Аннотация: "Я читала это. Я была в истерике. Я хохотала так, что мне позвонила соседка и спросила - что со мной случилось... Потом напросилась внутрь, видимо для того, чтобы поглядеть - какой же извращенец меня так расщекотал..."
ТЕЛЕФОН С ТИХИМ ДОЗВОНОМ
"Что с тобой? Тебя укусил тарантул? Почему ты держишься за сердце?"
Осень патриарха,
Г.Г.Маркес
1
- Бима! Вот нахера мне шедевры. Я в отличии от других проектирую функциональные вещи с минимумом так называемой красоты. А если гости теряют у меня свои очки, телефоны и перчатки, то это не мои проблемы. Пусть они - хоть сам господин Спутников - городской голова наш в области социально фантастического радио. Ха-ха-ха!
- А помочь Кирюхе не хочешь? - мелко осаживает Бим.
На что получает от Ксан Иваныча конкретный ответ.
- А это тем более, брателло, не моя проблема. А проблемы разных там спящих в моём холле, на моём диване, на моём же двадцатилетии... - и тут же уменьшил значение праздника, добавив: "хоть и фирмы, а не моё". А хоть и Кирюха. Мне что? Я ему кто, розыскной пёс? С запахом бензина, блядь! Пусть приходит, звонит себе сам по своим симкам, и сам пусть ползает под диванами. Если есть хвост, так пусть задерёт. Пусть пёркнет разок, если так легче. Я... сибиряк. Спасатель. Архитектуры, блядь! Я разрешаю и пёркнуть для ловкости сыска, и спрыснуть отпечатки. Пальцев, пальцев. Я сам что ли буду... Ага! Нашли Генерального... под столом! Координаты пусть ищет... хоть что пусть ищет... через Гугл свой... в милицию надо? Заяви. Милиция напросится - пусть тащит - пожалуйста!... ЦРУ - так зови с радостью в душе! Без заднего смысла. Только заранее: бумаги надо припрятать. Я и коньячку всем выставлю, посидим, порассуждаем. Уборщицу треснуть в нагнутой позиции - пожалуйста, если это нужно для пользы. - И Ксан Иваныч пусканул весёлый пучок искорок из обоих глазок. Какой у них род во множественном числе? Еслив в городе... С золотыми волосами, и дорогими духами... А, вот Милицейская волна, блядь! Хорошая волна.
Что-то ещё крутанул.
- А вот и нет: библейская с оккультной, в процессе написания... ха-ха-ха! маршрута, блядь! Как у нас. А помнишь...
Бим всё помнит. С солёными сухариками. ПМЖ называется. Сотни тысяч километров намотал, вокруг земной оси, и расписание уж поменять нельзя... Нет, четырнадцать всего... А хорошо мы покатались... Рродяги ббридорожного ппрадио! Блядь!
- Ксань, убавь музыку. Ни хера я тебя не слышу.
- На-ка, хлебани супериора, дорогой друг мой Порфирий, - в отместку сказал Ксан Иваныч.
Правильная отместка. Почаще бы так мстил!
Про третий волшебный глаз, которым рекомендуется пользоваться теперь человечеству, он под супериорчик забыл, и потому не пользует, хоть и любит треугольнички, особенно равносторонние. Камеру здравого смысла игнорирует всегда, даже еслив в трезвом лбу.
В районе Блядского Шлюха ищи трезвых!
Шишкарь телепатического раздражения - гипофиз у Ксан Иваныча не особенно развит. Да он и не нужен в этой простейшей ситуации. И пуск у него давно не работает. Лет уж тысяч тридцать назад как стал побаливать, а нынче вовсе атавистически утерян. Путешествовать по иным мирам Ксан Иваныч не собирается, подстраиваясь под массу глупого человечества. Он далеко не Стивен Кинг, а напротив - противник его, и живёт механически на руинах непонятой своей жизненной музыки. По мере возникновения проблем решает проблемы. Но не загодя, тем более не впрок. Его догонят. Он недооценивает догоняющих. Всемирный потоп, который обещает наслать в назидание начитанный Кирьян Егорович, он игнорирует: ему на свой век сухопутной территории хватит. А дети пусть сами разбираются. Он их родил, и этих двух запусков достаточно. Он желает им космического счастья. А Кирьян Егорычу...
- Билайны его и Мегафоны... - Это он знает не понаслышке. - Да мне похеру они. Провайдеры эти!
- Операторы, - поправил Бим, запив супериор нашей горькой. Бим оригинален как всегда в пьяном путешествии.
- Да пофигу. Мне чужие телефоны вообще нахер!
