Съезжая с Hilton'a, я впадлу не дал им денег, хотя надо было. Всет ки добил меня праздничный торт 8 января с этой незатейливой подписью. И единственный приличный швейцар не работал в тот день. Он был похож на индейца. Хотя я так понял, это отличительная внешняя черта всех в первом-втором поколении исконных народов, спустившихся с этих гор. Торговцы под растаманскими шапками косили под них, но не всегда удачно. Лицом они часто также были черны, но мелки ростом и характером. Настоящие же горцы были внешними проявлениями натуры несколько анекдотично похожи на образ идеального мужчины в весьма маразматических представлениях поля общественного сознания социального множества (ну или хотя бы подмножества) настоящих женщин как их воображают нетвердые духом социальные аутсайдеры вроде меня. Чет заехало впрочем куда не понять. Но короче хорош был швейцар. Я дал бы ему похоже 200 бат, потому что 100 это наверно совсем насмешка для их места работы, а 500 бы я не дал. Хотя может и дал бы.
Дошел я до угла на набережной со своими things, как я наметил их называть зашла бы коли речь, - ларек стоял готов обслужить меня, чуть ли не чашка дымящегося горячего кофе была оставлена среди листаемых ветром проспектов и квитанций, - хозяев же не было. В 20 метрах стоял полицейский и что-то там контролировал. Я так понял, полукриминальные владельцы бизнеса зассали шмона и быстро свалили. Подождав еще минут 10 и поменяв деньги, я решился подойти к толпящимся рядом мототаксистам и спросить где хозяева, мол мне надо на Ранонг прямо щас. Те быстро разбежались в разные стороны, типа искать хозяев, и так же быстро собрались вновь, по законам типа пинбола вернулись обратно, ни с чем, при том якобы непрестанно звоня по мобилам нужным и знающим людям. Говорят короче нет и не будет, но зато есть солидная контора типа занимается дальними как раз пассажироперевозками, тут недалеко совсем садись. Я покорился судьбе.
Оказалось далеко. Зато я узнал где проходит в Хуахине эта железная дорога, в реале выглядевшая еще комичнее представлений о ней, сложившихся из этих гудков-перегудков, игрушечного шума поезда и театральной визуализации их (подкрепленной впрочем опытом виденных китайской и тайской железных дорог, - даже скорее верной чем нарочито гротескной, игровой). В чем состояла комичность трудно сказать. Надо было заснять. В цвете земли, в углах падения солнечного света, в относительном к городу местоположению, в том какие дома и дороги, и растения окружали ее, - и сама дорога, смотревшаяся еще более узкоколейной, с какими-то суррогатными и в то же время рафинированными рельсами и шпалами. Узкая эта колея была конечно же одна.
Проехали мы еще чуть и оказались на окраине деревни, где почти как у нас серые заборы-палисадники, грунтовые дороги, правда не пыльные и не грязные, и рыжий бурьян. Было жарко. Хозяев не было в избе. Мой проводник уехал их искать, оставив меня на каменной скамейке за каменным столом в тени какого-то нетропического вида дерева. Было уже похоже на разводы. Минут десять я сидел праздно на скамейке, меланхолично перебирая в сознании всевозможные варианты криминального развития событий, тупо глядя на проезжающие туда-сюда по бетонке метрах в 100 через большую канаву машины-мотобайки-велосипеды местных крестьян. Все куда-то спешили. Пару раз проехал туда и обратно ужасный пикап с огромным матюгальником на крыше сзывал их на выборы (о которых еще напишу, или уже).
Наконец мой мототаксист вернулся, в соответствии с частью предположений, уже без опознавательной таксистской жилетки, - какой-то при том посвежевший что-ли, будто принял душ после долгой дороги, и был он в синей рубашке неразбавленного синего цвета, будто из рекламы стиральных порошков и прочей хрени. Че он сказал я не понял, точнее не особо заботился об этом, просто сказал садись типа, поехали. Поехали. Куда непонятно, однако тут же почти навстречу нам попался белый Isuzu Trooper рубежа 80х-90х. Остановились мы на большой полупустой площади, засоренной признаками недавней активной рыночной торговли, и при этом родине пикапа-матюгальника, - рядом с навесом под которым стояла тоже впрочем немолодая, но все же Селика. Белая с черным капотом и воздухозаборниками как положено. Развернулся и подъехал и Trooper. Оттуда вылез весьма худощавый и не очень молодой (впрочем гораздо моложе меня) в темных очках-каплях водитель немного нетипичной тайской наружности. Улыбался он довольно широко при том многократно как всегда кивая-кланяясь. Ну и я так же примерно. На какой машине спрашиваю поедем, уже осознавая риторическую природу такого вопроса. Не я один осознавая. ОК говорит, 4500 и вперед. Я говорю предупреждал что дороже 4 не поеду, т.к. те люди на набережной называли мне эту цену.
Как я позже понял (хотя нет - всегда понимал) - объяснение причин как аргумент в ходе торгов вообще не канает. Они как будто не слышат. Действует только "нет". Без объяснений. Тогда они осознают положение и ищут по крайней мере какие-то пути его решения.
4200 ОК. Чет я устыдился торговаться с ними до конца, прикинул типа скока бабла парень принесет в семью, в выходные на базар, праздничный стол, жене новые красивые и дорогие вещи, дитям мороженое, ну и так далее (хотел дописать "может останется и на ранонгских шлюх", но не стал, не хватило цинизма). Они тут же усекли переход хода и мототаксист нагло затребовал у меня 100 бат за доставку к месту посадки и поимку такси. Я даже не возразил, отдал деньги. Почему не знаю. Может и знаю, но пусть покуда останется невыясненным.
