...Словосочетание "отправиться в путешествие" ничего не значит, ведь в жизни нет ничего, кроме путешествия, путешествия в путешествии, и что смерть - это не последний путь, а начало нового пути, и никто не знает, куда ведёт этот путь и откуда, но всё равно - bon voyage!
Г. Миллер
010 год. Растолстела к этому времени книга.
А издателю сильно не повезло: пристал Некто репьём. Раньше он такого рода псевдописателей не пускал даже на порог. А этот нашёл спонсора и выклянчил на печать, на критическую статью, на редакционную правку и распространение по магазинам. Словом, бабло было на всё, кроме рекламы. Выкиньте клавиатуру! Нахрен автору пиар: книжка и так хороша: как одна девочка звать Оксанкою, или как её там, из самой аж "Ночи под рождеством" под Диканькой. Аванс в поллимона. Роялти автор не просит: ему важнее де бумажный вал.
Кхе. Какой приятный пассаж. Как тут не клюнуть? И шеф печатных дел натурально, а, главное, моментально клюнул. Так как издательству из этих вполне серьёзных денег хватало не только на ремонт предпринимательской крыши, но даже и на подарочек в виде швейцарских часиков супруге.
Клюнуть-то клюнул, но в данном случае его натурально подставили. Обещали: будет недлинно. Хрена, батя, - принесли "Войну и мир", вставленную между страниц "Rough Guides" - не меньше. А договор уже подписан.
Это ещё не все бе'ды.
Первое:
Главных героев по пальцам перечесть, попутных - десятки, левых - сотни. В глазах замутило от пьющей массовки и ссущей на каждом перекрёстке толпы. Герои то и дело меняются именами, и проживают одновременно в нескольких местах и веках. Как, спрашивается, такое возможно? Что, блин, за долгожители? Где взяли паспорта? Как отметились в роддомах? Где же их настоящие матери? На богов не тянут. Скорее, на чертей-фокусников, перекрашенных в люди. Серебрянных месяцев они теперь не воруют, считая этот промысел шкодным хохлятским воровством. И навёл порчу на хохлов талантливейший в плане сказочных мистификаций мистер-писатель Гоголь. Илиндеевщины прародитель. Докажите, что это реальный человек, а не сам слуга весёлого дьявола. Бульбу и Питембург - вон из списка! Всё это молодые, романтические ошибки детей дьявола. Фоголь-Моголь, млядь!
А нашему автору пофиг. Более того, он отстаивает своё право на такую интерпретацию блуждающего по семи кармам материализма. Кто количество карм сосчитал по-настоящему? Где доказательства?
Второе:
Обещали: почистят ненорматив. Промашка опять: после десятка возвращений к вопросу и пол/тыщи якобы правок, так называемый "роман" во второй версии ещё гуще зарос чертополохом, или, мягко говоря, пустопорожней болтовнёй с антилитературной лексикой в междурядьях.
А, если говорить по-уличному, то он почти насквозь, за редкими островками безопасности, усыпан низкомолекулярным, бытовым матом и прозаическим свинством.
Издателя ж мать! Будто вторглась вся эта свинявая чушь на землю Европы вместе с заблудшими, издревле немытыми азиатскими всадниками, мотающимися на понурых, покрытых степной пылью лошадёнках. Отстали они от основной Орды по причине беспробудного пьянства.
Старик Рабле удавился бы собственным жабо, если бы ему удалось прочесть это произведение, в котором так буднично, таким наплевательским мимоходом втоптали в грязь целый жанр, взлелеянный и отточенный гениальными сатириками, подъюбочными шалопутами, серунами, живописными убийцами, первейшими плутами и извращенцами средневековья.
В третьей редакции к русским сорнякам и свежему навозу добавился канабис, порнуха, сексуальные фантазии любвеобильных мачо - кабыгероев, фонтанирующих перезрелым семенем.
Проявился вовсю дешёвый и неполноценный, если говорить о чистоте жанра, хоррор.