Так по-интеллигентному и совершенно справедливо высказывался Ксан Иваныч - директор проектной фирмы "Шарик Е.Г.".
Да вы его знаете по ЧОЧОЧО. Это он опять. Только уже дома и много позже ЧОЧОЧО.
И это всё - правда. С бумажным вариантом этого самого Чочоча как проистекает любовь его - точно не знаем, а вот с честностью и открытостью Ксан Иваныча не поспоришь!
- Позвольте с Вами согласиться! - прошептал бы Тритыщенко относительно телефонной утери Кирьяна Егоровича, если бы дословно знал версию Ксан Иваныча, доставая по приползу с юбилея из своего насквозь кармана чужие очки, чужие ключи с чужими отмычками и такой же подозрительной важности чипы, - ему тоже нахер чужое... - А вот ведь как сложилось...
Присматривается. Достаёт из целлофана... - какой же блядь ему всю эту шутку подготовил? кто упаковал к выносу пачку "Донского табака"?
Вот уголок подвёрнут. Вот бычок задумчиво скособочился в ямке, над ним ещё один приткнулся. Явно Кирюхино добро. Он запасливый человек и докуривает обычно до самого фильтра. Он любит исключительно донской табак, когда вдруг заканчиваются деньги. Это обычно случается в концах месяцев.
Тритыщенко может понять экономию тринадцати рублей, против, к примеру, винстона, а также бесполезную ловлю рыбы в рублёвом болоте. А только зачем дотла докуренное складывать в одну пачку с целыми ещё изделиями?
А затем, - это думает уже Кирьян Егорович на всякий случай, - чтобы Тритыщенко было о чём пожалеть, если вдруг, когда он проснётся ночью, и ему станет скучно без сигаретки, и ему придётся обыскать весь дом, чтобы найти заначку.
То: вот у него пачка. Он её найдёт и откроет, и увидит сверху кладбище погорельцев. И он поплачет вначале, а, может и сматюгнётся, как сумеет. А сумеет. Он тоже человек, хоть и с докторской степенью зазнайства. А потом вдруг на всякий случай шоркнет сверху... ну-у-у, ковырнёт ногтевой лопаткой - стричь их замасленному от пят художнику - бесполезное дело: ножнички маникюрные от этого акрила и даже от масла - если в три слоя - тупятся, а других инстру'ментов нет. Так что обнаружит он ногтёвым способом и горку мертвецов, и неначатое даже под окурками, не игриво начатое и брошенное, а свежачок, просто присыпанное. То ли по ошибке, то ли из радости любви к Тритыщенке это делается. Или от шутейного страха: не подаришь, мол, не простят. Все обязаны любить его, ибо он звезда первой порновеличины и трижды доктор художественных наук с такой же трёхпёздной книжкой "О перспективе древних и сейчас". Ему бы только имя своё поменять и глаз добавить. Один-то у него почти не видит. И от того приходится чаще обычного вертеть шеей. Шею он прячет под шарфом, чтобы не слышно было позвоночного скрипа. А на самом-то деле он далеко не святой, хоть и уважает это дело, ибо святые ему денег приносят, на которые он живёт. Тут у него переклинит; и он возрадуется. Тогда и вспомянет добрым словом Кирьяна Егоровича и Бима, которые Тритыщенке - друзья, хоть и в разной степени хитрого притворства. Но посыпать Тритыщенку золотым порошком напускной сердечности могут оба одинаково недурно.
- Кто засунул в мешочек прибор, где в одном предмете прохуярилка, хуярилка-трамбовка и ложечка-ковырялка? - думал первоначально Эвжений. - Неужто моих рук дело? И прихвачены мною по нечаянности? Чёрт, чёрт! Да как же можно так мне - такому важному, в отцы годящемуся - упиться, чтобы чужое от своего не отличить. Как же так хладнокровно носиться по офису и хватать со столов всё, что хоть как-нибудь похоже на его вещи?
И Тритыщенку сначала прихватило намёком, потом схватило полностью, что аж до красноты и согнутия в поясе. А после он перевёл дух. И даже как мятежник, закончивший своё дурное дело снятия голов с обидчиков династии Тритыщенков, смахнул пот со лба.
- Уф, это всё последыши с того конченного без подробностей раза...
А после: стоп! А вдруг специально подложены ему эти предметы? Развернулась душа... ну, допустим, у Бима, а вещи-то не его, а чужое подарить - это ж хлебом не корми! И... держи, друг Тритыщенко, это всё тебе, дорогой...
