Жанр, к которому обратился автор, можно назвать художественным размышлением о родине - ее истории со всеми противоречиями и вопросами. На многие такие вопросы каждый пытается ответить сам,- если нет общепринятого мнения. Один из этих вопросом - почему мы так живем? Повесть, основанная на узнаваемой фактуре, подталкивает читателя к диалогу и заставляет искать нового собеседника для себя.
ББК К365
Я. И. Канявский, текст
"Когда учителю сказали, что некий человек приобрел большое богатство, он спросил: "А он приобрел дни, в течение которых сможет им воспользоваться?"
Соломон Ибн Габироль. "Жемчужины мудрости".
Часть 1
"Запрещено выполнять заповедь путем нарушения права собственности".
Вавилонский талмуд
ГЛАВА 1.
Поезд прибыл на станцию точно по расписанию. Юрий Сергеевич попрощался с провожавшими его родственниками и поднялся в вагон. В купе сидел одинокий пожилой пассажир в аккуратном, но слегка потрепанном костюме.
- Добрый вечер. Мы с вами одни будем ехать?
- Может, кто и сядет по пути, а если не сядет, то одни.
- Да лучше б и не было никого. Люблю тишину и покой, тихий разговор. Познакомимся? Юрий Сергеевич.
- Очень приятно. Василий Петрович,- назвался попутчик.
Юрий Сергеевич распаковал свою сумку, переоделся и присел к столику.
Поезд уже мягко двигался: за окном плыли строения станции - все быстрее и быстрее. Подошла проводница забрать билет, принесла постельное белье. Юрий Сергеевич отдал билет, спрятал во внутренний карман пиджака паспорт, поинтересовался у проводницы насчет чая.
- Сейчас принесу,- ответила та.
- А вы не возражаете против чая, Василий Петрович?
- Конечно, нет. Горячительного уже не пью, чем же еще баловаться, если не чаем. Тем более, что - самообслуживание. Сейчас нам пакетики с чаем принесут да сахар.... Только за кипятком сходить.
За чаем попутчики разговорились. Возраста они были примерно одинакового, так что тем для разговоров нашлось много. Обсудили современное житье-бытье. Постепенно разговор перешел на темы о прошлом. Делились наболевшим - у каждого хватало проблем, и как-то получилось, что Василий Петрович начал рассказывать историю своего отца.
ГЛАВА 2.
Петро с малолетства рос толковым мальчишкой. Его всегда интересовали всякие механизмы, хоть их в украинской деревне до революции было немного. Петро не мог равнодушно пройти мимо валяющейся железки и все тащил в сарай. Отец вначале ругал его за то, что заваливает сарай всяким хламом. Петро огородил себе уголок, и к нему никто не приставал. Когда подрос, часто начал бегать в соседнее село в кузню. На работу кузнеца Василия смотрел как на волшебное действо. Постепенно начал ему помогать. На работу бегал как на праздник.
Отец, видя такое пристрастие сына, не мешал ему. Через некоторое время, поднабравшись опыта, соорудил Петро свою "кухню" в сарае, где выполнял заказы односельчан, а в свободное время что-нибудь мастерил для себя. Появились заработки, и в доме был достаток.
- Ну, сынок,- сказал как-то отец,- хорошую ты специальность в руках имеешь. Себя прокормишь и семью содержать сможешь. Так что теперь и жениться можно,- отец многозначительно посмотрел на сына.
Знал папаня, что Петро давно неравнодушно поглядывает на деревенскую девчонку Машу, чья семья жила невдалеке, на другой улице. Петро покраснел, но ничего не сказал, а вечером побежал по заветному адресу, свистом дал условный сигнал.
- Тебе чего?- с видимой небрежностью спросила Маша.
- Дело есть,- нарочито важно сказал Петро.
- Ну, говори, если есть.
Он выдохнул:
- Хочу завтра к вам сватов засылать. Не откажешь?
Маша засмущалась, покраснела.
- А ты попробуй, засылай,- и убежала.