Обнаружились слабо аргументированные политические демарши, в которых любовь к человечеству пересекается с исторической неприязнью к отдельным народам, уж не говоря о великих чинах мира сего, кому уготована судьбою перемывка косточек. И нет против того негатива чудодейственного лекарства.
Затеялось общение с усопшими из потусторонней, жуткой, хоть и весьма любопытной сферы, имеющей под собой не доказанную пока экспериментами почву.
Засиял, обласканный писателем, прочий бытовой мусор, характеризующий стиль всякой низкопробной современной литературы.
Уважаемый господин Еевин - упомянём его мимоходом - тёмный генератор всех модных литератур, словесный эквилибр и ловкий факир-испытатель читательского долготерпения, с такой позицией издателя непременно бы согласился.
В четвёртой редакции с неба свалилась не обеспеченная дотошными алиби, прерывистая и по-сказочному правдоподобная детективная линия.
***
В пятой редакции на границе с Польшей из багажника Рено Колеос вылезло на свет божий полусонное крокодилье туловище в непромокаемом пальто с нарисованными в районе брюха кубиками. Оно, подтверждая фольклорные перероссказни, имеет три непресмыкающиеся головы.
Одна голова - от незапамятного малорусского писателя - почти-что классического ведьмака, с угольно-сальными волосами до плеч. Другая - от слегка постаревшего киноактёра-красавчика. Третья... Треьтья - отдельный разговор. Забудем её на непродолжительное писательское время. Какой неумный писатель возьмёт, да и выложит все тайны на первую же бонусную тарелочку? Это чисто рестораторская заманка.
- Аперитивчику ещё не принесли! А после и песни.
С первой головой всё понятно: Гоголь!
Тут, конечно, эхо Гоголя: "Ъ! Ъ! Ъ!" - и он слегка нетрадиционно перевернулся у себя там где-то, где он настоящий, а не манекен в сквере своего имени. Хотя, говорят, именно голову-то именно там-то и украли. Не поворачивается сказать "спёрли", хотя именно так подло оно и было. Осталось найти, кто из кладбищенских и по чьему приказу это сделал, и для чего? И за сколько.
Сколько-вот стоит сегодня голова Пушкина?
Мы-то, наивные свиду писатели и чёрные графоманы в особенности это знаем. Да не скажем. Даже уголовке не признаемся: а докажи! Правда плохо подействует на родственников. А на укравших подействует хорошо. Вроде бы и слава: голову у звезды украл, а с другой стороны - извращенец, хоть и статьи такой специальной нет. Сойдёшь за чёрного копателя, заплатишь штраф, моральный ущерб - и живи дальше, и обнимайся по ночам со своей краденой головой.
Не удивимся, если окажется, что у большинства действительно знаменитых теперь в могилах головы нет. Так всегда, между прочим, перед апокалипсисами. Нашли археологи в культурной могиле скелет без головы, прочие ценности на месте, определили век. Всё понятно: либо почитатели, либо эти... как их теперь... экстрасеншы утащили. Гадать, молиться, колдовать. Потому, что плохо им в интерьере без черепа. Ещё и подсветить.
Хорониться лучше в крематориях и в могилах. Иначе начнётся такой чернокопательский бизнес, что и Сотбис позавидует. Но что же это за сволочь такая - у мёртвых писателей головы для своих квартирного типа офисов и грязных гаданий тыбзить!
Второй, это статистический герой, - продукт Страны Грёз, на десяток лет прописавшийся в каждом телевизоре. Он побеждал в звёздных, модных рейтингах, одинаково любимых как городскими тётеньками и их дочурками, так и районными доярками.
Кажется, то был Бред Пит, может, Шон Пен, или темноволосый, завсегда голый и вечно на корточках в корыте душа Рик, выставивший икс-головку напоказ, торчмя, предварительно подзадорив. Специально для женской прессы. Не верьте Рику - всё это фальшивые заготовки за секунду до того как. Чики-чики: вспышки фотокамер!
Рик, ох уж этот Рик! Ох и сволочь, ох и обманщик! Ох же и прилип!