Такая версия Тритыщенку устроила больше, чем умышленная экспроприация. - Вот же суки! Подметнули ворованное! Отвечай, мол, теперь. Тонкий какой ход! Вот же какие подлючие мужичонки. А я их за голубчиков держал...
Не может он к себе пришпилить факт кражи по признаку нечаянной совокупности совпадений. Задумчиво помешивает художественные растворы, дует пригорелым запахом с как будто кухни, и дело-то как-то движется медленнее, чем нужно, и чаще спотыкается об необходимую доску, которая назвалась бы порогом, как бы не была так высоко расположена, потому что за ней спрятаны отопительные трубы. Так он расстроен лишними ему теперь предметами.
Ещё вариант суки: хитрая эта собака - сам Кирюха. Может он сам и подарил, а вовсе не Бим добрячок-простачок, а теперь жалко стало, вот и наговаривает, и клянчит вещички назад по совсем голодранной причине.
- Да быть такого не может, - подумаете вдруг вы, чтобы ключи и чипы от своего дома дарить.
А вот и может! Не такие это уж и обязательные вещи, как может по глупости показаться. Ведь дубликатов ещё никто не отменял, так? Так-то так, да всё равно будто бы жалко. И даже порой хочется вернуться обратно в Москву, так как только в самолёте вспоминаешь, что телефон-то оставлен на столе в столичной их гостинице полторы звёзд. И тратишь очередную пачку купюр, чтобы только увидеть свой обожаемый телефончик с музычкой, будто это любимая девочка и снова хочет тебя так, будто за пару часов соскучилась. (Так потрись об стол, где вы вместе откушали рыбьих клиторков с пиздёшной формы и величины устричками. Ей богу, поможет!). Или ненаглядные твои очки смерть как потребовались, ибо без них у тебя и работа-то на родине вдруг не склеится оттого. Белиссимо, не нужно так высоко задирать на неё ногу, ты же не собачка, а старый кобель, а девочка не просто сучка. Она может искусно извиваться моделью и красиво пищать "о-о-о-о" и по-иностранному "о-е-е!", хоть и не испанская певичка за сценой.
Нет, не обязательно это всё. Пыль, ветерок времени. В доказательство теории ненужности ему дурацких подачек кладёт Тритыщенко всё это автоматически проявившееся в его мастерской добро на холодильник. И, совсем немного постаравшись, забывает напрочь. Кирюхе, считает он, достаточно того, что его изобразили в ресторане на стенке - в качестве средневекового героя. А похож, сволочь, вышел. Пожалуй-что лучше всех его друзей, прописавшихся на стенке в акриле. Проживёт эта роспись с десяток лет, если бренд не сменится.
Ему вообще хотелось эту историю забыть, а чтобы ещё отвлекаться на поиски жертв... Что вы! Пусть жертвы, а это явно не он сам, пусть эти не сами и ищут. Тут он точь в точь как Ксан Иваныч, только гораздо более усталый, и грешнее. Так как нечист оказался. И, короче, сами пусть приходят, если в пояс соизволят. А лучше до колен. Или башкой в половую доску сосны. Он-то гений, а жертвы... Что жертвы? - так себе, обычные людишки, с минимумом таланта, если этот талант вообще на их территории или, допустим, рядом хоть раз ночевал.
Вот и успокоился Эвжений. Он всяко лучше любого в его редкой почти специальности! Это как отнестись! А он относится ответственно. И не надо ему завязывать узлами руки, когда он выпьет лишку.
Готовит сам себе обедики, раскладывает перед самим собой эскизики. И даже не пытается узнать имя владельца этих найденных у себя (вот же сволочь неблагодарная) бесполезных ему вещиц. Табак-то донской намедни кончился. Теперь совсем пох.
При этом выключает свой телефон, чтобы вплотную и без помех заниматься творчеством, сдобренным славной дозой углублённого, прям-таки астрального самоедства.
***
2
Но тут приходит в гости Порфирий и начинает мучить Эвжения Тритыщенку неприятными вопросами с корыстными уговорами.
- Глянь ещё раз Кирюхин телефон! - исправляет ошибку Тритыщенки Бим Порфирий Сергеевич, едва кинув глаз на холодильник, - Кирюха совсем извёлся. Вот ты зачем взял его шмотки?
- Где? Что?
- Не делай мне лица. Я Холмс, а ты раскушен пополам собакой Баскервилей. На холодильнике, вот где. Это что, твоё имущество в такой недолжной пыли валяется? Сознавайся подобру.
- Автоматом, вероятно, - сказал Евжени. - Или подбросили мне... помощнички, блядь, добрячки. Сопроводили до дому. В карманчик поклали. А телефон, уж извините, мне не подкладывали.
