Следующая история произошла со мной значительно позже и последствия её лежали в несколько ином судьбоносном плане.
Но по порядку. Я научился читать в 6-летнем возрасте самостоятельно, находясь в эвакуации на Урале, по "Детям капитана Гранта" Жюль Верна. С тех пор читал много, но довольно беспорядочно, причём с библиотеками, к сожалению, у меня отношения не сложились, но это отдельная история. Читать-то я читал, но писал скверно, с массой ошибок, и старался вообще не писать. Может быть, причина этого крылась в том, что почерк мой был (и остался!) ужасен, что доставляло моей матери настоящую боль, а учителям повод для нешуточных гонений на меня, ведь в то время (не знаю, как сейчас, в компьютерную эпоху) каллиграфия была почитаемым предметом. Из-за этого или по другим причинам, но писал я безграмотно, что к 8-9 классу превратилось в серьёзную проблему. Начиная с 8 класса, в нашей одесской мужской средней школе 47 учительница русского языка Таисия Сысоевна ("Сегодня мы запишем образ Татьяны из романа в стихах великого русского поэта А.С.Пушкина") проводила каждую субботу диктант на страницу-полторы, а в понедельник приносила результаты. Обычно она начинала с "пятёрок", возвращая проверенные листики с отметками, затем следовали "четвёрки", потом "троечки", "троечки с минусом" и, напоследок, - "двойки". Ниже - "единицу", - она не ставила. Мои оценки незначительно колебались вокруг "троечки". К концу 9-го класса, когда я уже не представлял себе будущего без физики, а, следовательно, надо было прорываться в Университет, - маме, и в слабой мере мне, стало ясно, что поступление в ВУЗ я просто-напросто завалю на первом же экзамене - сочинении. Что делать?
Нужны были экстраординарные меры, и моя мать начала искать надёжный путь к исправлению ситуации. Она выяснила, что есть один учитель, который даёт частные уроки русского языка, добиваясь резкого повышения грамотности ученика. О его успехах, как и о тяжёлом нраве, ходили легенды, говорили, что он отказывался продолжать занятия, если только один раз не выполнились его жёсткие условия, что он был настоящим зверем в обращении с учениками, хотя и обращался на "Вы"; в общем, складывался мало приятный образ. Но было и другое "но", и это было серьёзное НО, - он брал очень дорого (не помню точных данных), а мы жили тяжело, да и время (1952 год!!) было тревожное - надо ли было думать о повышении грамотности?! Все "НО" мама отмела - "Разденемся, если надо, но ты будешь грамотным, это на всю жизнь!" О, если бы я обладал таким предвидением, как моя Мать, и хотя бы частью её настойчивости!
Итак, жаркое одесское лето после экзаменов за 9-ый класс, по сочинению выставлялась двойная оценка - за содержание/за грамотность, у меня - 4/3, причём, как было отмечено, - "тройка весьма натянута". И вот мы едем на 17-м трамвае на окраину Одессы - Отраду, где улочки с такими милыми именами - "Тихая", "Ясная", "Отрадная", "Уютная" - и в полном соответствии со своими названиями зелёный район в 5 минутах ходьбы от пляжа. Я и не предполагал, что я, одесский школьник, обычно коричневый от загара к октябрю месяцу, пляжа в это лето не увижу совершенно...
Первые же впечатления подтвердили худшие опасения - грубый, к тому же непрерывно курящий, несминаемый бумажный цилиндрик мундштука папиросы торчал посредине рта, он изрекал свои условия, которыми я был тут же задавлен, но так как они уже перешли некую ошеломляющую грань, то их опасность как-то отодвигалась. В общем, в отличие от матери, в эту встречу я не осознал полностью, что меня ожидает.
- Я задаю упражнения, которые необходимо тщательно выполнять. Если одно домашнее задание не будет выполнено - занятия прекращаются. Если мы не укладываемся в один час занятий без перерывов (посещение туалета входит в оплачиваемое время), то дополнительное время суммируется к оплате. Заниматься будем через день по часу. Да, должен сказать, что с болванами я не работаю, но сразу сказать, чем набита у него голова, хочет ли он учиться, я не могу. Если я выгоняю ученика, то больше его не беру.
Я и сейчас, по прошествии более полувека, не могу сказать, была ли это у него сознательная педагогическая позиция настройки ученика на напряжённую работу, или же характер находил своё выражение естественно и без осознания.