Сам Кирьян Егорович Туземский не силён в кинематографии, и, тем паче, не помнит фамилий. К чему ему эти запоминалки? Если приспичит для спора с кем-либо, то он может позвонить лучшей своей подружке Даше Футуриной, прославившейся энциклопедическими познаниями в истории кино. У неё прекрасная память на всё блестящее.
Пуще всего Даша отметилась в "Живых Украшениях Интерьера". Писатель её упоминал. А здесь она пребывает мимолётом.
Имя предпоследнего актёра, имеющего шанс на прославление в литературе, прекрасно известно незамужним девушкам. Об этом можно легко догадаться, заходя на экскурсии в их спальни и глядя на вырезки из журнала "Звёздный путь", окроплённые девичьими слезами. Журналы покупаются на последние, выданные мамкой семейные деньги.
Все эти божественные образа в розовых поцелуях.
Сам Иисус позавидовал бы такой искренней популярности. А ещё более удивился бы он экстатической готовности русских мадемуазелей к совокуплению с бумажкой - оживи её хоть на секунду.
Пришпилены Питы, Пены и Рики также к иконостасному изголовью тех деревенских и пригородных девчонок, что прибывают в города, те, что шумят и веселят жителей по ночам.
Живут они кто где, но только не в пятизвёздочных отелях. Там они бывают, конечно, но изредка; и не каждая: чисто для снятия пробы со сладенького иностранного овоща. И то, после того, как освоятся и вдоволь наедятся отечественно уличной стряпни, окрещённой обидным словом "блядскость".
Объявленная цель их прибытия в Большие Города (...большие города... - помните песню у Бодрова, когда руки и шеи сами собой начинают двигаться) - повышение любой квалификации, - лишь бы предложил кто. А фактически: для улучшения финансовой перспективы средствами "заму$?ства".
Последний (авторский ?) перлвариант привлекателен содержанием в термине долларов, евр и их рублёвых эквивалентов. И потому очевидно предпочтительней.
Ища счастья на бытовых качелях, часть девочек пытается надёргать ростков интеллекта в университетских оранжереях. Авось, когда-нибудь, да пригодится: будущему мужу. Детям. Себе после развода.
Исконно городские девчонки с богатыми мамочками и папочками дешёвыми вырезками брезгуют. Они покупают толстые журналы, набитые истинным гламуром. И, разобравшись по журналам и кабакам в реалиях жизни, предпочитают брать реальных пацанов с реальным, а не прогнозируемым баблом.
Жаль, в литературе не слышно интонаций!
"**" ...Писатель, поставив две звезды на этом самом месте и, набив трубку дешёвым табаком, попытался было поставить звезду третью. А потом собирался ни к чему не обязывающую главу свинтить и перейти к следующей.
Но тут послышались негодующие крики читателей. Пришлось тормознуть, вникнуть. И что же он услышал и увидел?
1.
Гражданин Нектор Озабоченный сидел на кончике его пера и по-бухгалтерски волновался за расход чужих чернил. А особенно за соответствие их расхода реально правдивому выхлопу. Рентабельность проверяемого писателя, по его мнению, находилась в отрицательном проценте.
2.
- Всех бы этих писателишек определить в налоговую инспекцию! - несправедливо и ровно наоборот считал один, совершенно незнакомый, зато чрезвычайно важный пенсионер республиканского значения, сколачивающий капитал для своих пышных похорон на карточке VISA GOLD.
3.
- Вот бы учредить приз от Президента за внимательность, за экономию, и, особенно, за участие в искоренении писательского терроризма! - думал другой. Этот усат, горбачёват, нечистоплотен, без головы в башке - и он был крайним справа.
4.
Боковой судья слева, - злобствующий, сутяжный философ В. Бесчиннов, - или С. Бесчестнов? - ровно так же, как и наш графоман, - пищущий человек. Но, не зарабатывающий ни грамма на теме любви среди слонов. "При таких выгодных условиях конкурса, а не поучаствовать ли в дальнейшей ловле писателя на слове? Силён ещё, и, ах как полезен для россиян жанр сексотства! - думает он.
5.
