Само написание этого рассказа, собственно создание текста имеет свою любопытную историю, которой мои друзья посоветовали предварить основное повествование. Выполняю их совет. В конце 90-х годов ХХ века, я был по служебным делам во Франкфурте-на-Майне, после чего должен был лететь в Лондон. Билет, естественно, был давно куплен, гостиница в столице Великобритании заказана, встречающие меня знали номер и время прибытия рейса в аэропорт Хитроу. Я прошёл паспортный контроль, досмотр ручной клади и сидел в зале, ожидая вызов на посадку, до которого оставалось менее часа. Сквозь дрёму мне показалось, что по радио прозвучала моя фамилия. Решил, что показалось. Но минут через пять уже явно – меня, именно меня, просят подойти туда-то и туда-то. Всякие мысли промелькнули – может что-то с чемоданом, но там ничего подозрительного не могло быть? В чём же проблема? Совковое клеймо в психологии – от любых официальных контактов ждёшь только неприятностей. В общем, с некоторым напряжением подхожу к назначенному месту. Меня встречают две женщины в аэропортовской форме, вид их был явно смущённый. Они, с многочисленными извинениями, объяснили суть дела. В Лондон на что-то важное летит из Германии группа, но получилось так, что одного места не хватило. Не окажу ли я любезность уступить своё? Ибо я оказался единственным на этом рейсе, кто летит соло. Мне гарантирован вылет следующим самолётом через два часа. Для некоторой компенсации неудобств: талон на обед в ресторане и для комфортного дальнейшего ожидания пропуск в комнату VIP-персон. Я, несколько ошеломлённый сложившейся неожиданной ситуацией, конечно, согласился. Мелькнула мысль – когда ещё я окажусь VIP-персоной? После потока словесных благодарностей от явно обрадованных сотрудниц, мне были вручены талон и пропуск. Опускаю описание обеда и комнаты для избранных, всё было на лучшем европейском уровне. Но дальнейшее пошло не по плану – сначала задержался рейс, потом выяснилось, что по каким-то обстоятельствам посадка будет не в Хитроу, а в Лутоне. Обещали, правда, доставить в Лондон. Мне любезно предоставили возможность позвонить коллегам и предупредить об изменении планов. Забегая вперёд – добирался я до лондонской гостиницы самостоятельно, что было, впрочем, сносной платой (2 или 5₤, точно не помню) за доставленные приятные приключения. Так вот, занял я, после обеда, кресло в VIP-салоне, поблагодарил за предложение принять душ, выпил кофе, огляделся и понял, что задремать уже не удастся, и решил записать некоторые впечатления о встречах в дождливом Франкфурте-на-Майне, который мне толком посмотреть так и не удалось. Но вместо этого неожиданно для самого себя я начал писать воспоминания о событиях более чем 30-летней давности и в местах, отдалённых от Европы тысячами километров. Исчезла VIP-комната с фруктами, пирожными-бисквитами и напитками, вежливыми и предупредительными девушками – я вновь оказался в Восточной Сибири, в памятную зиму конца 60-х годов. Практически без правок заполнялись альбомные листы большого формата, ведь в те дни лептопы ещё были редкостью. Когда, где-то через час, мне сообщили, что рейс откладывается на 2 часа, это не вызвало у меня ни малейшей реакции – я ещё был там, отсрочка была кстати. Страницы убористого текста воспоминаний пролежали потом в столе более 20 лет, ведь они были рукописные! Переносить их в компьютер не было ни желания, ни времени, на процессе написания на бумагу шариковой ручкой я как бы уже избыл прошлое. Но недавно дочки вспомнили те жизненные коллизии, а внучка потребовала текст, причём экранный, ибо мой почерк ей читать трудно, да ещё по-русски. Меня хватило только на первую часть истории, ту, которая, безусловно, относится к влиянию электричества на события моей жизни. Чуть подсократил, отредактировал и представляю на суд читателей.