Сватовство прошло успешно. Родители жениха и невесты вели деловые разговоры за столом, не забывая, как положено, напол?нять рюмки. Счастливые молодые сидели на крыльце.
- Петя, а где мы с тобой будем жить? У тебя в доме ведь тесновато.
- Ну, так я новую хату построю,- выпалил Петро.
- А ты сумеешь?
- А то!- самоуверенно заявил Петро в преддверии ответственности за жену; он уже готов был к этой ответственности в полной мере.
Несколько дней он что-то рисовал в тетрадке, ходил, вымерял землю. Однажды задумался, пошел к невесте.
- Маша, а сколько у нас с тобой детей будет?
- Да ну тебя, дурачок,- засмущалась Маша.
- Нет, я серьезно. Мне для расчетов нужно знать, сколько человек будет там жить. Какой дом строить?
- А ты строй побольше. Так, на всякий случай, чтоб потом не перестраивать,- лукаво улыбнулась Маша.
- Как скажешь. Но ты уж не подведи.
Построил Петро большую, красивую хату своими руками. После венчания они с Машей въехали в новый дом, и началась у них самостоятельная жизнь. Маша действительно не подвела. Каждый год рожала по ребенку. Селяне шутили: "Ведь механик! И это дело на поток поставил!"
Слава о золотых руках, мастерстве и умной голове Петра распространялась далеко. К нему приезжали с разными заказами из дальних сел и даже из города. Технический прогресс постепенно доходил и до украинских сёл.
Как-то несколько зажиточных селян пришли к Петру с предложением.
- Есть у нас к тебе дело, Петро. Решили мы сложиться и купить современную молотилку.
- Что ж, дело хорошее.
- Дело-то хорошее, да мы в этом деле не понимаем. Какую выбрать, как на ней работать. Наше дело пахать-сеять, а в механике у нас ты разбираешься. Вот мы и хотим взять тебя в долю. Мы даем деньги, а ты выбираешь молотилку и будешь на ней работать.
Петро предложение принял, и в селе появилась своя молотилка. Жить селянам стало лучше. Но тут грянула революция и гражданская война. Село находилось в стороне от главных дорог, и войска там не проходили, боев крупных не было. Периодически появлялись какие-то банды, резали свиней, уводили лошадей. Как-то прискакал небольшой отряд с красными повязками. Арестовали сельского старосту, а в хате, где тот принимал селян, собрали бедняков. Таких в селе было несколько человек. Провели с ними собрание, объявили о том, что теперь в стране Советская власть и выбрали сельский совет и его председателя. Выбор пал на Федьку Рыжего. Был он с Петром одних лет, но характер имел прямо противоположный. Если Петро ни минуты не мог сидеть без дела, то Федька был страшный лодырь и пьяница. Потому и бедствовал, что ничего не любил делать и пропивал то, что имел. Зато теперь он важно ходил по селу и грозно всматривался в односельчан, выискивая "контру". Напуганный народ затаился в своих дворах, надеясь пережить эту смуту.
В это время по многим странам прокатилась эпидемия странного гриппа. Болезнь не походила на обычный грипп, сыпной тиф или крупозную пневмонию и проявлялась не совсем обычно. Человека вдруг начинал бить озноб, температура резко поднималась до 40 градусов, голова начинала страшно болеть, глаза трудно было открыть, появлялась ломота во всем теле. Это сопровождалось кровохаркающим кашлем, насморком и затуманиванием сознания. Через несколько дней самочувствие улучшалось, но часто через некоторое время грипп начинался снова, давая серьезные легочные осложнения со смертельным исходом. Грипп назвали "испанкой". В России эпидемия охватила более миллиона человек. Медицина в то время мало чем могла помочь. Чтобы справиться с эпидемией, чекисты иногда проводили настоящую зачистку в очагах заражения. Меньше всего пострадали от эпидемии обитатели психиатрических больниц и тюрем, так как при хорошей охране не имели контакта с внешним миром. Почти не касалась эта болезнь и жителей отдаленных деревень. Петро и другие селяне узнали об "испанке" от своего же жителя Загоруйко, который ездил по делам в город.