- А если повезёт, то и на глубокоуважаемую мозоль наступить! - решает завистница и конкурентша на писательской ниве.
Её НИК... - к чёрту её НИК. Много чести! Эта НИК считает себя самым главным критиком Интернета, не написав ровно ничего. Её любимый форматный герой и образ, с которым она слилась навсегда - Старуха Шапокляк. Она - завзятая, мерзкая троллиха и ближайшая подруга некоего графомана сутяжного, который, так же как и Кирьян Егорович, писал про слонов. Но, сутяжный графоман писал про слонов - производителей фантастического интеллекта, а Кирьян Егорович про калечащие судьбы людей статуэтки, и о слоне - воспитателе юношества, производителе сексуальных мачо. И, хотя НИК с сутяжным графоманом по всей видимости спят в разных постелях, но брызжут интерактивной слюной одновременно. Ровно сиамские девственницы.
6.
- Хватит нам таких псевдографоманистов - реформаторов. Бумаги в стране не хватает. Засоряют, понимаешь ли, Лазурные берега Интернета.
7.
- Довольно! - необдуманно бубнят следующие, нежась, кто на отреставрированных Мартиниках, кто на искусственных, идеально круглых Канарах.
Натуральных Канар, как известно, на всех бездельников уже не хватает. Эти мечтают о других, неиспытанных ещё, местах отдыха. Они ностальгически листают кляссеры с марками бывших колоний. Они покачиваются в экологических, соломенных креслах-качалках мадамбоварских будуаров. Они топчут заросшие мусором, тёмные и непонятные им до конца искренние, прозрачные, как слеза Ивана, бунинские аллеи. И плюются, и плюются, аж харкаются.
8.
- Рано звездить!!! - кричат самые наивнимательнейшие педанты, требующие к себе уважения. - С той стороны двери герой был с только что зажжённой свечой, а с другой - уже с Огарковым Вовой.
9.
- Третья-то голова у крокодила чья? Забыл элементарную арифметику, а писать взялся, - орали настоящие инженеры и счетоводы-статистики. Они сумели точнее всех посчитать и сформулировать усреднённую вечно прикрываемым по причине излишнего свободомыслия самиздатом критическую мысль.
На что наиленивейший графоман (а его короткая личная увеличительная приставка "наи...", не менее значима, а то и выше, чем другие "самые-присамые наи-наи..."), в достаточно неучтивой и малоцарственной для столь важного обстоятельства, как количество голов у пресмыкающегося героя, ответил нижеследующей фразой:
"А третья кучерявая голова пресмыкающегося напоминала те чугунные памятники, что стоят на каждой площади имени Пушкина".
И добавил недостающую звезду.
"*".
- Шлёп!
И всё стало на свои места. Чего вот шуметь по таким пустякам?
***
Мы же - скромное читательское меньшинство, находящееся в молчаливом, почти масонском альянсе, добравшиеся до этой страницы, - аккуратны и вежливы.
Мы понимаем суть намёков и недосказок.
Мы умеем хранить чужие тайны.
Мы читаем и перечитываем непонятное; при необходимости возвращаемся в середину и в конец.
Ища растворённую, тщательно замаскированную идею, мы плюём на неё и следим за истоками рождения букв и вытекающего из их комбинаций смысла.
Мы углядели разницу между первым вариантом рукописи, вторым - сокращённым и средним последним: он ни туда, ни сюда, в нём ни тяти, ни мамы, ни тяги к умному, ни пользы человечеству.
И это всё славненько!
Мы удивляемся, но не сожалеем якобы потерянным возможностям.
Мы не плачем по выдернутым страницам и по стёртому с лица литературы трёхголовому герою без точного имени и фамилии. Дай ему имя, так он показал бы всем этим Кихотам, Швейчикам и Сойерам, где зимуют жёсткосердые тримордые, почём зря не кусающиеся русские Раки!
***
Переговариваются между собой взахлёб и три французских монашки-читательницы творчества 1/2Туземского, штудировавшие книгу с начала её написания (с целью перевода и правильного внутримонастырского употребления):
- А вообще-то животное, оказывается, поначалу не было элементарным чудовищем.