Октябрь 1941 года. Небольшой семейной группой нам удалось вырваться из осаждённой фашистами Одессы и "обосноваться" в маленькой деревеньке возле Уральского города Ирбита. Но между этими событиями было много чего – и страшного, и тяжёлого, в том числе моё краткое пребывание в Свердловском детприёмнике, приведшее к крупозному воспалению лёгких. Этот удар по здоровью в 5-летнем возрасте, да ещё в военное время в ситуации эвакуированных южан оставил след на долгие годы. По возвращении в Одессу в 1944 году меня одолевали частые ангины, вызывавшие длительные пропуски школьных занятий. Всё это заставило мою мать искать радикальное решение, которое медицина того времени находила в повальном удалении миндалин у молодого поколения. Опускаю картины посещения модного (частного и дорогого) профессора Тартаковского, как у него дома, так и в его клинике. Это был первый большой больничный опыт, но я продолжал быть хилым, хотя и без гланд, в то же время, как любому подростку, мне хотелось быть здоровым, сильным и ловким. О школьных годах нужно вспоминать отдельно. Выдаваемые в школе крошечные трёхкопеечные булочки и кулёчки с ложечкой сахара, тут же отбираемые у малышей соучениками-переростками, я помню хорошо, как и учителей, как и винный склад в подвале одесской средней школы. Холодные классные комнаты с разбитыми оконными стёклами, обучение в две-три смены, замученные, задёрганные учениками и нищенской жизнью учителя, некоторые из которых, тем не менее, оставили незабываемый светлый след в наших судьбах. Об этих людях надо писать отдельно. Жизнь продолжалась, Сталин умер, мы, десятиклассники, отстояли с деревянными винтовками полчаса в карауле возле соответствующего памятника на Соборной площади и начали готовиться к выпускным экзаменам. Школа осталась позади, каждый искал свой путь. В возрасте неполных 17 лет я улетел из чистого, сытного, заботливого, но холодного дома на Север, в Карелию, в принявший меня университет, не имея представления и навыков реальной жизни. Сумбурное времяпровождение, столовское питание, неумение наладить нормальный быт – за несколько лет привели к гастриту, колиту, непонятному состоянию с температурой +40oС (это истинный факт, а не «украшение» рассказа!) без особых других симптомов в течение целого месяца. В приёмном покое больницы лечили от всего, что могло быть, включая туберкулез, но найти причину не смогли. Внезапно температура упала, как и силы, отощавший и опустошенный я завершил достаточно бездарно учебу в университете и начал вольную жизнь на съемной квартире, время от времени похварывая, в основном, из-за сбоев желудочной и сердечной функций организма.
К тому времени я обзавелся женой и дочками, друзьями и подругами и… начал регулярно, два раза в год, лежать в больнице с проблематичным диагнозом ревмокардит. Съел не менее полутора килограммов аспирина, много антибиотиков, что-то из гормонов, но существенного улучшения состояния не произошло. В это же время произошел переезд всей семьёй в Сибирь, где здоровье продолжало ухудшаться. Дело дошло до того что "друзья" посоветовали составить завещание, хотя завещать, кроме книг, было нечего.
Итак, ситуация моя к 30 годам жизни складывалось почти фатально – ходил, держась за стенки, РОЭ иногда доходило до 50-70 (при норме не выше 10), малейшее напряжение: лестница, наклон, резкий поворот приводили к потемнению в глазах. Я не хотел сдаваться и начал с йоги, но быстро почувствовал, что для этих занятий нужно либо быть здоровым, либо упражняться под руководством опытного человека, хорошо знающего лечебные асаны. А у меня к тому времени дополнительно сдали почки, поджелудочная железа, не прекращался язвенный колит. Как следствие, йога отпала. Что делать? Прослышал про сибирскую травницу Пестову, о которой ходили легенды. Но активных действий не предпринимал – нужен был, как почти всегда бывает, толчок. И он не замедлил проявиться.
