Художник
Моему доброму знакомому, талантливому художнику
Владимиру Гусаковскому посвящается
Есть люди светлые. Их вспомнишь - и светлеет на душе.
Их вспомнишь - и улыбнешься.
--
Пойдем, я покажу тебе наш Вернисаж. А то все эти картинные галереи оставляют довольно тягостное впечатление. Вряд ли встретишь то, что по душе. Все так мрачно. - сказала я моему другу из Германии.
--
Знаешь, я всегда удивлялась, как это происходит - ты смотришь на бесчисленное множество картин, а потом вдруг, внезапно, какая-нибудь одна привлечет тебя настолько, что ты просто не можешь от нее оторваться. Она как будто держит тебя. Не отпускает.
--
Так что хочется унести домой? Я тоже так выбираю. Быть может, и сейчас что-нибудь присмотрю себе для офиса в Германии.
--
Нет-нет. Я ничего не ищу и не выбираю. В этом и суть. Просто иногда, редко, но какая-нибудь одна картина тебя тронет настолько, что смотрел бы и смотрел. Просто невозможно уйти! Рождаются образы, ассоциации...
Кажется, что он все равно меня не понял.
--
Пойдем, там можно увидеть интересные работы, - и я вспомнила - Кстати, там может будет и мой знакомый художник. Если увидишь все в сиреневых разводах, то это наверняка он. Спорим?
Мы кружили по Вернисажу, пока еще издали не заметили три полыхающие сиреневым цветом картины. Темно - лиловые и какие-то тревожные ирисы и кричащая болью, надломленная сирень.
--
Оригинальная техника. Они, действительно, выделяются из всего, что мы видели, - подтвердил мой друг. - Их видно издали.
--
Это пальцами рук, не кистью. Он говорил, что так получается искреннее. Это должно быть он.
--
Боже мой, какие люди! Сегодня самые красивые девушки здесь. - К нам стремительно приблизился художник, приветствуя и неизменно целуя мне руку.
После Парижа он только так приветствует дам, и для меня это уже не было новостью. А мой спутник взглянул так, будто увидел привидение, и отошел в сторону.
--
Знаешь, я ведь только что о тебе вспоминал.
--
Ну да, как же, спустя три года, - подумала я, но вслух не сказала.
--
Да, правда! Только что думал и все эти дни...
А кто его знает? В той среде, где я работала и вращалась в течение достаточного длительного времени, это было обычное дело. Там то и дело можно было услышать "я только что думал о тебе". Мы постепенно научились чувствовать приближающиеся мысли.
Впервые я познакомилась с ним на его персональной выставке. Весь зал - фотографии церквей, сверкающих куполов в закатном солнце, православных монастырей России и католических храмов Италии. Действительно замечательная выставка.
А тематика настолько близка душе, что в свое время я даже писала об этой выставке статью. Я тогда предвкушала мою первую поездку в Италию. Оставалось всего пару недель до моего путешествия. А он только что вернулся оттуда, весь еще во власти впечатлений, и с упоением принялся перечислять мне города, которые я непременно, во что бы то ни стало, должна посетить.
--
Да я еду только в один город!
Но таких исключительно замечательных городов было великое множество, и они были равномерно разбросаны с севера на юг страны. Пока он без устали рассказывал, я старалась обязательно запомнить названия всех мест, которые я, непременно, просто обязана была посетить - с таким жаром он убеждал меня в этом.
С тех пор он периодически и совершенно непредсказуемо появлялся в моей жизни и так же внезапно исчезал. То вдруг в один день врывался ко мне на работу, засыпал меня бесконечными рассказами о совершенно невероятных событиях в его жизни, о приключениях и дальних странах. В этих рассказах было что-то неуловимое, что завораживало, напоминало замечательные истории о необитаемых островах, которыми когда-то зачитывались в детстве, манило духом приключений и вкусом свободы.
Иногда он приносил с собой новые, только что написанные картины:
--
Ну как? Правда, это гениально? И напрасно ты улыбаешься. Я еще нарисую шедевр. Мне Париж рукоплескал!
--
Так уж и рукоплескал?
--
Ты сомневаешься? Мне француженки кричали "БравО!" Я ведь и на Монмарте был. Ты опять улыбаешься?
