Поезд шел на Запад. Мерно стучали колеса. Ганс пристроился у окошка на верхних нарах и смотрел на убегающий пейзаж. Неужели кончается этот кошмар, и он покидает Россию навсегда. А как хорошо начиналось. Фюрер обещал занять Россию в короткий срок. И поначалу так оно и было. За несколько месяцев были заняты огромные территории, войска фюрера дошли до самой Москвы. Но потом что-то пошло не так. То ли русские собрались с силами, то ли фюрер в чем-то ошибся. Одного он точно не предусмотрел. Эти страшные российские морозы невозможно вытерпеть. Тут нужны тулупы, валенки, шапки-ушанки, теплые рукавицы. А где это взять на всех? Да и как во всем этом воевать? Да, тут явно ошибка была. Но фюрер обещал дойти до Урала, дать землю каждому арийцу и славян в подчинение, чтоб на этой земле работали. На практике многим земли досталось только на могильный холмик. А до Урала мы все-таки дошли, даже доехали. Когда после всех этих ужасов войны, мы попали в плен, нас привезли в уральский городок. И не на нас кто-то работал, а мы работали на Россию. Жили в бараках, строили жилые дома и корпуса какого-то военного завода. Кормили хоть и плохо, но вытерпели. Конечно не все. Некоторые из наших поумирали. Труднее приходилось людям из Азии, их называли узбеками. Они считались трудовой армией и тоже работали на стройках. Круглый год они ходили в ватных халатах. Но зимой это не спасало. Много их умерло от холода и голода. Мы за несколько лет войны к холоду немного привыкли, да и на родине у нас климат все-таки не африканский. А им приходилось тяжело. Некоторые из них, оказывается, снега вообще никогда не видели. А тут на морозе воды попить невозможно, кружка к губам примерзает. Жуть. И помирали они как мухи. С похоронами начальники особо не церемонились. Нашли низинку в лесу недалеко от дороги, туда и свозили. Засыпать трупы особо не старались, потому что завтра снова возить надо было. Так и возили и наших и ихних. К концу войны эта низинка превратилась в большой холм. И никаких имен нигде не указано. Что это за холм, кто тут похоронен, ничего. О, майн гот! Как так можно жить!? И вот теперь кончаются наши мучения, мы возвращаемся в родную Германию! Как там сейчас? Как моя Марта? Мы ведь уже несколько лет не виделись.
---------------------""------------------------
Они всегда старались быть вместе, с самого призыва. Три паренька из солнечной Киргизии. Толька Гончаров и Васька Басанин еще до войны жили в районном центре недалеко от Фрунзе. А Ленька Каганский попал во Фрунзе в начале войны, когда им удалось эвакуироваться вместе с заводом, на котором работал отец. Встретились все трое в военкомате в 1944 году, когда подошел их призыв. Матери тогда у всех были убиты горем, будто прощались с сыновьями навсегда. Все помнили еще формирование Панфиловской дивизии в 1941 году. Почти на каждого тогда пришла похоронка. Но теперь время было уже другое, Красная Армия наступала. Эта троица попала в одну часть и в один взвод. Так подружились и почти не разлучались. Вот и теперь им выпало вместе патрулировать в этом немецком городке. Городок был недавно взят, и в домах еще могли прятаться фашисты. Ребятам предстояло проверить дома в данном квартале. Четвертым с ними был старшина Ковальчук, которого ребята звали просто Иван Захарыч. Он был значительно старше. Ребята его уважали за доброту и справедливость. Потому и обращались к нему не по казенному "товарищ старшина", а уважительно по имени и отчеству. ..
Патруль добросовестно выполнял свою работу, обходя квартиры одну за другой. Во многих квартирах никого не было, хозяева покинули свои дома. Работа становилась скучной. Зашли еще в один подъезд. На площадке было две квартиры. Иван Захарович приказал:
-- Вы, хлопцы, проверьте правую, а я гляну, что в левой.
Вся троица ввалилась в квартиру, держа на всякий случай автоматы наготове. Вроде тихо. Распределились, кто какую комнату осматривает. Тольке досталась спальня. Васька с Ленькой осмотрели другие комнаты и ничего подозрительного не нашли. Из спальни показался Толька с загадочной улыбкой на физиономии.