Мы сели в тачку, пристегнулись модными здесь толстыми ремнями, и поехали как показалось в неблизкий путь. Показалось. Свернули опять на проселок и подъехали к точно такой же избе с плетнями и стайкой как говорят в некоторых наших деревнях. It's my family house. Я подумал щас начнет знакомить с папой-мамой-женой-детьми. Вышел один молодой парень характерной внешности крестьянина-горца. Т.е. крестьянина, недавно сошедшего с гор. He's говорит my frend и типа намеревается усаживаться на заднее сиденье. Че за хрень говорю, мне не нужен ё frend, я типа плачу и i don't need. Так как-то коряво. Он говорит don't worry и never mind, it's ok. Не говорю, не ok. А он чето на ужасном совсем диалекте, но сводится к тому, типа парню мир посмотреть. Хер с ним думаю, баран - это уже про себя, короче 8 типа января, судьба значит такая. Поехали. Прикидываю мол 99% не похожи они на местную мафию, специализирующуюся на похищениях/убийствах фарангов и разбое. Но продолжаю во-первых они все на них (мафиози т.е.) не похожи, даже если они и есть, а во-вторых есть же еще и этот самый 1%. От нехуй делать прикидываю (хотя все уже давно прикинул, сидя на каменной лавочке), когда им надо будет начинать, меня т.е. кончать. Ну далее следует весь этот параноидально-шизофренический бред, умными людьми называемый чистый поток сознания - даже доосмысливать его было в падлу, тем боле писать об этом.
Короче я был свободен под голубым тайским небом, перехватывающим дыхание свежим тайским немного морским немного территориальным, встречным ветром на белой машине trooper с двумя незваными попутчиками слегка чрезмерно брутальной внешности и каннибалистическими выраженными наклонностями. Я был готов к смерти. Собственно всегда готов, но не всегда выпадает привести себя в состояние осознания этой полной и боевой готовности.
Банальности в описании сего процесса опускаем. Однако уже через 5 минут мы заехали на заправку, где парень вышел поссать, водила мне настойчиво рекомендовал сделать то же и удивлялся моему отказу, а также купил 2 звездочки, одну отдал парню, другую видно хотел себе, а мне черную коку, но я отказался от коки, пришлось ему отдать мне бутылек. Очень хорошо говорит, витамины, и сделал весьма характерный в мужской компании жест, более фривольное и животное переложение в быту "жеста эффенберга". I говорю know. Поехали типа наконец уже окончательно.
Под предлогом взять карту что-ли или найти бумажку показать отель на Ранонге (типа ему это многое прояснит) - я обернулся на заднее сиденье и не увидел паренька. Водила загнал его в багажник. Там правда наскока я знаю боковые сиденья пристяжные как в коридоре купейного вагона (если надо кому в окно посмотреть или устал - пожалста, оттопыривай от стены и присаживайся). Но как на таком просидеть 500 км я чет вообще не в теме получается. Хотя паренек по ходу спал там полдороги свернувшись калачиком.
Так я опять понемногу забыл что готов к смерти.
Опять навязчиво как в Хуахине включилась то громче то совсем умолкая - Инга Хумпе и wir trafen uns in einem garten, одна из причин моего бегства оттуда, наряду с этим Hilton'ом и презервативами западных ценностей в волнах несмолкающего прибоя местного оскверненного ими моря. Но все же там было хорошо, и Ингу я люблю, особенно эту песню. Но все же я бежал оттуда. И бля не куда нибудь, а надо же так догадаться - на Ранонг! Это непостижимо.
Я смотрел в карту, и я смотрел в окна, и я фотографировал периодически, испытывая при том как написал бы какой-нибудь писатель жгучее чувство стыда. Не испытав при этом упомянутого чувства за насилие над языком. Да и пох.
Стыдно короче было фотографировать, брать себе навсегда (это место где надо смеяться) то случайное и мимолетное, что дадено было мне непонятно кем и зачем, но явно в аренду. Не подписывал нихуя, не докажут, - стало быть можно брать без меры, до блевотины переедая, этот мир себе, в коробочку, в фотоальбом тайский со слонами, показать потом друзьям-знакомым, дескать вот он я, а вы не верили, тогда как я - вот он. Так как то.
Я уже играл новыми словами, особенно приятным на вкус было Prachuap Khiri Khan. Оно будто лопалось на языке как пузырьково-целлофановые обертки от бытовой что-ли техники в так долго ждавших этих неповторимых гениально тактильных ощущений пальцах. Это волшебная музыка тактильного мира. Если есть такой у вас. Хотя че бы ему не быть, раз есть и такие миры как типа мир колготок и мир колясок и еще куча сопряженных им миров с еще более фантастическим наполнением, о котором я к примеру банально забыл.
Короче такое слово, такой мир. Так я быстро уже вошел в полный идиотизма восторг и стал понемногу засыпать, но не слишком. Меня держало уже новое слово - Чумпхон. И как оказалось не зря. До Чумпхона км 200 от этого мира пузырьков. Дорога лежит через Thap Sakan и Bang Saphan. Слова так се, но с недавних пор все что Saphan это такой охуенно положительный гудок, звонок: типа не спать, косить, мир прекрасен и нов, чудесен и звонок, льдист на вкус и электролитически актуален, востребован - в этом вкусе. Чет гон уже. Короче, как переводится Saphan не знаю, для себя же решил что это плюс, позитив, "good things" Джона Лайдона (именно так, в придурковато стилизованной под госпел обработке). И вот такой Bang Saphan я заспал скотина. Жаль. Причем поехали мы не по хайвэю почему-то, а по второстепенной дороге ближе к морю. Моря я впрочем не видел ни разу до самого Чумпхона. Да и там похоже видел лишь свое желание увидеть море, так было все как-то совсем сине, хотя ни дождя ни грозы не было. Не мудрено впрочем (что не видел).
Ближе к Чумпхону я очнулся от навязчивой сонливости и был бодр. Пошли другие ландшафты. Вариации Долины Монументов открывались передо мной, разве только "сплошь покрыты зеленью", абсолютно т.е. зеленью. Равнина была в желто-серо-буро-зеленых тонах типа осени у нас только наступающей, а эти скалы в сине-зеленых, елках типа, даже почти черных иногда. На контрасте фона.