- Верите, люди добрые, шо у городе творится. Люди мрут як мухи. Какая-то испанка всех косит,- объявил он народу.
- Та шо это за баба така испанка-германка, шо мужики с ней зладить не могут?
- Та кака баба, кобель ненасытный. Тебе только бабы и снятся. Не баба это, а эпидемия. Всех косит, никого не жалеет, даже власть. Говорят, что этот, Яков Свердлов, шо теперь власть, тоже от нее вмер. Если уж она даже власть стороной не обходит, то нам и подавно может от нее достаться. Так шо сидите, люди, в хатах и никуда пока не езжайте.
Самому же Загоруйко избежать "испанки" не удалось. Через несколько дней заболел он сам, а следом жена и трое сыновей. Узнав об этом, Федька Рыжий собрал срочно свою команду.
- Люди, над советской властью нависла серьезная опасность. Эта недобитая контра Загоруйко специально встречался с жителями, чтобы их заразить и тем самым подорвать в нашем селе рабоче-крестьянскую власть. Надо принимать срочные меры.
- Арестовать его,- раздались голоса.
- Вы в своем уме? Пройдем арестовывать и тоже заразимся. А он именно этого и добивается. Но мы не допустим, чтобы какой-то Загоруйко вредил нашей рабоче-крестьянской власти. А ну, пошли!
Федькина команда подошла к хате Загоруйко. Время было вечернее, и вся семья была в хате.
- Люди, тащите солому и обложите хату. Особенно побольше под окна и дверь.
- Хорошо бы дверь подпереть.
- И то дело. Возьми дрын да подопри.
- Все готово? Поджигайте и отходите.
Время было сухое, и хата запылала быстро. Когда в окнах появлялся кто-нибудь из больных, пытавшихся выбраться наружу, Федька расстреливал их из револьвера. Этот револьвер, выданный Федьке для защиты советской власти, делал свое дело. Вскоре все было закончено. Люди были расстреляны и сожжены вместе с хатой.
Федька был доволен. Он не позволит никакой "гидре контрреволюции" выползти на вверенную ему территорию. Над сельсоветом Федька вывесил плакат "Да здравствуют бедняки! Вся власть бедным!".
Люди ходили и посмеивались:
- Выходит, чтобы получить власть, надо сперва пропить имущество и стать бедняком? Нет уж, лучше не иметь такой власти и оставаться зажиточным.
Но вскоре стало не до смеха. Из города прислали отряд для проведения продразверстки. Солдаты во главе с Федькой ходили по дворам и именем революции отбирали у людей потом и кровью выращенный урожай. А что потом сеять? Что кушать до нового урожая? Это новую власть не интересовало.
- Проявляйте революционную сознательность. Стране нужен хлеб. А кто его выращивает? Вы. Так у кого же брать, как не у вас?
- Так крестьянин всю жизнь хлеб выращивал, но даром никогда не отдавал, а продавал. Но твоя власть, Федька, ведь у нас не покупает, а отбирает. А отбирает у людей силой только кто? Бандиты. Выходит, что твоя власть тоже...
- Но, но, разговорчики,- горячился Федька и хватался за револьвер,- вы мне бросьте развозить тут контрреволюционную пропаганду. Понимать надо, что в стране военный коммунизм.
- Что-то нам непонятно, Федька.
- Я вам не Федька, а товарищ Рыжов.
- Ну, хорошо, пусть будет Рыжов. Только нам все равно непонятно, дорогой товарищ. Вот большевики говорят, что хотят построить коммунизм, и тогда все будут равны, и будут хорошо жить. Теперь ты говоришь, что в стране сейчас коммунизм и у людей весь урожай надо отобрать. Люди станут равны, все станут одинаково бедными, но жить-то от этого лучше не станем. Может, лучше не отбирать и жить без коммунизма?
- Да как ты не поймешь, дурья башка, что сейчас военный коммунизм.
- Военный? А когда же будет гражданский?
- Вот разобьем всю контру и начнем строить гражданский.