Бим: - Вот всё переискали мы. И обзвонились. И я офис обшаркивал. Весь! Только на первом этаже не смотрел.
- А что так не досконально? - прищурил свой последний глаз Тритыщенко.
- А там не наши магазины. Это офис, офис. Вот почему. Кирюха меня попросил. А я же ему друг. И туда - в офис Ксашкин - хожу, как к себе домой. Но, редко. Нигде нет телефона. У меня теперь только одна версия...
Е.Т.: - Ну и? Что за версия?
Бим: - А не испугаешься?
Е.Т.: - Чего мне пугаться?
Бим: - Ключи ты спиздил по своей дури! А телефон тебе в руку загипсовали специалисты...
Е.Т.: - Иди ты в жопу!
Бим: - Кино с бриллиантами вспомни.
Е.Т.: - Там специально!
- В жизни оно всяко бывает... - настаивает Бим. - Сломай себе гипсу, блядь! - Ударение на "у". - Ну, а где ещё? И в руке вдруг... ну вдруг найдёшь в гипсе (ударение на "е") телефон.
Порфирий Сергеевич простое слово "гипс" склоняет, изгибает, приделывает к нему конец, издевается над серединой, вставляет поэтические ударения и всё такое прочее так же свободно, как в недавнем времени пристраивал хер давно знакомой проститутке, практически любимице.
- А не мог он засунуть... Когда бы? А цель?
- По пьнке санитары могли, - резонирует Бим, - но вряд ли. Хотя, они на службе не пьют. А я спал в то время. Но я провёл следствие с Ксан Иванычем. Живьём! А Иваныч мне кое-что рассказал. И Кирюха кое-что добавил. А ты в пролёт летал? Ты же в дупель был?
- Ну.
- Летал. Мы все так и подумали, что опять... типа традиции... в пролёт. Между лестниц. Это же твой конёк. Так и телефон мог по пьяни. Шмотки спиздил? Спиздил.
- Значит, и телефон мог так же прихватить. Или в гипс засунуть. Чисто, может, для шутки. Ну, чудачество такое. Не со зла, понимаешь, а по дури... Ты же выдумщик. По трезвости не можешь, а по пьяни оно... ну дурь, веселье такое... само просыпается и тебя не спрашивает, а просто чудит и реализует... Уразумел? Постиг? Пандорина ты ящичек!
- Да ну! Сам ты тупак. Пандорина, блядь!
- Или по чьей-нибудь доброте. Ты не боись. Это зачтётся. Случайность, рефлекс, понимаешь! Это для Кирюхи будет радость... он тебе ни слова не...
- Так то было четыре года как летал... - неохотно отвечает Тритыщенко, - вы же только позже перила подняли на двадцать сантимов...
- Подняли, да. Благодаря тебе, пожарники нам после тебя вставили... страховики добавили. А ты нам, сучара, даже спасиба не сказал... А мы денежки свои впалили...
- Раньше надо было перила подымать.
- Ты первый пилот... никто до тебя... и никогда. Разве этот только... ну, который на ёлку в вестибюле... Помнишь? Тоже творческий мэн. Фамилии, правда, не помню... он ещё на управленке был женат... баба была такая с сиськами... позже развёлся. У вас что: чем гениальней, тем чаще в пролёты надо нырять? Это у звездатых спорт такой?
- Ну "спасибо"... за тот раз; только в этот раз я не падал. Вот те крест! Я с дивана упал.
- Как ты мог руку сломать... с дивана, блядь? Старый стал? Кости хрумкие? Потукай по руке... Или давай я щас Кирюхе позвоню, а ты, блядь, руку свою слушай... Ухо, блядь, прислони к гипсЕ. Так хер телефон услышишь! Он же не чуткий. А-а-а, стой! давай я позвоню со своего... У меня гро-о-мкий звонок. Знаешь какая музыка?
- У него своя там музыка! Может вообще шопоток...
Позвонили, притаились, прижали уши к сломанной руке Тритыщенко. Не слышно ни хера. Молчит и хер и телефон. Если эти предметы там вообще есть.
- Зарядка у него кончилась, вот и молчит, - уверенно сказал Бим. - Три дня прошло. Гипсуху тебе когда ломать?
- Через две недели сказали прийти.
- Это долго. А молоток у тебя тут е?
- Зачем?
- Щас сломаем. Зачем столько ждать. А Кирюха будет рад.
- Зато я не буду рад! - крикнул Тритыщенко. - У меня ещё не срослось.
- А хочешь, щас и проверим. А если не срослось, то снова загипсуем.