Скала перед Чумпхоном, первая из почти рорайм по грандиозности и величию их первого видения, - многократно и в разных ракурсах была заснята подозреваю что весьма качественно, т.к. стекла я тогда еще опускал, а выдержка была на уровне 1000 и даже более. В сам Чумпхон так и не попали, свернув на Ranong, Phuket, Phang-Nga. Так вроде было написано. Последнее слово мне понравилось. Я нашел его на карте достаточно большим городом, судя по размеру кружка и толщине шрифта. И я тогда снова и с удовольствием повторил: Phang-Nga. Игра в дебила продолжалась впрочем недолго, ибо внимание мое было привлечено горами, что начинались почти сразу после сворота. Типа серпантин, тока немного усталый чтоли поначалу совсем как у нас на Soft Montain of Ural, как я планировал объяснять кому-либо если бы вдруг пришлось. Не пришлось. Дорога была хороша. Отвлекало единственно что водила ездил таксе, да и машина была под стать, он управлял ей как если грузовиком, и когда он не совсем правильно именно ставил ее в поворот, она и отвечала этому именно как грузовик. Забавно. Я в это самое время подбирал английский эквивалент сим нетривиальным измышлениям - так и не подобрав до конца бросил, дескать повторить будет некому. Обижать водилу не хотелось, он старался, а воспринять подобные высказывания иначе он определенно не смог бы, даже если предположить что он понял бы английский без этого дикого их тайского акцента, тем более с моим акцентом и стилем. Тем временем усталость серпантина куда-то пропала, и начался не очень длинный как оказалось участок настоящей горной дороги, только без излишеств типа 11-километровых подъемов к перевалу и снежных вершин.
Вскоре серпантин закончился, дорога шла по относительно ровному участку, подножия гор и плато, спускающихся к реке, естественной границе с Бирмой. Бирма была справа, водила перекрывал обзор, я снимал горы и нагорья слева, надеясь за то время, коим я несомненно буду располагать на отдыхе в Ранонге (2 дня, дебил) - вернуться сюда на мотобайке и снять все в деталях. По мере приближения к Ранонгу я приближался и к реальности. Сначала мы уткнулись в огромную гору, стоящую на равнине. Я в полной уверенности что мы ее обогнем все вглядывался в возможные направления этого обхода, когда заметил далеко вверху узкую дорогу с маленькими машинками. Перевал хотя и не Семинский, уши не закладывало, однако поднимались мы к нему серпантином, и подъем был весьма крут, - просто наш водила-дальнобой вел свою фуру осторожно, не рискуя уронить машину в разверзавшуюся пропасть то справа то слева (это я от его имени сейчас).
Реальность же была в том, что я никогда более не вернусь сюда, где граница с Бирмой так естественна. Если б я знал что реальность это не догадки о ней и что вся эта поездка на Ранонг это одна большая ошибка. Я не знал, и не узнал и не узнаю надеюсь уже никогда. Скажу больше, - это правильно.
Дорога тем временем все петляла и я уже точно не мог понять где Бирма а где небирма. Солнце еще не село, хотя нас окружали высокие горы, я радовался тому, что прибуду на место до темноты.
Внезапно въехав в Ранонг, а это я определил по 7-елевену, единственному как оказалось здесь, - водила быстро доказал мне несомненные преимущества тайского языка перед английским, пусть и в масштабах отдельно взятого ранонга. В 5 секунд при помощи чудесного language и банально пальцев он выяснил где находится Tinidee Hotel, хотя я сомневаюсь что кто-либо из местных знал это название, а возможно и слово "отель" было для них новым. Я думаю, он спрашивал про большой каменный дом с красивыми окнами. Такой дом знали все, благо такой он был один. Без преувеличений.
Отель оказался не так и плох для 40 баксов. Внутри номеров слегка похож на сарапульскую гостиницу (это шутка отчасти), а в целом мне понравилось. Seaview? - спрашивал я на ресепшене. Да, да, отвечали мне и посмотрели как-то со значением. Такой взгляд был мне знаком, и эти да, да, - см. выше, - и не сулил ничего хорошего. "706 no, maybe 705 o'707," - я вернулся на ресепшн через 2 минуты, - в 706 не было ни си ни вью. В эти 2 минуты я тем не мене успел уже истерически порадоваться кичевому оформлению лифта, в лучших традициях нашего сельского агитпропа 80-х. Кстати нащет агитпропа: выборы все приближались, а в Хуахине я не видел ни одного плаката, только тот полусумасшедший пикап, пугающий фарангов, но абсолютно незамечаемый местными. Здесь же агитации было много больше, и она заметно отличалась от BKK's. Во-первых, самый главный и одиозный кандидат, 2 - представал в местном варианте в свите двух своих я так понимаю соратников, ну или учеников, по стилевому же, или имиджевому решению пропагандируемой композиции - скорее телохранителей. В любом случае они делали его мишенью. Понятно одеты ангелы были в черное, и сам кандидат был заретушировано молод и как бы готов немедля действовать. В отличие от канонической версии агитки. Глаза ему здесь не выкалывали, разве пару раз сделали дырку во лбу, что вполне органично впрочем смотрелось (более изощренному и нетрезвому уму открылась бы в этом новая предвыборная технология, но не мне и не здесь), быть может даже аллюзивными намеками на богоизбранность кандидата явно прозревшего третьим глазом через это. 8 и 10 вроде не было вовсе, был этот партократ - псевдотехнократ 14 не то 13 (надо бы уточнить по списку), а также я впервые увидел как выглядит 3, и листовок 1 в BKK тоже не было. Впрочем, вернемся.
705 был намного лучше 706 по вью и абсолютно идентичен по си. Моря катастрофически не было. Более того, не было и намека на него, хотя в апогее нахлынувших синтетических чувств на почве истероидных ожиданий мне показалось или может и нет - кусок моря в синем предзакатном где-то на юго западе небесном пейзаже - кусок моря, залива, лагуны, и слева от него надпись люминесцирующими красками: Koh Chang 3. Так ли это, узнать не случилось.