- Сколько же времени вы ее еще бить будете? Год? Два? Три? А у нас один раз урожай отберут, другой. А потом ни пахать, ни сеять никто не захочет. Да и некому будет, все с голоду перемрут.
- Ты меньше болтай. Давай лучше мешки таскай.
- Чего ж это я сам свой урожай отдавать буду. Вы отбираете, сами и таскайте.
Такие разговоры шли по селу во время продразверстки. В домах голосили бабы и дети. Мужики сидели возле домов и смахивали невольные слезы. Каждый трудился, выращивая свой урожай, не один месяц. А тут приехали какие-то люди с винтовками и в один день всего лишили. Правда, эти не кричат, как бандиты, "жизнь или кошелек", а произносят какие-то новые слова. За революцию, мол, за Ленина. Только словами этими семью не прокормишь. А начнешь возражать, так вскинут свои винтовки и пальнут, как те бандиты.
Петро в полемику не вступал и вообще в политику не лез. Ни слова не сказал, когда у него забирали зерно. имел Кормить семью становилось все труднее. Заказов стало мало, потому, как многие хозяйства пришли в упадок, а кто еще работал, не всегда, чем рассчитаться.
Петро сам стал наведываться в город, предлагать услуги. Как-то один селянин, ездивший в город, поведал Петру, что для него есть заказ у одного городского адвоката. Адвокат был в городе известен, знали его как человека справедливого и большого законника. Был он человек пожилой. Проживал вместе с женой в красивом доме, построенном еще его дедом.
Петр запряг лошадку и поехал в город. Подъезжая к дому адвоката, Петро заметил издали трех мужчин в кожаных куртках, стоящих на улице и рассматривающих дом снаружи. Потом они посовещались и решительно направились внутрь. Петра охватило недоброе предчувствие. Кто в то время носил кожаные куртки, было хорошо известно. Он притормозил лошадь, но из телеги не вылезал. Было жарко, и окна в доме были открыты, так что Петру было хорошо слышно, что происходит внутри.
- Кто хозяин этого дома?
- Я, а что вам угодно, товарищи?
- Кто такой?
- Адвокат Милявский, если угодно. А вы кто будете?
- А мы городская ЧК и дом этот у вас реквизируем.
- Простите, а на каком основании?
- На каком? Именем революции! Понял?
- Не совсем. Имущество можно отнять у человека за серьезные преступления и только по решению суда. Иначе это квалифицируется как грабеж.
- Ну, ты поговори еще, буржуй недорезанный,- начал закипать один из вошедших.
- Насчет буржуя вы тоже заблуждаетесь. Всю жизнь я тружусь, защищая людей в суде.
- Хватит болтать! Освобождайте помещение!
- Я продолжаю настаивать, что это грабеж и виновные должны быть привлечены к ответственности. Так что вам еще, может быть, потребуется моя помощь.
- А тебе, контра, уже ничего не потребуется.
Раздалось несколько выстрелов.
- Позвольте,- раздался дрожащий голос жены адвоката,- если имущество вы можете отбирать, как вы говорите, именем революции, то кто дам вам право распоряжаться чужими жизнями?
- Та же революция!
Послышалось еще несколько выстрелов. На какое-то время наступила тишина. Потом один из чекистов тихо спросил:
- А жену-то зачем?
- Так проще. Никаких наследников, и никто жаловаться не пойдет.... Давай-ка поройся в ящиках. Они ведь неплохо жили, так что драгоценности наверняка есть, да и еще что-нибудь интересное.
Петро тронул лошадь и потихоньку отъехал от дома.
ГЛАВА 3.
С трудом пережили тяжелое время. Наступил НЭП. У Петра было уже восемь детей, а Маша, похоже, не собиралась останавливаться на достигнутом, но снова появились заказы, заработала молотилка. Нэп вернул людям заинтересованность пахать и сеять. У Петра меж тем появилась новая идея. Дело в том, что селяне свое зерно после обмолота, вынуждены были возить на мельницу аж за 40 верст. И решил он поставить свою ветряную мельницу. Место выбрал на высоком холме. Что надо для мельницы, делал сам. Сам и собрал.