- У меня в мастерской гипсы нет, - шипит Тритыщенко. - Только цемент. Пошёл знаешь куда!
Бим знает. И он отстал от Тритыщенки в смысле операции.
- Пивка налей!
***
3
Другой уж раз. В офисе Ксан Иваныча.
- Не падал я в пролёт, блядью буду! - сказанул Тритыщенко. - С меня бы вы в тот раз и костей бы не собрали. Я в этом Тобольске знаете, как ослаб!?
- Как?
- Шесть кило потерял.
- А кости?
- Что кости?
- Кости к делу не относятся. Кости отдельно. Их же кормить не надо. Им соли давай. И сахару немного... для размягчения, с крахмалом. Ну, может ещё чипсов с картошкой. Типа два в одном...
- Ты врач? Рентгенолог, блядь?
- Нет.
- Вот и дурак ты, Порфирий. Мне вообще нах снова в пролёт, мне ещё тыщу квадратов надо записать. В Тобольск уже пора ехать... а я вот... а теперь рука вот... Правая рука, блядь, я как сейчас и что, и кто я теперь?
- Сам виноват, - подстрекает Бим, - зачем по офису шарахался?
- Обычно. В туалет ходил...
- Вот и сходил... аккуратней надо в туалеты ходить. Поди, на первый этаж попёрся или на кровлю... звёзды смотреть с фуй-шуем в руке. Читал Кирюху?
- Мне он ничего не давал читать про фуй-шуй.
- А знать всё равно надо, - сказал Порфирий. Товарищей своих. Весь мир его фуй-шуй знает, а ты, падла, нет. Это хорошо?
- Он мне не товарищ, а просто знакомый...
Порфирий продолжает подзуживать: "Романтика же, да? На крышу поссать? Под звёздами, ха-ха-ха! Вот Ксан Иваныч-то узнает, как его личную крышу обосс...".
- Я, я, я... почём мне знать куда... Звёзды твои мне нах.
Можно хоть "заякаться", а дело уже сделано: правая рука, рука-добытчик у художника сломана.
- А у тебя сколь подмастерьев щас? - начинает приближаться к новой сути дела Порфирий Сергеич, - пользуйся, блядь, случаем... ты ж не один там?
- Только и придётся... подмастерьями... теперь, - отвечал Тритыщенко. - Левой рукой писать фрески сложно.
Он - гений и большой теоретик искусства! Но он может и своими руками. Вернее, так всегда и делал. В денежном выражении так даже пользительней: начальник и мастер-трудяга в одном лице. Здесь на родине он в краткой командировке. Чтобы отдохнуть. Вот и отдохнул на товарищеском юбилее. Он - главный на всех стадиях худпроцесса. Набрасывал эскизы, согласовывал, утверждал сюжеты в пропорциях и на конкретных плоскостях, составляемых в развёртки. Штудировал Библии. Находил ошибки в датировках. Нашёл лишних триста лет. Спорил с попами. Оспаривал приоритеты художества над церковной схоластикой, всегда имеющей многочтение, а отсюда и изъяны. Цвет у Тритыщенки управлял всеми призрачными божественными идеями. Можно сказать, что цвет в его транскрипции был в чем-то выше даже самого Господа. Господь, не имея возможности проявиться лично самому - таковы Боговы принципы, - через цвет Тритыщенки являл народу своё христовое настроение. Аргументация получалась будто бы убедительной. И попы, не особо доверчиво хмыкая в бороды, соглашались. Показывал картинки архиерею, и тот даже смущался перед напористостью Тритыщенки.
Тритыщенко задавал тон в красках, подбирал цвет фонов и подмалёвка, с которого ему плясать удобней. Правил итоги ма'стерской кистью. Микеланджело - Рафаэль - Врубель - Эвжени Тритыщенко! - все толкаются гениальными локтями в первом ряду Театра художественного любопытства.
Только иной раз отмечали друзья-архитекторы некоторые изъяны пропорций, химический, чисто тритыщенковский сизый со слабой болотистостью колорит, который к Андреям Рублёвым никак не может приспособиться... Умбра, охра, сепии, глауконит, прочие болотные краски в магазине ни хера не сто'ят! Может поэтому?
А тройные шеи: что за блядь! Чем кормил Тритыщенко Святых лиц? Зачем извращаться над шеями? Складки драпировок в одеждах Святых заворачиваются наиборот: кто его учил? Что за антиперспективы и антитени? Вывернутые иллюзионные формы. Кооперфилд! Зачем так шутить под святыми иконами! Если в провинции, то обязательно подшутить надо над провинциальчанами, что ли? А они в провинции, может, ещё пытливей ватиканских отступников...