Вид же был и в самом деле хорош. Солнце садилось за гору почти напротив, и хотя его (солнца) уже давно не было, закат все не кончался, отражаясь в облаках над вершиной огромной горы справа скраю моего вью. Картинка гасла медленно, каждые 2-3 минуты добавляли новых красок, которые я впрочем уже не слишком спешил уловить. Почему-то важнее стали контуры, чем их цветовое наполнение. И слово Бирма, здесь более уместное как Мьянма, - именно оно делало изображение уплощенным, как в буквальном смысле, так и в цветовой схеме. "Вот эта гора перед балконом, может и не Мьянма, но вон та за ней, что терялась вместе с угасавшим закатом, покрыта дымкой все более неопределимого цвета (для меня во всяком случае) - та определенно Мьянма." Беседа в таком ключе (да что там ключе - в точности такой диалог неизвестно с кем, кто вроде и не спорил, но и не соглашался) - продолжалась довольно долго, пока не стемнело настолько, что беседа потеряла смысл.
На том и порешили. Только на чем?
Затем я предпринял названный почему-то изначально дерзким, и таким в итоге и оказавшийся, - выход в город. Предполагая не лучшее, я на ресепшене попытался узнать, куда идти, где найти такси, и где пляж. Моим расспросам были немало удивлены, нащет такси пояснив что это в городе, пляж в 15 км, и туда такси увезет запросто, но где город, куда идти, я так и не понял. Направление указанное мне крайне неопределенно, как сказали бы многие у нас, "на отъебись", абсолютно не предполагало какого-либо его сознательного восприятия, и в точности соответствовало указанным направлениям стоянки такси и пляжа. Не без оснований предположив де я не дурак и разберусь че к чему, я пошел по дороге, представлявшейся мне наиболее городской (приехали мы по другой, местами без покрытия, и поднимая за собой в таких местах столб пыли, мелкой и желтой). И в самом деле не дурак, разобрался, даже скорее чем хотелось бы. Все надеясь на ошибку, даже когда вероятность была признана нулевой.
Да, да, - города не было. То есть был тайский типа райцентр, заброшенный и никому не нужный как некая кулунда, как некоторый мухосранск, где если и ступала нога, то разве экотуриста. Было уже темно, и как я недавно совсем в BKK сожалел де не записать, не заснять - запахи его улиц, какими бы они не были, пусть даже не зная их наперед - все равно, любые из них были хороши и каждый из них был гениален как этот город, - так здесь совсем напротив, я был рад тому что уеду завтра и навсегда забуду этот запах, хотя это и казалось невозможным. Я безуспешно пытался определить его природу, его источник - запах то пропадал ненадолго, и тогда чаще не было запахов вообще, то возвращался с новой и пугающей силой. В итоге я определил его небесспорно впрочем совершенно запахом слоновьего дерьма многократно усиленным выступившим катализатором реальным запахом Бирмы. Одно было известно точно - этот запах древнее цивилизации и здесь испокон. Также стал очевиден вывод, суждение, предположение, о том насколько суров быт местных крестьян, - настолько что они отлично знали Tinidee это отель 4 звезды, но искренне удивились бы, быть может и не поверили, скажи им так кто-либо о высоком каменном доме с красивыми окнами. Такой уж был запах, такое дерьмо. Слонов впрочем видно не было, но они же темные представлялось мне (совсем надо сказать ебанулся), а с освещением здесь совсем плохо. Стоят гденить в стороне, тихо спят и срут. Запросто. Обратно идти пешком не хотелось, и я все шел вперед, пешком, вдруг впереди, в тех вон дальних огоньках, - оплот привычной жизни, этой так поносимой западной цивилизации с ее атрибутами, хотя бы туктуком. Туктуки или их местные эквиваленты временами попадались (по сравнению с ними тот ужасный хуахинский пикап выглядел просто шедеврально, чудом технического гения, где все продумано, все на месте, все безупречно стильно, функционально, будто только сошед с подиума авторевю в Иокогаме, почему там - х.з.) - в эту же повозку гужевого транспорта, против всех законов самодвижущуюся по чьей-то явно нездоровой прихоти - и садиться особо не хотелось, впрочем и возможности не представлялось, т.к. местные возничие не обращали на меня никакого внимания, и это напрягало по непривычке, типа не дематериализовался ли я совсем, до полной прозрачности? Некоторые телесные ощущения вроде усталости в ногах, усиливающегося полным объемом этого запаха голода, и самого запаха, впрочем недостаточного достоверного чтобы свидетельствовать о моем наличии, - короче не давали опровергнуть этого самого наличия меня. Я повернул назад.
Ничего не изменилось. Слоны не выходили. На самом деле я видел одного, еще днем на подъездах к Ранонгу, очень большого. Он шел как положено по левой стороне дороги, что шла по левому берегу той приграничной реки, и шел он мне навстречу, или на встречу. Это был настоящий рабочий слон, не из шоу, чето тащил на спине, помимо слоновожатого, который на понтах теребил фривольную в таких обстоятельствах желтую попону, уздечку точнее, типа не пойти бы тебе слон щас левее, потом правее, типа всеж какое ни начальное, а образование у меня и вообще работай типа слон. Слон молчал и работал. Знал что настанет ночь, время для сна и слоновьего дерьма в этой какой никакой а все же бирме. Я тотчас определил драму этих отношений и не стал снимать слона. К тому же шел он справа, по месту обзора водилы.
Шел я по противоположной стороне дороги, по левой то есть. И за этими повествованиями дошел уже до пугающего черного участка отсутствия строений, плохой освещенности (разве только полной почти почти перевернутой как бывает в этих широтах, - луной, что светила ярче фонарей, освещавших только агитки в самом конце участка метрах в 200 впереди, на штендерах заботливо приваленных аккуратными такими мешками с песком (я было подумал что это отходы, продукты гниения и разложения такой в натуре бирмы). Запахи вновь овладели мной: из каждого придорожного куста исходил трупный запах, а что было бы углубись я в эту черную саванну хотябы метров на 20, - кажется еслиб слон умер дальше этих 20 м, - так бы и лежал разлагаясь нетронутым, - типа недавно совсем прошел цунами по этим местам, все по понятиям, стихия. К тому же запах разложения не противен будде, как впрочем и любой другой. Какого ж хрена тогда чтото приукрашивать, оскверняя тем память падшего не где-то а именно здесь - слона. Короче все у них органично тем неменее. Но хотелось в отель, не хотелось в эти 20 м. Маячком цивилизации в потоке хаоса и слоновьего дерьма, радужным оазисом представлялся мне он теперь. Мало того, он и был им тогда.