Стояла необычно суровая зима, кажется, 1968 или 69 года. Из-за очередного обострения болезней меня уложили в почечное отделение Иркутской областной больницы. Утром пришёл хирург, сунул свою огромную лапу мне под ребра и сказал: "Завтра начнем готовить к специальным рентгеновским снимкам, а потом на операцию – будем подшивать опустившуюся почку". Тогда была мода на такие операции. Страшная вещь – мода в медицине!! Я к тому времени настолько устал от своих немощей, что потерял способность к оценке ситуации и принятию обдуманных решений. Опасное психологическое состояние! В результате – покорное равнодушное согласие. В чём заключалась подготовка к съёмке? Три дня меня держали на белковой безуглеводной диете, что было необходимо для предотвращения аллергической реакции на вещество, создающее контрастный снимок внутреннего органа, вводимое внутривенно. Такая реакция возникала, когда это вещество взаимодействовало с глюкозой в крови. Поэтому, нужно было резко снизить там содержание глюкозы, что и достигалось диетой. Прошло три дня, меня привязали к доске, сделали один рентгеновский снимок в лежачем состоянии, потом поставили вертикально и сестра начала вводить раствор этого самого контрастёра. И тут я начал чувствовать усиливающуюся сухость в горле – першит и как-то очень неприятно. Прохрипел о своём состоянии медицинской сестре, ответ: "Больной, потерпите, не вы первый". Дальше я ничего не помню, очнулся в палате с кислородной маской на лице. Оказывается, сестра по ошибке растворила контрастёр не на физиологическом растворе, а в растворе глюкозы!! Результат этой халатности – острая аллергическая реакция, почти «отёк Квинке». (К вопросу, что хорошо и что плохо: ведь невнимательность медсестры меня, по большому счёту, спасла!) Я был на грани отбытия в иной мир. Потом узнал, что вводили адреналин чуть ли не прямо в сердце, короче – «героическими усилиями советских медиков вытащили из возможного небытия». Естественно, что хирург Быков не показывался, сестра сменилась. И я, едва отдышавшись, забрал свои вещи и, увидев в случившемся перст Судьбы, решил прекратить общение с официальной медициной. Как оказалось, на 40 лет!
Вот тогда и встал остро вопрос о прорыве к Пестовой, благо жила она недалеко от нашего дома. Жила эта старушка одна, но рядом с ней, как водится, всегда была группа приживалок. Попасть к ней было непросто, со всей Сибири приезжали люди, возле её одноэтажного деревянного домика круглые сутки стояли машины, летом толпились люди, а зимой они грелись в подъездах недалеко стоящих цивилизованных «хрущёвок». Иногда очередь подходила на вторые-третьи сутки, но люди терпеливо ждали – «баба Пестова» зачастую была последней надеждой.
Пошел я днём на разведку, увидел ситуацию и решил придти рано утром, занять очередь и ждать. Пестова уже еле ходила, иногда не могла никого принять, люди покорно расходились. Такие перерывы были довольно часты, думаю, что ей было под 80 лет, а может, и больше. В общем, одним морозным ранним утром подхожу к дому, где топчутся 10-12 пожилых людей, ждут 10 утра, когда обычно травница начинает приём, обсуждают свои болезни и считают, кому повезет попасть к Пестовой. По всему было видно, что мне зайти в домик «не светит», но я решил ждать и грелся со всеми у батарей открытого подъезда недалеко стоящей бетонной пятиэтажки. Темное зимнее утро, где-то около 10.00 выходит одна приживалка и говорит, что приема не будет, так как в избе нет света, что-то испортилось, а мастер то ли запил, то ли его вообще нет.
Я вновь явственно ощутил толчок Судьбы.
- Давайте, я починю! Толпа меня пропустила, я быстро нашёл, где коротнуло, заменил жучок в пробке, вспыхнул свет.
Пестова говорит – Мастера, мастера пропустите без очереди. Заходи, мастер, что у тебя?