--
Нет, мне нравится, в самом деле.
И он снова с упоением мне рассказывал о Париже, куда однажды сорвался и полетел, где странствовал, учился, голодал, но пытался завоевать этот город художников.
Однажды, когда я сказала, что Врубель - мой любимый художник, я совершенно покорила его поэтичную душу и удостоилась великой чести - посмотреть святая святых - мастерскую. Весь этот творческий беспорядок и художественный развал!
Первое, что мне бросилось в глаза в мастерской, как оказалось, последователя Врубеля - почти во всю стену огромное полотно фиолетовых, сиреневых, лиловых, переходящих в черноту, разводов. Это не была сирень в прямом смысле этого слова, но по общему настроению - что-то напоминало. Здесь не было сюжета, изображены были только цвета, но они создавали и удивительным образом передавали зрителю настроение, трудно даже передать словами все чувства, которые они будили - печаль, тревога, мрачные раздумья.
--
Это просто настроение. Знаешь, я задумал разрезать ее на четыре части. Что скажешь? Или уничтожу ее совсем, еще не решил.
--
С ума сошел. Лучше уж разрежь.
Потом он так и сделал. И четвертая часть картины, самая светлая ее часть, но все равно печальная, обрамленная в рамку, до сих пор висит у меня дома.
--
А картина? Ты помнишь ту картину- настроение? - спросил он меня.
--
Как же не помнить! Она в моем доме, всегда со мной.
--
Ты можешь ее потом продать, если хочешь. Я еще войду в историю, вот увидишь. - Он произнес это с такой убежденностью, что ему захотелось поверить.
--
Да ты что, продать? Она мне дорога как память.
На самом деле она мне близка по духу, по настроению, она висит рядом с портретом моего рано ушедшего дорогого отца.
Но я помню, как мне была подарена эта картина, в обмен на уроки итальянского языка. Хотя надо признать, что ученик из него получился не очень-то прилежный. Он и на уроки появлялся так же непредсказуемо, то пропускал вовсе, то приходил к концу занятия. Или задавал массу вопросов, не имеющих ни малейшего отношения к языку, но неизменно об Италии. Или просто сидел на последней парте, следя за мной таким пристальным и мечтательным взором, что мне порой было не по себе.
--
Язык я, конечно, не выучу. Но мне нравится, как он звучит, тебе удалось привить к нему интерес. Пожалуй, я выучу наизусть все песни, что мы поем. Хотя, должен признаться, что если бы ты преподавала хоть китайский, я бы все равно сидел на твоих уроках.
В один из дней он принес эту картину прямо на занятия.
--
Знаешь, это дорогая картина! Здесь одна рамка стоит двадцать долларов!
--
Так тебе ценнее рамка или картина?
Светлый человек. Он всегда пребывает целиком в своем творчестве и живет скорее в своих фантазиях, чем в реальном мире. Сколько невероятных рассказов я выслушала о разных странах, куда он чуть-чуть не уехал!
Итальянская грамматика не шла, совершенно не шла, но он прилежно выучивал все песни. У меня тогда была новая методика - изучение языка через песни. В песнях есть все - и готовые фразы, и живой язык, и та же грамматика. Они дают умение вслушиваться в речь, понимать и запоминать на слух. Под каждую грамматическую тему я подбирала песни с данной лексикой и грамматикой, старалась, чтобы это не были песенки с бессмысленным набором слов, а чтобы они несли философское содержание или поэтику любви. И в конце каждого урока, минут за пятнадцать до конца мы читали их как стихи, переводили, искали нужные слова, разбирали словосочетания и фразы. И, конечно, пели на каждом занятии. Это увлекало всех, меня просили приносить все новые и новые песни, и часто мы засиживались на час, а то и два дольше, благо лекции были в вечернее время.
Теперь, когда я встречаю своих бывших студентов, даже спустя год или два, они неизменно признаются, что это было самое замечательное в изучении языка, и что все песни помнят почти наизусть. И даже если не помнится вся грамматика, песни помогли преодолеть барьер страха заговорить на другом языке, который всегда в большей или меньшей степени присутствует при изучении иностранного языка.