Минуя кандидатов, старательно обходя помойные лужи, я как можно тверже обещал себе ранним завтрашним утром покинуть новообразованную столицу мирового хаоса и слоновьего дерьма. Зная о полнейшей ничтожности таких обещаний.
Как пловец на финише стремясь отыграть еще несколько сотых, как уставший или неумелый пловец последним движением хватает финишный борт брошенный спасательный круг, я проделал последние метры своей как оказалось нерядовой прогулки.
У главного входа в отель меня встретила тайская свадьба. Невеста вся в белом встречала запоздавших гостей. Внутри был полон огромный ресторан типа банкетный зал, какраз для подобных церемоний. Полдеревни было тут. Они были одеты все в лучшие цивильные одежды, чтобы возможно более походить на городских, а невеста вся была в белом. Они все сидели за разными столами, по 4-6-8-10 наверное человек, очень оживленно и тесно как-то общались, были весьма возбуждены, выдавая исключительность события. Между столами существовала какая-то состязательность, соперничество уж не знаю на какой предмет. Многие знаете так вполоборота, слегка ослабив ворот рубашки и расстегнув синий как правило здесь пиджак (темно-синий), вроде как бросали соседнему столу какие-то слова. Не знаю насколько это были обидные слова, но они как бы подначивали соседей, мол а ты можешь так. Насколько я могу судить, весьма похоже на русскую, деревенскую свадьбу, где по обозначенной теме рвут баян и бьют морду друзьям, уже жениха ли невесты, не разобрать. Здесь правда все немного пристойней выглядит, но ведь и был еще далеко не вечер. Я обошел этот праздник и вошел как бы сзади простите, со стороны ресепшена и бассейна. На улице перед бассейном стояли столики, несколько тайцев, и косящий под японца musician лабал на синтезаторах и что-то пел на тайском, ли английском, было не разобрать (тут надо сказать закончилась ручка Ao Nang, в пакете "белый ветер цифровой" нашел Tinidee).
Безальтернативность ужина в отеле скорее радовала, что как вы понимаете, в обычных условиях очень сильно бы напрягло.
На улице были "мокито", как мне ответила на вопрос толстоватая девушка, которую ранее я мучил о такси, пляже и т.д. Они все проглатывают букву "с", как только обнаруживают такую возможность. Я как-то снисходительно допустил возможность говорить им рай, не райс (может тоже недолюбливают Кондолизу), - всетки им виднее как праопределителям глоссы. Но какого мокитос вместо москитос, - отказываюсь понимать. Inside короче.
Я выбрал столик чтобы никто не сидел у меня за спиной, и чтобы хорошо видеть сцену (на нее падал свет, что было явно неспроста), и еще он (столик т.е.) был возле окна, сразу за которым какбы монашествуя, масонствуя и юродствуя и пел, играл, музицировал слегка генетически модифицированный клон троюродного брата йокооно. В зале звучала some music, и я видел как он открывает рот, задыхаясь акустической непрозрачностью стекла между нами. Он шлепал губами и барабанил толстыми пальцами по клавишам, при этом скорее всего даже не видел меня в полумгле моего столика и яркой подсветке своих барабанов.
Как обычно том'ям и стимед рай, на этот раз с дип фраед шримпс, биг чанг бир, ессно налили в бокал из бутылки и бутылку унесли на недоступное расстояние, чтоб не возникало искушения подливать самому, тщательно и деликатно отслеживая при том необходимость долива.
Напротив, почти возле сцены, сидели отвязного вида и поведения тайские девушки. Вели они себя как если были бы преуспевающими шлюхами из самого скажем каменска, вернувшиеся на каникулы, holydays, в родную деревню, туктубаево к примеру, и красовались перед многочисленными родственниками и одноклассниками. Они были резко антисоциальны, считали себя падшими, плохими, но гордились своим протестным статусом. Они явно были командой, я строил предположения в чем состояла их игра, - и кроме описанного не мог найти варианта. Они постоянно красили губы, поправляли волосы, то и дело отходили в дамскую комнату, - я все ждал свой томъям, заканчивая уже большого чанга. Как оказалось ждал не зря, - по закону сдерживания и противовесов именно в этом ранонге мне принесли лучший томъям за все 11 дней. Подробности неизбежно пусты и глупы, придется поверить мне на слово: хотите настоящего томъяма - поезжайте в этот отель, садитесь за этот столик 8 января 2009 года в примерно 19-00 и закажите том'ям и стимед рай, дип фраед шримпс и биг чанг бир трижды. Тока подозреваю, не хотите. Дип фраед шримпс также были хороши, настолько что я тщетно оставшиеся дни пытался втолковать подавальщикам мол дипп фрайед рай и никак иначе. Нулевой эффект. Но то было в Краби, заточенном под бизнес, под извлечение всякого рода прибыли, и всем там было абсолютно пох на эти столь сентиментальные особенности, вызывающие ностальгические чувства по этому ужасному месту.
Когда принесли наконец томъям, они запели. Не то чтобы я охуел, нет, все вобщем-то к тому шло, но все же это было открытие, откровение, реализация сакральности в банальную программу, от простоты и неотвратимости которого могло захватить дух, не будь у меня томъяма. Пели они в целом плохо, иногда даже в ноты не попадая, и песни были тайские в основном полный отстой, но сдвиг моего восприятия, подогретый этим вери спайси как я попросил догадываясь о недоверии повара к белым неофитам (что было сплошь и рядом что в бкк что в хуахине), и вторым уже большим слоном, - этот самый сдвиг, готовый перейти в скольжение перманентно, побудил меня вслушиваться в эти песни, вглядываться в редкие следы, единичные волны чувств на лицах девушек, - я понимал как одна из них отлична от других, понимал на что потратит гонорар каждая из них, или пытался понять и считал что могу это сделать.