Первый урок, диктант. Этим словом ничего не сказано. Диктант - это слово, не более, обычно соотносимое со школьным получасовым упражнением, а я в течение часа, не прерываясь, писал отдельные слова и предложения, не связанные между собой, - 2 листа, после которых я был выжат и обессилен, ибо такой нагрузки мне ещё не приходилось испытывать, к концу "диктанта" пальцы мои с трудом удерживали ручку. А этот садист взял красные чернила и ...Нечего и говорить, что все 4 страницы были красного цвета. Увы, я не мог сохранить этот поистине "эпохальный" документ, он поступал в собственность учителя. Борис Ефимович был доволен: "Вы не просто диктант писали, Вы мне показали всё своё знание, вернее, вопиющее незнание. Теперь я вижу, над чем нам нужно работать. Я составлю план, а такие диктанты будут ещё не раз, но если после второго-третьего я увижу, что нет продвижения, нам придётся расстаться. Вы писали очень медленно, эти 7 минут я приплюсовываю. До свидания!"
Домашнего задания на этот единственный раз не было, но что мне предстоит, я начал осознавать.
Вечером следующего дня я сидел напротив Б.Е. и смотрел на его тетрадку, обложка которой была украшена моим именем и фамилией. На первой странице таблица с датой и числом - 67 минут, потом сумма аванса. Это-то я разобрал, но дальше шли непонятные мне цифры, буквы и всё было завязано на странице стрелочками и разными значками. Мои вопросы по этим иероглифам были проигнорированы, как будто бы их и не было.
-Так. С синтаксисом мы подождём, здесь у Вас более не менее сносно, а грамматика - !! - не знаю, удастся ли нам за лето продвинуться на таком фоне знаний. Но... уж очень мать просила.
В памяти не сохранились его объяснения грамматических правил, остались только впечатления, да ещё удивление - "как это я раньше не понимал, ведь так просто. А исключения легко запоминаются в любопытных или смешных предложениях, к тому же, довольно интересно всё это в языке устроено..."
Ухожу домой с авоськой (моё поколение хорошо помнит эту сеточку с ручками, куда можно было слона упрятать!), наполненной разными сборниками упражнений с закладками, пожелтевшими листиками с печатными текстами и написанными от руки, общий объём упражнений соответствовал примерно 1-2 месяцам работ в школе. Можете поверить, что я не преувеличиваю! Спал я плохо, меня преследовали всю ночь эти закуриваемые от окурка следующие папиросы, эти падающие очки и неприятный тип, орущий на любую мою задержку с пониманием, не говоря уже об ошибках. Два дня, до вечера послезавтра, впрочем, как и последующие полтора месяца, я сидел над упражнениями, стараясь не думать о лете, тёплом, тогда ещё чистом Чёрном море, из которого не вылезают мои одноклассники, да мало ли какие мысли и видения пытались оторвать юношу от этой каторги! По прошествии трёх-четырёх занятий, несмотря на крики и обидные прозвища в мой адрес, я не был изгнан, чего страшно боялась мама. Но атмосфера занятий мне не нравилась, я был подавлен его агрессивностью, его непрерывным, как мне казалось, старанием меня унизить по поводу и без повода. Вот так мне тогда казалось. Я не понимал причин этого, казалось, это именно ко мне такое отношение, что я ему чем-то не нравлюсь. В общем, я начал думать над тем, под каким соусом подать маме желание прекратить занятия.
Теперь я сделаю отступление, вернее, наоборот - прыжок в 1990 или начало 91 года. Идёт ТВ передача, сольное выступление Михаила Жванецкого. И вдруг я слышу знакомое имя, да и ситуация кажется мне близкой. Что такое? Всё оказалось просто - блестящему сатирику-одесситу и его одноклассникам повезло в жизни - они были школьными учениками Бориса Ефимовича Друккера! Ещё через 15 лет, уже в другой стране, я прочитал текст этого выступления - обстоятельства и "действующие лица" ожили в моей памяти, а главная пружина жизни Б.Е. очистилась от детских мешающих наслоений. Этот рядовой учитель рядовой одесской школы был настоящим фанатиком Русского Языка, для него ошибка в диктанте была кровной обидой за Язык, а непонимание правил воспринималось им как нанесение оскорбления Языку. А, кроме того, он был нелюбим - ни коллегами, ни окружением. Позже Б.Е. деликатно и без злобы жаловался мне на эту нелюбовь со стороны учителей, но, как говорил ММ, его не любили и ученики. Запоздалое понимание придёт через годы.