Однажды, провожая меня домой после занятий, мой художник признался:
--
Не знаю, выучу ли я язык. Но благодаря этим песням, тебе удалось привить любовь к языку.
--
Так ведь это самое главное в изучении! Тогда я могу считать свою миссию выполненной!
А мне он играл, великолепно играл на гитаре жгучую музыку фламенко...
В то время я готовилась к экзаменам по английской литературе. Мучительно вчитывалась в долгие и пространные рассуждения и описания размеренной жизни в "Саге о Форсайтах" Голсуорси. Она и по-русски то медленно и размеренно читается, а по-английски - процесс затягивался до бесконечности. Сроки поджимали, и это рождало чувство ужаса от неизбежности надвигающегося дня экзамена. Но я ничего не могла с собой поделать - на второй или третьей странице я неизменно засыпала.
--
Как тебе "Сага"? Как язык, не трудно? - звонит моя подруга.
--
Язык превосходный. Но... честно говоря, действует как снотворное.
Звонок междугородний, связь не очень хорошая, и я слышу в ответ заботливый голос подруги:
--
Ты все-таки снотворным лучше не увлекайся!
--
Да я бы рада, но ведь нужно все прочесть. Не знаю, как выйду из положения?
И тут я вспомнила - как мне повезло! Эти встречи с художником, все эти пространные разговоры о живописи, о творчестве, фантазии - как во время происходят в моей жизни!
И Сага сразу пошла. История Ирэн с ее художником и моя дружба с художником - все это переплелось. Да ведь это фортуна! Я решила, что теперь тема характеристика Ирэн, да и добрая половина других устных тем у меня в кармане. Неужели я теперь не расскажу что-нибудь, смешивая вымысел с действительностью? Ведь главное - прочувствовать.
В этом проявилось благотворное влияние искусства в моей жизни. В какой-то момент мой художник так много всего наговорил мне о будущем величии своих картин, что ему удалось таки уговорить меня отвезти одну из них в Италию.
Я совершенно искренне и совершенно безрезультатно пыталась найти для нее покупателя, таская ее повсюду с собой, за что меня за глаза прозвали художницей, хотя я в жизни не держала в руках мольберта. Самое оригинальное, что я услышала это прозвище, обращенное в мой адрес, год спустя, когда снова вернулась в этот маленький городок в центре Италии, где почти все друг друга знают. Картину я так и не продала тогда и пришлось, проклиная все на свете, везти ее обратно. К моим многочисленным чемоданам и авоськам не хватало только картины для полного счастья!
Но нет худа без добра - эта картина познакомила меня с целым миром творческих людей в Италии, можно сказать, дала возможность прикоснуться к богеме. И в подарок я увозила домой еще две картины, слава Богу, маленького размера, написанные на стекле аргентинским художником из Перуджи. И собственный портрет, тоже подаренный, нарисованный художником- греком из Милана.
Так что картина вернулась на родину.
--
Знаешь, я сделала все возможное. Но в Италии до сих пор любят и ценят больше всего классицизм. Пейзажи, фотореализм, или портреты. Импрессионизм они в целом не признают. Твои картины для Парижа. Или для Германии.
Менеджер из меня не получился, я хорошо справлялась только с ролью музы.
--
Ты нарисовал бы что-нибудь светлое, или цветущие сады. - И я рассказывала ему о цветущей весне в Италии.
В ответ к серии сиреневых разводов добавились розовые тона. Потом ирисы.
И подсолнухи, неизменные подсолнухи в его творчестве появлялись вновь и вновь.
Как-то я рассказала ему о моем путешествии в Англию. Я ехала на автобусе с проездом через Голландию. И одним из самых сильных впечатлений в Амстердаме было посещение музея Ван Гога. Его цветущие яблони, которые я увидела впервые здесь, и подсолнухи, о которых я столько читала, а теперь довелось увидеть воочию. И вдруг в Лондоне в Национальной галерее - снова Ван Гог "Подсолнухи"! Красота тревожная, пугающая, насыщенная цветом и красками настолько, что передает пышность цветения на грани с увяданием. Красота мимолетная, ускользающая, так незаметно переходящая в распад, что рождает мысли о преходящих ценностях, о скоротечности жизни. И общее ощущение тревоги, внезапно возникающее только от насыщенного желтого, переходящего невероятным образом в черный цвет.