- Оно было не просто сказочным, и не просто безобидным. Оно было весьма казаново-сексуально и критическо-литературно подкованным.
- Оно могло запросто, на выбор, высунуть только одну: или самую красивую, или самую умную, или самую поэтическую голову.
- Вы не помните, сколько у него членов, три или один на всех, но по другой цене? У него рыжие волосы там, или как у Гоголя? Яичек шесть или два? Совместный ум (сенато-палато) влияет на сексуальность? - Им это важно.
- Я бы с ним...
- Предлагаю три на три.
- Оно с целью инкогнито ходило в шляпе-колпаке-полуневидимке, нахлобученной по самые плечи.
- Оно могло молчать, слушать разговорчики и пухнуть возражениями так же бесцеремонно, как пахнет вяленая бензинным перегаром рыба, забытая в багажнике Рено.
- А могло, выбравшись на волю и спрятавшись за дорожный знак, чисто, со знанием сопрано, долго и обворожительно петь на трёх языках одновременно: будто яйценоская соловьиха в паре с двумя командировочного вида павлинами.
- Оно могло швыркать ноздрями, уподобляясь простывшему гиппопотаму, вынутому из Лимпопо и интегрированнуму в продуваемый северными ветрами, замерзающий по ночам ZОО-ОSLO.
- Оно могло подмигнуть зевакам как на шествии ряженых, а потом, незаметно от всех, сжаться. Оно способно сложить вдесятеро хвост наподобие раскладной книжки и в таком виде спрятаться в любую щель.
- Неужто в любую? Вот это уже, - натурально, - сказки! - говорят неверующие монашки-читательницы.
Одна из них, излишне замкнутая, лет сорока, открыв чувственный рот, только-что в упор пялилась на живой член приглашённого за плату натурщика. Член для лучшей запоминаемости свойств эрегирован третьей смотрительницей женского монастыря. Третья лучше всех подкована в этих делах.
- Думаете, так не бывает, что такой большой и в любую щель? В наше-то расчётливое, материалистическое время, - когда не то, чтобы за щель, а даже за нано-любовь нужно платить?
- Ошибаетесь. Бывает. Именно в нано-любую и пролезет, - утверждают современные смотрительницы, дружно сидя лесботреугольником, теребя одной рукой клавиатуру шаловливого компьютера, другой...
Не будем народовать то, чем занимались их вторые руки.
Монастыри-то, в основном, и раскупают все тиражи Туземского К.Е. "Для обучения подопечных редкому и тайному искусству удовлетворения священной похоти". Вот итог их размышлений. И одна из целей. Новое время - новые задачи!
И ?: "Пусть женщины впредь платят мужчинам не только за секс и семяизвержение (семя - товар, эликсир, секс - труд, труд продаётся, политэкономия знает), но и даже за предпросмотр".
За эту яркую межнациональную идею Туземский огребётся по полной, зато умрёт известным на все последующие сексуальные революции.
Ход последующих не ясен: распробовано будто уже всё.
Разве-что дроны ещё к сексу не привлечены. А термин подходящий.
***
Упомянутое в пятой редакции с виду немыслимое дело, - хоть верь, хоть не верь, - происходило на мосту, в межграничной полосе. Вспотевшее туловище описанного животного перевалило через перила ж/б переправы и нырнуло в м.реч. Небуг в несколько шагов ширины, которую пехотинцы Рейха, переходя границу в далёком сорок первом, перепрыгивали, не засучивая штанов и даже не поднимая над головой автоматов.
А их генералы составляли планы переправы на речке-ручейке, перекатывающей измождённых своих барашков аж до самого впадения в пограничный Буг.
Они тыкали сигаретами в тонкую змеистую линию на карте и гоготали над такой смехотворной дислокационной ситуёвиной (das ist grosse russisch-schwein Parodie auf Maginot ).
Они не удосужились нарисовать там ни одной двойной пунктирной черты с отогнутыми хвостами, которые хоть как-то могли бы обозначать временную военную переправу.