Это теперь я понимаю мотивы Б.Е., а в то время малоприятная атмосфера занятий вполне могла поставить крест на постижение мною грамотности. Но в нашу жизнь часто врывается Господин Случай, и - поди, проверь! - это действительно случай, слепое совпадение обстоятельств, или есть в этом мире рука Судьбы?! Не будем здесь входить в непростые философско-мировоззренческие построения, но нет сомнений, что любой человек, анализирующий свою жизнь, может вспомнить о разных "совпадениях и случайностях", имевших судьбоносное значение, так что не верится в простые случайности...
Я уже упоминал, что наши занятия проходили по вечерам, при свете висящей без абажура электрической лампочки. Прихожу в один, действительно ставший прекрасным, вечер, встречает меня жена Б.Е. с керосиновой лампой в руке. Удивительно, ибо уже лет пять не пользовались этим источником света?
- Почему-то погаслоэлектричество, а соседа нет, он нам всегда чинит.
Понял ли я, что Судьба в образе перегоревшего предохранителя на электросчётчике подаёт мне руку на всю оставшуюся жизнь? Нет, конечно. И тем более я не мог даже предполагать, что это была не последняя вылетевшая "пробка" - знак на моём пути. Такие знаки и встречи осознаются по их последствиям и спустя немалое время и. Но что впервые в этой квартире я почувствовал себя "в своей тарелке" - это мне сразу стало ясно. Надо ли говорить, что через несколько минут "жучок" вместо перегоревшей "пробки" вернул нормальное освещение, весь процесс священнодействия у счётчика мне ассистировал притихший "деспот", время от времени произнося гладящие моё юношеское самолюбие слова. И после такого "электрического триумфа" наши отношения резко изменились. Во-первых, он перешёл на "ты", кроме того, что более важно, минутные прибавки к оплате просто исчезли, и, наконец, Борис Ефимович начал говорить не только о правилах грамматики. Я усиливал свой успех ремонтом аварийных электрических розеток и висящих шнуров, но вершиной моей карьеры стало возвращение к жизни электроутюга, после чего мы уже делали перерывы в занятиях на чай. Эти перерывы открыли немало нового в жизни моего учителя - я узнал, что графики и таблицы, позволяющие безошибочно анализировать знания и незнание ученика основаны на взглядах языковеда Н.Я.Марра, ярым приверженцем которого был Б.Е. Стоит вспомнить, что в это время в школах проходили эпохальный труд вождя и учителя всех народов о языке, клеймящий покойного академика Марра за идеализм и прочие "измы". Понятно, что упоминание опального языковеда на репетиторском уроке русского языка было обставлено многочисленными оглядками и предупреждениями. (Когда, через много лет, я поинтересовался этими самыми "взглядами" Н.Я.Марра, то удивлению моему не было границ - совершенно непонятно, как на их основе можно создать мало-мальски работающую педагогическую систему обучения языку? Очевидно, для этого надо было быть Лингвистом от Б-га!) Что касается подбора диктантов и упражнений для закрепления теоретических знаний, то здесь авторство Б.Е.Друккера несомненно, они отрабатывались им годами и конца этой работы педагог-подвижник не видел. Он сохранял диктанты своих учеников (я видел эти папки с листиками, написанными разным почерком, с различной степенью "красноты"), систематизировал их, обобщал результаты и постоянно вносил изменения в тот набор, который назывался "текстом контрольного диктанта" и "закрепляющими упражнениями".
У меня нет сомнений, что этот труд был высшей научно-педагогической марки, по меньшей мере, это был уровень кандидатской диссертации, а с учётом пресловутой "практической значимости" докторская степень не была бы преувеличением. Думаю, что Б.Е. сам это понимал, но афишировать Марра, без упоминания которого он не мыслил свой метод, было невозможно. Что стало с этими поистине бесценными страничками диктантов и бесчисленными упражнениями, так метко попадающими в нужные ученику точки знания-незнания? Сын Б.Е., как он сам рассказывал, служил в армии, кажется, в чине лейтенанта где-то далеко, языком не интересовался, последователей учителя Друккера в школе не было. Обидно, очень обидно. Конечно, хотелось бы верить, что рукописи действительно "не горят"...