- Антиперспективы широко отмечены в древней иконописи, - говорил Тритыщенко. - Тут греха нет, а всё дело в личных интерпретациях.
- Это не значит, что все надо в трёх плоскостях вращать и шеи превращать в кишки, а кишки в дождевых червей - отвечали наши. - С таких святых псевд блювать охота!
- Вы мои последние работы не видели, - отбивается крепкий на всякие дурацкие нападки Тритыщенко. - Хотите слайды посмотреть?
- А есть?
- А что ж. Сейчас флэшку найду и будет.
***
- А этот Святой на тебя похож, - говорит один, рассматривая слайды в мониторе. - Ну-ка, ну-ка, а ну, верни назад. Смотрите, смотрите, вот, где в профиль!
- И точно, - говорят остальные.
- А ну-ка, сам повернись.
Тритыщенко поворачивался.
- Ну! Все теперь видите? Есть шея?
Вообще шеи нет.
- Что ж ты шею так задрапировал? Она у тебя кривая? Ну-ка, покажь натурную шею.
На живом Тритыщенке шея есть. Скрипучая она. И Тритыщенко повертел головой в доказательство.
- Точно, скрипит!
- Слушай, может ты робот?
- Идите на ....
- На, ни на, а подозрение теперь останется. Что же ты нам раньше не раскрылся, что ты обыкновенный робот! - шутит Ксан Иваныч. - Мы ж тебе друзья и не сдадим!
- И я-то думаю, что он вечно прямой ходит... как статуя. Ха-ха-ха! - это Бим.
- Разве в шее дело? Дело в похожести. Только не в идеальной, а с намёком. Это же плюс? Плюс!
Согласился даже недоверчивый ко всему прекрасному Кирьян Егорович: "Похож на прототип, но частично. Только, ведь, на фреске твой святой лысоват..."
- Это Святой Лаврентий, - успевает вставить Евжений... - будто это всем аргумент.
- ...а у тебя вон копна".
Улыбается Тритыщенко: скоро он сам до лысой стадии дойдёт, недолго осталось до сходства.
- Древние художники так и делали, - оправдывается и напирает Тритыщенко - иконописец херов, - где им столько натуры найти? Тобольск, ити его мать! Тут по три юродивых на квадратный километр. Это мало. У меня семьдесят два святых должно... Это вам, голубчики, не Москва. Это дерево! Я всех своих помощников по три раза скопировал и искусственно состарил. И каждого менял. Надоело! А что делать? И ещё надо прототипов искать. Которые были - все тоже кончились.
- Умерли что ли?
- Дурак ты, Бим! Просто спились. На святых теперь не похожи. Разве что мешки под глазами убрать... Да ну их на...й. Они и полчаса не смогут просидеть. И водки не напасёшься. А водка не желательна при письме. Глаз не точен и мазок не уверен. Вернее, уверен, да не в то место кладут. Или подмалёвок скосят. Утром приходится править. А кому править? Конечно же, на меня всё это ложится. Я ж главный на доводке! А кто-то тупо уехал. Одному бабла мало. Другому мороженное подавай с шоколадками. Каждый день, блядь! Он ещё мальчик в штанишках. А я мастер. А я сам-то тоже без особого бабла. Всё, попы говорят, будет по завершению. А пока, милки, мол, с блюдечка кашку кушайте. Сытый художник - типа - говно, а не художник. Знают правду жизни. Начитанные гады!
- Ну, а остальные где? Ты что ли один теперь совсем?
Это Биму выгодно, чтобы один.
- Один в тюряге... пишет стяги. Поэму, вот, недавно прислал. А что, нормальная поэма. К ней бы музыку и вот... У тебя барабанщик знакомый есть? Он через три года уже выйдет и просит барабанщика подыскать... А диджей есть?
- Так, так. Щас не до музыки. Как петух клюнет, так и скажу. Может, и есть знакомый.
Это прямой шантаж. А вот и приём подката:
- А сколько, говоришь, у тебя народу щас в подмастерьях... всё-таки? Под древними, блядь, сводами? - ловил Бим, - всего трое? Поэт в тюрьме, ещё кто? Нету? Ну, ты даёшь! Ёпть, я тебе помогу...
- Подумать надо. Земля без тебя не разверзнется.