-- Громадяне! Тут баба молодая. И вроде можно с ней поиграть. Так что - привал. Отдыхайте пока, набирайтесь сил. Чтоб потом смогли хорошо поработать.
Васька с Ленькой расположились в гостиной, стали осматривать квартиру. Через некоторое время из спальни вышел Толька, на ходу застегивая брюки.
-- Следующий! К бою готовсь!
Васька подтолкнул Леньку:
-- Ну что, пойдешь?
Ленька смутился и отрицательно замотал головой. Во-первых, у него была такая ненависть к немцам, что он не представлял себе, как с ними можно заниматься любовью. Кроме того, любовные отношения с женщинами были у него чисто теоретическими, т.е. практики не было никакой. Не то, что Толька с Васькой. Тем у себя в районе уже приходилось баб щупать.
-- Ну, тогда я пошел, - улыбнулся Васька в предвкушении удовольствия.
Пока Васька там работал в спальне, Толька блаженно отдыхал в кресле.
-- Лень, а у тебя когда-нибудь с женщиной было?
Ленька не стал врать и отрицательно замотал головой.
-- Ну, так надо же когда-то начинать. Вот на немке и попрактикуешься. Баба она видная, есть с кем работать.
Васька вышел с блаженной улыбкой:
-- Ну, давай, Ленька, вперед за родину.
-- Нет, ребята, я не хочу. Не могу я насиловать, - сказывалось видно в нем интеллигентное воспитание.
-- Ты что, армейского правила не знаешь? Не можешь - научим, не хочешь - заставим. И потом, это не насилие, а месть. Кровь за кровь. Так что не позорь звание солдата Красной Армии и поработай как следует.
С этими словами они затолкали Леньку в спальню. Он ввалился туда прямо с рюкзаком и автоматом на шее. В углу кровати он увидел сжавшуюся в комок молодую женщину с расширенными от страха глазами. Ленька понял, что напугал ее своим видом. Он бросил на стул автомат и рюкзак и продолжал стоять посреди спальни. Женщина не успокоилась и продолжала дрожать от страха. Надо было ее как-то успокоить.
-- Не бойтесь, я вас не обижу.
Видно было, что по-русски она не понимает. Он начал вспоминать, чему его учили в школе и впервые пожалел, что с уроков немецкого языка иногда сбегал купаться. Немного он знал идиш, на котором часто разговаривали родители. На смеси этих языков он начал ее успокаивать. Она все еще продолжала дрожать. Видно Толька с Васькой ее на испуг и взяли. Ему стало жаль эту женщину. Почему вообще женщинам приходится расплачиваться за войну мужиков? Успокаивая, он присел на край кровати и начал гладить ее руку. Она была такая нежная. Он поднес ее пальцы к губам и начал целовать. Страх в ее глазах сменился удивлением. Еще никто в жизни не целовал ей руки, даже ее муж Ганс. Он просто всегда брал ее, когда у него появлялось желание. И не интересовался, хочет она сейчас этого, или нет. А этот молодой чернявый солдатик не берет ее силой, а целует ей руки! В ее душе появилась какая-то теплота, начало просыпаться желание. Ленька тоже погрузился в какое-то блаженство. Ему доставляло удовольствие целовать ее руки, само прикосновение к ней. Обоих все больше охватывала страсть. Женщина уже сама помогала ему раздеться. И вот они слились в одно целое. Ленька сам не понимал, как это у него, совершенно неопытного, получается. Но работал он от души. Не мог остановиться и после экстаза. Потом, уставшие, они лежали, молча, некоторое время и начинали все снова...
Васька с Толькой в гостиной начали дремать, а Ленька все не выходил из спальни. Пришел Иван Захарович:
-- Ну что, хлопцы, у вас тут порядок? А Ленька где?
-- В спальне практику проходит с хозяйкой. Скоро уже должен появиться, все сроки вышли. Не может мужик, хоть и молодой, столько времени на бабе трудиться. Давайте, пока харчи разложим, пора подкрепиться.
Солдаты начали доставать из рюкзаков припасы. Васька и Толька достали хлеб и тушенку, а Иван Захарович только хлеб.
-- Захарыч, а где твоя тушенка?