Вернёмся к моим занятиям. Человеческое ли сближение сыграло свою роль, сказался ли потрясающий педагогический метод, или, в дополнение к ним, я втянулся в ритм напряженной работы, но уже третий диктант показал существенные сдвиги в уменьшении концентрации красного цвета на страницах. Б.Е. добивался того, чтобы ученик писал грамотно, не задумываясь - "если ты задумался, значит, ты ещё не знаешь". К концу первого месяца потогонной учёбы Б.Е. заговорил о другом.
- Вот у меня был ученик Григорьянц, так его сочинение о И.В.Сталине послали в Киев, как лучшее, написанное в Одессе. Может, мы успеем с тобой позаниматься и сочинениями, а?
Но всё кончается, пролетели полтора месяца - до сих пор удивляюсь, как это я оказался способен на такую адскую работу? - пришла пора и последнего диктанта. Всё-таки, оказались на этих страницах одна или две красных отметины.
- Нам бы ещё недельку!
Но денег уже не было, да и я был вымотан, а предстоял 10-й класс.
Приближалось Первое Сентября - начало занятий в школе. Я понимал, что история с моим неожиданным, взрывным переходом к грамотности должна иметь своё естественное продолжение. Это ведь для меня новая ситуация носила причинно-следственный характер, определялась тяжёлым почти двухмесячным трудом, талантом педагога и его эффективной методикой, а школа оставалась той же, с теми же простенькими (!) диктантами по субботам, с тем же ритуалом выдачи проверенных листиков и списком вполне устоявшихся грамотеев и неучей. О моих занятиях, если кто-то из одноклассников и знал, то не представлял их последствий. Но я-то уже оценивал себя по другим меркам, я рвался в бой, я ждал этого первого диктанта как выступления на Олимпиаде, мне нужна была Победа как компенсация за унизительные годы в статусе неуча, да и за "потерянное" лето тоже. Время от первого сентября до первого субботнего диктанта было для меня изматывающим, я не мог настроиться ни на что другое - "диктант-диктант-диктант", только это стучало в голове. Даже море потеряло для меня своё обаяние и притягательность, не помню даже, был ли я хоть раз после начала школьных занятий на пляже. И вот наступила долгожданная суббота. Из-за слабеющего зрения (почему-то очки я тогда не носил) я сидел на первой парте в ряду, близком к окну, вместе со своим приятелем, обычно имевшим за диктант твёрдую "четвёрку". В среднем ряду, напротив учительского стола, на второй-третьей партах сидели наши "грамотеи", считавшие получение "четвёрки" за диктант личным оскорблением. Когда же это нечасто случалось, то обычно выдвигались "объективные" причины - болела голова, дома происходило что-то особенное или ещё что-либо мешающее.
Много лет спустя я оценил результат потогонной системы Друккера - писать не задумываясь, грамота должна быть автоматической. Если бы было иначе, вряд ли бы мне в состоянии перевозбуждения удалось бы сосредоточиться на этом первом диктанте, хотя сложность его по сравнению с друккеровскими была просто смехотворной. Диктант написан, листики сданы, надо ждать два дня, когда учительница сообщит результаты. Тоже было тяжёлое время ожидания, но сюрприза понедельника я не ожидал.
И вот наступил день ожидаемого триумфа, в голове звучат фанфары, все должны встать при объявлении моей оценки и почтительно склониться перед моей абсолютной Победой над всеми отличниками. Урок начался, извлекается пачка листков, на-чи-на-ет-ся!! Вначале листик с оценкой "5" вручается отличнику Л.Д. с замечанием, что у него была маленькая описка. Но затем идут несколько диктантов с отметкой "4". То есть - как? А где моя пятёрка?!! Неужели я допустил какую-то оплошность?! Выданы "четвёрки" - меня НЕТ!!! Голова пошла кругом, гнусные мысли, за которые до сих пор стыдно, сдавили мозг - Учил неправильно! Специально!! "Марровец", теперь всё понятно! Пытка продолжалась - меня не было и в "тройках"... Затем была выдана работа с "двойкой", не моя. Я уже был убит, растерзан на молекулы, мир прекратил своё существование и был мне ненавистен. Я даже не сподобился спросить о своей работе.
-А теперь я хочу сказать о возмутительнейшем явлении, первом в нашем классе, - один наш безнадёжный троечник решил пойти простым путём к получению хорошей оценки, он СПИСАЛ диктант у Л.Д., надеясь, что я ему поставлю "пять" за это! Я посмотрела его последний прошлогодний диктант - сплошная безграмотность! А здесь - ни одной ошибки, даже той, что сделал Л.Д. Это он списал, очевидно, у своего соседа. Толик, ты ведь это слово написал правильно?Комсомольцы должны дать должную оценку этому мерзкому поступку!