И зря! На этом основании могли бы истребовать от наивного (так как самовлюблённого) вермахта с десяток Железных Крестов.
Итак, зелёное туловище о трёх головах нырнуло в цыплячью речку Небуг совсем рядом с накуренным с предыдущего вечера и обомлевшим от такого видения Малёхой Ксанычем.
Малёха - честь ему и хвала - даже виду не подал, хоть и немало удивился.
Туловище не поспело вернуться обратно, распластав фалды по тине и оставив открытым багажник, который Малёха, слегка дивясь обороту собственной фантазии и возвратившись от перил, торопко прищёлкнул обратно.
Мозги - мозгами, а прихлоп закрывшегося багажника, - с какой это стати? - был физически осязаемым даже для сидящих внутри авто.
Бим проснулся от грохота. Повёл головой: "Где, что? Мы уже в Варшаве?"
- Έеров в Варшаве! Это ты уже в Польше, а мы ещё в Белоруссии, - так несколько обидно отреагировал рассерженный генерал.
На самом деле стояли ровно посередине "зелёного коридора", то есть ещё не в Польше, но уже и не в Белоруссии.
"Малюха-сынок, - что ты там делаешь!?" - Это кричит снова он, но уже ласково, примеряя на себя роль нежного отца.
Малюха: "Багажник захлопывал".
Папа: "А кто открыл?"
Малюха: "Почём я знаю. Ты и не закрыл после своей дурацкой таможни".
Малёха-Малюха на этот раз не смог утаить своего бешенства, при папе обычно тщательно схораниваемого. И сплюнул в первый раз в этой книге. Попал именно в эту страницу.
(Автор, а это К.Е., не стал вымарывать).
- Сынок, тут нельзя плЮвать! Все бычки - в карман!
- ПлЕваться нельзя, а про "плЮваться" не написано, - парировал сынок.
Вот сила русского слова, в котором замена одной буквы меняет всё!
Отец привык к неадекватным поступкам сына, но некоторые особо яростные наезды воспринимал отрицательно, сердился, страдал и долго после того отходил. Это некоторым образом влияло на регулярность одаривания Малёхи деньгами для невинных его детских развлечений. Это мешало незапланированным остановкам и покупкам харча переходного возраста, смачно расползающегося между пальцев в любимых всеми мальчиками мира милых и могучих Макдональдсах.
- МММ! - масляно ухмыльнулся критик ?10.
***
Отец, всего лишь за час, излишне крепко "пролетел" сразу по нескольким статьям.
От совершённого лохова, само-собой, потерял флаг непогрешимости и президентской главности, такой обязательной для Малёхи перед лицом прочих старичков.
Старички - эти, хоть в совокупности и конкуренты папиному уму, но даже более абсолютные болваны, чем его лишь изредка неадекватный папа.
- Кирюха, сына, хорош курить, - прыгайте в машину! - прикрикнул генерал. Он самый важный по ранжиру персонаж этой ужасной книги.
Фамилия его Клинов.
Вот профессионально сделанная вытяжка из его тактико-социальных данных:
"Клинов Ксан Иваныч. 53 года. Владелец автомобиля, штурман, неподменяемый никем рулевой, генерал-капитан над всем прочим сбродом самокатчиков, быдлом ленивым. Намотал почти четыре тысячи км, прежде чем доставил на границу шушеру".
Шушера? Ох уж эти... нелюди.
***
Шушера - это вызывающе, несправедливое НЕЧТО среднее между палубной вечно пьяной матроснёй, и беспечными, ни хрена не помогающими апатичными пассажирами, называющими себя вдобавок ещё и товарищами Клинова.
Ксан Иваныч - в крайней степени озлобления: как от затора на мосту, сравнимого, разве-что, с пресловутыми столичными пробками, так и от поведения подлого, само-собой открывающегося багажника.
В багажник упакованы жизненно необходимыме вещи и легально ввозимые непреходящие ценности. Багажник, к тому же, вскрыт какой-то сволочью.