Они пели по две песни каждая, после чего были свободны и распоряжались этим каждая по своему усмотрению. Первая из них была красива, на ней было темно-красное с черным платье, как-то очень ей подходившее, но все же ее было жаль, она была невыразительна, без особенных характерных черт, в ней не было индивидуальности; пела она хуже остальных, эмоций на лице не было вовсе, песни же ее были в точности башкирские народные, слегка адаптированные под тв-показ. Да, ее было жалко больше других. Отбыв свой номер, она очень быстро покинула сцену и подсела за столик на открытом воздухе к какому-то местному барыге походу, по любому выраженьем лица весьма похожего на героев такеши китано. В разговорах с этим челом лицо ее наконец утратило качества костюма, будто растаял и стек воск, будто был изъят из-под кожи вкачанный гель, будто прошло время ее личной драмы, - и она улыбалась, она артикулировала при разговоре, и легкие тайские слова слетали с ее губ, чтобы пропасть, оставшись невостребованными во многом этим мужланом в белых штанах и полосатой рубашке, что поглощал огромное блюдо на столе перед ним. Мне в итоге она была наверное неприятна.
Выступавшая второй пела на английском, если конечно можно так сказать. Во всяком случае первая песня была yesterday, или знаете такая пародия, когда например на русско-английком поют ее с преувеличенным акцентом: "йестеррдэй о май трраббл синс а фаравэйй" или как-то так, только на тайском английском. Но пела она на самом деле хорошо, типа реверберации-модуляции в тему и все дела. Она была маленького роста, в красном платье с открытыми плечами, и на правом плече какая-то незатейливая татуировка, какая-то пиктограмма или символ, похожий на китайский иероглив, но только похожий, и еще на левой груди у нее тоже была татуировка, скрытая наполовину под платьем. Вроде какая-то бабочка стилизованная, с рудиментарными типа крыльями. Хотя плечи ее были обнажены, шею покрывал газовый платочек неявно розового, при этом же освещении скорее сизого какого-то цвета. Пальцы ее были сплошь в перстнях, оттого становились как бы длиннее когда нарочито на понтах она держала микрофон. Она профессионально смотрела в мой телескопический объектив, когда я пытался ее заснять. Несмотря ни на что она мне не понравилась также, что-то в ней было, точнее не было - иронии к происходящему. Она реально считала себя певицей, или во всяком случае демонстрировала это. И эти татуировки претенциозные, вполне допускаю от моей непосвященности во что-либо общеизвестное здесь, - все так же не допускали несерьезного их трактования. Она спела две песни и удалилась куда-то в район туалетных комнат.
Третья была поразительно похожа на башкирку. Не столько внешне, сколько манерой пения, жестами, мимикой, песнями на одной пусть и дрожащей ноте, даже одеждами, белым легким платьем с зеленым низом, оставляющим навязчивое впечатление какой-то многослойности, чипполинистость эта только усиливала этническую псевдопринадлежность. Она была как бы несмела, скована в голосе и движениях, как и подобает настоящей башкирке. Может она была с мусульманского юга. Когда она молчала или полуулыбалась, черты ее лица были кротки, но стоило ей проявить хотя бы намеки чувств, когда нужно было к примеру взять сильную ноту, лицо ее искажалось до почти неузнаваемости, гримаса истинной паннациональной чувственности делала ее лицо исполненным необычайной силы, - это как Марат Сафин или его сестра - ломает ракетку. Она исполняла всадника, обратившего свой малахай к солнцу, когда конь его не разберет дороги, следуя яростному безумному взгляду, а настрелянная дичь в седле бьется мертвыми головами о круп загнанного коня. Мне кажется иногда я понимаю язык зверей, что уже говорить за тайский. Кому неинтересно может не читать.
Четвертая и была теми "ими", о которых я так давно и беспонтово завел речь. Именно она и была отвязного вида, антисоциальных манер, проездом из каменска в одноклассники, именно она ровняла пилкой ногти ровные и без того, и наносила пудру на лицо, слой за слоем, будто от нервов как некоторые едят или курят, - придавая лицу с каждым слоем все более рафинированные блядские черты. Или мне так хотелось. Но когда она заканчивала, образ был законченным, идеальное попадание. Пела она тоже не очень. Но все же мне было симпатично что-то в ее песнях, я не понимал что. Только когда она закончила и вернулась за стол, к своему привычному делу (пилка - зеркальце - пудра - зеркальце - помада - зеркальце - пилка - и т.д. до бесконечности), - я понял. Она осознавала конечность своих песен. Что она будет сидеть за столом и все повторится в точности. И она так это осознавала, что в этом был протест. В этом был рокнролл, в песнях, пилке, пудре, помаде. Она говорила идите все нах, и ей было скучно говорить одно и то же каждый день тем кто не слышал этих слов. Притворяясь туристом, притворяясь одноклассником, невестой или женихом или мамой невесты. Притворяясь Оно за стеклом, такеши китано за столиком снаружи или ее бестолковыми подругами. Я тупо смотрел на нее, привычно прокручивая всю эту чушь, строя каменные фразы по лекалу что дал мне будда. Он был тогда слегка пьян, как я теперь. Она была одета в короткое белое платье не то длинную майку с изрядным количеством цветов или прочих стилизованных изображений на груди, и в темные как их называли в начале незабвенных 90-х лосины. Платье было скорее свободного покроя, но все же плохо скрывало изъяны ее фигуры, как слои штукатурки не скрывали уже мешков под глазами. Она много пила - так я себе все это объяснял. Кого-то она мне мучительно, неотвратимо и навязчиво напоминала. Не надо быть юрием_простите_лонго чтобы догадаться кого.