Во время этой гневной её тирады я как бы всплывал со дна, я буквально ощущал, как я поднимаюсь к воздуху на поверхность, передать комплекс чувств - радость, гнев, удивление и обида, желание доказать тут же, немедленно, свою правоту и выстраданную грамотность - всё это и многое, трудно определимое, вылилось в крик
- Как я мог списать, если я даже не вижу строчек в его тетради с такого расстояния?!
Дальше меня понесло, я кричал об экспериментальном методе под гипнозом, о каких-то таблетках, не помню, уже, о чём ещё не менее впечатляющем. Мой крик почему-то не прерывали, что-то повисло в воздухе, как ожидание или предчувствие либо скандала, либо сенсации. Интересно, что и учительница как-то не среагировала адекватно на мой крик. Вдруг кто-то из учеников в наступившей странной тишине произнёс
- Да посадите Вы его отдельно на следующем диктанте.
На том и порешили, а дни до субботы вдруг оказались заполнены другими драматическими событиями, к тому же "грамотеи" решили, что ситуация не стоит внимания и старательно переключились на что-то, более привлекательное. Подошёл день диктанта, всё вспомнилось, возник спортивный азарт, класс начал заключать споры о моём возможном результате. Диктант прошёл в необычной нервной атмосфере, все поглядывали на меня, одиноко сидевшего на первой центральной парте, в окружении 5(!) пустых парт. Звонок, но класс требует немедленной проверки моего диктанта, ждать до понедельника ни у кого, а в первую очередь - у меня, нет терпения. Стол Т.С. обступили со всех сторон, но тишина в конце сменяется гулом - ни одной ошибки! У меня нет сил радоваться, но сюрпризы ещё не кончились. Т.С. не могла смириться с тем, что кто-то обучил на "пятёрку", да за короткий срок ученика, которого она за 4 года, с 7-го класса не смогла вытянуть на твёрдую "троечку".
-Я боюсь, что здесь ситуация может оказаться уголовной, тексты моих диктантов были в учительской и их можно было выкрасть и выучить.
Дело в том, что основания для таких подозрений могли действительно быть. Как раз в эти дни шло расследование кражи из директорского сейфа бланков школьных аттестатов зрелости, к которой, как оказалось, были причастны наши двое учеников. Но меня это подозрение глубоко оскорбило, но тут несколько соучеников предложили, что Т.С. подготовит новый диктант специально для меня, ибо слух уже пошёл бродить по школе, нужно было внести полную ясность. Далее всё было без сенсаций, все последующие диктанты и сочинения я писал без ошибок, никто уже этому не удивлялся, но экспертом по грамматике я не смог стать из-за противостояния группы отличников. А вся история к концу 10 класса просто забылась, вспомним, что на дворе были судьбоносные для страны 1952-53 годы, да и решалась наша личная судьба. Так окончилась моя школьная история с грамотностью, никто, в том числе и учителя, не заинтересовались ни методом резкого повышения знаний, ни новатором-педагогом.
Несколько студенческих лет, приезжая на каникулы к матери в Одессу, я заглядывал к Борису Ефимовичу, потом поток времени и событий захлестнул меня, а когда я вспомнил снова о нём, старого его дома уже не оказалось на месте. Не раз за последующие годы мне вспоминались и сам Учитель, и его метод, и время моего языкового штурма, оставившего след действительно на всю мою жизнь, как и предполагала моя мудрая мать. Но оказывается, что тёплую память о Друккере храню не только я, поэтому в завершение
позволю себе процитировать горькие и благодарственные слова М.М.Жванецкого, горькие, ибо уже в 1966 году в возрасте 59 лет Великий Учитель ушёл из жизни:
"Мы собрались сегодня, когда нам - по сорок. "Так выпьем за Борис Ефимовича, за светлую и вечную память о нем", - сказали закончившие разные институты, а все равно ставшие писателями, поэтами, потому что это в нас неистребимо, от этого нельзя убежать. "Встанем в память о нем, - сказали фотографы и инженеры, подполковники и моряки, которые до сих пор пишут без единой ошибки. - Вечная память и почитание. Спасибо судьбе за знакомство с ним, за личность, за истрепанные нервы его, за великий, чистый, острый русский язык - его язык, ставший нашим. И во веки веков. Аминь!"