- На таможне что-то у нас явно стибрили, - честно предположил удручённый таким ходом событий капитан-генерал.
- Да ну, нах! - отвечал ему хор саботажников, которым и хор и hер и всё поhеру, в том числе обворованный багажник: бабло-то у них при себе.
- Очередь двинулась! - кричит генерал. - Шмыгом в салон, мать вашу!
Малёха, сердясь на отца, в машину намеренно не садится.
- И я ещё не докурил, - ворчит Кирьян Егорович. И смирнёхонько продолжает считать цыплячьи свои шажки.
- Торчать нам ещё тут с час, не меньше, - считает он; и не торопится
А смысл недовольства прост: папа (генерал, начальник экспедиции) забыл один из двух своих предъявленных паспортов у белорусских пограничников.
Горестный этот факт обнаружился только что, на середине моста, когда повернуть назад уже нет возможности.
Машина - член такого же неповоротливого стада послушных бычков, загоняемых в ловушку по узкому тоннелю, составленному из асфальта, серого неба, металлических жердей и бетонных брёвен.
Дуясь на нескладухи и крайнюю замедленность процессов, проистекающих будто в испорченой микроволновке, Малёха продолжает идти параллельно аэрочемодану "Mont Blant".
Обтекаемый ветрами чемодан, сверкая новизной, притулился на крыше отличного полупаркетно-полубездорожного автомобиля "Renault Koleos".
Малёха с удовольствием лежал бы в нём, куря в небо, и вкушал бы прелести затянувшегося пограничного удовольствия. Но! Как бы не так!
Пробка, пробка, пробка! Пробка равна главному расстрельному обаянию шофёрской Москвы.
В Рено не хватило места для бейсбольной биты. Багажник забит под самую крышку турбарахлом. Из верхнего, надкрышного ящика торчит конец одеяла. Соседи свистят и показывают пальцем то на левый борт, то на тучи. Но: наши не знают их языков, они плюют на справедливые их пальцевые насмешки, считая обычным национальным выпендрёжем. Иностранцы и материться-то толком не умеют: фак, фак - вот и вся их сверхнормативная литература!
Через каждые три полуоборота колёс Рено приостанавливается. С остановкой вращения замирает послушный движению колонны Малёха.
От скуки мальчик тренируется плеваньем в высоту через оградку моста, и на дальность - в "мал. погран. реку Буг-Небуг". (Так по кр. мере написано было в фашистской карте 41-го года).
Кирьян Егорович плетётся на безопасном расстоянии от Малёхиных рекордов, раздумывая о некрасивом кульбите судьбы, случившимся в самом начале путешествия.
Вообще эта приостановка темпа была не просто плохим знаком, а отвратительнейшим, гнуснейшим намёком на полный провал в самом начале великого похода, который так радостно и самоотверженно затевался в далёкой и в доску родной прохладе Сибири.
Польская таможня, находящаяся в полутороста метрах прямо по курсу, не сулила ничего хорошего: ни милой глазу постсовременной архитектуры, ни радушного общения с людьми в погонах.
Машина вкупе с колонной, изрыгнувшей из рядов передних счастливчиков, проползла метров пятнадцать и опять застопорила.
- Раньше надо было вставать, - сердится Ксан Иваныч. - Засоньки, блин (в жизни, естественно, в этих сковородочных местах вместо блинов свирепствует злая и размноженная "блЪ"). - В век вас не добудишься. А договаривались спозаранку встать. С утра, блин, здесь, блин, машин, блин, совсем, блин, не бывает...
Ну, вы понимаете живую прямую речь, прямо вытекающую из жанра.
И Вы не обижаетесь на не повинного ни в чём, кроме изумительной правдивости, граничащей со сверхчестностью, автора.
***
Ксан Иваныч перевирает факты. Защитник небесный видел, что все встали ровно по свистку. Но, больше часа ждали хозяйку брестской квартиры, снятой на одну ночёвку у Ядвиги Карловны - важной женщины Бреста.
![[]](/img/j/jarikson_k_i/2-01/chochochohozhdeniechtiwo2chekendhuk400.jpg)