Учительница русского языка и литературы Вера Ивановна была большой женщиной. Переваливающейся походкой и вторым подбородком она напоминала важную индюшку. Вера Ванна - так, чтобы особо не напрягать язык, звали ее ученики. Между собой мы называли ее просто Ванна. В школу "училка" обычно приходила в зеленом кримпленовом платье. На высокой груди всегда лежали какие-нибудь дешевые бусы. Именно лежали, а не висели. Это было постоянной темой наших шуток. Ванну мы побаивались, но уважали. Она не скупилась на "двойки", но рассказывала интересно и любила тех, кто просто учил ее предмет.
Кроме того, Ванна смешно картавила: "Это пьяизведение мы будет изучать подъёбно (подробно)". Мы тихо давились от смеха. Но когда она указкой водила по списку, думая, кого бы вызвать к доске, класс переставал дышать. Самые трусливые сползали со стульев под парту.
"Итак, к доске-е (не то, что муху - комара было слышно в классе ) пойде-е-ет (господи, не дай ей меня вызвать!), - и, набрав воздуха, громко, - Ваня Чащухин!". При этом ее указательный палец летел вниз, как у Глеба Жиглова: "А теперь Горбатый! Я сказал Гор-р-батый!". "Счастливец" понуро плелся к доске.
Той весной нам предстояло сдавать экзамен по литературе. Вечером перед испытанием мне неожиданно позвонила Ленка Сидорова: "Светка, ходят слухи, что завтра на экзамене мы должны будем читать наши любимые стихи. Я кроме "Наша Ванна громко плачет..." ничего не помню".
Моими любимыми тогда были собственные стихи - про смысл жизни и безответную любовь. Ни Барто, ни мои "творения" под любимые стихи явно не подходили.
Обзвонив своих друзей и решив особо не напрягаться, мы выбрали то произведение, которое проходили последним в школьном программе - "Стихи о советском паспорте" Маяковского.
Кое-как вспомнив что-то про "краснокожую паспортину" и надеясь, что всех все равно не спросят, наша компания отправилась гулять.
Утром, красивые и нервные, мы пришли на экзамен. На неизменной зеленой груди Веры Ванны красовался праздничный аксессуар - огромная пластмассовая брошь со множеством разноцветных облезлых шариков.
Экзамен протекал спокойно. Пока очередь не дошла до Вовки Арсеньева. Невнятно рассказав что-то про Тургенева, парень выжидающе смотрел на Ванну.
"Ну-с, Владимий, с Туйгеневым ты явно не дьюжишь. Может быть, тогда ты почитаешь нам свое любимое стихотвойение?"
Вовка кивнул и бодро начал: "Я волком бы выгрыз бюрократизм...". Его уверенности хватило на первые несколько строчек. "Я достаю из широких штанин...". Вовка замолк и с мольбой посмотрел на класс. Парни, пытаясь подсказать ему, стали делать какие-то пасы руками. Но показать на пальцах слово "дубликат" - это все равно, что станцевать слово "паспорт".
"Ну что ты там достаешь из шийоких штанин, Володя?", - Вера Ванна устало потерла переносицу. Класс хихикнул. Наконец, прочитав по губам одноклассника нужное слово, Вовка радостно дочитал стихотворение до конца.
Следующей была моя подруга Юлька. Отбарабанив про женские образы в романе "Герой нашего времени" и получив похвалу Ванны, она удовлетворенно направилась к выходу.
"Постой, Юлия, пойядуй-ка нас своими любимыми стихами", - учительница откинулась на спинку стула, предвкушая удовольствие, которое, по ее мнению, должна была доставить отличница.
"Стихи о советском паспорте", - промямлила подруга.
Ванна удивленно вскинула брови: "Что за всеобщая любовь к Маяковскому? Ну ладно, давай".
Юлька кое-как пробубнила про "пурпурную книжицу", впрочем, ни разу не запнувшись. Ванна только качала головой.
Когда я, "спортсменка, комсомолка и просто красавица", начала "выгрызать бюрократизм", Вера Ванна не выдержала: "Вы что, издеваетесь?". Брошь запрыгала на вздымающейся груди.
В это время в класс заглянул директор. Еле сдерживая гнев, Ванна съязвила: "Пьедставляете, Александый Васильевич, оказывается, все ученики пьёсто обожают Маяковского. Дьюгих поэтов у нас нет".
"А что вы имеете против Владимира Владимировича, Вера Ивановна? Это хорошо, что наши дети выбирают таких талантливых личностей. Я тоже люблю Маяковского. Какой слог! Какой напор! Я волком бы выгрыз бюрократизм..."
Потом нам говорили, что наш хохот был слышен на другом конце школы.