После этой поездки я оказалась почти сразу в Италии. Еще под властью впечатлений от этой картины, которую Ван Гог повторял несколько раз, я увидела бескрайние поля подсолнухов, которые незаметно и медленно поворачивали свои желтые глаза и пристально вглядывались в проезжающих мимо. Раньше, до Ван Гога, для меня это было бы очаровательное море цветов. Теперь невольно я видела в них такую же тревогу и постепенную смену красоты на безобразие, неизбежность распада.
Человек творчества непредсказуем, он живет порывом.
- Все работаешь на организацию? И как тебе не надоест? А я вот свободный художник и горжусь этим.
Однажды он ворвался с букетиком ландышей прямо на международную конференцию и подарил мне его в момент, когда я сидела рядом с итальянским представителем и переводила доклады.
--
Я принес тебе ландыши.
--
Спасибо, только чуть-чуть не вовремя.
--
А кто он такой? Да хоть Папа Римский! Меня не интересуют твои поклонники!
В другой раз он меня совершенно потряс своими творческими замыслами. По его новой "гениальной" идее я должна была переводить ему заново Данте, не больше не меньше! Но все мои уверения, что это задача для гигантов и в любом случае ее не сделать вот так с наскока, это призвание на годы, если не на всю жизнь, не принимались в расчет.
--
Послушай, давай отложим это до лучших времен, а? Нарисуй мне лучше сирень. И она всегда будет со мной, это я могу тебе пообещать.
Творческий человек, он с таким упоением рассказывал всегда о своих планах и свершениях, перемешивая прошлое с будущим, мечты с реальностью. Всегда только что, совсем недавно, чуть-чуть не уехал. В последнюю минуту сорвалось.
Только страны менялись в рассказах.
--
Как хорошо, что ты меня здесь застала. А я ведь только что чуть не уехал на Кипр! Прямо на днях. Там дочь миллионера по мне с ума сходит. Я чуть было не решился ехать, уже был в аэропорту, а потом подумал - а вдруг это не судьба?
Но он рассказывает всегда так красочно, так правдоподобно, что ему веришь. Да он и сам искренне верит во все, что рассказывает, ярко проживая все мечты и фантазии, как реальность. Я не удивлюсь, если он рассказывает кому-нибудь обо мне что-нибудь вроде того, что он чуть-чуть не съездил в Рим, в последний момент сорвалось.
Но ведь это и чудесно - иметь такое богатое воображение! Это как дар свыше - видеть больше повседневной жизни и благодаря этому уметь прожить несколько жизней в одной. Это свойство его характера и души как неотъемлемая часть его творчества. И если оно дарит радость себе и другим - то почему бы и нет?
А может так и надо - сочетать искренность с фантазиями, как дети. Ведь именно в детстве мир воспринимается ярче и богаче, красочнее.
А может в этом счастье - сохранять такой свежий взгляд на мир - ведь именно это дает возможность творить - рождает стремление передать, изобразить тот уникальный мир, который мы видим, чувствуем, воспринимаем.
--
Знаешь, а я стала писать в Москве.
--
Правда? Здорово! А о чем?
--
Да все больше о любви.
--
Ты и о любви? По-моему, ты только кружишь головы и разбиваешь сердца.
--
Тем не менее. Может, наступил час расплаты?
И тут он сказал мне парадоксальную фразу:
--
Я так рад, что тебе так повезло. Ведь это счастье - одиночество.
Видя мое недоумение, добавил:
--
Я имею в виду для творчества - это счастье быть одному. Не всем и не всегда так везет.
А потом вдруг добавил, помолчав, то, что я могла бы сказать о нем:
--
Я так рад, что тебя снова увидел. Я все время вспоминал. Есть люди светлые. Их вспомнишь - и светлеет на душе. Их вспомнишь - и улыбнешься.
--
Спасибо тебе, - я действительно улыбнулась.
--
Ну что, может, решишься и подумаешь о Данте?
А может этому стоит поучиться - жить мечтами? Почему бы и нет - если это греет душу и порой дает стимул для творчества.
А может так и надо - жить фантазиями, чтобы потом самые удивительные из них могли однажды превратиться в реальность.
май 2004