И началась у Петра вовсе хорошая жизнь. Ездили к нему на мельницу не только односельчане, но и многие из окрестных деревень. Появился хороший достаток. Дети стали ходить в обновках. Старшие учились, а младшие все прибывали. Маша довела их число уже до двенадцати. Так бы и жили хорошо, да пришла новая беда - коллективизация. Петра она коснулась в первую очередь.
- Ты у нас, Петро, вроде как первейший кулак, - заявило правление образовавшегося колхоза.
- Какой же я кулак? Я что, эксплуатирую чужой труд? Я все делаю сам. Кто вам не дает так работать?
- Так-то оно так,- стыдливо отводили глаза члены правления,- однако у тебя мельница и молотилка. А у нас в колхозе без них никак нельзя.
- Так соорудите себе. Вас ведь вон сколько народу.
- Как соорудить? Никто в этом деле не понимает.
- Никто не понимает, а я при чем?
- А ты разбираешься.
- И чего вы хотите?
- Вступай в колхоз. А мельница, кузня и молотилка пойдут как вступительный взнос.
- А если я не соглашусь?
- Сам знаешь, какое у нас сейчас время. Раскулачат, имущество просто отберут, а семью в Сибирь вышлют. А у тебя вон целый муравейник, мал мала меньше. Не довезешь до Сибири.
- И что в колхозе я должен делать?
- Да то же, что и сейчас. Будешь в кузне работать, на мельнице, молотилку чинить. Оплату будешь получать в колхозе, как все, а имущество будет теперь колхозное.
Видел Петро, что нет у него выхода, и согласился. Бог с ней, с собственностью. Зато так же с техникой будет работать.
Работал Петро, как и прежде, только плата за помол теперь шла не ему, а колхозу.
Как-то привез молотить зерно Федька Рыжий. Он теперь уже был не председатель сельсовета, а рядовой колхозник. Переизбрали его за развал работы и беспробудное пьянство. Когда его ставили председателем, он думал, что это уже на всю жизнь. И ошибся. Таких лодырей и пьяниц не смогла выдержать даже советская власть. Его сперва понизили до бригадира полеводческой бригады. Но Федька обиделся на власть и запил еще сильнее. И вот теперь он числился рядовым колхозником, но своим трудом приносил мало радости родному колхозу. Однако ж и ему надо было есть.
Явился он к Петру на мельницу со своим зерном... Когда дошло дело до платы, Федька завозмущался.
- Почему это ты так много берешь?
- Ты что, Федя. Вот расценки, установленные колхозом. Ты что, забыл, что мельница теперь колхозная и себе я ничего не беру.
- Так-таки и не берешь?
- Нет, конечно.
В это время один бедняк принес полмешка зерна и попросил обмолоть. Петро смолол и плату с бедняка не взял. Федька как раз таскал свои мешки в телегу и заметил это.
- Ага, с одних дерешь три шкуры, а с других ничего не берешь! Что хочешь, то и делаешь. Это ты забыл, что мельница теперь колхозная!
- Ты чего, Федя,- засмеялся Петро. - Ты посмотри, сколько у него зерна. Какую тут плату брать? Тут горшка муки много.
Но Федька злобу затаил, а знал, как навредить: написал кляузу в ЧК. И что тут началось! Хищение! Злоупотребление! Замаскированный кулак!
В стране как раз было такое время, когда кругом начинали искать "вредителей" и "врагов народа". Так что дело Петра было для чекистов очень кстати. Его арестовали, судили и отправили в лагерь под Архангельск.
ГЛАВА 4.