Пятая была просто маленькой обезьянкой, только что слезшей с соседнего дерева. Она не была личностью, просто hole как называла себя вдова куртакобейна, а я забыл как называли ее все. Типа Кортни Лав. Не удалось все же скрыть пресловутого раздражения. Ничуть не сожалею о том.
Шестая вроде внешне была похожа на пятую, ростом, внешностью, одеждой, легкомыслием манер, - но тем не менее не была обезьянкой. Какое изысканное описание между тем. Была похожа на кореянку, виктора цоя и сими денкингер. В ней была воля, которая казалась несокрушимой, но таковой не являлась. Это чувствовалось во всем. Голос, глаза, движения рук. Она была маленькой черной птичкой в грубых больших руках, и не хотела улетать. Мне она тоже не была приятна. Я считал ее курицей, пускай и на чуть, даже куропаткой серой если - все равно, считал, have read то есть. And have written off, and have copied, and have written, and have described. Или я такой дебил, или русский язык необычайно многозначен, труден и красив кто понимает.
Между четвертой и пятой в зал ввалилась веселая компания в составе невесты, мамы невесты, друзей невесты и возможно друзей жениха. Самого же жениха не было пока. Я думаю, пятая уже пела на тот момент. Они уселись за большой круглый стол, разделявший меня и сцену, а надо сказать было темно, их лиц я не разглядел, иногда слышал только на редкость короткие и резкие тайские слова. Вероятно им приходилось кричать чтобы быть услышанными сквозь плотный саунд этого караоке. Они оживленно что-то обсуждали, активно жестикулируя, не обращая внимание на меня и на сцену. Я им завидовал слегка, время было полным для них, таким плотным и явным, что казалось возможным схватить его, но никто не пытался, никто из них не был достаточно пьян для этого. Обезьянка при этом становилась все меньше, все дальше, кукольные ее черты приобретали уже все признаки фарса, так она стала тряпичным персонажем в кукольном театре юного что-ли зрителя, я видел тонкие блестящие нити, подведенные к ее членам, конечно же от мамы невесты. Тут необходимо описать эту самую маму. Типологически выверенный персонаж, что знаком без преувеличения каждому, кто хоть раз посещал ресторан, желательно челябинский ресторан, по возможности Уральские Пельмени, и уже совсем в тему в конце 80-х. Не посещали и не надо.
Едва в зал вбежал жених, едва не упав в дверях подскользнувшись (его словили встречающие посетителей девушки), а одет он был в белый генеральский костюм с золотыми полосками на брюках, едва ли не в погонах с бахромой как бывало у офицеров белой армии, - едва он вбежал, натянутые линии к бедному животному провисли и затем вовсе пропали. Паутина от монстроидальной мамаши потянулась к молодому, он был обречен. Обезьянка же тут же свалила со сцены, не веря в свое чудесное освобождение. Воцарился хаос за соседним столом, лязганье вилок и громкие разговоры с похлопыванием по плечу. И все знаете в темноте, в сгустившейся мгле контрапунктом к свету сцены, где пела свои песни уже шестая, пускай и отдалившись через это, но отчетливей как зажата меж двумя лабораторными стеклами в помощь исследователю-студенту-практиканту-магистру препарирующему колибри в свой слегка микроскоп, - но все это фоном таким знаете как знаете гул многих разговоров на вокзале если ждать электричку (я не знаю). Эдак можно утверждать что побывал в аду меж грешников подкоптившихся этой темнотой, - впрочем непонять, приезжие ли были они либо ждали кого. Я был уже весьма пьян, и воодушевлен этим нервом изначально надуманного противопоставления. Я улыбался во весь рот, все же мои чувства - отдавали миру фантастичное и сухое шампанское, можно было черпать ведром, и пить, есть, было, ело. Не было никого вокруг, только эти подземные персонажи, и где-то далеко вверху - разделываемая ими курица-индюшка-куропатка серая в красной подсветке. Осталось невыпитым, испарилось, ссохлось, наутро служители затерли соль на полу, стенах им не привыкать. "Еще один продал душу дьяволу," - так при этом могли подумать они, но это было не так.
После шестой, в которой изрядно наделали дырок эти воплотившие персонажи Варгаса Льосы, - ведь для них не находилось пищи достаточно жирной, - была еще и седьмая. На фоне усталости чувствования, на фоне отданного шампанского, на фоне потерянного очарования этого ранонга и растущего отвращения к нему же. Уже стало неважно кто она, во что одета, хорошо ли поет. Даже то что она явно была главной, художественным, или нехудожественным руководителем, директором и импрессарио, - всей труппы, включая псевдомузыканта на пульте, включавшего-переключавшего темы для этого караоке, и даже вполне возможно самого йокооно за стеклом кормившего мокитос, - не могло задевать, не могло являться новостью, открытием, частью очарования. Хотя я по привычке еще улыбался, и продолжал улыбаться, когда почти все из них в измененном порядке выходили петь еще, - я просто находил в этом подтверждение первого впечатления, с каждой песней становясь все трезвее и все холоднее. И когда вышел, выполз из тьмы своего выключенного мира один из братвы жениха, схватил микрофон и стал нетрезво петь, я ушел оттуда, сказав себе праздник окончен. Улыбка не сходила с моего лица, и я все еще был нетрезв, не уставая аранжировать произошедшее в моей жизни. Столько вариантов и использованных схем. Однако все аранжировки именно схематичны, представляют из себя промежуточный образ беглого сканирования совершенной кроны дерева событийности прошедшего вечера. Каждой ветки, что оканчивается листом, потенциалом нового ветвления, либо остается сухой. Отщелкнувшаяся кнопка 7 этажа, музыкально открывшиеся двери лифта, - ненадолго вернули меня к т.н. реальности.