-- Да, понимаете, хлопцы, - смутился Иван Захарович, - тут такая история вышла. Я когда в соседнюю квартиру зашел, хозяйку увидел. Стоит такая молодая фрау в халате и улыбается слегка. Показала мне ногу из - под халата и говорит: "Битте". А пальцами показывает, что надо будет платить. Я, сами понимаете, женского тела давно не видел и не прочь пообщаться. Только платить - то чем? Достал я из рюкзака банку тушенки и протягиваю ей. Она приглашает жестом меня в спальню. Из кармана халата она достала пакетик и протягивает мне: "Битте". Я пакетик разорвал, а там презерватив.
-- Вот предусмотрительные немцы! - воскликнул Толька.
-- Да. Но я этими резинотехническими изделиями никогда не пользовался. А она уже халат скинула и лежит на кровати. Пришлось воспользоваться этим предохранительным средством и приступать к работе. Работаю, работаю, а все как-то не то. Не получаю нужного удовольствия, мешает он мне. Разозлился я, сделал перерыв, сбросил его и собрался снова продолжать. А она отстраняется: "Найн! Дас ист нох айн маль!", и показывает, что еще платить надо, как за второй раз.
-- Интересно у них получается, - усмехнулся Толька. - Если вышел, то снова плати за вход. И контрамарки не дают.
-- Ну не буду же я с ней торговаться в самом азарте. Вот и отдал вторую банку...
Ганс торопился домой со станции. Наконец-то он через столько времени снова в Германии! Как там его Марта? Он шагнул в квартиру и услышал детский плач. Понятно было, что плачет грудной ребенок. У Ганса подкосились ноги. Откуда в его доме маленький ребенок? Вот плач прекратился. Доносился он из спальни. Ганс тихонько подошел к двери и посмотрел в щель. На кровати сидела Марта и кормила ребенка грудью. Ганс сполз на пол. Пока он воевал, томился в плену, Марта тут себе другого нашла! Для чего же он все это терпел? Будь проклята эта война! Поломала всю его жизнь!
Он потихоньку вышел на площадку и сел на лестнице. Ганс потерял счет времени и не помнил, сколько так сидел. Из двери напротив появилась соседка фрау Эльза. Она рассказала, что когда советские войска взяли город, сюда ворвались русские солдаты с автоматами и насиловали всех подряд, вне зависимости от возраста. Только ей, Эльзе, удалось спрятаться в шкафу под вещами. Один солдат зашел в квартиру, походил по комнатам и ушел. Так что ей одной, Эльзе, удалось остаться "не поврежденной" этими русскими. При этом фрау Эльза бросила на Ганса многозначительный взгляд. А к Марте в квартиру ввалилась целая группа солдат, и расположились там ужинать. Вот Марте бедной и не повезло. А когда женщину насилует целый взвод мужчин, ей очень трудно предохраняться и не забеременеть. Она понимает его горе, но что поделать, война. Да, война. Ганс вдруг вспомнил, что и сам не был монахом. Особенно ему запомнилась одна молодая женщина, когда они находились где-то под Орлом. Крепкая, красивая баба. И до мужской ласки охотница. Хорошо он тогда с ней время проводил. Так что кого винить? Он грешил там , а русские здесь.
Постепенно Ганс примирился с ситуацией, жизнь у них с Мартой наладилась. Она родила ему еще одного сына. Только очень уж мальчики различались между собой. Младший был светленький и лицом очень похож был на Ганса. А старший, Фридрих, был узок лицом с курчавыми черными волосами. И умом он намного был сильней младшего. Марта ему все- таки призналась, что один из тех солдат-насильников был евреем. Так что, чему тут удивляться. Не знал только Ганс, что для Марты Фридрих все время был доброй памятью о той короткой, но такой страстной встрече.
-------------------- " " ----------------------
Прошло несколько десятков лет. Сыновья давно выросли, обзавелись семьями и жили своей жизнью. Ганс был уже совсем старым, много времени проводил дома у телевизора. Как-то в одной из передач говорилось о России. Выступал какой-то партийный деятель новой Коммунистической партии России. Ганс увидел этого человека и остолбенел. Как здорово тот похож на самого Ганса. Такой же высокий лоб, посадка глаз. А широкое лицо в мать, и вообще многое от матери. Он вспомнил ту женщину, свое орловское приключение. Некоторое время он сидел, глубоко задумавшись под впечатлением увиденного. Потом вдруг громко разразился смехом:
-- Вот мы и поквитались! Они мне еврея подсунули, а я им коммуниста! И еще неизвестно, кому будет жить спокойнее!