц? Спрашиваю, а знаете ли кто такой Шота Руставели? Ответ: нет. Веду просветительскую деятельность в "полевых условиях". Спрашиваю, а каких русских писателей знаете? Ответ: Пушкин (поистине, не только "наше", "всеобщее все"!). Я: а где памятник, знаете? Ответ: там где "горький майдони" (площадь Горького; этого топонима в официальной топонимике Ташкента уже нет). (Памятник Горькому давно вывезен на задворки "Литературного" института, когда водитель лежал в люльке/бешике, но "дело" его - Горького - живет.) Спрашиваю: а кто такой Горький? Ответ: бельмайман. Тем не менее, рекламные щиты выполнены посредством русско-узбекского слэнга - запомнился такой: русскоязычная реклама пива - "Гламурный 'Гап'", где обыграно узбекское слово гап (разговор, беседа), активно употребляемое в русском языке.

Я уезжала из Ташкента в середине 1990-х гг., когда не только русские, но и узбеки ничего не понимали в тех процессах, которые творились в рамках языковой и графической реформы (переход на латиницу): вместо принятого во всем мире нерусского слова "экспресс" вдруг появились автобусы с надписью "тез юрар" - быстро бежит, вместо "аэропорт" - странное метафорическое сочетание (поди разгадай загадку!) - "хаво йуллари". В связи с последним ходила байка (может, у нее были реальные "ноги"): якобы официальное название вначале имело такой порядок слов: Хаво Узбекистон Йуллари, но, одумавшись и увидев, как звучит аббревиатура, "творцы" реформы поменяли порядок слов на: Узбекистон Хаво Йуллари.

Хотя мороженое по-прежнему и в речи узбеков называется "морож'еный", на упаковках пишут "муз?аймо?" - "ледяные сливки"; в период перестройки, когда вдруг в магазинах появились экзотические товары, увидела над специальной раковиной ярлык с надписью: "БД", так отозвалось непонятное "биде". Воистину "велик и могуч" "русский языка".

А вот уникальный постмодернистский языковой срез:

- Fuck you!

- Э! Наезжать киласанми?" (форум: Фергана. ру).

Список информантов

Zimmermann Elena, 1959 г., живет в Германии, по образованию журналист.

Алевтина Ш., 1965 г., живет в Москве, по образованию филолог.

Алексей Л., 1973 г., живет в Ростовской области, фермер.

Валентина Л., 1939 г., живет в Ростовской области, по образованию филолог.

Валерий А., 1973 г., живет в Москве, по образованию журналист.

Вероника Д., 1972 г., живет в Ташкенте, по образованию музыкант.

Володя Ч., 1952 г., живет в Ташкенте, по образованию филолог.

Медора Б., 1950 г., живет в Ташкенте, по образованию филолог.

Неля З., 1948 г., живет в Томской области, военнослужащая.

Нора А., 1948 г., живет в Москве, по образованию филолог.

Павел Ш., 1947 г, живет в США, по образованию журналист.

Публикатор, Реувен Миллер - 1945 г.р., живет в Израиле, по образованию инженер-электронщик.

30 апреля 2008

Комментарии: 68, последний от 12/02/2011. © Copyright Элеонора Шафранская (yehudinfo-1@nana10.co.il) Обновлено: 17/02/2009. 35k. Статистика. Эссе: Узбекистан Скачать FB2		Оценка: *5.4233** Ваша оценка:
Аннотация: Русский язык Ташкента: фольклорно-мифологическая повседневность

Элеонора Шафранская: другие произведения.

Русский язык Ташкента