Везли заключенных долго, и переезд давался тяжело. Ехали в товарном вагоне, на дощатых нарах. Открывали вагон часовые пару раз в день на станциях. Давали возможность набрать воды и бросали в вагон несколько буханок хлеба. Делили потом на куски суровой ниткой. Раздачей занимался один бугай. Роста он был огромного, кулаки как пудовые гири. Говорили, что он бандит и убийца. Вроде долго за ним гонялись, пока кто-то из сообщников его не предал, и его не взяли на каком-то грабеже. Грозил ему расстрел, однако что-то в деле разладилось или вмешался кто. В результате расстрел заменили лагерями. И вот теперь он сидел как султан, а зэки выстраивались к нему в очередь за своей пайкой. Народ среди зэков подобрался пестрый. Были, конечно, и уголовники. Но много было простых крестьян и городских жи?телей, попавших по разным причинам под статью "Вредительство" и объявленных врагами народа.
Были среди зэков и интеллигенты. Рядом с Петром на нарах лежал приличного вида мужчина, которого все почему-то называли "профессор".
В вагоне было холодно, отовсюду дуло, и люди прижимались спиной друг к другу на нарах, чтобы согреться. Петро прижимался своей спиной к профессорской. Постепенно разговорились, и оказалось, что он действительно профессор.
- А вы, профессор, кому умудрились навредить?
- Себе.
- Чем же,- удивился Петро.
-Своим языком.
- Как это?
-Случилась дурацкая история. Главное, начиналась совсем обыкновенно. Одна лаборантка начала мне глазки строить, а я внимания не обращал. Она была не совсем в моем вкусе. Но она начала ко мне липнуть. И, в конце концов, я не выдержал и согрешил пару раз.
- И что, за это сажают?
- Не сразу. Дело в том, что я занимаюсь наукой, вернее, занимался. Времени нет на всякие шуры-муры. А она начала намекать, что нам пора пожениться. Я ей говорю, куда так спешить? Она продолжает настаивать. И тут я заподозрил, что ее больше интересует моя жилплощадь. Когда я заявил, что жениться пока не собираюсь, она побежала жаловаться в партячейку. Дескать, я ее соблазнил и бросил. Меня вызвали на партячейку и начали стыдить. Мол, пролетарский храм науки нельзя превращать в бордель, и если я уж соблазнил бедную девушку, то обязан на ней жениться.
- Помилуйте, разозлился я, мы согрешили по обоюдному согласию, и я вовсе не обещал на ней жениться. А если вы так принципиально ставите вопрос, то ведь и большевики не являются образцом в плане морали.
- Кого вы имеете в виду,- насторожились члены ячейки и подозрительно оглядели друг друга. Они, видно, думали, что я знаю об амурных связях кого-нибудь из них. Да лучше бы что-то про них знал. Но у меня был аргумент покрепче и я сказал:
- Например, Владимира Ленина.
- Что???
- А судите сами. Если учесть, что он умер от сифилиса, то, очевидно, не от Надежды Константиновны он его подцепил.
- Как ты смеешь клеветать на вождя мирового пролетариата? Он умер из-за Фани Каплан.
- Вы думаете, что он вступал в связь с ней?
-Ты что, издеваешься? Какая связь? Пулями отравленными она стреляла.
- Извините, но в медицинских кругах другие сведения.
- Да тебя, интеллигент ржавый, к стенке ставить немедленно надо,- секретарь партячейки по привычке потянулся к воображаемой кобуре, видно, забыв, что время давно уже мирное и он не военный.
На другой день меня арестовали. Суда никакого не было. Очевидно, не хотели публично обсуждать причину смерти Ленина. Просто посадили в этот вагон, и вот я ваш попутчик.
Поезд прибыл, наконец, на какую-то северную станцию. Заключенных отконвоировали в лагерь, провели перекличку, присвоили номер отряду.
Старшим в отряде назначили этого бугая-верзилу. Профессора это покоробило.
- Подумать только. Что это за власть такая, если матерые убийцы ей ближе, чем честные образованные люди,- шепнул он стоящему рядом Петру.
- Профессор, лучше молчите. Язык ваш точно вас погубит,- тихо ответил ему Петро.
- А что? Мы ведь не на партячейке.
- До чего вы наивные. Кто-нибудь шепнет о ваших разговорах начальству, и припишут вам "антисоветскую пропаганду с целью поднять восстание в лагере". Оружие у них всегда под рукой, не то, что у вас в институте.
- Как это шепнет? Это же аморально.