И Бим, обрадованный неразвёрзнутой лазейкой, завёлся. Он любит разверзать всё, что теоретически можно разверзнуть, хоть облака, хоть созвездия. Не обольщаясь особо, стал искать аргументы:
- Почти бесплатно помогу (а в уме квадратились километры росписей). У меня сейчас "окно"... Большо-ое окно. - И немного отдалился от темы, чтобы потом ворваться в неё с тылу. - Казиношники молчат... ("Шарик Е.Г." год назад подрядился проектировать казино на Алтае)... Они, блядь, перемеривают закладные... Ещё, блядь, с их скоростями... два месяца будут мерить... А им, блядь, Путин каждый час звонит... что за хрень... когда-когда... Чё, чё? Мне перезванивают, а я в кабаке. Я отхожу, отхожу подальше, аж бегом, у нас же три часа разницы, а они... ну, в министерстве... а там же бабы... ну, сами знаете... ну, тупят... чтобы тише было, ругаюсь, правду-матку им пендюрю. А всё равно, блядь, с них толку... С баб... С заказчиц...
- С инвесторов! - поправляют.
Ксан Иваныч занят. Он увлечённо до самозабвения режет сигаре крайнюю плоть, но краем уха успевает ловить смысл бимовского монолога.
Бим снова:
- Похер. От перемены имён сумма не меняется. Экономят, блядь, на всём... Три месяца у меня бестолку! Чертежи дали? Дали. Все? Все. Может, врёте? Не врём. У нас накладные с расписками. Фундаменты, сваи нахерачили? Нахерачили. Всё по науке. А там он на склоне... Понимаете? На склоне, блядь, стоит себе и стоит казино. А там целый город разврата. Разрешённый! Официально, блядь! Три зоны. Три зоны всего в России...
Меняется настроение Бима волнообразно: параллельно словам. Чёрное, чёрное, чёрное и... рр-раз! уже белое, белое, белеежееевоеее... Бежевое! Розовое! Бах, секунды не прошло, уже красное! Не очень понятно? Тогда так: Бим сам выдаёт слова, или вымахнувшие откуда-то сверху маккавейские нечаянные слова управляют Бимом. Ну да ладно. Вы же, дамочка, поняли!
- И чё?
- А чё! Угол тридцать восемь градусов, вот чё! Грунт херовенький, до скалы добрались, конешна... а двести пятьдесят милли'метров несовпадуха. В соосности несовпадуха. Это что, хорошо? Я бы их всех! Бил сваи кто? А таджики. Не били, а копали. Лопатами, блядь, и койлами. Под сваи, блядь. Под монолит дырки готовят. А мы хотели на стойках. Площадку сверху делаешь... и сверли себе... Сверлишь, блядь, а как в твердь упрётся, то и хорош. А они: монолит, монолит. Ага, перед са'мой зимой монолит. Удо-о-обно, блядь. А, главно, вовремя, блядь! Су-у-ки, бюу-у-лядь!
Чтобы изобразить бюуулядь Бим вытянул губы трубочкой как у некоторых прожорливых рыбок, сосущих со дна одноклеточную еду.
Молчание. Все (а их то двое, то трое: Ксан Иваныч бегает туда-сюда по делам) переживают.
Бим снова: "Двести пятьдесят, а не двадцать пять!"
- Это ж надо постараться! - это пробежал мимо Ксан Иваныч с сигарой в зубах. - Пых-пых. - Он главный автор, потому с сигарой. А Бим - всего-лишь - ГИП номер два. Он заслуживает докурить кончик.
Бим с кончиком в зубах, и извивается головой, чтобы не обжечь усы с бородой:
- У-ы-ы-у. Вот именно, постараться. Вот и настарались. Гастарбайтеры, блядь. С алкашами. Кто под рукой был. В Япошках допуск какой? Доля милли'метра, блядь! А тут... Фу-у-у. Слов нет. Сейсмика, блядь. Рухнет всё нахер! А мне подстраховаться: я ГИП! А мне это зачем? Я всё перемерил, всё! Своих геодо'зеров брал... Бумаги писал, журнал авторского надзора...О-о-о! Каки колечки!
- Сколь экземпляров?
- Я что, считал! Сейчас ещё дымну, а ты посчитаешь.
- Дурень, я про журнал.
- Про журнал? Чё журнал?
- Дублей сколь журнала?
- Один.
- Дубль один или всего один?
- Просто один. А что?
- Надо два. Минимум два! Они этот потеряют... и всё. Специально потеряют. Так всегда делают.
- Это не совет.
- Ответственность не несём.
- Точно...
Бим:
- Короче, мы переделываем чертежи. Решения принимаем. Затраты. Путин платит. А это деньги! Деньги! А нам лишнего не заплатят. Не-е-ет! Кто их нам... вернёт кто? Затраты, командировки, ну! Тритыщенко, ты вот говоришь: три месяца... ну фрески, ну! Ну ладно, у тебя даже два... А у нас... стройка, блядь! Без баб!