Я стоял внутри узкого замкнутого (уже разомкнутого) пространства, полного этнической бурлескной мишуры для всех моих нетрезвых органов чувств, мне было на год больше и абсолютно нечем заняться в остаток этого как мне объясняли замечательного дня. По причине дисфункции социальной интеграции, возникшей как результат долгого пути к полной утрате личностной идентификации. У меня все получилось. Я любил, все равно кого или что, и я был абсолютно одинок, не в силах выразить свои нетривиальные мысли об этом или о чем-либо еще, не в силах принять внешнего выражения чего бы то ни было. Я плохо понимал язык и не старался понять его лучше, я сделал еще шаг навстречу неопознанной цели своего движения, я сделал шаг к возвращению домой, я был как никогда близок ко впадению в кому, к логическому завершению творческого развития этого псевдо-синдрома аспергера в true аутизм.
Я сделал шаг и вышел из лифта. Улыбка не сходила с моего лица. Все изменилось вокруг. Стали важнее тени и полутона, движения воздуха и информационных полей, которые было не уловить, но осознание наличия которых делало мир полным, меня молодым, и плюшевый красный дьявол сидел на кончике моего хвоста, заучивая урок сольфеджио. Я нес всех своих зверей на плечах, внутрь без изысков комнаты 705. Когда я вставил и провернул в замке ключ, какофония внутриличностного базара достигла запредельных значений, лошадь улыбнулась ницше, - но когда я открыл дверь, все смолкло, я снова остался в одиночестве, собран нудным фотокорреспондентом с баксами и кредиткой в футляре фотоаппарата. Не сказать что я опечалился такой переменой. Я вышел на балкон послушать пение москитов, разглядывая в кромешной тьме упертый напротив склон бирмы небирмы.
Я размышлял о совершенстве мира ранонга, где такая обволакивающая темнота-теплота ночи 8 января, где если луна не полна, то рогата (впрочем была полна), где слоны всего индокитайского мира мрут в двадцати метрах от главного городского шоссе, мрут и срут, срут и мрут, и нет разницы между этими двумя занятиями совершенно. Где оплывшая пивными отеками гениально утопичная музпроститутка, и так же несмелая простипевица, - обе вдвоем втроем всемером - сочиняют местный ранонг как если б я был бля-тургеневым молодым.
После всех этих озарений я тупо банально включил телек и принялся в полном соответствии с диагнозом переключать каналы. Надеясь найти РТР, надеясь найти sky sport, или nbc news да мало ли чего еще надеясь. Мне было все равно, и я знал, что так или иначе найду.
Проснулся я с пультом в руке. Телевизор о чем-то громко кричал на иностранном языке, было около трех. Было душно, т к кондер я отключил. Я снова вышел на балкон. Ни намека на рассвет, все так же черно, тепло и влажно, будто здесь не бывает других дней, ночей кроме 8. С целью предотвращения фрустраций в эту тему я вернулся к телевизору и легко нашел фильм wild hogs с Траволтой и Тимом Алленом, причем дублированный. Прикольно было, но все же смешней был сам фильм, а не тайские завороты траволты или лоуренса. Я истерически ржал в голос, даже в тех местах где в общем-то не было наверно смешно или где я не понимал смысла диалогов. Я видел и понимал природу своих преувеличенных реакций, но мне не было до этого дела. До того, что нет ответов что я делаю здесь, куда я поеду завтра, чем займусь по окончании задания. Ранонг здесь и сейчас, - и это было здорово. Я даже не заметил как вся эта панорама, этот чудный и черный вид с балкона, и даже этот запах либо его временное отсутствие, - взгромоздились на плечи мне, с тем чтобы остаться там навсегда. Я не хотел этого, и был этому рад.
Эйфорические конвульсии продолжали душить меня и при просмотре следующего фильма, который заинтересовал меня еще и тем, что какое-то время был ребусом, шарадой, кроссвордом беспонтовым для ищущих тем скоротать эту длинную ночь. Начало я пропустил, и вот вижу выжженную землю, танк посреди нагорий и пятерых англоговорящих военных в этом танке (как вариант - на танке, возле танка, но неизменно с ним связанных). Они явно не танкисты, выглядят и говорят как клерки рухнувшего WTA, ну или хотя бы уборщики оттуда. И вижу я их реально на измене, типа моджахеды щас замочат или во второй серии. И так позитивно для себя рассуждаю - де вот наконец прорыв в американской масс-культуре, подлинная альтернативная реальность всей этой коламбии пикчерс. И мне хорошо, я рад за америкосов, типа не все пропало для нации если находятся люди готовые платить за это. Однако постепенно проявляются некоторые незаметные на первый взгляд детали, весьма поражающие такой выстроенный и цельный образ. Поначалу смутные, но затем все более ужасающие приметы, шероховатости сюжета - выдают первоначально невозможное, апокалиптическое предчувствие, - вот уже неотвратимо назойливое принуждение с экрана, мол это ж авганистан и эти все нерусские персонажи в синих твидовых пиджаках на самом деле как бы русские наоборот, даже больше танкисты в натуре. А я-то все гадал типа кембридж или оксфорд? - или елль на крайняк. Стало грустнее и смешнее. Когда же в псевдорусские межличностные соотношения решительно вторгся западный как бы экзистенциальный кризис, собственно первый вопрос к закату от европы, а именно "а как же я?", - стало совсем хорошо и весело проводить это время, убиваемое столь изощренно на американском языке. Дальнейший пересказ истории лишен смысла, опыт жизни привычно трансформировался в анекдот. Хотя присущий фильму протестный статус все же дал вечеру особенные черты как если бы это я играл на фортепиано.
Так я грустил немного вышед на балкон покурить как черный обращается в синий, как приходит утро 9 января у подножия видишь бирмы. Не пришло все ж пока, и я вернулся к телевизору.
Как если бы день завершился по типу лучше возможного. Вин Дизль базлал по-тайски. Это было не то форсаж двойной даже возможно, не то 3 икса, не помню. Режиссером дубляжа был гениально подобран актер под дизля. Полное совпадение эманаций, фронта, падения, те самые реверберации-модуляции, и в меру пародии на все это, - персонаж дизля на тайском был лучше оригинала. Decovered. Лучше не бывает. С тем я и заснул, посреди экшна, но так и должно было быть. Все. Финишъ.