- Вы, профессор, как с Луны свалились. Тут у них шептунов полно, специально сексотов держат.
Отряд отправили в барак, зэки начали занимать койки и укладываться спать. Но в бараке было так холодно, что уснуть было невозможно. Люди лежали и ворчали.
- И почему в бараке так холодно? Не топят, что ли?
- Не топят. Говорят, некому котельную обслуживать.
- А что ее обслуживать,- вмешался в разговор Петро.
- А ты, что ли, можешь?
- Делов-то! Подумаешь, наука большая.
Утром за Петром пришел военный и отвел к начальнику лагеря.
- Ты, говорят, в котельном деле разбираешься?
Быстро же слух дошел, подумал Петро.
- Разбираюсь немного,- скромно ответил он.
- Так ступай в котельную, попробуй разобраться.
Котельная оказалась большой, но запущенной. Петро проверил оборудование, затопил топку. Не выходил из котельной, пока в бараки не пришло тепло. Что-то приспособил, что-то переделал, усовершенствовал.
Жизнь лагеря пошла совсем по-другому. В бараках люди могли согреться, просушить одежду. И в кабинетах начальство от тепла вроде бы немного подобрело.
ГЛАВА 5.
А в колхозе после ареста Петра дела пошли плохо. За техникой никто не умел так ухаживать, как Петро. Люди начали ворчать.
- Жалко ведь Петра. Надо выручать как-то.
- А как?
- Поехать в город разбираться.
Вспомнили про родственника Петра, что жил в Харькове - был он юристом, значит, мог бы помочь. Старшая дочь Петра и несколько селян поехали к нему. Юрист в дело вник, но помочь тогда не смог. "Момент, говорит, сейчас не подходящий, надо подождать".
Через какое-то время то ли в стране чуть потеплело, то ли какая оказия вышла, только сумел юрист делу Петра ход дать. Дело пересмотрели, и отца оправдали. И пошла в Архангельск бумага о том, чтобы Петра освободили.
Начальник лагеря просматривал почту у себя в кабинете, и вдруг настроение его упало. Перед ним лежала бумага об освобождении Петра. Он вызвал своего заместителя и показал ему бумагу.
- Ищи замену нашему котельному мастеру. Не виноват он, оказывается. Надо отпускать.
- Да где же я возьму? Забыл уже, сколько мы тут без тепла сидели. Только теперь жить начали по-человечески. Пусть не виновен он там. А мы тут перемерзнем, кто будет виновен? Нет, нельзя его сейчас отпускать.
- И что ты предлагаешь?
- Почту уже регистрировали?
- Кажется, еще нет.
- Ну и спрячь эту бумагу подальше. Не получали мы ничего.
- Но ведь жалко все-таки человека. Нам тут все наладил, а теперь ни за что будет сидеть?
- Жалко? А нас самих не жалко, если замерзнем тут? Притом не в тюрьме же сидит. Работает себе в котельной и спит там, а не в бараке. Все так, как будто на воле работает.
- Так, да не совсем. Зарплату он здесь не получает.
- Ну и что? Питание и тепло имеет. У иных на воле ни жилья, ни хлеба.
- Ладно. Пока спрячу бумагу, а потом посмотрим.
Конечно, Петро ничего не знал о той бумаге и продолжал давать лагерю тепло еще полтора года и тосковать по дому. Но потом что-то в лагере произошло. То ли начальство сменилось и нашло бумагу, то ли у старого начальства совесть проснулась, то ли запрос пришел из Харькова. А только Петра выпустили все-таки на свободу.
Едет он домой, мечтает о встрече с женой и детьми и кажется ему, что поезд идет очень медленно. Приезжает, наконец-то домой, а тут его ждет страшная весть...
ГЛАВА 6.
Когда его осудили, к дому вскоре приехало начальство с охраной; объявили о конфискации имущества. А какое у селян имущество? Кузню из сарая вытащили да забрали из дому все зерно. В ногах у начальства Маша валялась, плакала.
- Чем я детей кормить буду? Оставьте хоть на еду что-нибудь.