И Бим снова приближается к новой авантюре, которая есть старая тема, правда, уже несколько подзабытая Тритыщенкой, меняя на вкрадчивом ходу и профессию себе, и сферу деятельности:
- Ты меня в помощники... У тебя одна рука... пока одна: гипсом ты не сможешь... а у меня две! Две, блядь! Руки две. Вот они!
Бим демонстрирует обе руки. Пальцы на одной плохо шевелятся. Их в этот раз умалчивают: они помешают фрескам.
- Я сначала посмотрю, пивка там... Ещё посмотрю... а там и кисти... У тебя какие кисти, краской какой... херачишь?
- Акрилом, блядь, - с неохотой говорит Тритыщенко. - Без левкасов... на простой грунт.
- А мне акрил... - лучше акрила для меня краски нет... Я акрил... вместо пива могу...
Не верит Биму Тритыщенко, а делать нечего: Бим ему за полцены, а эти питерские... Они все по питерским... а он сам по тобольским... расценкам, ятЪ. Пиво взамен акрила и в обратном порядке смущают Тритыщенку... А бесплатная рабсила радует. А кривые бимовские пальцы не очень. Все это знают.
- Пять тыщ квадратов? Один всего? Дак, блядь, это ж за два месяца... Сколь квадратных килОуметров? - напорничает Порфирий.
- В километрах не считал. Делить надо... Мне надо к лету... К лету, блядь. Ты это... если серьёзно, то... торопиться особо не надо. Мне к осени... Успеть... Но никак не раньше!
Пропал Бим. Не удалась ему халтура в городе Тобольске, ибо скоро вновь грянет ему на голову грёбаный, совсем не бальзамный Алтай, который иным лечит здоровье, а другим пополняет кошельки.
***
4
Маленькая, симпотная, Красная Венера Милосская в Красном углу.
Окрашено красным всё, что можно, специально для круглого юбилея.
Пробили дырку в потолке и встроили туда фонарь, смотрящий в небо и на созвездия. Там есть и Водолей, который с экватора видно.
Кирьян Егорович думал, что дырка будет шесть на шесть, а оказалось полтора на полтора.
Тоже приурочили к юбилею. Успели! Надо же! - удивляется Кирьян Егорович торопкости такой.
Два квадратных метра солнечного света стоили денег. Истребили клаустрофобию глубинного до того холла.
Четыре стенда с победами Ксан Иваныча.
Здорово! Молодец Ксан Иваныч, наваял немеряно.
Акварельный "Бык" Кирьяна Егоровича улыбается, всунутый в рамку ещё лет десять назад. Тоже к юбилею, только к десятилетнему.
И, вероятно, приурочено к приходу Кирьяна Егоровича: каждого бы так встречали! Во многих провинц-галереях имеются копии быка.
Приятно Кирьян Егоровичу такое!
Тритыщенке только не нравится такой совсем антихудожественный, самодеятельный совершенно бык.
***
5
Теперь о неприятном и давнишнем.
Кирьян Егорович проснулся от шороха в интерьере.
Ксан Иванович проснулся от шороха Кирьяна Егоровича, лежащего полумёртвым в интерьере.
В холле юбилейщиков шевелят тряпками. Вроде здорово: не успели допить все коньяки с висками, как хрясь! уже уборка! С другой стороны: что за хрень: тряпками в воскресенье трясти?
- Уже понедельник, - сказала поломойка.
- Вот так ни хера себе!
- А который час?
- Утро уже!
- А темно же!
- А зима.
Кирьян Егорович принялся шарить по карманам, чтобы посмотреть время. Бля-а-адь! Нет ни хера телефона. Нет и ключей. Нет и очков. Нет перчаток. С перчатками бы и шарфами - чёрт с ними: дело привычное, а телефон и ключи когда пропадают, то это уже не очень. Вот это да. Копец света!
На столике... Нет и на столике. Кто прибирал столик?
- Ксаня, не ты прибирался?
- Вот ещё!
- Тётя! Ксань, как её зовут.
Тихо: "Не помню".
Анна Ивановна, кажется: "Я не убирала тут. Не в моей юрисдикции".
Какая грамотная поломойка! Поди бывшая инженерша. На пенсии, блядь.
- Так и есть.
И не надо тут падать в обморок. Без имени вполне, однако, можно прожить. Сколько платишь? Ого!
Принялись вспоминать ход событий: не вспоминается.
![[]](/img/j/jarikson_k_i/5001/telefonstichimdozvonom600.jpg)