Как интересно устроен человек, ведь прошло более полустолетия, сколько всего было, а начинаешь вспоминать – всё встаёт перед глазами, как будто бы было вчера. В избе по стенке сделаны перила, Иначе она уже не могла ходить, боялась упасть. Принимала в большой комнате, а травы, сборы были в ее спальне – в коробах на подоконниках и на столике, подвешенные под потолком. Туда она меня и позвала, сказав, чтобы остальные ждали. Хотя мне было неудобно и неловко, но она как-то сразу просто и мягко сняла это напряжение. После её своеобразных, мало похожих на стандартный сбор врачебного анамнеза, расспросов о моей ситуации, я спросил об её истории, и мы разговорились. Она сказала «подружкам», чтобы принесли чай. Я отказывался, ссылаясь на очередь ждущих на улице, но мои слова не были искренними – мне очень хотелось услышать её рассказ о своём пути, ведь не каждый день выпадает возможность такой встречи. Я не запомнил многих её слов, но навсегда осталось ощущение духа рассказа, в глазах буквально стоит картина – как она от самогó цветка или всего растения узнаёт, чем он может помочь людям и в каких случаях; когда, утром ли вечером, в какой фазе луны надо собирать «урожай», да как его готовить. Я понял, что её отношения с растениями проходят на равных, это диалог, но эта способность у человека либо есть от природы, либо её нет, научить этому невозможно. Можно только разбудить спящие способности. Да ещё должно быть желание помогать людям, но, очевидно, эти качества идут рядом.
- Я вышла замуж молодой, да за пожилого, он был травник от Б-га. Увидел во мне ученицу, обучил. Уж очень хотел передать своё умение слушать травинки. Потом я, вдовая, сама до всего доходила. Из моих двоих сыновей один, старшой, был бы хороший травник, да погиб молодым. (Она не сказала, или я забыл, что с ним произошло.)
(На вопрос о втором) – Так он по книгам лечит, не по нутряному знанию, хотя и врач по науке. Знаешь, нас, народных лекарей, ведь преследовали, даже в тюрьму сажали. Это теперь не то, чтобы признали, но не мешают, не изгоняют. А ведь люди страдают, им помогать надо, видел, сколько на улице ждут. Да силы уже не те.
Вот так я получил три-четыре пакетика с наставлениями по приему и наказом приходить, когда надо, и когда закончится трава. Денег она не взяла. Такой вот привалил мне подарок Судьбы. Кстати, с этим её вторым сыном-врачом меня свела судьба (по его инициативе) много позже, но это уже другая история, менее судьбоносная и значительно менее светлая. Может, когда накатит – расскажу.
О дальнейшем. Травки помогли, за пару месяцев их приёма я окреп. Как говорят, появился блеск в глазах, можно было думать о будущем. Вгрызся в работу, защитил кандидатскую диссертацию, начались семейные выходы в лес, на берег Байкала, но … проблемы через год-полтора вернулись. Пакетики, это ведь не «неразменный пятак» из института НИИЧАВО братьев АБС, они опустели, а я почему-то всё затягивал визит к знакомому домику. Одолевали тоскливые мысли – что ж, видно придётся принимать отвары и настои всю оставшуюся жизнь? Но выяснилось, что и домика-то уже нет – стройка поглотила целую ненаписанную историю Иркутска и его ГЭС, а Баба Пестова вроде бы поехала к родственнице в дальнее село, да и осталась на тамошнем кладбище. Уже в эпоху интернет-поисковиков я попробовал найти что-либо о легендарной травнице, но добыл крохи. В записках по истории Кафедры фармакологии Иркутского государственного медицинского университета промелькнуло, что там «работал сын иркутской известной травницы Пестовой, врач по образованию Б.М. Пестов, перешедший на практическую работу», даже имя её не сохранилось. И это было всё о таком человеке – гордости Восточной Сибири. Печально как-то….
Жизнь не остановить, надо было искать другие пути к оздоровлению. Но это, как говорится, уже другая история. Без электричества, кстати. Поэтому, цикл закончился,
а три небольших рассказа сохранят, надеюсь, память о нескольких повстречавшихся мне хороших людях.