Сжалились и оставили один мешок фасоли. Да надолго ли хватит этого мешка на 13 ртов? И постепенно дети стали умирать от голода. И соседи помочь не могли, потому что голод начался кругом.
Дело в том, что организация колхозов шла очень медленно. Не хотели свободные крестьяне идти в колхоз, а хотели работать на себя, не в этих трудовых армиях. И власть опять решала вопрос силой. У людей отбирали зерно, мясо засыпали хлором. Отобранный скот загоняли в вагоны и неделями держали без корма и воды, пока не подохнет. Начался повсеместный голодомор.
У Маши не было сил нести умерших детей на кладбище, и их закапывали здесь же в саду. Видя, как умирают ее дети, не вынесла горя и она. Ее тоже похоронили рядом с детьми. А после смерти матери еще живые дети стали умирать еще быстрей. Осталась только старшая дочь Лена и сын Василек.
Лена уже умела неплохо шить, и ее взяли в один дом шить одежду. За работу кормили. А кусок хлеба всегда прятала и приносила домой. На этих кусочках и выжил Василек.
Как услышал Петро рассказ детей, так ноги у него и подкосились. Кое-как хватило сил в сад выйти. Упал возле могильных холмиков, обнимает их и плачет. До самой ночи пролежал так, еле-еле Лена с Васильком его смогли увести в дом. Ни пить, ни есть не мог. Целыми днями возле могилок и находился. Так за неделю и помер. Перед смертью просил похоронить его тут же, возле своих...
...Что же с мельницей стало? А ничего. После Петра не нашлось в колхозе специалиста хорошего, и она вскоре вышла из строя. Постепенно все сооружение ветшало, потом совсем развалилось. Что можно было, растащил народ по домам. О том, что здесь раньше была мельница, напоминали только каменные колеса жерновов, которые валялись в траве. Их удобно было использовать в качестве стола, когда кто-нибудь располагался на завтрак на лоне природы.
Как-то раз трактористы расположились там перекусить после трудов праведных. После второй бутылки самогона у них разгорелся спор, чье колесо дальше прокатится с холма. Самогон, видно, придал им силы поставить два каменных жернова на бок и толкнуть с холма. Колеса покатились вниз, набирая скорость. По мере спуска их траектория все больше отклонялась от параллельности. Видно, пьяных трактористов подвел глазомер. Одно колесо укатилось влево, задело угол коровника и сломало его. Второе покатилось в сторону села, врезалось в плетень чьего-то сада и поломало несколько деревьев.
Вот и все процветание села. Так Рыжий Федька поставил всем сельчанам подножку, но никто об этом не догадывался.
ГЛАВА 7.
Мерно стучали колеса. Чай был давно выпит. Собеседники си?дели задумавшись. Юрий Сергеевич молчал, потрясенный рассказом.
- А что с вами было потом?
- Я жил у сестры. В 41-м году мы поехали отдохнуть к себе в деревню, и там нас застала война, не успели оглянуться, как кругом уже были немцы. Пацаном был в партизанском подполье. Потом участвовал в борьбе с бендеровцами. Когда возвращался из Западной Украины, в вагоне обокрали. Остался без еды, без вещей и документов. Кое-как сумел сделать новые документы и при этом добавил себе возраст.
- Зачем?
- А, в селе не хотелось оставаться... Решил идти в армию. Для этого и добавил пару годков. Взяли во внутренние войска. Напра?вили в Сибирь на охрану колонны заключенных. Там и прожил всю жизнь, в Сибири.
- Среди заключенных были и политические?
- А как же. Полно!
- Выходит, что вы всю жизнь конвоировали врагов власти, принесшей вам столько горя? И совесть вас никогда не мучила?
- Вы шутите?
- Нисколько.
Василий Петрович обиделся и произнес с некоторым пафосом.
- Я конвоировал врагов советской власти! Народной власти, свергнувшей царское самодержавие!
Теперь удивился Юрий Сергеевич:
- Вы это серьезно?
- Конечно!
- Тогда скажите, чем это самодержавие вам насолило?