Итак, я получаю удовольствие и прочие эмоции от писательского процесса. Я продолжаю изучать мир, хотя, казалось бы, нахрен пенсионеру его изучать - готовился бы лучше к иной жизни, в вечно тёмном подземном царстве, или в небытийном пространстве, ежели изъясняться философски, по-модному. Глядишь, нашёл бы там приятненькую для себя ноосферку, к своему удивлению: подтвердилось, чёрт его побери! Не зря жил и выдумывал неосказки.
Это нечто вроде огромной кафешки с приятными людьми полупрозрачного вида. Сидел бы и точил лясы с псевдонимами, прототипами, протагонистами, писателями, героями и тараканами - к этому ты призывал в своих глупых книжках.
Такой вариант - вовсе не ад, как полагают верующие грешники - какие же они доверчивые, сидят на своей Библии как на игле!
И углубляюсь в себя... а вот это уже интересней: неплохо ближе к генеральным вратам с доброхотной табличкой "выход" посчитать духовные болячки и боевые раны, а также взвесить всю ту шелуху, что ты за свою жизнь, полноценную до недодаунства, нащелкал.
Заметьте, вся эта масса якобыполезностей сделана аж при двух взаимоисключающих политических строях, ёпа мама. Тот, что был вторым, пришёл мирно, как стадо овечек; он проблеял "щас будет либерально и хорошо до демократичности, прям как на западе"; и сделал народу "козу". Он ввёл в обиход презервативы с гейщиной; а в кармане изобразил, и мы догадываемся для кого, известную трёхпальцевую фигуру.
Тут, конечно, возгласы в эфире (читают, бля, злобные американы):
- Глядите-ка: ему и народу повезло с Америкой и Западом, далось благо бесплатно практически, а он - мало что отказался - так он ещё недоволен. Угомонись, сударь без штанов! Поверь, болван, если бы ты вместе со всеми жил в Африке, то эффект был бы заметней. А то, что малёхо не вышло сейчас, так попробуем... а что попробуем, работа кипит, уже! эффект проявится, цыплят пересчитаем, даже не беспокойтесь, немного позже.
Итак, на этой суммарной полит-экономической основе приобретаю опыт писательства... - фу, как громко, однако... Тогда так: опыт графоманства, или бумагомарания, или как-нибудь ещё, если кого-то коробит от слова "писательство".
Этот приём свободного, и НЕ ЗАВИСИМОГО ни от кого, творчества, однозначно лучше, нежели действовать по какой-то дурацкой схеме, выдуманной скорее бездушными социологами, менеджерами от литературы, бесталанными и скучными учителями в профессорских чепчиках... И всё, пожалуй, для следующего: для приведения творческого процесса каждого пишущего индивида в управляемый научно (я бы сказал "научноподобно") и сверху ("пастухообразно") в удобоваримый для злобной и классово социализирующей критики вид.
Главенство идеи над всеми прочими процессами, сопровождающими литературное формотворчество, стало главнючей ПСЕВДОВЕРСИЕЙ в тот прекрасный день (год, век, эпоху), когда литературоведение вопреки элементарному рассудку попытались представить наукой. Снасильничали, иными словами. Присвоили несвойственные качества. Оттого не захочешь, а забрюхатеешь последствиями. Так оно и вышло.
(Точно так же, как в своё время была, но благополучно почила псевдонаука под названием "Научный коммунизм". Признайтесь, кто из вас верил в эту чушь? Лично я - нет и никогда, даже когда сдавал на пятёрку экзамен. Вот оно - политическое и воспитательное лицемерие правящего класса).
Одно дело назвать - совершенно же другое дело быть таковым. Как-то конфузно всё это выглядит.
Хотите верьте, хотите нет, но литературоведение, если шурупить реально, а не навинчивать никогда не ржавеющих, разговаривающих с отвёрткой, "умных" и самонастраивающихся на любой размер дырки космических винтов, да собственно, умным винтам и резьбы не нужно - поверьте, что и "так" будет держаться, - так это не наука, а профанация, это весьма вольно, а у разных авторов противоречиво трактуемая классификация и объяснение процессов, проходящих в сфере литературы и смежных с ней. И только.
Когда ИДЕЯ была "просто идеей", или обыкновенной идеей в полном соответствии со справочником слов, она была фактом, или просто концентрированным выражением смысла книги. А смысл книги выражался вовсе не в том, соответствует она первоначальному замыслу в виде, допустим, плана произведения - в момент, когда произведение ещё не написано, а только лишь кристаллизуется в мозгах, то тогда ИДЕЯ была относительно свободным явлением.
Идея не писалась заглавными буквами и даже затейливыми буквицами, и даже в помине не была "священной коровой писателей".
Этот плод (или выкрутас) чисто политической, управленческой породы.
Вплоть до конца девятнадцатого века можно было эту идею иметь, или не иметь вовсе. Можно было подразумевать нечто средненькое между концентрированным план-смыслом произведения, или сложившимся, также концентрированным, но всего лишь итоговым результатом произведения.
Литература писалась любым из известных и незапрещённых способов, подчас, и, как правило, по наитию, по внутреннему течению, скорость и направление которого задавал специфический набор героев и обстоятельств.